Ник Перумов
Пепел Асгарда
– Обязательно будет, – усмехнулся Отец Богов. – На сей раз – обязательно будет. Не зря же я провёл столько лет рядом с Познавшим Тьму. А уж кто-кто, а он был очень хорош в составлении планов.
* * *
В Альвланде поклонялись магии, превозносили магию, не мыслили себя вне её. Магия была водой и хлебом, светом и воздухом, без неё альвы не представляли бытия. Сидя в седле и вроде бы глядя строго перед собой, но видя при этом и всё, что творилось по сторонам, Райна замечала многочисленных големов, занятых хозяйственными работами; валькирия чувствовала короткие и злые толчки пленённой кристаллами силы, приводившей в движение механические сочленения.
Она видела каменщиков, водружавших на пьедестал возле дороги очередную статую – альв и альвийка с развевающимися, словно в танце, одеяниями, вскинув правые руки, вместе точно выталкивают в небо дивное крылатое существо с лицом альва-ребёнка. Фигуры – не из гранита или мрамора, но из диковинного полупрозрачного материала, разноцветного, в глубине которого то вспыхивали, то гасли золотистые и голубые искорки, – казались живыми, словно кто-то решил подшутить над путниками и облачился в карнавальный костюм.
Статую ставили несколько големов, распоряжался ими одинокий альв в свободной долгополой накидке. В отличие от других, О́дину и Райне он не поклонился, напротив, дерзко взглянул в глаза.
Валькирия сощурилась, чуть тронула повод, направляя лошадь прямо на наглеца.
– Не стоит, Рандгрид. – Отец Богов даже не повернул головы.
– Но все остальные поклонились!
– Не стоит, – с нажимом повторил Хрофт. – Пусть их. Они нужны нам, не мы им… хотя в последнем я не уверен. В тот миг, когда мы пересекли границы Альвланда, все здешние мудрецы, не сомневаюсь, ломают головы, что нам здесь надо и нельзя ли как-то нас использовать к вящей славе великого альвийского племени.
– И как ты думаешь, отец, сумеют?
– Может, им будет так казаться, – усмехнулся Старый Хрофт. – И очень бы хорошо, чтобы и впрямь казалось. Меньше нам препон.
– Смеркается, – заметила Райна. – Далеко ли ещё, повелитель?
– Нет, – взглянул на небо и Отец Дружин. – Последний поворот.
Поворот остался позади. Дорога круто взяла к горам, обогнула холм и раздвоилась. Главный тракт тянулся дальше, на юг, а на восток сворачивал узкий, но тщательно замощённый отвод. «Просёлком» его назвать не поворачивался язык.
– Нам сюда, – махнул рукой Старый Хрофт, поворачивая Слейпнира.
Дорога вмиг утонула среди разросшихся кустов, с диковинными серебристо-голубыми листьями. Крупные венчики, словно детские головки, высовывались из ветвей, будто наблюдая за путниками, поворачивались следом.
Райна нахмурилась.
– Что-то это мне напоминает… – вполголоса прошипела она, касаясь эфеса. – Была у нас славная заварушка, помню, Восстание Безумных Богов. Крови пустили – хватит на доброе море.
– Слыхал, – насторожился О́дин. – Доводилось. И что же?
– Запах, – мгновенно отозвалась валькирия. – Цветочки. Так же пахли. Хотя выглядели совсем не так мило, жрали только мясо, воды не признавали, поливай их не чем иным, как кровью… Пришлось с ними повозиться, огонь не брал, яд не брал – только топором и удалось.
– Оружейница никогда не занималась «цветочками», – пожал плечами О́дин. – Те же топоры – да, сколько угодно. А вот растения, даже самые смертоносные – не её поле.
– Я просто вспомнила, отец.
– Восстание Безумных Богов я помню, – понизил голос О́дин. – Но альвов там не замечалось.
– Я сама сражалась там, отец. И тоже не видывала альвов. Но, может, они как-то помогали?
Старый Хрофт пожал плечами.
– Безумные Боги давным-давно мертвы и нам с тобой, дочь, уже не интересны. Приготовься – Оружейница станет тебя расспрашивать.
Райна лишь презрительно хмыкнула.
– Нет, дочь моя. Ты будешь внимательна и почтительна. Отвечай на её расспросы, но отвечай так, как ответила бы юная Рандгрид, не опытная и пережившая Боргильдову битву Райна.
– Я сделаю, отец, как ты велишь, скажи только – зачем?
– Альвы охотнее помогут слабым, будучи уверены, что те никогда не сделаются по-настоящему сильны. А последнее, по их мысли, невозможно без… без всего того, что есть теперь у воительницы Райны и чего не было у валькирии Рандгрид.
– Слова великого О́дина туманны, но мне кажется, я поняла.
– Ты слишком строга к себе, дочка. За минувшие века ты отлично выучилась носить маску. Даже в Долине тебя не раскусили.
– Чародейка по имени Клара Хюммель, с которой мы вместе сражались в Эвиале, знала, кто я такая.
– Знать-то знала, да ничего не поняла, – хмыкнул Отец Дружин. – Видать, само слово – «валькирия» – оставалось для неё книжным, вычитанным, пустым. Ты никогда не показывала ей своей полной силы, верно?
– Отец, я… даже если б хотела… – Райна потупилась. – Никогда ко мне не возвращалось ничего из пропавшего после Боргильдова дня. Только воинское умение, ну, сила – не чрезмерная – да долгий век.
– И очень хорошо. Вот пусть альвийка это от тебя и услышит. Смотри, мы на месте.
Узкая дорога – едва одной телеге проехать – упиралась в увитую плющом стену. И вновь – все цветы дружно повернулись венчиками в сторону новоприбывших. О́дин хмыкнул.
– Не стоит так уж опасаться нас, почтенная хозяйка. Ты узнала меня, наверняка распознаешь и в Рандгрид мою дочь. Впусти нас, есть о чём поговорить.
– Ты не слишком любезен, Старый Хрофт, – казалось, разом заговорили, или, вернее сказать, зашептали все до единого разноцветные венчики. – Сколько минуло веков, а ты всё тот же. Вежливость тебе неведома.
– Айвли, Оружейница, ты знаешь, что я говорю всегда прямо и то, что есть. Мы не тратили время на пустые приветствия, пока стоял Асгард. Меньше словесных кружев и больше дела – вот как было в мои времена. И мне, Древнему Богу, уже поздно меняться.
– Меняться никогда не поздно, – прошелестело множество тихих голосов. – Меняться и учиться.
– У нас есть кое-что, небезвыгодное для тебя, – Отец Богов подпустил в голос сдержанного раздражения, как хорошо получалось у Хедина.
– Ах, великий О́дин, великий О́дин, – вздохнули цветы, – ты всегда переходишь прямо к сути. Как же плохо ты знаешь нас, женщин, хотя всегда был окружён ими. Спросил бы хоть у своих дочерей… или у дочери, какие речи любезны нам.
– Я не мастер сладких слов, Айвли, никогда им не был. Пока стоял Асгард, это было уделом Локи и Браги. А мы с Тором предпочитали сражения разговорам.
– Ну, хорошо. – После некоторого молчания за стеной вновь вздохнули. – Я открою вам путь. В конце концов, у Оружейницы сейчас так мало развлечений…
Стену рассекли аккуратные трещины, плиты бесшумно расступились, открывая небольшой аккуратный дворик, мощёный, с расставленными тут и там кадками с цветами и карликовыми пальмами, с небольшим журчащим фонтаном перед каменным крыльцом; скромный дом в один этаж, низко спускающаяся к самому обрезу окон крыша по моде гномов или половинчиков, простенки расписаны сине-жёлто-алым узором.
На крыльце стояла закутанная в плотные покрывала женская фигура, скрывая даже лицо. Чёрный шёлк стекал волнами, окутывая её, словно лоскут истинной тьмы. За спиной хозяйки распахнутая дверь светилась багровым, словно там пылали кузнечные горны, а не, скажем, изукрашенный богатый очаг.
Райна покосилась по сторонам – никто не торопился принять их коней, да и самой конюшни тут, похоже, не было. Дворик окружали увитые зелёной порослью стены, никаких тебе сараев, амбаров или чего-то подобного. Только журчащий фонтан перед крыльцом.
Старый Хрофт спешился, не моргнув глазом – хотя встречать гостя, стоя на крыльце, считалось изрядной неучтивостью. Слейпнир недовольно покосился на фигуру в чёрном – ему это место решительно не нравилось.
– Привет тебе, почтенная Айвли. – О́дин спешился. Райна не сдержалась – гневно фыркнула. Отец вынужден был теперь глядеть на хозяйку снизу вверх, то есть ставил себя в униженное положение.
– Привет и тебе, Древний. – Альвийка не открывала лица. – Привет, хоть я и знаю, что уж коль в гости пожаловал сам старый О́дин, – жди беды. Не для того он останавливается у твоих дверей, чтобы спеть любовную серенаду.
– Поистине, – невозмутимо кивнул Отец Дружин. – Но посуди сама, почтенная, в мои ли годы гоняться за юными красавицами и заводить сладкозвучные песнопения? Я такого не делал и в эпоху Асгарда.
– И очень зря, – отозвалась Айвли. – Быть может, всё тогда сложилось бы по-иному. Вы были слишком жестки, как старое дерево, и буря вас повалила. А гибкие молодые побеги заняли ваше место…
Райна в гневе стиснула рукоять меча так, что та едва не треснула. Как смеет эта гордячка так говорить с её отцом?! С Древним Богом, что прокладывал пути для здешних ветров и рек?!
– Твоя дочь уже дрожит от ярости, – усмехнулась альвийка, словно прочитав её мысли. – Я держу тебя на пороге и не зову войти. Почему я так невежлива, могучий О́дин?
– Потому что ты умна и осторожна, Айвли, – немедля откликнулся Отец Дружин. – Потому что с давних пор, с того самого дня, как я прознал о явлении Ямерта с присными, беды и впрямь следуют за мной по пятам.
– Зачем же ты привёл их к моему скромному жилищу?
– Потому что никто, кроме тебя, не может совладать с ними, мудрая Оружейница.
Альвийка усмехнулась под тёмным покрывалом.
– Лесть – великое оружие мужчин, даже Древних. И в особенности – Древних. Но я пожила достаточно, великий О́дин, у меня случилась моя собственная… Боргильдова битва, и потому, хоть мне приятны твои слова, я вижу стоящее за ними столь же ясно, как и побелевшие костяшки на руке твоей дочери, сжимающей меч.
– Вся твоя родня пала в бою? – поднял бровь Отец Дружин. – Моя скорбь да сольётся с твоей, однако я ничего об этом не слышал.
– Слышал, и не раз, – прозвучало из-под покрывала. – Когда твой друг Познавший Тьму оставил меня.
– О-о, – покачал головой О́дин. – Прекрасная Айвли не станет убеждать Старого Хрофта, будто та давняя история по-прежнему имеет для неё значение.
– Ты прав. Не имеет, – шелохнулся чёрный шёлк. – И, хотя моя потеря несравнима с твоей, я не прошу прощения, что назвала то моей собственной Боргильдовой битвой. Ибо тогда для меня исчез весь мой прежний мир и народился совершенно новый. Мир, в котором я стала… Оружейницей.
– И прославилась в качестве таковой! – тотчас подхватил Отец Дружин.
– Льстец, – усмехнулась Айвли, но теперь в голосе её слышался оттенок самодовольства. – Да, я стала знаменитой. Разумеется, обо мне не болтали на ярмарках или – убереги Великая Работа! – в гномьих пивных. Обо мне ведали несколько десятков… может, сотен живых и столько же призраков, задержавшихся между мирами, не больше.
Она держит нас во дворе – гнев Райны закипал всё жарче, – держит во дворе, будто слуг или посыльных. Она плетёт паутину пустых словес, играет с отцом, будто испытывает его терпение. Проклятье, насколько ж проще было иметь дело с жадными до золота гномами! Когда ей, не валькирии Рандгрид, но странствующей воительнице Райне требовался клинок, или щит, или иные доспехи – несколько самородков или цветных камней мгновенно решали вопрос даже с самыми скупыми подгорными кузнецами. Они не тратили много слов. Они делали дело. А тут…
– Именно, почтенная. Имя твоё в почёте как среди живых, так и среди мёртвых. – О́дин слегка склонил голову. – Взгляни, что я привёз тебе, и, быть может, великая Оружейница сочтёт задачу достойной себя.
– Нет, ты поистине неисправимый льстец, Древний, – делано вздохнула альвийка. – Недаром столько красавиц согласились стать матерями твоих валькирий.
Старый Хрофт слегка улыбнулся, будто молчаливо соглашаясь.
– Смотри, Айвли.
Распахнут кожаный вьюк, на протянутых руках Отца Дружин – неказистые ржавые обломки. Древняя сталь Асгарда, укрытая под коростой веков.
Несколько мгновений Айвли молчала. Она не случайно закрыла лицо, подумала Райна. Альвийка не желала, чтобы мы видели её чувства.
– Надо же, – преувеличенно спокойно и медленно сказала наконец Оружейница, – никогда б не подумала, что ещё хоть раз увижу сотворённое в Асгарде. Когда я пришла в мир, от вашей твердыни, Ас и валькирия, давно не осталось даже пепла. Я никогда не ступала на равнины Иды, лишь читала о них записанные эльфами, – глаза альвийки чуть сузились, – предания. Но это…
– Как же ты поняла, что у меня в руках именно сталь Асгарда? – с невинным выражением поинтересовался О́дин.
– Она жива. Она дышит. И она помнит. Вы сами не ведаете, насколько вы были сильны, Древние. Для вас бессмертие – нечто само собой разумеющееся, а лучшие маги альвов тратили века на разгадку этой тайны и лишь смогли удлинить своё бытие, но не избыть его конечность, – Айвли замолчала. Райна слышала её участившееся дыхание – слухом валькирии, конечно же, не просто воительницы. – Я была права. Беды идут за тобой, мчат на тёмных крыльях, злые вестники беды…
– Ты заговорила, словно эльфиянская пророчица, Айвли. Прославленной ли Оружейнице бояться каких-то смутных предсказаний и пророчеств?
– Мне было предсказано, – прошелестело из-под покрывала, – что Познавший Тьму, Хедин Ундардемолто – Дарующий Знание оставит меня. Что я для него – лишь орудие, нужное, пока ему потребна помощь альвов. Что, кроме меня, у него будут и другие подруги из нашего народа. Тоже орудия, как я, и их путь вместе с ним окажется ещё короче моего. Все те пророчества сбылись, Древний Бог О́дин.
– Кто же изрёк их, почтенная? Как имя того пророка?
– Ах, О́дин, великий О́дин, ты не понимал тогда и не поймёшь теперь. Тихий ветер и скользящие вечерние тени, текучая вода над погружённым зеркалом, голоса ночных птах. Всё вместе, О́дин, всё, в чём альвы умеют видеть знаки судьбы. И сейчас, стоило тебе оказаться возле моего порога, как я ощутила то же самое. Века протекли в Хьёрварде, а я помню те чувства, словно всё приключилось только вчера.
– И что же они говорят тебе, Оружейница?
– Что говорят? – Голос альвийки вдруг зазвенел гневом. Мелькнули тонкие руки, сорвали и отбросили чёрный шёлк. Серые глаза в упор взглянули на Райну, и валькирии понадобилась вся твёрдость, чтобы не отвернуться и не явить малодушия. – Они говорят, что пришло моё время. Входи, отец умерших богов, и ты, валькирия, карающий меч в его длани. Несите ваше железо. Я выслушаю, что оно мне скажет.
– Благодарю, почтенная Айвли, – спокойно отозвался Старый Хрофт, слегка склоняя седую голову. – Благодарю за приглашение.
* * *
Айвли вновь закрыла лицо чёрным. Туда, где жила сама, гостей не пустила, даже не позвала – двери остались плотно закрыты. Сама же альвийка быстро спускалась, почти бежала, по ведущим вниз ступеням; начинавшаяся прямо от порога лестница была вырублена в дикой скале и вела всё вниз, вниз и вниз.
Слейпнир и лошадка Райны так и остались во дворе, неприкаянными.
Голые серые стены, камень – и ничего больше. Становится всё жарче, снизу пробивается багровый свет. Сжимается, становится почти осязаемой разлитая по всему Упорядоченному сила, сила свободной магии, собранная здесь воедино, в густые пучки какими-то особыми альвийскими устройствами. Райна шагала следом за Старым Хрофтом, не отпуская эфеса и порой оглядываясь. Всё это очень напоминало преддверие логова какого-нибудь самоуверенного колдуна из смертных; таковых ей довелось истребить немало. И ещё – это на самом деле до боли начинало напоминать Восстание Безумных Богов.
Потому что Оружейница была безумна. В этом Райна не сомневалась с того самого мига, когда Айвли открыла лицо. Идеально правильные, скульптурные черты, словно из-под резца истинного мастера, брови вразлёт, высокие скулы, огромные серые глаза… и безумие в них. Ночь властвовала там, ночь, за которой не наступал рассвет.
– Моя мастерская, – отрывисто бросила альвийка, когда спуск наконец кончился.
Вправо и влево тянулись закопчённые каменные своды, поддерживаемые изящными, несмотря ни на что, колоннами. Возводивший их думал не только лишь о надёжности, он не забыл и о красоте.
Воздух, казалось, дрожал от магии. Свет давали подвешенные к потолку кристаллы, но не привычного фиолетового, а алого или багряного цветов. Зияли распахнутые пасти огромных печей, рядом с ними высились исполинские мехи, наверняка соединённые трубами с поверхностью. Ближе к печам и пол, и потолок являли собой настоящий лес торчащих раструбов, тонких, в руку, или широких – в целый обхват.
Туда и сюда тянулись протянутые под потолком же цепи со свисающими крючьями, нехорошо напоминавшие бойню или пыточный застенок. Застыли зубчатые колёса, предназначенные тянуть всё это; замерли громадные механические молоты, приводимые в движение сложной системой шестерён и шкивов, нависая над наковальнями, где спокойно уселось бы полдюжины плечистых гномов.
Однако огонь в топках не горел, не вращались шкивы, не двигались цепи и зубчатые колёса – огромная мастерская казалась покинутой.
Только в углу, у небольшого тигля, где стояли полукругом каменные столы, заметно было, что здесь поработали живые руки.
Печь для накаливания, тигли, горн, мехи, горелки, бутыли зелёного стекла с неведомыми субстанциями – это скорее напоминало рабочий стол алхимика, чем оружейника.
– Клади их сюда, – нетерпеливо бросила Айвли. – Сейчас я распоряжусь насчёт еды и питья. Думаю, Старый Хрофт, тебе сейчас куда важнее мои слова, чем мясо или вино.
– Ты, как всегда, права, – кивнул Отец Дружин. – Хотя ни от мяса, ни от вина мы с Рандгрид не откажемся.
Альвийка молча кивнула.
– Ждите меня здесь и ничего не трогайте! Так, железо можно оставить здесь, почтенный О́дин. Так… а теперь…
Над разложенными обломками она подвесила мягко светящийся фиолетовый кристалл правильной формы, провела руками раз, другой и третий, совершая странные пассы. Всякий раз валькирия ощущала болезненный укол в шею, словно впивалась оса; но, конечно же, радости видеть свою боль она альвийской гордячке не доставила.
– Ждите здесь, – вновь бросила Оружейница, исчезая за низкой малозаметной дверкой в стене.
– И ничего не трогайте, – усмехнулся О́дин, внимательно оглядывая рабочие столы альвийки. – Не будем, не будем. Познавший Тьму бы не преминул, а нам и впрямь ни к чему.
Райна послушно молчала. Здесь сильнее, чем где бы то ни было, она вновь ощущала себя словно в давно минувшие дни Безумных Богов.
Оружейница не заставила себя ждать. Чёрные шелка исчезли, сменившись простой курткой, широкими портами и кожаным передником. Волосы покрывала валяная шапка, на руках – кожаные же перчатки и как бы не из драконьей чешуи.
Альвийка подержала фиолетовый кристаллик в ладонях, словно согревая озябшую пичугу.
– Старая сталь говорит… она устала лежать в земле. Она жаждет – огненного перерождения.
– Подобную поэтику всегда любили эльфы, – с неожиданной жёсткостью сказал Отец Богов. – Это мне ведомо и так, Оружейница. Скажи, что ты можешь сотворить из этого?
– Многое, Старый Хрофт, очень многое. – Голос альвийки зазвенел от обиды. – Ты прав, я говорила… недостойно моего народа и нашей Великой Работы. Но скажи сперва, что тебе нужно? При всех моих знаниях едва ли я сравнюсь с мастерами, что выковали твой сказочный Гунгнир.
– Гунгнир сломался в тот миг, когда был нужен мне более всего, – спокойно сказал О́дин. – Выковавшие его подвели меня.
– Я читала… его сломал кто-то из Молодых Богов?
О́дин кивнул.
– Сам пресветлый Ямерт его и сломал. С лёгкостью. Но прежде чем говорить, что нужно мне, взгляни на мою дочь. Валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты. Последняя из Тринадцати. Уцелевшая на Боргильдовом поле и потом сражавшаяся в бесчисленных войнах по всему Упорядоченному. Ей требуется достойный клинок.
Оружейница поправила выбившуюся из-под шапки смоляную прядь.
– Хорошо, великий О́дин. Путь твоя дочь приблизится.
Райна стиснула зубы и шагнула к альвийке. Сказать, что воительнице не нравилось творящееся тут, – значило не сказать ничего.
Оружейница обошла застывшую валькирию кругом, бесцеремонно её рассматривая, словно лошадь на ярмарке или рабыню в невольничьих рядах. Райна стиснула зубы, сохраняя каменное выражение.
– Я не слишком-то ей нравлюсь, твоей своенравной дочке, – усмехнулась альвийка. – Не знаю, удастся ли мне ей помочь.
– Удастся, – твёрдо сказал О́дин. – Рандгрид – истинная валькирия. Гордость – всё, что у неё осталось, только гордость и помогла ей выдержать все эти бесчисленные века. Ты понимаешь её, как никто, Оружейница. Потому что тебе помогает тоже одна лишь гордость.
Во взгляде альвийки что-то на миг дрогнуло, проглянуло что-то слабое, беззащитное – и тотчас исчезло, канув на дне серых глаз.
– Рандгрид, – она протянула валькирии руку, – тебе нет нужды злиться на меня. Я тебе не враг. Ты прожила куда больше моего, видела и пережила несравнимое с моим. Не хотела тебя задевать. Но, чтобы сработать клинок, достойный Разбивающей Щиты, я… должна знать, что ты – мой друг. Золотом меня не купишь, я ничего не делаю за деньги.
– Но без денег не достать множества магических ингредиентов, – встрял Старый Хрофт. – Не хочешь же ты сказать, что всё потребное тебе доставляют птахи небесные!
– Правители Альвланда часто обращаются ко мне с просьбами, – Оружейнице явно не хотелось отвечать, но деваться было некуда, а лгать самому О́дину, близкому другу Познавшего Тьму, она, похоже, не рискнула. – Я выполняю их, потому что они идут на благо моего народу и нашей Великой Работе. За свой труд я… получаю кое-что взамен.
– Решительно не понимаю, почему ты этого не то стыдишься, не то считаешь, что должно быть как-то по-иному, – пожал плечами Отец Дружин. – Я мог позволить себе подобное, будучи владыкой Асгарда. Потом, когда от него остался один пепел, я на многое взглянул по-иному. Но речь сейчас не о тебе и не обо мне. Я тоже готов… предложить тебе кое-что взамен, если ты выполнишь эту мою просьбу.
– Я выполню её. – Альвийка опустила голову, чёрная как ночь прядь вновь упала ей на лицо, и Райна сжала зубы – она не могла различить ни единого отдельного волоса; прядь казалась лоскутом сплошного мрака. – Что же до всех и всяческих «взамен»… я скажу тебе по секрету, что мне нужно, – когда закончу работу и ты, Отец Богов, сочтёшь её достойной.
– Да будет так, – оттенки древней торжественности не вымыли из речей былого Владыки Асгарда ни Боргильдова битва, ни долгие века полного, убийственного одиночества.
– А теперь скажи мне, великий О́дин, скажи мне что-то больше, чем просто слова о клинке, «достойном валькирии».
– Что же можно сказать также великой Оружейнице? – О́дин напоказ пожал плечами. – Я сумею выковать подкову или простой нож, но не более. Вглядись в неё, Айвли. Увидь магию, текущую сквозь Рандгрид, узри след прошедших столетий – и ты лучше меня скажешь, что нужно ей.
– Валькирия. – Оружейница шагнула к ней, взглянув прямо в глаза. В поднятой руке мягко светился фиолетовым всё тот же кристаллик. – Вспомни. Вспомни свои самые лучшие битвы, свои лучшие мгновения, когда ты была поистине счастлива. Не стесняйся – кроме меня, этого никто не увидит.
