Ника Лемад
Хранитель долины Сидэ
Пролог
Ночь обволакивала, вздымалась темнеющей завесой. Тучи расползлись, открыли луну темного, насыщенного цвета крови.
Дымка, багровеющая, густела с каждым шагом, наливалась тяжестью, распухала, забивалась за воротники. Вызывала дрожь озноба. Послушная ветру, ледяной пылью била в лица идущим, но люди только пригибались ниже, пряча глаза, упорно продолжая шагать к чернеющему впереди разрезу; вперед, туда, где среди острых зубцов скал узкая трещина криво ломала бурый монолит, край ее забирался куда-то высоко, невидимый; по слухам, рассекал небо.
Ветер, свистящий меж валунов, рвал заросли высохших кустарников, взметал клубы снега и исчезал, едва долетал до раскола. До хода по высохшему руслу реки, ведущему путников между разбитыми камнями и провалами вглубь неизвестно чего. Те, кто был неосторожен, из-под земли не возвращались, чтобы рассказать, насколько глубоки те пропасти.
Путь на другую сторону был недолог, узок и тесен. Мало кто ходил на территорию мертвых – тех, кто принесен был в жертву хранителям тех земель.
– Говорят… – дрожащий голос одного из людей отразился от стен, усилился, заметался в камнях. Мужчина сглотнул, уставившись себе под ноги, и дошептал: – … что они служат там. Хранителям. Лиггены.
– Тихо.
Голос второго лишь нагнал страху, пять человек сбились плотнее и крепче сжали в кулаках веревки, удерживающие девушку, идущую в центре. В отличие от своих издерганных пленителей она шла молча, опустив голову. Светлые волосы закрывали лицо, связанные руки сминали ткань юбки. Лишь изредка она бросала взгляд на людей и снова замыкалась в себе.
– Тихая слишком, – вновь один из мужчин нарушил тишину и в который раз получил приказ умолкнуть.
– Долина Сидэ не любит шум. И шумных.
Они вышли из мрака в пламенеющую ночь. В край сплошных развалин поселений, когда-то процветающих, сейчас брошенных. В обломанный мир камней и замерших, давно погибших деревьев. Владения, хранимые нелюдьми, требующими подношений.
– Слухи ходят…
Угрюмо сдвинувший черные брови мужчина схватил разговорчивого за ворот и дернул на себя. Почти столкнулся с ним лбом.
– Слухи ходят, – прошипел, – что хозяева здешние могут принять и кровь болтунов!
Мужчина посерел и прижал рукой рот. Торопливо огляделся, ожидая увидеть упомянутых хозяев. И перетрусился, представив, сколько немигающих глаз кроется в тенях.
На первый взгляд земли были мертвы. Пусты. Тихи. Ни шороха, ни дуновения ветра, ни дыхания. Густая тишина крала любые намеки на жизнь. Яркая луна выкрасила широкую площадку, от которой в две стороны расходились пути вверх, к пещере, куда никто из живых и не мыслил ступить. Вокруг землю затемнили отражения искалеченных деревьев, жавшихся друг к другу обломков скал.
Девушка вскинула голову, оглядываясь. Молодой юноша украдкой повел глазами по множеству могил среди руин. Старший отыскал плоский камень у края площадки, куда и направился, стараясь не тревожить неизвестные останки, разбросанные под ногами. Ускорились остальные, желая оказаться отсюда как можно дальше, не проверять, насколько правдивы слухи о лиггенах, поднятых мертвецах, служителях некромантов.
Безмолвие ночи давило. Кровавая луна требовала жертв, хранителям долины должен был быть преподнесен дар смирения, как и полагалось. Чтобы они помнили о людях, живущих по ту сторону скал, сдерживали существ. И сами не пересекали границу.
В тенях, у самого входа в пещеру, за гостями наблюдали трое. Одетые во все черное, слившись с мраком, двое сидели на пятках, третий устроился на выступе и спиной прислонился к стене.
– Смотри, тебе жертву приносят. Нужна? – Кивок в сторону от одного из мужчин.
– Я не питаюсь человечиной, – сухо ответил тот, что сидел на камне. – Но садау порадуются такой заботе.
Третья приподнялась, напрягая слух. Усмехнулась, разобрав бормотание людей, донесенное до ушей пляшущими огоньками.
– Асафи́, Асафи́, – тихонько протянула, повторяя напевы у жертвенного камня. – Целую деву приволокли, чтобы задобрить ужас.
– Люди сами себе создают ужас, чтобы после бросить все силы на борьбу с ним, – Асафи́ глянул вниз. – Не дурость ли, Ниока?
– Мы угроза для них, – напомнила девушка.
– Угроза? – Асафи́ продолжил наблюдать за пугливыми перебежками в ночи. – Зачем им реальная угроза, когда они сами выдумают все, что им нужно. Будут делать бессмысленные вещи и радоваться, что избежали опасности, хотя ее и в помине не было.
– Ты хранишь долгую память, – посетовал его собеседник, сам к таким выводам не пришедший. Все, что помнил – люди в такие багровые ночи неизменно кого-то притаскивали в долину Сидэ. Чаще всего жертвы были без сознания, но тут… удивительно, дева шла сама и, похоже, добровольно.
Дуал вскинул брови, удивляясь упреку.
– А ты ввязываешься в каждое брачное месиво по собственной воле, чтобы потом сбросить шкуру и очухаться с пустой головой.
Фериор даже не подумал смутиться. Ниока чуть улыбнулась.
– Не ругай его, Саф, ведь он хорош, на самом деле хорош. – Тут Фериор наклонил голову, ожидая продолжения, тогда Ниока вскинула руки: – Как соперник, имею в виду. Ничего больше, я не участвую в ваших игрищах, сам знаешь.
– Отлично, – проворчал Фериор, несколько раздраженно тряхнув темными волосами. Незаметно выдохнул, стараясь не смотреть на серебристые отблески едва заметных чешуек на щеках Ниоки. – Не хотелось бы выяснить, что мы не только болтаем, о чем ты помнишь, а я нет.
Асафи́ прищурился, отвлекаясь от тихих голосов. Вдруг вскочил на ноги.
– Что? – спросил его Фериор, силясь переключиться на иные мысли.
– Что там? – прошептал болтливый жрец внизу, разобрав движение в верхних пещерах.
Седой старик толкнул девушку к камню.
– Привяжи, – приказал стоящему рядом человеку, бросил ему моток веревки, а сам метнул быстрый взгляд туда же, вверх. В бровях собирался ледяной пот, его быстро стер. – Надо торопиться, пока травы действуют, иначе кричать будет.
– Оставим? – помощник глубже натянул на голову шапку. Девушку на плиту уложил очень осторожно, подобрал ее длинные волосы, единственный светлый проблеск в этом гиблом месте. Обратился к старшему: – Они… сами? Возьмут, что нужно?
Старик резко кивнул, вглядываясь вдаль. Тяжело дышали его спутники, стискивая кулаки. По губам девушки пробежала дрожь и она вскинула глаза на склонившегося над ней человека. Тот ободряюще улыбнулся, вкладывая в руку жертвы кинжал, пряча его под рукав.
– Я вернусь, я быстро, – шепнул, раскладывая поверх веревки и слегка их закрепляя. – Жди здесь.
Предводитель со свистом втянул в себя воздух. Попятился ругаемый им сообщник, не глядя, куда ступает, пяткой попал в щербину. Грохнулся на камни и остался сидеть, таращась на поползшую от пещеры черноту. Его спутники судорожно зарылись в сумках в поисках огня.
Тишина зазвенела особенно отчетливо, замерло все. Девушка на камне широко раскрыла глаза, уставившись в багряное небо над собой. Вязавший ее парень обернулся через плечо, на шелест, как осыпавшийся песок вначале тихий.
– Тай…
Парень задышал чаще, переводя взгляд на затылки своих спутников, перепуганных до смерти одной только мыслью о долине Сидэ, а теперь и вовсе обмирающих до трясучки.
– Йена, – Тай на миг облокотился на камень, даже не морщась от высохших кровавых потеков на нем. Обливаясь страхом, поднял голову. – Так даже лучше, уйдем вместе. Спускайся, тихо.
– Тай! – шепнула девушка, глядя ему за спину. В голубых глазах отразилась полная луна.
Глухой стук, второй. Уже не мягкий шелест, по камням протянулся скрежет, процарапал по нервам. Тонкий вой взлетел и оборвался хрустом. Тай не смог разобрать, кому он принадлежал. На миг затихло сердце.
Едва не потерялся в беспорядочном грохоте, следом ударившем под ребрами. Сжал руку сестры, страшась теперь смотреть. Нащупал отданный ранее кинжал, обернул холодные пальцы вокруг рукояти. Едва справился с желанием упасть и крепко зажмуриться, чтобы не видеть. Не знать, кто там, позади. Кого потревожили они на этой неизвестной человеку территории.
Крик, хрип. Завопили все разом, взорвавшись паникой. Топот, визг, мольбы.
Тай не мог стиснуть челюсти, стучали зубы. Дрожал в ладони клинок. Слезами блестели глаза сестры, натянувшей ему овчину на груди.
– Это… Это…
Тай медленно обернулся. Цепенея, поднял голову, машинально сдвинул слишком широкую шапку, падавшую на глаза. Звуки, образы навалились в один момент.
О нет, подумал, разом теряя связь с реальностью при виде разломанных, разбросанных тел.
Секунда, другая… Моргнул, пытаясь охватить всю картину целиком.
В голове прояснилось, лишь когда вспомнил о сестре. О жертве, ради которой старейшины потащились в долину, стоило только ночи окраситься отлично от своего цвета.
– Беги… Мой ад, беги! – завопил, не помня себя, и спихнул с камня Йену так, что та свалилась на землю, ободрав руки. Выбросил перед собой оружие, отдавая отчет себе, что этой иголкой, пусть острой, не сковырнет и чешуйки кошмарной твари, выползшей из древних суеверий, в которые не верил никогда; ослепительно белой змеи, хранителя долины.
Вот кого потревожили, вот кого призвали своими глупыми обрядами. Судорожно Тай втянул в себя густой воздух.
Хвоста не видел, он терялся где-то, крошил обломки, осыпал землю каменным дождем. Лишь треугольную голову, распахнутую пасть, мощные клыки с локоть длиной; гасящий разум взгляд, удерживающий на месте, не позволяющий двинуться. Затих даже голос Йены, запутавшись в сетях кошмара.
Тай второй рукой нащупал в кармане спящую искру, уколол палец. Нарочно, надавил с силой, чтобы боль вспыхнула, приводя в чувства; тогда метнулся к сухим деревьям.
Подскочила Йена и замерла, встретившись с клубком двухголовых змеек. Амифи́сы окружили. Их шипение оглушило. Мимо промчались двое, смазались в одно пятно.
Йена закусила губу, боясь пошевелиться.
– Тай? – осмелилась тихонько позвать, не спуская глаз с тоненьких ленточек, скользящих вокруг жертвенного камня. Колотило так, что прикусила язык, смотрела только вниз и никуда больше. – Тай…?
1. Рожденные под тенью Сирамизы
Издавна повелось поклоняться тем, кого боялись и почитали предки. Неизвестному, необъяснимому и оттого обретающему мистическую власть над сознанием. Пять великих домов, погибших давно, пять священных земель, принадлежавших им когда-то, пять хранителей, которые по сей день скрывают в своих владениях порождения древней битвы. Вся магия, коей управляли герцоги, утеряна, и лишь отголоски ее впитались в землю, срослись с живыми и мертвыми, остались в запретных лесах и пустынях, где люди устроили жертвенники в надежде умолить хранителей продолжить нести свою службу.
Долина Сидэ в Сирамизе когда-то принадлежала Дому отражений. Место обитания змей, символа Дома. Так и осталась она нетронутой, окруженная скалами, окутанная туманами, избегающая солнечного света, скудного на самом деле из-за постоянных туч.
– Говорят, там захоронен сам император Диссемирт…
Повитуха закатила глаза. Показалось, даже роженица покривилась, услышав такой вздор.
– До него бы уже некроманты добрались, – проскрипела сидящая в углу старуха, хозяйка дома. Инга, помощница повитухи, ярко покраснела и прикрыла рот, подвинула ближе ведро горячей воды.
– И стал бы он лиггеном! – выпалила, все же не сдержавшись. Старуха стукнула палкой по полу. Повитуха замахнулась полотенцем, шлепнула девушку по плечу.
– Жутковато на самом деле, шутить о таком, – выдавила будущая мама, переведя дыхание. – Как рассказывают, его с трудом в землю уложили. Вряд ли некроманты с ним справятся… – морщась, сжала в кулаках натянутый меж спинками кровати ремень. – Даже с мертвым… Больно-то как!
Старуха в углу покачивалась на лавке, слушая, но подходить ближе не стала.
– Терпи, Мела. Терпи, – приговаривала. – День закончится, тогда вздохнешь свободнее.
Повитуха бросила на старую хозяйку испуганный взгляд и вернулась к кровати. Переспрашивать не стала. Задержалась на удивительном облике Мелы, измученной, взмокшей, кусающей губы, но выглядевшей при этом так, что все ее усилия и боль хотелось немедленно забрать себе. Заметив, что и веснушчатая Инга зачарованно протирает побелевшие от напряжения пальцы женщины, подтолкнула ее в бок, веля сосредоточиться на деле.
Ночь упала на деревню в один момент, поглотив и закат, и сумерки. Потянуло холодом, тогда старуха палкой прихлопнула оконную створку. Инга тут же достала искру, подышала на нее. Крохотный огонек осветил комнатку и прозрачные голубые глаза Мелы, устремленные в потолок. Повитуха перетрусилась.
– Лампу зажги! – рявкнула на дочь. – Чего стоишь? Ребенок уже идет, не вижу ничего!
Инга метнулась к стене, сняла висевший на ней светильник, коснулась искрой фитилька. Хозяйка пугала своим неподвижным видом, как ожидала чего, и от нее девушка попросту отбежала, оставив старуху в тенях.
– Ма… – покосилась себе за спину.
– Читай, – последовал наказ.
Инга вздохнула.
– Даже у коровы легче теленка принять, – буркнула себе под нос и принялась послушно выводить заученные слова для дитя: – Приди в мир, тебя ждут. Приди частью, стань целым. Приди… – запнувшись, остановилась. Старуха недовольно цыкнула, а Инга в то время быстренько заглянула под простыню, накрывавшую ноги Мелы. Подумалось, будет ли похож малыш на свою бабушку. – Приди пустым, стань полным. Приди…
Монотонный напев разбавился первым криком ребенка, и Инга снова запуталась.
– Девочка, – повитуха быстро заморгала, глядя на ребенка. Повторила громче: – Девочка!
– Всего по два, две противоположности… – Инга невольно вытянула шею, пытаясь тоже увидеть младенца. – Ого!
Мела протяжно застонала, схватившись за живот, опавший лишь немного. У стены скрипнула лавка, в деревянный пол воткнулась палка, принимая вес Танаты. Повитуха наскоро завернула ребенка в приготовленную ткань и поискала, куда можно его положить. К новорожденной протянулись сухие руки бабушки.
– Дай.
Инга задергала мать за юбку, указывая на Мелу.
– Как у кошки… – начала и тут же прихлопнула рот, сообразив, с кем сравнивает женщину. Добавила тише, краем губ, надеясь, что мать поймет: – Когда котят много.
Старая Таната уложила кряхтящий сверток на одну руку и подошла ближе, щурясь на свету.
– Двое?
Повитуха нырнула под простыню. Мела сжала зубы, вновь ухватываясь за ремень. Затаила дыхание Инга, никогда не видавшая детей более одного за раз. Хмурилась сама повитуха, придерживая головку второго дитя.
Тревожно, слишком тревожно ей было.
Достала младенца, подняла к свету. И побледнела страшно.
– Две одинаковые вещи не могут существовать! – само собой вырвалось у нее. Вторая девочка не отличалась от первой ничем. Одно лицо, один цвет волос. Даже кряхтели они в унисон. – Дурной знак! Копия!
– Один – мальчик, – сказала старуха, забирая вторую внучку. – Займись их матерью.
– Но…
– Один – мальчик, – с угрозой повторила старуха, отыскивая чистое полотно. Старшую девочку уложила в люльку. – Имя ему Тай. Его сестру звать Йеной.
Повитуха холодела, давя порыв немедленно бежать. От этих женщин и их детей, подальше от этого дома.
– Да, мальчик, – ровно согласилась. По спине ручьями стекал пот. – Тай, хорошее имя. Они разные, ты права, Таната.
Домой с Ингой возвращались далеко за полночь. Инга приплясывала на пустой дороге, приминая траву, пробившуюся по центру. Ее мать кусала губу и озиралась, вздрагивая от любого шороха.
– Маменька, а правда, что Мела рождена от инкуба?
Повитуха поджала губы и погрозила дочке.
– На мать ее посмотри! Высохшая ведьма, там и имп такой не соблазнится. – Белокурая нимфа Мела, прекрасная, как только что выпавший снег, скорее, была подброшена на порог, чему повитуха поверила бы скорее, чем союзу уродливой ведьмы и инкуба.
– В долине ведь есть инкубы? – не унималась Инга. – Она туда ходит?
Повитуха зашипела сквозь зубы, остановившись. Сунула в руки мечтающей о любви дочери корзину.
– Даже не вздумай! Нос туда совать! Инкубы – не самое страшное, что там водится! – На миг позволила себе подумать о невероятной красоты девочках, родившихся сегодня. И тут же выбросила их из головы.
– А кто отец этих хорошеньких деток? Ни разу не видела, чтобы кто-то в дом Танаты хаживал.
– Много вопросов задаешь. О том, что видела, забудь, иначе… – хмурясь сильнее, повитуха договаривать не стала. Завидев свой дом, ускорилась. – Темно совсем, торопись.
– Ма…
Повитуха быстро обернулась. Инстинктивно вскинула руки; жест бездумный, от острейшего лезвия ее не спасший. Быстрая боль, секундное замешательство, и последующий проблеск понимания, затухающее сознание. Падения навзничь повитуха уже не почувствовала, раскинула в стороны безвольные руки. От удара о землю взметнулась и опала пыль. Над ней со вздохом склонилась старая Таната.
– Кто ж знал, кто ж знал… – посмотрела на топорик, застрявший в черепе, на потускневшие, распахнутые глаза, один из которых заливался тоненькой струйкой крови. Глянула и на Ингу, в похожем состоянии лежавшую неподалеку, чьи волосы ярким пятном устлали землю. Помахала рукой, подзывая двух импов. – Забирайте, пока теплые.
С садау из долины Сидэ, туповатыми и хитроватыми людоедами, любителями шастать по могилам и готовыми жрать все и всех, она давно уже заключила сделку, свою часть которой выполняла исправно, внося плату за безопасный проход к их территории. Не думала только, что Мела так ее подставит, двумя одинаковыми девочками до смерти напугав единственного толкового лекаря на всю деревню.
– Ты знала?
– Откуда? – Мела поерзала, удобнее устраиваясь среди подушек. О повитухе не спросила. – Даже ты не догадывалась, откуда же…
Таната села на край кровати. Рядом стояла люлька. Одна, в которую уложили детей, сопящих друг на друга, вызвавших у их бабушки только поджатие губ, и без того изрезанных морщинами.
– Отец – один из тех? – кивнула куда-то вдаль. Мела опустила глаза, не собираясь отрицать. Таната сердито стукнула палкой по полу. – Я ведь тебя предупреждала! Еще одно поколение – и родятся настоящие суккубы! Чем ты думаешь?
Мела упрямо молчала, теребя простыню. Только это движение и выдавало ее неуверенность, возможно, смущение за свой выбор. Таната вздохнула, поняв, что дальше этого момента Мела не размышляла. Да и до этого, скорее всего, тоже. Подобное притянулось подобным, последствия свалились внезапно.
– И что делать будем? – вопросила. – Две девки, одну из которых точно утопят в ведре или оставят на алтаре в долине, решив исправить ошибку природы.
Мела вздернула подбородок.
– Кто знает, что их две? У нас прекрасное пополнение, две половинки целого, мальчик и девочка. Йена и Тай!
Таната покачала головой, в полной мере представляя, как сложно будет заставить молчать самого ребенка.
– Мы могли бы… – сказала. И замолчала, не став развивать дальше бессмысленные идеи о переездах. Глаза у людей есть везде, куда бы они ни подались. – Если отдать одну… – И снова оборвала себя, вспомнив, кто отец детей, и что инстинктов родительских у него столько же, сколько у голодного грызуна. Чуть больше их у ветреной Мелы, потому она еще пытается обустроить их дальнейший быт. Но стоит чуть надавить – и отдаст обеих девочек, а вскоре забудет о них.
Винить в этом ей нужно только себя, Таната понимала. Когда-то точно так же поддалась чарам, редкостной красоте и лживым речам. Только повезло ей больше, ребенок оказался один.
В долину Сидэ она последовала за импами, диковатыми, своевольными уродцами, опасавшимися зубов садау и обходительности инкубов. Любителями гоняться за огоньками и играть с амифисами, угадывая, где голова, а где хвост. Опасливо озирающимися, как только речь заходила о змеях размерами поболее и темпераментом холоднее.
Однако ни разу Таната их не видела, истинных хранителей Сидэ. Точно так же как и не отыскала захоронения Ксафира Тимена Диссемирта, последнего представителя Дома отражений. Хотя вряд ли над его костями установили бы отличительный знак, так что он вполне мог покоиться под любым из земляных холмиков, разрытых и просто подкопанных. Либо утолить голод любого из садау.
Людоеды, неповоротливые с виду, разбухшие от мертвечины, за столетия обзавелись не одними челюстями, а их крохотный мозг работал только в угоду желудку. Почерневшие, изъеденные язвами, тем не менее передвигались они так бесшумно, что Таната в который раз с трудом сдержала вопль страха, моргнув среди безжизненных валунов и сухих искореженных стволов, оплетающих корягами серый сумрак, а в следующий миг встретившись с прищуром белесых глаз. Оценивающим, совсем старухе не понравившимся.
Импы сбросили на землю два тела и скрылись, словно и не было их. Тогда только Таната чуть выдохнула, когда жажда садау сместилась на свежее подношение.
– Амедео, – коротко сказала. Людоед любезно заурчал, хватая за ноги повитуху и Ингу. На них Таната старалась не смотреть.
Ожидание заняло не более минуты. Садау, волоча за собой трупы, не успел скрыться с глаз, как знакомый негромкий смех коснулся слуха. Таната резко обернулась.
– Ведьма, – ласково произнес инкуб, придвигаясь ближе. – Время идет, а ты все приходишь и приходишь… Потеряла кого? Не меня ли?
Таната поймала себя на том, что уже тянется к дивно очерченным губам, пропуская все слова мимо ушей. Замерла, отдернула пальцы. Отступила назад, тогда как белокурый Амедео рассмеялся, покачивая головой.
– Возраст, внешность… Не имеют значения, душа моя, пока ты желаешь меня… – наклонил голову, предлагая подойти ближе, – видеть рядом.
Таната сделала еще один шаг назад.
– Мела, – сказала. Брови инкуба взлетели вверх, следом он нахмурился, припоминая, кто это. – Моя дочь. Была здесь. С кем?
Амедео насмешливо покривил губы.
– Дочь? – облокотился о ствол позади себя. – Та неуемная особь, пугающая всякого, кто оказывается в пределах ее видимости и досягаемости?
Таната повторила его жест, сложив руки на груди. Они дрожали, поэтому так вышло лучше всего скрыть страх.
– Она принесла двух детей, которые уже больше ваши, чем наши. Теперь хочу знать, что с ними теперь делать.
Амедео, сообразив, что окончание ночи ему светит провести в нелепых беседах, зашипел, показав свой настоящий лик. Злобно, рассерженно исказились плавные до этого черты.
– Не слежу, кто чем занимается, – оттолкнулся от дерева, выпрямился. – И, поверь, те несмышленыши интересуют нас прежде всего с точки зрения покоя. Дети ничего дать не могут, поэтому держи подальше их, если хочешь уберечь.
