Никита Буревестник
Сякубуку
Кро-Маньон
Воздух опьянял своей свежестью. Каждый вдох был настолько легким и скользящим по слизистой, что едва можно было отличить запахи деревьев от почвенной влаги. Высокий человек в шкуренной накидке шел между гигантских деревьев. На его плече была связка из заячьих тушек, а на втором – лук с кочаном, из которого он всех их и застрелил. Шел он уверенно, без сокрытия, будто бы по тропинке, хотя трава под ногами никак не выделялась относительно другой. У человека был высокий лоб и атлетическая фигура, одним словом – охотник. В его коммуне ближе к горам его ждали с добычей, этими злосчастными зайцами. Однако добытчик не заметил, что он слишком долго выслеживал и подбивал добычу. Легкая дневная прохлада постепенно стала превращаться в холод, а яркое солнце отсвечивало всё более теплыми и контрастными тонами. Небо из чисто голубого переходило в золотое. Вскоре мужчина понял, что до темноты он до пещер не дойдет, а потому ему следовало бы свернуть на опушку и развести костер. Идти во тьме по лесу – самоубийство.
Свернув направо, он стал собирать сухие веточки с земли. В момент, когда он вышел на поляну, у него подмышкой набралось приличное количество хвороста. Сама поляна выглядела обжитой. Было видно место кострища, полуразобранные шалаши и кости. Они были похожи на оленьи ребра. Охотник спокойно восстановил шалашик, забил кострище хворостом и поджог. К этому моменту золотое небо уже стало темным. Небосвод был наполнен множеством звезд. Если бы можно было потушить огонь, было бы видно еще больше светил, которые образовывали молочный путь, разрезающий тьму. Охотник видел это зрелище и хотел бы посмотреть снова, но сегодня ему не доведется – костер тушить нельзя. Спать он тоже не собирался, поэтому просто сидел в шалаше, наблюдая за огнем. Он свернул зайцев в остатки шкуры, которые были тут.
Мужчина часто отвлекался, поглядывал на лесную чащу. Часто его взгляд останавливался на костях. Что-то в них не давало ему покоя. Они были близко к свету, поэтому человек мог себе позволить подойти к ним. При ближайшем рассмотрении это оказались человеческие кости. Среди обломанных ребер лежал легко узнаваемый череп. Что-то подступило к горлу, но мужчина совладал с позывами и отошел обратно к костру. Когда он поворачивался, на краю поля зрения что-то мелькнуло. Человек резко направил взгляд туда, но ничего не увидел. Был слышен легкий хруст веток, который разумом относился к горению костра.
Воздух, что на краю света, что около огня был тяжелым. Пахло, очевидно, дымом. Это ни в какое сравнение не шло с дневной свежестью. Взгляд мужчины терялся в языках пламени, искривляющих теплом и вид вокруг них. В размытом воздухе показалась маленькая фигура. В этот раз Охотник был уверен. Он потянулся назад к шалашу. Рука сама дотронулась до лука. Она подтянула его вместе с кочаном. Резкое движение. Человек стоит над костром с наведенным вперед луком.
Перед ним низкая фигура. Силуэт был очень низким и коренастым. Человек понимал, что это женщина, но какая-то другая. Мягкими и короткими шагами она вышла на свет. Мужчина расслабился. Это была большебровая. Обычно они не представляли угрозы и избегали встреч. Он опустил лук, понимая ситуация. Чудо, что она всё еще жива. Глаза направлены на её глаза, при виде человека, у неё немного приподнимаются гигантские брови, у него, видимо, тоже. Безопасность.
–– Коготь. – Уверенно с улыбкой и положив руку на себя сказал Охотник.
Большебровая повторила слово, показывая пальцем на встреченного. Она показала на себя и проговорила эквивалент слова: «Ласточка». Коготь достал кролика из шатра и отдал гостьи. Та весело похихикала. Охотник умилялся, пока не заметил краем глаза два отсвечивающих диска. Он снова поднял лук и направил туда. Там был женский силуэт. Более высокий, стройный и гладкий, будто бы без одежды. Иногда языки пламени так искривлялись, что легонько освещали лицо. Оно было каким-то не таким. Это не был большебровый, это не был сородич Когтя, а самым главным в этой ненормальности были глаза. Они симметричны. Абсолютно идентичны. Так еще и светятся. Рот был очень большим. Среди деревьев появлялось всё больше отсвечивающих глаз, чем дальше были силуэты, тем более тусклыми были глаза.
***
Я проснулся от резкого звонка. Вызов. Я быстро собрался. Ударил резкий пластмассовый запах, который отходил от старых выцветших столов в части. Я быстро натянул пиджак от формы и вышел на автостоянку. В машине меня уже ждал напарник. Он был наготове. Только кресло коснулось меня и машина рванула вперед с запущенными мигалками.
– Ну как? – Спросил водитель. – Обдумал мою теорию?
– Да. – Закатив глаза, ответил я. – Бред, мне всё еще кажется, что этот эффект, чтобы отличать своих от чужих.
– Так же как и рефлекс бровей? – ехидно парировал напарник.
Я лишь усмехнулся. Мы уже доехали. Здание было оцеплено. Внутрь еще никто не заходил. Штурмовики уже готовились выбивать дверь. Шумели громкоговорители. Пошли удары. Мы с напарником стояли за штурмовиками. Стук. Еще раз. Дверь вылетела. Оттуда донесся отвратительный запах. Сладкий, до приторности гнилостный запах. Мы заглянули туда. Всё было в окровавленных трупах, из них были выедены целые куски плоти. Тела сидели на креслах и лежали на полу. В краю комнаты на корточках сидела женщина. Точнее, со спины она так выглядела. В один момент она повернулась. У неё в руках было сердце. Её лицо было абсолютно симметричным. Кожа была слишком гладкая. Широкий рот со слишком большими клыками и зубами намного больше, чем должно быть. Нечаянно упавший лучик света на глаза отразился, как у кота.
К своему ужасу, я понял, что мой напарник был прав. Я смотрел на причину эффекта зловещей долины.
Уголь
Пузыри воздуха выстреливают вверх в мутной воде, смешанной с багровой жидкостью. Глаза будто разъедает, а моя нога режется чем-то, даже, скорее, кем-то. Перед глазами я периодически вижу извивающуюся тушу существа. Оно не держит меня постоянно. Давление с икры периодически спадает и вновь нарастает. Солнца не видно. Слизистая носа горит. Вода уже пробивается в легкие, но тут я чувствую рукой что-то скользкое. Последними силами, а хватаюсь за это и бью перед собой. Ил поднимается, отчего глазам становится еще больнее. Вода становится еще более красной, но давление больше не чувствуется. Я пытаюсь подняться, и моя голова выходит из воды. Попытка вдоха. Кашель, вода льется из рта. Я по грудь в тине и жиже, смешанной с кровью. Я пытаюсь идти вперед, всё в груди обжигается. Ногой я постоянно цепляюсь за ветки.
Из-под поверхности воды торчат обваленные деревья колоссальных размеров. На них растут мох и папоротники. На некоторых из них я замечаю маленьких ящерок, которые с испугом заползают внутрь разломов. Надо мной с огромной скоростью что-то пролетает, издавая невероятно громкое жужжание, от которого болят уши. На краю поля зрения водная гладь оказывается в разводах. Что-то плывет туда, откуда я бегу. Наконец, земля. Я выкарабкиваюсь.
Мои руки механически касаются лица. На нем ничего нет. Респиратор исчез. Как давно? Надо вспомнить. При попытках воспроизведения воспоминаний мозг будто бы разъедает изнутри. Кислорода слишком много, поэтому все и жжется. Рана на ноге кровоточит, но не представляет из себя большой угрозы, если я доберусь до лагеря. Надо вспомнить. На автоматических движениях я, весь в тине, жиже и грязи, волочусь вперед. Перед моими глазами начинают летать вспышки воспоминаний.
***
– Предыдущий показ Лангье был не очень удачный. – доносится голос откуда-то из-за моего поля зрения, только через секунду я осознаю, что это говорю я. – Почему я должен вам доверять?
– Мистер Дупон, – начинает говорить размазанная фигура, – к сожалению, у вас нет выбора. Либо вы летите насильственно, либо добровольно, и в обоих случаях вас считают героем.
– Это еще почему? – Дупон сильно возмущался, оглядывая ненароком размытые образы стен, фотографий, наград.
На столе появилась папки с фамилией «Дупон», моей фамилией. Руки раскрыли её, оголив фотографии и данные учебы в летной академии. Но то, что было раньше, выходило за все рамки. Черно-белые снимки. Я в какой-то машине, в специальном обмундировании с еще несколькими размытыми фигурами размахиваю каким-то флагом перед какими-то людьми в форме среди бескрайней пустыни.
– Розуэлльский инцидент. – Пояснил офицер перед Дупоном.
***
Следующая миссия была амбициознее. Лангье доказал возможность без нарушений путешествовать во времени. Я и еще 4 хрононавта сидели на инструктаже среди размытых фигур. Сам Лангье перед нами вел какую-то презентацию про разные периоды геологической истории. Потом профессор стал произносить фамилии. Это было разделение на группы. У него были списки прошедших различные испытания и прочие тестирования, судя по ним, он и распределил нас.
– Карбон: Дупон, Фишер, Кляйн, Бенуа – этих я помню. Дальше Лангье всё еще продолжал что-то перечислять, но эти элементы в моей памяти не вернулись. Зато хорошо виднелся силуэт доктора Кляйн.
***
Через несколько недель инструктажа нас поместили в гигантское устройство. Эта машина была намного больше, чем в первых двух задачах. Здесь была полноценная база с различными шлюзами, отсеками, личными помещениями, провиантом и запасными наборами снаряжения. Отсек для запуска был устроен так, что мы сидели вдоль двух стен прямоугольного помещения. Я сидел напротив доктора Кляйн и тонул в её голубых глазах, а она улыбалась своими яркими зубами с немного выставленным клыком.
После непродолжительной тряски мы оказались в другом времени и месте. Мы были в каменноугольном периоде. Времени ужасающе далеком, но необычайно интересном для профессора Лангье и правительства по каким-то причинам.
Повышенная концентрация кислорода заставляла носить респираторы, выходили из базы мы группами, иначе можно было набрести на гигантскую амфибию и быть разорванным. С самого начала всё это казалось сомнительным. Ужасной так же представлялась ориентация среди титанических деревьев, чья кора больше напоминала чешую, чем древесину, и полотна папоротников под ногами.
С первых дней около нашей машины поселилось милое существо. У него был миниатюрный рот, над которым, как икринки, отблескивали глаза, а по краям головы расходились рога. Так и прозвали – Бумеранг. Иногда мы скидывали этой саламандре-переростку остатки пищи.
***
Наши задачи в основном крутились вокруг леса, в котором мы находились. Образы протоптанных в папоротниках тропинок возвращались в мою голову. Именно Дупон их и прокладывал, принимая риск быть атакованным гигантской сколопендрой или скорпионом. Я вспоминал каждый шаг и понимал, куда мне двигаться, когда всплески воспоминаний отступали, было видно эти самые тропинки. Мы искали болота, помечали их, кто-то особенно помечал деревья.
Однако однажды у Бенуа была задача на побережье. В воде далекой от леса. Я вызвался ему в напарники. Дупон и Бенуа хорошо ладили, мы были друзьями и часто выходили на задания. Морское задание стало роковым для моего друга Бенуа.
На надувной лодке мы выплыли на относительную глубину, до этого понаблюдав нерест ракоскорпионов, причудливых существ, почти плоских, с гигантскими клешнями-ластами и длинным заостренным хвостом. Тогда на нас и напала огромная рыба. Она столкнула Бенуа в воду. После его исчезновения под морской гладью я видел только кровь и хирургически разрезанные останки.
Зверь со своей панцирной головой попытался разорвать лодку, но получил в глаз чем-то острым, чем я не помню. Удар был удивительно точным, только он и позволил мне выжить тогда. После этой потери я настаивал на эвакуации группы, но меня игнорировали.
Постепенно я всех потерял, а из «настоящего» мне перестали отвечать. Я был один. Я помню одиночество. Зачем я бегу на базу, если я последний? Если я один? Почему? Мне и не стоит жить?
Последнее, что я помнил, – это как я в печали прокрался из базы и сбежал гулять в одиночестве. Я помню брошенность, боль. Я помню. Там же на меня набросилась стрекоза размером с орла. Её острые лапы и жвалы разорвали мой респиратор, на моей лице была рана. Я был совсем один.
