Никита Владимирович Чирков
Декорации
Соломон
Влажность воздуха позволяла полной грудью ощутить запах пепла. Пару раз он останавливался передохнуть, причем из‑за левой ноги, которая явно отставала от искусственного соседа, лишённого чувств и болезненной усталости. Кое‑к‑чему, вопреки ожиданиям, привыкнуть ему было крайне трудно – к тишине. Но то сверчок, то чирикание птиц, словно жизнь в этом месте пробивается сквозь смерть, подавая сигналы, как маяк, для привлечения хоть кого‑то, кто спасет их. Удивительным образом, вопреки причинам нынешней обстановки, Соломон переосмыслял любовь Майи к этому месту.
Светлое время суток прятало от него звезды. А там и объект внимания Бенджамина. Кесслер и прочие столкнулись с проблемой, решают ее всеми силами, даже и не подозревая, где сейчас он, да и вряд ли там кто-то знает о нем, кроме самого Бенджамина. Тягостные мысли обо всем рождают несколько иное чувство одиночества, выкинуть которое помогает возвращение на прежний путь.
Шаг за шагом окружение с одной стороны менялось, с другой – оставалось одним и тем же, позволяя ему усомниться в правильном направлении. Обратившись через небольшой планшет к цифровой карте за помощью, он сначала не поверил своим глаза, но блеклый осмотр окружения дал ему четкое осознание, что уже вот-вот перед ним откроется вид на лагерь Майи. Ожидаемо весь комплекс, где находились кабинеты и лаборатории, теперь напоминает изуродованную абстракцию, лишь отдаленно являющуюся неким строением инженерной мысли. Часть была повреждена огнем и, явно, взрывом, который не просто сломал стены, а расплавил целые перегородки и швеллера, следовательно – одна из бомб была пронесена или закинута почти под несущую стену. Другая часть состояла из остатков перегородок и столбов, служивших креплением для комнат, установленных цельными блоками. Похоже, спасательная операция была направленна, скорее, на имущество, ЦРТ в буквальном смысле забирало целые комнаты, либо воздухом, либо погрузив краном на грузовики. Некоторые комнаты оставались целыми, лишь разворованные здешними обитателями. Огромный комплекс и пристройки ныне могут служить лишь укрытием от дождя и возможной ночевки, но явно не для непостоянной жизни или работы.
– Добрый день, сэр, – голос прозвучал настолько неестественно в этом месте, что лишь когда приветствие повторилось, Соломон обернулся.
– Добрый день, – он пока не знал, как реагировать на неизвестного человека. Судя по внешнему виду, тот явно был жителем Природных земель.
– Вы что‑то ищете или, может быть, кого‑то?
– Я ищу друзей.
– Благородное дело, – он скромно улыбнулся, – предлагаю сесть и отдохнуть. Как я смею заметить, вы проделали долгий путь, отдых не помешает.
Соломон молча послушался. Оба сели на отвалившейся от стены бетонный блок.
– Эти земли являются моим домом уже, ни больше, ни меньше – двадцать лет. Так что, вам повезло друг мой, уж кто‑то, а в поисках людей или мест их возможного пребывания, лучшего помощника, чем я, наверно и нет. Расскажите мне о них, и я расскажу все что смогу.
Незнакомец выглядел и вел себя, как один из старцев или мудрецов, явно не особо стремящихся к каким‑либо достижения или слепой выгоде: он просто живет, общается и делится всеми накопленными знаниями с каждым, кого встретит. Возможно, встреть Соломон такого человека несколько недель назад, то ответил бы с присущей ему открытостью и приветливостью. Сейчас все воспринимается через призму подозрительности и неестественности для подобного места от подобного человека. Подпитывается это еще тем, как рассредоточились вокруг люди незнакомца, явно прячущих огнестрельное орудие под одеждой. Человек пять, может и больше, но именно пятерых он успел мельком оглядеть, пока каждый из них занимал позицию чуть поодаль, вокруг Соломона и неизвестного человека. Если и стриженные, то крайне плохо. В старой одежде, в основном худые, пассивные, суровые лица. Все старались сливаться с местностью, явно не впервой державшие оружие и находящиеся в ситуации, где без применения силы не обойтись.
Соломон никак не мог определить точный возраст незнакомца – худощавое лицо обрамляли длинные волосы цвета вороньего крыла, кожа с желтоватым оттенком была испещрена морщинами, на фоне которых ярко горели его серые глаза. Незнакомец был одет в теплую куртку и видавший виды зеленый комбинезон – будто он только‑только вернулся с рабочей смены. Казалось, ему было уже за пятьдесят, но Соломона не отпускало чувство, что он может быть намного моложе.
– Я лишь хочу найти близких людей.
– Вы, конечно, простите, но благородное дело обречено на провал.
Не успел Соломон понять, как отнестись к таким словам – незнакомец продолжил:
– Как вы собираетесь искать ваших друзей, если никому не говорите о них? Неужели будете месяцами бродить в одиночестве и заглядывать за каждое дерево и под каждый камень? Бросьте. Я неплохо разбираюсь в людях: вы – далеко не глупец. Вы просто боитесь, и это нормально. Вы можете рассказать мне, кого ищете: внешность, имена, рабочие навыки, которые могут выделить их среди других. А можете не говорить ничего и простой уйти. Ни я, ни мои друзья не тронут вас, обещаю.
Соломон почувствовал накатывавшую злобу – не на человека напротив, нет. Скорее, на всю происходящую с ним несправедливость.
– Я найти и спасти своих друзей. Какова же ваша выгода, помогать чужому человеку?
– Нет никакой выгоды. Лишь желание, простое и естественное для этих мест – жить и по мере сил способствовать укреплению тех причин, по которым сюда приходили люди.
– И что это за причины?
– Безопасность, к примеру. Хотя тянет людей сюда свобода, настоящая. Случился ужас, мы пытаемся его исправить, пытаемся восстановить то, чего лишились. Все очень просто, друг мой, мы за жизнь, единую и справедливую для всех.
Внимательно разглядывая мужчину, Соломона вдруг охватил ступор, ведь перед глазами снова всплыл вид братской могилы и ребенок, хоронивший отца. А это мало связанно с услышанным, да еще и с такой оптимистичной интонацией. Соломону скорее захотелось все уничтожить окончательно, дабы уже строить с нуля, а не восстанавливать руины. Такие мысли и преследующие их чувства оказались ему в новинку.
– Вечереет, поэтому я сделаю вот что: оставлю вам координаты, где в данный момент располагается медицинский лагерь, там, возможно, вы найдете тех, кого ищете. У меня еще здесь есть дела. Вас же не смею более задерживать.
– Спасибо, – лишь это смог он произнести.
– Не смею отвлекать, я продолжу свои поиски, – он поймал вопросительный взгляд Соломона, – мы хотим убедиться, что это строение или, точнее сказать, то, что от него осталось не будет захвачено и присвоено теми, кто и привел его в такое состояние.
– Еще раз спасибо вам…
– Эрхарт, – он улыбнулся, протянув открытую ладонь.
– Соломон, – они обменялись рукопожатиями.
Эрхарт развернулся и, направившись вглубь строения, так и не обернувшись к нему, молча махнул рукой своим товарищам. Все последние события, происходящие с Соломоном, были из ряда вон – это, в какой‑то степени, даже пугало его. Каждый раз, делая шаг вперед, он знал, чего ожидать или, хотя бы, примерно предполагал, в каком направлении будут двигаться события. Но сейчас он в замешательстве – в конце концов, последнее, чего ожидал встретить в этих землях – так это цивилизованное общение. Он не принижал интеллект или воспитанность здешних жителей, но когда ты находишься практически на поле боя, то дипломатия и понимание – несколько удивляют.
Двигаясь к забору, который когда‑то защищал людей, а ныне напоминал расплавленный лист, аккуратно обнимающий поваленные деревья, Соломон заметил остатки небольшого деревянного дома – практически разрушенное сооружение, лишенное крыши и почти всей высоты стен – он знал его, это был дом Майи. Она жила здесь, отдаленно ото всех, в небольшом убежище, позволяющем ей оставаться со своими мыслями и спокойно встречать рассветы и закаты. Желание заглянуть под обломки терзало его, конфликтуя с уважением к памяти усопшей, твердящим в ответ, что не стоит бередить еще не зажившую скорбь. Так он и поступил – скрепя зубами, делая глубокий вдох, а за ним и выдох: решение было принято. Он воздал Майе должное и не стал тревожить ее обитель, как и ее вещи. Соломон чувствовал, как боль от гибели Майи придает ему сил идти дальше, как раз в сторону поднявшегося сильного ветра, который почти подталкивал в верном направлении.
Итан
Бенджамин ехал к своему старому другу, думая лишь об одном – станет ли он обсуждать смерть Майи. По вполне понятным причинам, именно эта тема, а не улики Эобарда, занимали его голову при мысли о встрече с тем, кого он не видел уже три года. Майя и Итан были знакомы еще задолго до того, как Бенджамин появился в их жизни. Тот факт, при котором Итан никак не отреагировал на ее смерть: не посетил похороны, не связался с Бенджамином, не подал хоть какой‑то знак, пробуждали подозрение в адекватности человека, ушедшего в изгнание. С того момента, как Эобард, Бенджамин и Итан заперли Кассандру под замок, никому не рассказав про ключ, последний из них попросту испарился. Дабы не подстрекать население, Итан исчез со всех радаров, не появлялся ни в обществе, ни где‑то еще. Кассандра обрела клетку, все обвинения были сняты, а судебные разбирательства закрыты. Все же для них важно было сохранить порядок, а Итан Майерс – слишком неординарная для простых решений фигура. Как недавно открылось Бенджамину, тот заключил сделку за спиной у всех, и, что вполне логично предположить, наверняка не одну. Бенджамин не заметил, как пролетело время, за которое он так и не поинтересовался состоянием друга, но одно ему было известно, причем из нескольких источников – Итан Майерс переживает не лучшее время, в одиночестве, видясь лишь с психотерапевтом, под официальным домашним арестом.
Двухэтажный особняк, выполненный в строгом минималистичном стиле, походивший на бетонный блок с небольшими окнами. От ворот до дома было метров двадцать – вокруг лишь густые деревья, некоторые из которых практически подпирали стены, а некоторые чуть возвышались над крышей. Выглядело все так, словно это заброшенное секретное место, а окружающая фауна – прикрытие от лишних глаз. Автотранспорт остановился у ворот – гаража он так и не увидел. Дверь отворилась легко, она, на удивление для Бенджамина, не была заперта вовсе.
Внутри его ждал аскетичный интерьер – книжные полки до потолка, кушетка, кресло и стол, чуть поблескивающие в тусклом, приглушенном свете. Итан стоял к нему спиной в конце комнаты, занимавшей, кажется, половину всего первого этажа. Стоя прямо перед единственным окном здесь, он напоминал декоративную статую или часть интерьера, нежели выглядел живым человеком.
– Привет, Бенджамин.
– Итан.
– Уже и не думал удостоится твоего визита.
– Поверь, лишь крайняя необходимость привела меня сюда, – не услышав ничего в ответ и осматриваясь вокруг, он спросил, – как тебе здесь?
Итан обернулся и одарил Бенджамина легкой улыбкой. Он оставался таким же – поджарым, с гладко выбритым лицом, отличавшимся ровными, красивыми чертами и острым, живым взглядом холодных глаз. Но кое‑что всё же изменилось – среди черных, короткостриженных волос уже пробивалась седина. Бенджамин же встретил его серьезным взглядом человека, который явно предпочитает прямую и открытую игру, не в последнюю очередь из‑за усталости и недостатка терпения.
– Как я и думал, ты стареешь куда медленнее, чем остальные, – приглядываясь, подытожил Итан, приблизившись к собеседнику на пару метров, – твоя дерзость явно преобладает над наивностью, которая когда‑то служила не только толчком для работы, но и зачатком романтических отношений с Майей.
– Похоже, за годы в изгнании, ты разучился общаться…
– Я лишь пытаюсь сказать, что ты изменился, – Итан на мгновение закопался в мыслях, – мне жаль Майю… правда. Прими мои соболезнования. Мы ведь с ней были хорошими друзьями, очень долгое время… мне будет не хватать ее. Жаль, что вы так и не смогли забыть эту неблагодарную работу… создать семью.
– Почему тебя не было на похоронах?
– Что бы я там делал, скажи мне? – Итан медленно расхаживал по комнате, бросая взгляд по сторонам, – отвечал на миллион вопросов от журналистов, инвесторов, совета директоров или толпы скорбящих, которые при одном моем виде примерят амплуа линчевателей? Люди умирают, в этом нет ничего нового. То, что мы о них помним – это самое главное, уж не нам ли с тобой это знать.
– Ты тоже изменился, друг. Сменил работу на жалость к себе, друзей на одиночество, мечты на угнетение. Когда‑то я был уверен, что твой уход, нервный срыв и апатия – лишь некий кокон, время для отдыха и переосмысления, дабы потом вернутся в игру полным силы… – Бенджамин не хотел уже проявлять добродушия, почти с самого начала он знал, нельзя позволить Итану расслабиться, – с Психотерапевтом‑то еще общаешься?
В ответ, Итан лишь кратко улыбнулся, впервые показав недовольство, но в туже секунду постарался сменить тему.
– Я уже не работаю, Бенджамин. Уверен, специалистов у тебя хватает, и твои проблемы они смогут решить не хуже меня, а возможно, даже лучше. Возраст берет свое.
– Если тебе не интересно, почему позволил мне войти?
– Неужели я не могу увидеть старого друга?
– Единственного друга, – поправил грубовато Бенджамин, видя непробиваемость Итана, – друга, которому ты продолжаешь лгать. Я не поверю, что ты не знаешь о событиях, касающихся ЦРТ, Природных земель, или Пилигрима с Новым горизонтом.
– Зачем мне это? – Откровеннее и серьезнее начал он, – мое мнение и мои знания давно не имеют веса. Все что у меня осталось это – время, один друг, один дом и несколько людей в помощь. Уже давно я не пытаюсь исполнить это навязанное пре… – Итан осекся, но все же с трудом произнес, – навязанное Людвигом предназначение.
Бенджамина удивили его слова больше ожидаемого. Итан вскоре продолжил:
– Да, ты давно не слышал это имя, вижу по глазам. Лишь я и Майя могли его произнести, – Бенджамин ничего не ответил, с подозрением наблюдая за мыслью Итана, – большая работа, непосильная кому‑либо еще, но, вопреки все проблемам, мы втроем смогли это сделать. Да вот только, не мне тебе напоминать, чем все обернулось. Мы были в одном шаге, в одном, но случилось так, как случилось. Мир движется дальше, я сделал в нем все что мог, и сейчас, уж я‑то точно, скорее, старая байка, переставшая быть актуальной.
– Мне вот интересно, ты вообще собираешься делать хоть что‑то для возмещения ущерба? – Бенджамин испытывал скорее разочарование и презрение, нежели злость.
– А вот мне интересно, какой ответ ты для себя выбираешь на вопрос – почему еще никто во всем мире, не повторил тот самый, таинственный проект Бенджамина Хилла? – Произнес он артистично, явно пытаясь вывести его на некую мысль или эмоцию.
Крайне недальновидно с его стороны не предвидеть столь сильной провокации, явно высказанной с определенным замыслом.
– Никто не сможет его повторить, – сдержанно ответил Бенджамин, – мы постарались избавиться ото всех данных и записей, ты знаешь это.
– Ты абсолютно прав. А если посмотреть под другим углом?
Бенджамин выжидал.
– Раньше ты был куда смышленей. Раз тебе в голову пришло понимание и видение того, как и что построить, то возникает вопрос – почему никто более, во всем нашем мире, не повторил твоего успеха?
– Ты говоришь об этом так, словно мы совершили великое открытие, но только забываешь про погибших и то, к чему в итоге это привело. Ты сам согласился с конечным исходом, поддержав Майю в вопросе того, как нам пережить Сбой и что делать с жертвами. С чего сейчас такая забота?
– Ты можешь спасти ее.
– Даже не смей поднимать эту тему! – Бенджамин почти сорвался на крик.
– Почему? Боишься все испортить? Но она не должна была умереть… не она, не так… думаешь, Майя не хотела бы….
– Она просила не делать этого! – впервые за разговор Итан не на шутку удивился, – я и она, мы обсуждали это. Майя просила, взяла с меня слово, что бы ни случилось, никогда и не при каких обстоятельствах, не строить заново то…. – Бенджамин вдруг подумал, а что если это все игра в поддавки, начатая Эобардом, ради выяснения подробностей события пятнадцатилетней давности? Итан давно не при делах, но между ним и министром был негласный договор, о котором Бенджамин и не знал вовсе. Откуда тогда знать, что откровение Бенджамина – не заранее спланированная провокация от них? Все эти мысли заставляли чувствовать себя параноиком. Возможно ли, чтобы все события, приведшие его в эту точку, здесь и сейчас, были спланированы заранее, как раз ради раскрытия тайны, явно не дающей покоя Эобарду, упомянувшему об этом совсем недавно? Но с другой стороны, Итан ведь знает всю правду, а значит… Головная боль застала врасплох, вынудив Бенджамина не закапываться в пучину предположений. Ему и без того уже надоело быть на шаг позади, словно он выдохся еще на старте.
– На ошибках надо учиться, позволить им усвоится, а не забыть их – в это верила Майя. Как бы я не хотел порой, но вступать на эту тропу – крайне опасно, поверь. Мы не должны этого делать, хотя бы ради Майи и ее жертвы, – он говорил размеренно, четко выговаривая слова и следя за реакцией оппонента.
– Согласен.
– Вот как? Неужели твои терапии помогли принять мир таким, какой он есть.
– Больше, чем ты можешь представить. Но это тема для другого разговора. Раз уж мы выяснили отношения, то пора обсудить дела.
– Согласен, – все было слишком спокойно, но Бенджамин не позволял себе расслабиться, – ты знаешь про атаку на Саламис, – Итан кротко кивнул, – и ты знаешь, что Новый горизонт так же потерян из вида, не говоря уже о Пилигриме где пятнадцать человек остались одни, и мы не знаем, кто и почему делает это. Министр со своей научной группой, о которой я даже не знал, нашел доказательство того, что в этом виновата Кассандра.
– Это невозможно! – Резко ответил Итан не сводя глаз с Бенджамина.
– Он предоставил часть кода, – Бенджамин отдал планшет, на котором был открыто трёхмерное изображение программного кода.
– И они сравнили его с Кассандрой… – подытожил Итан.
– Именно. И это, благодаря тобою выданным данным, что и так было крайне глупым решением, но ты еще и мне не рассказал! Ты хоть знаешь, как долго я искал правильный способ преподнести Кассандру и убедить министра в необходимости ее внедрения?!
– Уверен, более чем достаточно, – реакция Итана была подозрительно спокойна. – Так чего ты конкретно ждешь от меня?
– Помоги доказать ее невиновность.
– А если ты ошибаешься? Сомневаюсь, что она бы не нашла способ пробиться наружу, и, ради собственной ценности, создать прецедент, равным которого не было. Мы ее освобождаем, позволив потушить пожар, который она же и создала.
– Министр сказала то же самое. Но мы оба знаем, она – не зло.
– Ты так в этом уверен, будто общаешься с ней каждый день, веря, в ее неспособность обманывать или манипулировать. Как я уже сказал, ты расстраиваешь меня Бенджамин, раньше ты был умней. Я не могу подтвердить или опровергнуть ее участие.
– Ну а если верить тебе, Итан, то общение с ней будет направленно именно на невиновность, а не на причастность. Еще одна причина, почему мне нужна твоя помощь. Надо доказать или опровергнуть обвинения и очевидные улики. Помоги мне.
– Нет.
– Нет?!
– Вполне возможно, это игра министра, дабы лишить тебя козыря. Не думал об этом?
– Конечно, думал. Я довольно неплохо знаю его – слишком уж правильный. К тому же, не забывай, он не доберется до нее без моего ключа, как я не доберусь до нее – без его.
– Но мы создавали эту защиту, не только ради ограждения ее от мира, но и мира от нее.
Бенджамин начинал уставать от этих препираний и искусственного сопротивления.
– Скажи, Бенджамин, какой бы исход ты хотел? Доказать невиновность Кассандры, я, полагаю. А если она все же виновна, и жажда жизни побеждает науку? Ты уничтожишь наше творение, попросту из‑за ее желания жить, а не сидеть в клетке?
– Я не хочу ее терять, никогда не хотел. Кассандра – уникальна, но если это она, то выбора не будет. Если не мы, так министр заставит избавиться от нее.
– Сколько у тебя сейчас на корабле? Пятнадцать человек, которые важней чем единственный в мире Искусственный Интеллект с безграничным потенциалом?
– Вот, теперь тебя узнаю! Знакомые слова, примерно подобное ты говорил, когда случился Сбой. Твоя оценка человеческой жизни уже тогда выходила за рамки.
– Не будь лицемером, я лишь анализирую. За этим же ты пришел, чтобы услышать мое мнение, так вот слушай: из‑за моей работы, погибло куда большее количество людей, и все же я здесь. Чем же она хуже? Потому что не живая? Но мы оба знаем ошибочность такого вывода. Ум – это не только биология, тебе ли не знать, Бенджамин. Подумай. Возможно, это ее крик о помощи или простая ошибка, которую она неспособна исправить, не имея полной свободы. У нее безграничный потенциал, который мы… который вы даже не исследуете. Я не говорю уже о том, что официально ее не существует – маленькая тайна, спрятанная из‑за страха. Все это несправедливо, и помогать в ее уничтожении я не собираюсь.
– Слишком рискованно…
– Уверен, что Людвиг был бы другого мнения. Сделай одолжение, прежде чем принимать решение, пообщайся с ней, пожалуйста, прошу тебя.
Итан сделал паузу, и добавил, используя совершенно иной тон, который в некоторой степени испугал Бенджамина, – тебе ли не знать, друг мой, как приносить в жертву одну жизнь, ради многих других? – Бенджамин смотрел в его глаза, даже не собираясь ничего отвечать, он видел в них проявление безграничной власти. Так смотрят те, кто ничего не боится и ничего не хочет – лишь наблюдает и наслаждается своей безграничностью во всех проявлениях.
– Я прошу тебя помочь мне в этом, иначе все закончится, не успев начаться. Хватит с нас ошибок, – Бенджамин вновь ощутил то, как же сильно он устал.
– Эобард знает, как мы создали Искусственный Интеллект?
– Нет. Только мы трое знали это, так оно было, так и останется.
– Мы должны ей, не забывай об этом.
