Никитошка Козлов
Он и его письма 11-13
Когда мы вышли на улицу было ещё светло, но Мария сказала, что нам пора домой уже поздний вечер. Когда я спросил, почему же так светло – она ответила, что здесь летом белые ночи и ночью сильно не темнеет. Глядя в окно я это раньше не замечал, но Мария сказала, что ночи светлеют постепенно. Вот это город! Ты должна в нем побывать. А может ты уже здесь была, ты же много где была со своими картинами.
Мы сели в трамвай. В трамвае хорошо. Было мало народу и он очень уютно стучит пока едет по рельсам. Меня как будто начал согревать изнутри этот стук. И он так неспешно катился, все машины кругом ехали быстро, люди на улице торопились, а трамвай ехал себе и ехал в своём ритме. Я представил, что он говорит этому городу: “Ты спеши, а мне вот спешить не хочется. И не буду! Еду, как привык!”. От него веяло каким-то тёплым и ласковым прошлым. Мне почудилось, что я у себя в городе, что я дома.
А потом резко у меня участилось дыхание. Знаешь, когда разом куча мыслей приходит в голову. И не очень хороших. Я понял. Под конец дня среди всех этих бургерных, машин, людей странно одетых, смартфонов, рекламных табло, высоких каменных зданий, памятников, парков и всего остального, что я увидел, понял, что моего города просто не существует. Что единственная правда, которую я помню это последний месяц. Что я как ребёнок беззащитен. За меня везде платила Мария. Люди в кафе, когда я съел острое так смотрели на меня, да и потом ещё много раз я вёл себя странно. Я даже не знаю как меня зовут, кто мои родители и откуда я. А самое страшное. То, что повергло меня в отчаяние. Тебя же тоже нет.
Мы вышли не доехав до дома. Я сел на остановке и не мог успокоиться. В глазах рябило, я резко дышал, а сердце выпрыгивало из груди. Мария дала мне воды, а потом обняла и сказала, что это она виновата. Не нужно было ей сразу мне все показывать. Она спрашивала, что меня беспокоит. И я все рассказал. Даже про тебя, извини, я очень испугался тогда. Это очень страшно. Когда не понимаешь существуешь ты или нет. Спишь или нет. Что настоящее, а что нет.
Мария меня успокоила. Она сказала, что у тебя была карточка и смартфон. Значит ты реальный человек, который мне дорог и поэтому ты пришла даже в этот сон с придуманным городом, чтобы поддержать меня. Она сказала, что мы скоро найдём и узнаем кто я и где родился и где мои родители. Что в больнице потерялись мои документы, но скоро их восстановят и тогда я найду тебя и узнаю, как меня зовут. А завтра она предложила выбрать мне второе имя. Она сказала, что мне повезло. Всем дают одно имя родители, а у меня будет два. Одно от родителей, а второе я возьму себе сам.
Я успокоился. Да, ты существуешь и я скоро о себе все узнаю. Мария хорошая. Ты должна нарисовать ей картину за то, что она пока заботится обо мне. Я никогда не забуду её доброты. Завтра же напомню ей, что хочу начать работать, чтобы ей было легче.
На трамвай мы больше не успевали и Мария вызвала такси. Стоимость такси я прибавил полностью к остальному долгу. Хоть я живу на этом свете всего лишь месяц, пора взрослеть быстрее и отвечать за себя.
13.
Режет болью уши тишина,
Голос твой мне больше не услышать,
И привет, и даже твой “пока”,
Я одна и нужно просто выжить.
Я в слезах подушку обниму,
Но представлю – это твои плечи,
Как щетину я твою люблю,
И трепалась об нее бы вечно.
Холод, холод, в окно холодок,
Даже летом в знойную погоду,
Холод, холод так же одинок,
Отпусти в морозную свободу.
Пленной пленницей в себе я живу,
И сама ношу я эту клетку,
В клетке этой только и молю,
Чтобы птица вновь взлетела с ветки!
Холод, холод, в окно холодок,
Даже летом в знойную погоду,
Холод, холод ты не одинок,
Я с тобой, молящая к морозу.
Столько слов не сказанных вчера,
Столько раз тебя не обняла,
Уходи, исчезни навсегда,
Чтоб себе я больше не лгала!
Привет!
Проснулся сегодня от этой песни. Пошёл на звук, на кухню. Там сидел мим в пижаме. Бледный мим, знаешь с этими черными подтеками под глазами. Волосы растрепаны, как пышный куст. Я застыл в дверях глядя на него, а мим смотрел на меня. Это был самый грустный мим на свете. Взгляд был такой, как будто он сейчас умрёт и его не спасти. Можно только облегчить страдания. Он смотрел на меня и ждал от меня чего-то. То есть он не ждал. Ждал и не ждал. Я должен был решить, чего он ждёт. И тогда я подошёл и обнял Марию. Пусть этот грустный заплаканный мим снова станет Марией.
Я бы хотела все письма твои позабыть,
Сбросить из памяти все твои сладкие речи,
Но что не в силах того не могу изменить,
Я иду ближе к тебе, а хочу быть далече!
Мим пропел ещё немного и умолк, теперь Мария вернулась. Я хотел попросить её умыться, но подумал, что стоит сначала ей поесть. Поэтому начал готовить завтрак на скорую руку. А она сидела и смотрела на меня, сжимая свою гитару обеими руками. Как будто я хотел её отобрать. И я хотел, но не стал. Хотел забрать гитару, чтобы она такое больше не пела.
Я болтал всякие глупости. И даже измазал лицо мукой и тоже сделал себе потекшие глаза. Только не тушью а кофе. Сначала не очень помогало, но я старался. Вспомнил все, что её смешило раньше и наконец-то она засмеялась. Отложила гитару и мы вместе поели. Я расспрашивал её обо всем, чтобы она отвечала и отвлеклась от тех мыслей, что причинили ей боль. Я хотел спросить что случилось, но решил ей так будет хуже.
Когда мы поели я протянул ей руку и сказал, что мне приятно познакомиться. Что меня зовут Виктор. Это её обрадовало. Я много дней не мог выбрать себе имя. А сейчас сказал первое, которое пришло в голову и даже не думал. Ну и пусть. Буду Виктором, лишь бы она не плакала. Как думаешь может я плохо поступил с такой уловкой? Но Мария хорошая. Не должна она плакать. Я обязательно узнаю что её так расстроило и помогу.
Я уложил её и она сразу уснула. Потом я взял влажные салфетки и протёр ей лицо. Я слышал, что тушь так оставлять нельзя.
Она проспала до самого вечера. Я понял, что ей одиноко и она по кому-то скучает. Может быть как я по тебе, а может сильнее. Это странно в таком большом городе некоторые люди страдают от одиночества. Я уже замечал много одиноких людей. Не знаю почему, но я уверен, что это так. Часто я видел, как мужчина где-то идёт с женщиной и она что-то ему рассказывает, а он совсем не слушает. Потом они менялись, мужчина рассказывал и уже женщина не слушала. Они конечно притворяются, что слушают, но им не интересно и они не понимают друг друга.
Когда Мария проснулась я сидел у её кровати и читал книжку. Какую не скажу, мне пока неловко. Мария посмотрела на меня и спросила, есть ли у меня что-то от чего мне очень плохо, но меня к этому тянет. Я сказал, что наверное шоколадный эклер. Я бывает ими объемся и мне потом не по себе. Клонит в сон, приходит усталость и ничего не хочется. Но через пару дней я забываю об этом и если где-то их увижу, то снова хочу их съесть.
Мария сказала, что и у неё есть такой шоколадный эклер. И она тоже забывает, как от него ей становится плохо.
Потом Мария спросила не хочу ли я с ней прокатиться за новым платьем. Конечно я хотел! Тем более она сказала, что мы поедем на метро. Мария хотела поднять настроение покупкой, чтобы не думать про этот эклер. Я конечно понял, что речь о мужчине, но такого мужчину я буду называть эклер. Без начинки. Ведь он обижает такую добрую девушку. На него даже 50 грамм шоколада жалко.
Пока мы собирались я попросил Марию спеть весёлую песню. Она пообещала, что когда мы вернемся она обязательно споет.
Метро было под глубоко под землёй, я это уже знал. Знал, что люди спускаются вниз по движущейся лестнице и там ходят поезда. Мария дала мне купюру в сто рублей и я сам пошёл покупать жетон. Она сказала, чтобы я просто сунул деньги через стекло и все. Говорить ничего не надо. Можно только сказать: “один”. Я бы сказал: “Добрый вечер! Мне пожалуйста один жетон.” Но тут свой ритм, поэтому пять слов лишние. И я понял почему. Тут очень много людей и все спешат. Никто не хочет тратить время на вежливость.
Когда мы спустились я увидел, как красиво на станции. Почти как в музее. Только тут люди шли рекой. Поезд тоже долго не стоял, все быстро вышли и быстро вошли. Пока мы ехали я изучал карту метро. Там было пять веток. Так называются пути, по которым идут поезда. И мне показались очень замысловатыми и красивыми названия станций.
Магазин оказался прямо рядом с метро, откуда мы вышли. Там было много этажей и на каждом куча магазинчиков поменьше. Мария спросила не хочу ли я чего-то себе купить, но я сразу сказал, что пока не знаю, что мне нужно. Заодно я добавил, что не голоден и это правда. Пусть Мария спокойно выбирает себе платье.
Потом я понял, что она очень терпеливая девушка. Мы ходили два часа. Она померяла около двадцати платьев. И про каждое спрашивала у меня, красивое ли оно и как сидит. Мне все нравились. Так я и отвечал. И в
один момент она обиженно сказала: “Тебе все нравятся, а какое мне выбрать?” Я сказал, что ничего не понимаю в женских платьях. Но они все красивые по своему. Да и как я помогу, ей же самой нужно выбрать, главное ведь, чтобы Марии нравилось. Если бы я покупал себе платье, я бы выбрал то, которое нравится мне и ни у кого бы не спрашивал. Но мне платье совсем не нужно.
Наконец Мария выбрала одно. Черное с красными цветочками. Оно было красивое и ей подходило. Ведь и волосы у неё были чёрными. Она сразу надела платье. Я сказал, что мне очень нравится и что ей стоит чаще носить платья. До этого я видел её только в джинсах и кофточках. Ты только не ревнуй, но Мария и правда очень красивая девушка.
Выходя из магазина, Мария заторопилась. Оказывается мы долго там пробыли и метро уже закрывалось. Она начала себя ругать за свою забывчивость и мы пошли быстрым шагом. Мы даже по движущейся лестнице шли. Мария сказала, что главное успеть на пересадку, чтобы не тратиться на такси. Мне опять стало не по себе. Когда я начну работать мы не будем бегать по метро. Я буду тратиться на такси. Скорее бы начать.
На станции пересадки было много народа. Многие были в синих шарфах и синих футболках. Они пели песни и что-то кричали. Мария сказала, что это болельщики. Недавно закончился футбольный матч. Я видел футбол по телевизору. Мне он понравился. Я понял, что очень сложно бегать так полтора часа, а ещё и ловко обращаться с мячом, когда тебе все мешают.
