Николь Фиорина
Останься со мной
Три
Выдавая правду, обнажая ложь, – и вот, меня пожирают паника и умиротворение.
Оливер Мастерс
Я всю ночь проворочалась на тонком и удивительно жестком матрасе. После смены часовых поясов и с учетом того, что я спала и в самолете, да еще и днем, попытаться заснуть ночью было бесполезной затеей.
Я умудрилась пересчитать каждую трещинку в бетоне, каждый болтик на стальной двери. Если сосредоточиться как следует, то мне удастся разглядеть созвездия в залитых лунным светом переливах мраморных полов. В шесть утра раздался громкий щелк – это открылась дверь. Точно по расписанию.
Я первой добралась до общей душевой – с зубной щеткой, в новой долорской рубашке и противных до ужаса узких черных джинсах. Шампунь мне взять с собой не разрешили. Кондиционер и дезодорант – тоже. И, конечно, бритву. Отец сказал, что мне все выдадут здесь.
Бетонные стены были выкрашены в белый, справа рядами выстроились шесть раковин: над каждой из них – длинное зеркало. Напротив раковин стояли душевые кабины: кафель по задней стенке, каждая отделена от другой кедровыми деревянными планками и белой занавеской. Чистые полотенца лежали на полках по обе стороны от рядов раковин, а всякие принадлежности для мытья валялись в корзинах между ними – один бренд и для мужчин, и для женщин. К счастью, от запаха кокоса меня не тошнило.
Я выбрала самый дальний душ, включила его и начала ждать, когда вода нагреется. Я была полностью одета, но без макияжа и привычной одежды чувствовала себя почти голой. В мои цели не входило производить на людей впечатление, и в косметике я не нуждалась, но все равно красилась, потому что это не нравилось Диане. Я рисовала самые толстые стрелки, выбирала самый яркий цвет помады и черный лак для ногтей лишь для того, чтобы сводить ее с ума.
Я уставилась на свое отражение: со своими еле заметными веснушками, рассыпанными под глазами и по носу, оно выглядело лет на пять младше, чем обычно. Но глаза не лгали. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: под этими скучными карими радужками полно тайн, боли и отчаяния. Широкие брови обычно отвлекали от истории, которую рассказывали людям мои глаза. Никто не смотрел на меня достаточно долго или достаточно внимательно.
Возьмите, например, моего отца.
В ванной кто-то появился, и я переступила с ноги на ногу. Ко мне подошел тот самый парень с татушками – одежда через плечо, пальцы протирают сонные глаза. Серые пижамные штаны висели низко на бедрах, все остальное закрывала черная футболка. Копна темных волос с одной стороны была примята.
Он отнял руки от лица и заметил меня. Остановился. Уставился, а потом чуть неловко, заспанно улыбнулся и произнес:
– Привет.
Я улыбнулась в ответ, но потому лишь, что улыбка его была заразительной. Только поэтому.
– Привет.
Он не двигался.
А потом я осознала, как долго мы уже так стоим, и повернулась к зеркалу, чтобы включить воду и почистить зубы. Он подошел поближе – я увидела его в отражении позади себя – и склонился надо мной, чтобы достать с полки полотенце. Аккуратно, стараясь меня не задеть, но все равно чуть медленнее, чем стоило.
Он включил воду в душевой рядом с моей и повесил на крючок одежду и полотенце. Потом повернулся и подошел к раковине, тоже рядом со мной.
Наши глаза встретились в зеркале.
– Мия, так ведь?
Я подметила, какие зеленые у него глаза. Зеленые и безумно красивые. Такая редкость. Цвет очень узнаваемый, но в то же время неописуемый. Цвет отражения пальмовых деревьев на берегу моря, когда солнце находится в зените. Цвет полудня. Не глубинный синий оттенок океана подальше от линии деревьев, и не белый, где собиралась на песке пена, но то, что было ровно посередине. Идеальное сплетение трех божьих созданий: солнца, деревьев и воды.
От цвета его глаз захватывало дух. Даже в отражении.
– Так.
Он повернулся ко мне всем телом и чуть оперся на раковину: вот так его глаза были еще более прекрасными.
– А я Олли.
Его глаза и его манеры застали меня врасплох. Я вгляделась в его лицо, потом посмотрела на протянутую руку и пожала ее. Я давно уже никому не пожимала рук. Я вообще правильно это сделала?
Олли ухмыльнулся.
Он положил зубную щетку и бритву на раковину, а потом нахмурился, пытаясь привести свои буйные волосы в порядок. Пряди не прикрывали ушей, но были достаточно длинными для того, чтобы падать на глаза – если не укладывать их, конечно.
– Отличное первое впечатление, да?
Он лениво рассмеялся, но все мое внимание сосредоточилось на лезвии. Я смотрела на него, будто на миллион долларов.
– Как мне достать такую?
Олли опустил взгляд, а потом снова посмотрел на меня, и между его бровей появилась небольшая складка.
– У тебя нет бритвы?
Я покачала головой, и он протянул мне свою – так, словно мы тут запрещенкой барыжили.
– Можешь взять эту. Она новая. Еще не использованная.
– Спасибо.
Мы обменялись улыбками, и он кивнул мне, а потом развернулся и исчез за шторкой.
Вода вскоре нагрелась, я разделась за занавеской, а потом встала под душ. Не горячий, но вполне приятный. Я выдавила на ладонь немного шампуня и намылила голову. Торопиться было некуда. Я надеялась, что Олли закончит до того, как вода в моем душе превратится в лед. Мне плохо удавались разговоры ни о чем: выходило неловко и бессмысленно, и я старалась избегать их, как чумы.
Его душ замолчал, а потом я услышала, как он отодвигает шторку.
– Я бы советовал поторопиться, если хочешь избежать толпы, – прокричал он сквозь шум воды. Голос его был утробным, говорил он медленно, словно с величайшей осторожностью подбирал каждое слово.
Я выглянула в небольшую щель между шторками как раз вовремя, чтобы увидеть в зеркале его татуированный живот, который тут же исчез под футболкой.
– Просто предупреждаю, – добавил он.
А потом ушел, не дождавшись от меня ответа. Через пять минут в душевую повалил народ, и повсюду зашумели вода и разговоры.
Сегодня мой первый учебный день. И сегодня же должна была состояться моя первая сессия с психологом. Ни то, ни другое особого энтузиазма у меня не вызывало. Расписание занятий состояло из четырех повторяющихся курсов: понедельники совпадали со средами, там же затесался психолог, а вторники – с четвергами и групповой терапией. Пятница была отведена под внеклассные занятия, в которых я не собиралась принимать участия.
Я приехала сюда в среду, поэтому завтра меня уже ждали выходные. Групповая терапия мне пока не светила: директор Линч прикрепил на мое расписание напоминание о том, что первые две недели у меня будут индивидуальные разговоры с доктором Конуэй.
Фен мне тоже взять не разрешили, поэтому я распустила волосы, чтобы они высохли прямо так, и надела ботинки. Форма могла быть и хуже: долорская рубашка с воротником была не слишком большой, но и не облегала, поэтому подошла мне идеально. Пуговицы я застегивать не стала.
В столовой меня тут же накрыли запахи сиропа и бекона. Живот заурчал. Я решила присесть за тот же стол, за которым сидела вчера, – пусть будет моим. Атмосфера за завтраком была совсем другой. Из-за серых облаков проглянуло солнце, и свет его заливал зал. Мои новые товарищи-студенты молчали, медленно возвращаясь к своим столам от буфета. Люди входили в зал нечасто: на лицах их ясно отражался ужас перед предстоящим днем. Алисия, Джейк и их группка друзей сели за тот же стол, за которым сидели вчера.
Джейк помахал мне, но я качнула головой – не сегодня. Друзья мне не нужны. Особенно такие прилипчивые. Люди меня раздражали, а из-за Джейка дни здесь наверняка покажутся еще невыносимее. Я должна была держать голову ниже и потерпеть два года без всяких сложностей. А дружба с Джейком определенно все усложнит. В конце концов чьи-то чувства будут растоптаны из-за моего ядовитого языка и безрассудных поступков. Как всегда, впрочем.
Олли вошел следом, через пару минут. Его коричневые волосы уложены неаккуратной волной. На нем была белая футболка, из-под которой выглядывали тату. Он ослепительно улыбнулся. Почему он не надел долорскую рубашку? Интересно. Он похож на парня, которому вполне могло сойти такое с рук, но мне ясно дали понять, что здесь такое не прокатит.
Рядом с Олли шел еще один парень, чуть пониже, с черными как ночь волосами. Виски у него были выбриты. Кожа – темнее, и он явно только что побрился. Я не расслышала, как их всех зовут, поэтому решила называть его Полночью.
Они оба обернулись на меня, в этот момент Олли что-то шептал Полночи на ухо.
Девчонка с короткими волосами чмокнула Олли в щеку, и он опять бросил взгляд на меня, а потом снова сосредоточился на ней. Поза его сменилась. Она могла быть его девушкой, но, судя по его реакциям, все же вряд ли.
Я сосредоточилась на еде: откусила кусочек панкейка, наблюдая за тем, как Зик, кричащий пацан, ест один.
Люди здесь держались своих группок или предпочитали одиночество. Последние распределились по всем столам, но в столовой все равно легко было определить группы: вот панки, вот задиры, вот спортсмены и дрянные девчонки, а вот и те, кто страдает ментально, – такие, как я, сбежавшие либо из психушки, либо из тюрьмы.
А еще была группа Джейка и Алисии. И она, похоже, была смесью всего сразу.
Олли и Полночь сели за стол, но сначала Олли отыскал меня взглядом. Я его явно интересовала. Странно, что люди вот так пялятся на предмет своего интереса.
Я как-то читала научную работу о разных типах взглядов. Всего уровней было девять. Олли сейчас задержался где-то на третьем, что-то вроде «косого взгляда с половинкой». Но если он посмотрит на меня еще раз, то придется повысить его до уровня четыре, «двойной взгляд».
Он отвернулся и продержался еще пару секунд.
А потом снова посмотрел на меня – бум, четвертый уровень, дамы и господа.
Он не отрывал от меня взгляда, и я тоже не могла отвести от него своего. Пятый уровень. Эти зеленые глаза меня уравновешивали, опускали на землю и в то же время заставляли чувствовать себя парящей над землей. Он улыбнулся, – шестой уровень – а я покачала головой. Ну и наглеж. Постойте, неужели я улыбаюсь? Ох, Господи, я в самом деле улыбаюсь.
Олли выгнул бровь и отразил мою улыбку. Ямочка на его щеке сделалась еще более заметной, и я – не без усилий – заставила себя перестать улыбаться и успокоиться.
Мне нужно было срочно с кем-нибудь переспать. Желательно еще вчера.
Первый блок занятий прошел быстро. В старшей школе я уже изучала алгебру на университетском уровне, поэтому теперь меня запихнули в класс по тригонометрии. Математика – черное и белое, правильно и неправильно. Четкие, понятные ответы.
После шло введение в литературу. Я зашла в класс, и Джейк тут же вытаращил на меня глаза и хлопнул ладонями по пустой парте позади него.
– Слава тебе, Господи, – прошептал он, когда я присела за парту, которую он для меня приберег. Вряд ли у меня вообще был выбор. – Благодаря тебе это станет куда интереснее.
– Что, все настолько плохо?
Джейк кивнул, а потом продолжил жаловаться на скучного профессора и на количество работ, которые нам придется написать за весь семестр. Литературу, английский и все, что с этим связано, я ненавидела. Я не понимала, как люди могут восхищаться выдумками. И так ли уж это важно для того, чтобы выжить в реальном мире? Разные люди видели в книжках разные вещи, по-другому их интерпретировали, и четких ответов тут не существовало.
После урока Джейк быстренько собрал наш книжки и постарался не отставать от меня, а я уже почти успела выйти за дверь…
– Не против, если дойдем до столовки вместе? – выпалил он, переводя дыхание.
– Только если позволишь тебя прочесть.
– Прочесть? – выдохнул он.
– Да, это такая игра. Люблю в нее играть.
На лице Джейка расцвела любопытная улыбка.
– Лады, да… читай на здоровье.
Я уже все про него поняла, но все равно остановилась, чтобы как следует его рассмотреть, для большего драматизма. Джейк выпрямился, словно подрос на целый дюйм. Во мне было всего метр шестьдесят роста, он же был выше меня сантиметров на десять.
– Итак, Джейкоб… Просишь других называть себя Джейком, чтобы казаться менее… маскулинным…
Он закатил свои голубые глаза и поудобнее перехватил книжки. Джейк не чурался своей женственной стороны, по походке это легко заметить.
– Ты – средний ребенок, – продолжила я. – И у тебя много сестер…
Джейк приоткрыл свои тонкие губы, но я тут же приложила к ним палец и добавила:
– Но у тебя также есть старший брат. Спортивная звезда в твоей семье – с ним всех и сравнивают. Значит, ты – второй с конца по возрасту.
Джейк приподнял брови, и по выражению его лица я поняла, что угадала.
– Семья у тебя религиозная, а ты примерный ребенок, всегда следовал правилам, всегда поступал правильно, но родители все равно послали тебя сюда.
Джейк недоуменно покачал головой.
– Черт побери, а ты хороша!
Я смахнула с плеча несуществующие пылинки.
– Это талант. Хотя чего я не понимаю, так это того, зачем ты согласился сюда приехать. Ты ведь взрослый. Родители не могли силой тебя сюда засунуть.
– Ты права. Они использовали деньги.
По пути в столовую я узнала, что дома Джейка застукали со второй половинкой. Ему даже попрощаться не дали. Сначала институт не согласился принять Джейка, но отец его был пастором, и он предложил выдать здешним студентам возможность общественных работ. В ответ институт должен был принять Джейка.
Он пытался убедить меня посидеть с ним за обедом, но я решила не изменять своему столу. После обеда я достала расписание и поняла, что следующей идет психология – мой любимый предмет. Я сложила руки на столе и положила на них голову. А потом зазвенел звонок.
Я глянула в сторону стола Джейка. Голова девушки с короткими волосами лежала на плече Олли, а тот разговаривал с Полночью. Алисия и Джейк смеялись и показывали пальцем на девушку на другой стороне зала, которая никак не могла донести еду до своего рта. Олли заметил их удивление, повернулся, увидел, над чем они смеются, и тут же стукнул кулаком по столу.
Я не слышала, о чем они говорили, поэтому представила, что передо мной разыгрывается сценка из мыльной оперы.
Девушка с короткими волосами подняла голову и сжалась в клубок. Взгляд Олли остановился на мне. Я тут же отвернулась в другую сторону и уставилась в окно. Вид был не очень интересный, но мне не нравилось, как на меня действует его взгляд. Если я сдамся, то снова потеряю контроль.
А я никогда не теряла контроль. Только он у меня и остался.
В классе психологии было всего десять человек. Почти все передние парты оказались свободны, но я заняла одну из самых дальних. Это сухой расчет: так я могла видеть всех, прекрасно просматривала выход из помещения и свое окружение.
Профессор еще не пришел, и у меня оставалось время на то, чтобы как следует рассмотреть каждого студента. Кто-то сидел на стульях развалившись, кто-то – по струнке, готовый ко всему. Я сразу заметила, у кого в этом классе были друзья, а у кого их не было. На втором ряду, с краю, сидела девочка с короткими светлыми волосами и узкими плечами – она посматривала на дверь каждые десять секунд.
Словно кого-то ждала.
– Добрый день, здравствуйте, день добрый! – В дверь ворвался джентльмен. – Простите, чуть задержался сегодня, но вы можете открыть учебники на главе о пирамиде Маслоу и эмоциональных нуждах, тут же приступим к занятию!
Учитель был чуть ли не крошечным: с серыми, похожими на проволоку, волосами и щетиной на коже. Очки его чуть ли не сползли с носа, когда он забирался на подиум вместе с бумагами. Настоящий неряха: рубашка лишь наполовину заправлена в штаны цвета хаки на два размера больше, чем нужно. Нетрудно догадаться, что опаздывал он часто.
Он поднял взгляд и тут же наткнулся меня.
– Меня зовут доктор Кипплер. Если вам нужен учебник, позади вас есть парочка лишних.
Я взяла книгу, опустилась на свое место и пролистнула пару страничек, пока доктор Кипплер продолжал говорить.
– А, приятно, что вы таки решили к нам присоединиться сегодня, Мастерс.
Я подняла голову и увидела, как Олли занимает место перед блондинистой девчонкой. Все тут же встало на свои места. Она ждала Олли. Ее узкие плечи расслабились, и она заправила короткую прядь за ухо.
– На этот раз я не стану вас наказывать, так как опоздал и сам, но никаких больше предупреждений, – добавил доктор Кипплер.
Но я сразу же поняла, что он произносит это не впервые. Он ведь и сам постоянно опаздывал. Олли кивнул, а потом повернулся к блондинке, и та поприветствовала его, положив руку ему на плечо.
Тут Олли заметил меня, и все его внимание тут же переключилось.
Прошло три секунды, а потом он беззвучно произнес: «Привет».
Блондинистая девчонка повернулась, чтобы понять, кто ей помешал. Прищурилась, глядя на меня, и я тут же махнула на них пальцами.
Доктор Кипплер прокашлялся, и они оба развернулись вперед.
– Мастерс, назовите шесть эмоциональных человеческих нужд.
Олли расслабился и вытянул перед собой ноги.
– Определенность, разнообразие, значимость, любовь, развитие и участие, – ответил парень, даже не удосужившись заглянуть в учебник.
– А что необходимо для выживания? – продолжил Кипплер.
– Определенность, разнообразие, значимость и… любовь.
Я спрятала за кашлем смешок, услышав последнее.
– А, у вас есть возражения… мисс… – Кипплер сверился со списком. – Джетт.
Я постучала карандашом по столу, и все повернулись ко мне.
– Да нет, продолжайте. У вас неплохо получается, – саркастично протянула я, выставив перед собой большой палец.
Я уже бывала в подобных ситуациях, поэтому понимания ждать не приходилось. У меня было свое представление о любви, у них – свое, и все остались бы при старом мнении.
– Бекс, а что наиболее важно для ваших нужд?
Я избежала удара, под него попал рыжий пацан с веснушками, который сидел впереди. Выглядел он как настоящий человек-зажигалка, и рыжие волосы лишь добавляли к образу.
– Значимость.
Я закатила глаза – ну правда же.
– Полагаю, я хочу, чтобы меня замечали и слушали, – добавил Бекс.
Ага, с огоньком и пылко.
– Гвен? – спросил Кипплер.
Девушка с блондинистой стрижкой наконец-то получила имя. Она чуть склонилась вперед, к Олли, и ответила:
– Уверенность.
Олли заерзал на месте, а она продолжила:
– Я хочу чувствовать себя в безопасности, полагаю. Особенно в отношениях.
Воздух в комнате после ее слов словно потяжелел.
– А что насчет вас, Мастерс? Каковы ваши нужды?
Я аж вперед подалась. Я была уверена, что Олли ответит «значимость». С моего приезда девушки оказывали ему больше внимания, чем я получала от Джейка. Он выглядел как человек, который живет ради внимания, которому необходимо, чтобы его желали. Ничем не отличающийся от других.
– Сложно сказать, Кипп. Из всех вариантов я бы назвал любовь, но это ведь не то чтобы эмоция.
Погодите. Что?
– В каком смысле? – спросил доктор Кипплер.
– Эмоции могут меняться – из одной крайности в другую. И зависят от условий. Но любовь… – Он слегка покачал головой. – Любовь никогда не меняется. Она переживает все остальные эмоции. И если она исчезает, то на самом деле никогда и не была любовью.
Олли вздохнул и добавил:
– Любовь – это неизменность, Кипп. Константа. Не эмоция.
Я приподняла брови и принялась дырявить взглядом его затылок.
Доктор Кипплер провел рукой по подбородку, задумавшись.
– С учетом всего вышесказанного, каким же другим словом вы бы назвали любовь, если не эмоцией?
Олли усмехнулся.
– Вы мне скажите.
Класс снова затих, а потом доктор Кипплер осмотрелся.
– А вы что скажете, Джетт? Какая эмоция самая важная для вас?
Я чуть склонила голову в сторону Кипплера, раз уж все его внимание вновь сосредоточилось на мне.
– Разнообразие, – выдохнула я, не особо задумываясь над ответом.
– Объясните подробнее?
– Нет.
Доктор Кипплер кивнул в знак уважения к моей честности и повернулся к классу.
– Для тех, кто еще не знаком с разнообразием: это мотивация к поиску перемен или вызова вне привычной рутины. Мастерс не хочет еще как-то изменить пирамиду Маслоу? – Кипплер ухмыльнулся, посмотрев на Олли, тот покачал головой, и по классу разнеслись смешки. – Что ж. Ваши ответы на мой вопрос помогут понять причину того, почему вы вообще здесь оказались.
Кипплер сложил перед собой руки и засиял, будто бы гордился своим внезапным открытием.
После уроков я зашла в офис доктора Конуэй. Комната была размером с мою, и в окна лился яркий солнечный свет. У стены стояло кожаное кресло, напротив него – заваленный бумагами стол. Синие стены были увешаны плакатами с позитивными цитатами.
Доктор Конуэй повернулась и одарила меня улыбкой.
– Мия, очень приятно наконец с тобой познакомиться! – Она поднялась и протянула мне руку. – Прошу, присаживайся.
Стоило ей только открыть свой рот, как я тут же поняла, что доктор Конуэй – американка. Акцент у нее был бостонский. Густые черные волосы обрамляли лицо и ниспадали на плечи.
– Как тебе дорога?
– Долгая. – Я опустилась в кресло и осмотрела комнату, а потом задержалась на постере с котенком и надписью: «Сегодня я не буду тревожиться из-за вещей, которые не могу контролировать».
Интересно, а котенок-то из-за чего должен тревожиться?
Справа от меня стоял книжный шкаф, заполненный романами, о которых я никогда не слышала, и целой коллекцией книг по самопомощи.
– Да, я тоже не особо скучаю по самолетам… – Доктор Конуэй вздохнула.
– Вы из Бостона?
– И родилась, и выросла. Приехала в Британию в творческий отпуск. В планах моих не было отыскать здесь любовь всей моей жизни, но… – Она вскинула руки. – Всякое случается!
Я отключилась сразу после того, как она упомянула творческий отпуск, но продолжала с интересом кивать. Я вспомнила, как мама рассказывала о том, что приезжала сюда во время своего отпуска. Видимо, Англия манила множество зарубежных студентов.
– Так скажи мне, как думаешь, почему ты здесь? – спросила она.
– Я оказалась здесь, потому что отец мой отказывается признавать очевидное. Он не отправил меня в психушку только потому, что его единственная дочь должна закончить универ и зажить нормальной жизнью.
– А тебе место в психушке?
– Мне нигде нет места.
Доктор Конуэй постучала по папке с моим делом длинными нарощенными ногтями и скрестила ноги.
– Я читала твое дело, Мия. Ты страдаешь алекситимией и расстройством эмоциональной отстраненности. Ты дважды пыталась покончить с собой, разбила машину своей мачехи о гараж, подожгла машину своего директора и, мое любимое, – пришла в дом своего психолога в плаще и на каблуках под видом нанятой проститутки. – Она рассмеялась, сменила позу и облокотилась локтями о колени. – Надеюсь, жена его простила.
Я пожала плечами, и атмосфера в комнате переменилась вместе с выражением лица доктора.
– Если ты не против, могу я спросить, почему обе твои попытки суицида не увенчались успехом?
Прямой подход, надо же. Я еще больше склонила голову.
– У меня бы получилось, если бы отец меня не нашел.
– Мне кажется, ты хотела, чтобы отец тебя нашел.
Она ошибалась. Он должен был вернуться домой не раньше пяти.
– Вы промазали.
– Нет, думаю, я все-таки куда-то попала… Могу я спросить кое-что еще? Когда ты в последний раз плакала?
Она серьезно?
– Я не плачу. Для этого я должна хоть что-то чувствовать.
– Ты плакала, когда умерла твоя мать?
Нет.
– Я не хочу о ней говорить.
Доктор Конуэй откинулась на спинку кресла и положила руки на колени.
– Твой отец отметил, что ты не всегда была такой. Должно было что-то произойти… нечто ужасное, что вызвало подобную реакцию. Твой мозг повернул рубильник, чтобы защитить себя. Медицина тут не поможет. Она может лишь продлить время выживания, пока рубильник не окажется в исходной точке.
Тишина.
– Я поговорю с директором, и ты перестанешь принимать таблетки. Но, Мия, ты должна осознанно принять это решение. Только ты способна это сделать.
– Если бы кто-нибудь рассказал мне о том, что со мной случилось, это ускорило бы процесс, – вздохнула я.
– Хотела бы я, чтобы все было так просто… но единственный способ – это вспомнить самой.
Я отвернулась от окон и сосредоточила свое внимание на ней.
– А вы знаете, что со мной случилось?
Доктор Конуэй ответила не сразу. Ее карие глаза смотрели сквозь меня, совсем как глаза моего отца.
– С точки зрения твоего отца – да, но этого будет недостаточно. – Она поднялась и подошла к книжному шкафу, достала оттуда книжку и протянула мне. – Вот твое первое задание.
– Я не читаю, – выдала я.
– С этого момента читаешь. – Она снова опустилась на кресло. – Увидимся в понедельник. Будь готовой рассказать мне о прочитанном.
Я опустила взгляд на обложку. «Убить пересмешника».
– И это все? Я просидела здесь сколько, минут пять? И теперь вы хотите, чтобы я ушла и прочла какую-то дурацкую книгу?
– Увидимся в понедельник, Мия. Наслаждайся выходными. – Доктор Конуэй развернула кресло спинкой ко мне. – О, и оставь дверь открытой, когда будешь уходить. У меня скоро еще одна встреча.
Для этой дамочки, похоже, не существовало берегов. Совсем не похоже на тех психологов, с кем мне приходилось иметь дело.
Я добралась до своей комнаты, сгрузила книжки на стол и растянулась на кровати. Часы показывали полтретьего дня. Еще три часа до ужина.
Я положила подушку на лицо, чтобы на меня не падал свет, но спустя две секунды в мою дверь постучали. Я открыла ее и обнаружила в коридоре незнакомца с сумкой через плечо.
– Вам письмо. – Он протянул мне конверт.
На вид ему было лет тридцать. Почтальон улыбнулся, и морщинки у его глаз углубились, а черные волосы закрыли темные ореховые глаза.
– В Долоре есть почтальон?
Он покачал головой.
– Охранник, все еще на стажировке. Так что делаю грязную работу.
Хорошенький. Очень кстати. Я схватила его за рубашку и затянула в комнату, не задумавшись о последствиях. Конверты разлетелись по полу, дверь автоматически закрылась.
Он округлил глаза.
– Мне не разрешено…
– Ой, заткнись, – приказала я и опрокинула его на кровать.
Я нуждалась в близости. Это было на вершине пирамиды нужд Мии, особенно после выдавшегося денька. Охранник-стажер просто оказался в нужное время в нужном месте.
Я избавилась от одежды за несколько секунд, а его глаза постоянно стреляли то на меня, то на дверь. Он пытался понять, к какой именно части своего тела прислушаться: к голове или…
Я достала из коробки, которую провезла в чемодане, презерватив. Так и знала, что пригодится.
– Как тебя зовут?
Он ухмыльнулся.
– Оскар.
– Это твой единственный шанс, Оскар, – произнесла я, махнув презервативом.
В глазах его вспыхнуло желание, и мораль быстренько испарилась. Оскар загремел поясом, и я стащила с него штаны. Достоинство его оказалось на свободе, и я закинула презерватив ему на живот – пусть надевает сам.
– Никаких разговоров и никаких поцелуев.
Он с энтузиазмом кивнул и откинулся на кровать. Презерватив он натянул в рекордные сроки.
Я склонилась над ним, прижала коленями к матрасу и провела рукой по всей длине. Он застонал, пожирая меня голодными глазами. Вскоре он оказался внутри меня. Я закрыла глаза и задвигалась – смотреть на него не хотелось. Его руки оказались на моей груди. Он ущипнул меня за соски и тихонько выругался.
К двум тридцати шести стажер уже закончил.