Николай Александрович Добролюбов
Стихотворения Михаила Розенгейма
МОЕМУ БЛИЖНЕМУ (Обличительное стихотворение)
Знаю, что правду пишу, и имен не значу.
Кантемир{13}
Брось ты промысел свой гнусный
Залезать в чужой карман;
Пусть мошенник ты искусный,
Но постыден ведь обман.
По закону ты не смеешь
Воровать чужих платков,
И часов коль не имеешь,
Так останься без часов.
Верь, что собственность священна,
Верь, что грех и стыдно красть,
Верь, что вора непременно
Наконец посадят в часть.
Конрад Лилиеншвагер25 сентября 1858 г.3 часа и 25 минут пополудни.
– Ты, конечно, ничего не имеешь против справедливости этой мысли, – продолжал злой приятель. – Превознеси же Конрада Лилиеншвагера за то, что он 25 сентября 1858 года в три часа и 25 минут пополудни проникся этой высокой истиной и смело объявил, что таскать из карманов платки и часы – постыдно. Прочти его стихи в кругу своих приятелей и распинайся пред ними за то, что хотя в стихах поэзии нет, но от них должно приходить в восторг, потому что в них выражается благородное направление автора. Назови его поборником правды и честности, провозвестником здравых идей, распространителем истинных понятий о чести и добродетели. Ведь все это будет чистейшая правда. И я не вижу, отчего бы г. Розенгейм, говоря, «что к богатству есть пути, кроме краж и взяток», заслуживал за это более почтения, нежели г. Лилиеншвагер, утверждающий, что «грех и стыдно красть»,
– Все это так, – возразил я. – Но ты еще не знаешь. Одной стороны, в которой особенно выражается сила таланта г. Розенгейма. У него есть «Рурские элегии» и еще несколько стихотворений, в которых он заглядывает в душу взяточников, изображает их чувства, их образ мыслей и заставляет их сокрушаться о печальном положении, в которое поставлены они новым, бескорыстным направлением, соединенным с гласностью. Я их прочту тебе.
– А длинны?
– Нет, не все. Есть, правда, и длинные. Например, «Воевода» сильно разъехался и в длину и в ширину: десять страниц стихов вот какого размера:
Давно уж, в те годы, когда еще черти,
Шатаясь по свету, пугали людей, – и пр.
Но есть и коротенькие. Вот, например, четвертая элегия занимает всего три страницы.
– Нет, уж ты мне лучше так расскажи, что в них содержится. Я не в состоянии выслушать три страницы стихов г. Розенгейма.
– Да содержание их известное. В одной элегии жалуется на новое время выгнанный из службы взяточник, купивший свое место посредством какой-то Амальи Андревны. Чиновник этот невысокого полета; он рассуждает, что
Можно, сбросив мундир, и с дворецким в трактир
Завернуть и с курьером сойтиться.
– Во второй и третьей элегии рассуждает тоже маленький чиновник. Он бранит либерала столоначальника, который не хотел подписать какой-то бумаги, хотя ему сам советник приказывал, да утверждает, что хорошо толковать о бескорыстии сочинителям, а на службе человеку бедному, да еще семейному, невозможно обойтись без взяток.
В четвертой элегии доказывается, что взятка не есть воровство, а просто благодарность.
Не берём же мы насильно,
Не с ножом из-за угла;
Принимаем что посильно
Нам причтется за дела.
Согласись, что все это очень справедливо и ловко подмечено: именно таковы взгляды взяточников, именно такие оправдания они приводят. И притом заметь, что г. Розенгейм не бросается в кичливые рассуждения, в высшие взгляды; он старательно вникает в подробности, нисходит в самый ничтожный и смиренный класс взяточников и на них обращает оружие своей сатиры. В образец его тщательности можно привести сельскую идиллию «Недоимки». Здесь обличается взяточничество волостного писаря и старосты Власа. Прими в уважение, что это предмет совершенно новый в нашей литературе и далеко не ничтожный. Сам автор замечает:
У нас писаря волостного правленья
Отнюдь не безделка в быту мужика.
Следовательно, весьма важно для государства, чтобы волостной писарь был человек честный, и обличение его много может подвинуть вперед благосостояние нашего земледельческого класса. Вот г. Розенгейм и описывает сбор недоимок с мужиков, да ведь с какой подробностью! Он изображает, как приходят к мужику, разговаривают с ним, сказывают, сколько на нем недоимки, как он торгуется с писарем. Писарь говорит:
