Признаемся, как ни плохо мы думаем о наших объявленных, известных, привилегированных ученых, но мы никогда не доходили до такого низкого мнения о них, как г. Богушевич. Предлагать нашим ученым, настоящим и будущим, в назидание статьи «Сына отечества»! Указателем к «Сыну отечества» «облегчать задачу будущих зиждителей здания русской мысли»! Признаемся, если бы мы считали себя в числе ученых, то мы «глубоко опечалились и оскорбились бы» предположениями г. Богушевича. Но, к счастию, мы не считаем себя принадлежащими к этой почтенной касте и потому только удивляемся, как мог г. Богушевич дойти до своих оригинальных понятий о русских ученых. Нужна ведь необычайная игривость воображения для того, чтобы представить себе ученого, назидающегося чтением в старинном «Сыне отечества» статеек вроде, например, «Нечто о переводчиках Гомера» Фаддея Булгарина, «Об усовершенствовании познаний философических» Ивана Давыдова, «О литотритии» Николая Греча{4} и т. п.
«Как же это, однако, – в недоумении спросит иной любитель библиографий, – ведь издатели обещали вносить в свой указатель только серьезные статьи; неужели же они полагают, что Фаддей Булгарин серьезно мог писать о Гомере или Иван Давыдов о науках философических?» Стало быть, полагают; что же с ними прикажете делать, когда они взялись за дело, не умея отличить серьезного от несерьезного. Они и юмористическую статейку Булгарина о характере Петербурга внесли в отдел географии, и «Мысли» Федора Глинки в отдел философии, и «Речь о любви к отечеству» в отдел государственного и частного хозяйства (!!), и «Кавказские очерки» Марлинского, и письмо барона Розена о римском пантеоне – в отдел географии… С таким понятием о серьезности ничего не сделаешь.{5} Нужно еще радоваться, что в географию не вписаны все статейки о русском «Пантеоне», издававшемся господином Федором Кони…