Николай Фёдорович Шахмагонов
Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера.
– Ну из Московского все со знаком качества, – одобрительно сказал полковник. – А тем более с отличием…
Ну и с тех пор я постоянно либо сам проводил показные занятия со своим взводом для офицеров батальонного звена, либо ассистировал на занятиях по командирской подготовке, проводимых начальником штаба полка с комбатами, начальниками штабов батальонов и офицерами управления полка.
Словом, из офицера «так себе» в бригаде, превратился сразу в передовика и даже был назначен знаменосцем 420-го гвардейского Севастопольского мотострелкового полка.
Это вот «так себе» попозже поясню, когда окажется к месту.
Ну а пока все ответственные задачи, разумеется, для уровня младших офицеров, поручались именно мне, поскольку более выпускников Московского ВОКУ в тот год в полку среди ротных и взводных не было. Училищ то в стране общевойсковых – в ту пору хоть пруд пруди.
Это в бригаду охраны брали только выпускников Московского и Ленинградского ВОКУ, но пока ещё оставались и странные типы, сумевшие пролезть в офицеры окольными путями, и носившие не ромбики, а значки с буквами «ВУ» и, зачастую, люто ненавидевшие офицеров с настоящим, базовым военным образованием. Здесь и был корень конфликта и источник многих моих бед первого года офицерской службы. Но, как и обещал, об этом позже.
Вернёмся на стрельбище, вернёмся к занятию.
Во время одного из перерывов, или как говорили частенько, перекуров, я краем уха услышал обсуждение новых назначений, которые начались после завершения крупных учений. Дело в общем-то обычное. Учения – это школа для офицеров. Так вот кто-то спросил у командира полка подполковника Георгия Николаевича Дымова:
– Говорят, Шахмагонов примет комендантскую роту?
Я насторожился. Комендантская рота дивизии – это уже не мотострелковое подразделение, это мотоциклисты, регулировщики и прочая, и прочая – даже не вдаюсь в подробности, коими не интересовался. А у меня выработался чёткий взгляд на свою службу. Или удастся перейти в военную печать, или – строевые классические должности. Зимой даже наотрез отказался от должности пропагандиста полка, которую неожиданно предложил офицер отдела кадров политуправления. Хотя должность майорская, а я ещё и капитанской не достиг, на что он тоже напирал, отмечая, что и оклад у пропагандиста значительно выше. Конечно, согласись я, и служба пошла по совершенно другому сценарию, ведь следующая должность – заместитель командира полка по политической части. Пару тройку лет службы, академия Ленина и замполит полка или заместитель начальника политотдела дивизии. И продвижение проще – не такая жёсткая зависимость от «любимого личного состава», от всякого рода чрезвычайных происшествий, за которые наказывали гораздо жёстче именно командиров.
Правда, как потом выяснилось, сватали на эту должность не случайно. Кадрированную дивизию в Курске развёртывали до полного штата и отправляли в Забайкальский военный округ. Оттого и не было особых охотников на эту должность, оттого и мог я взлететь достаточно высоко для своих лет и своего воинского звания – лейтенантом на майорскую должность полкового звена!? Это не так уж и плохо.
Но обо всём этом я, конечно, тогда, на стрельбище, не думал. Меня заинтриговал ответ командира полка:
– Нет, Шахмагонов примет другую роту, совсем другую…
После занятий я поинтересовался у командира полка, что за роту имел он ввиду.
Тот ответил уклончиво:
– Интересная рота! Личного состава там раза в полтора больше, чем у нас в полку.
Дело в том, что в кадрированном полку, которым командовал Дымов и в котором я служил командиром взвода, было немного развёрнутых подразделений. К примеру, из мотострелковых рот развёрнута, да и то не до полного штата, была лишь одна – первая.
Я попытался узнать подробности, но Дымов сказал:
– Вот что. Толком я и сам ничего не знаю. Приказано подобрать офицера, надёжного, грамотного. Я бы не хотел с тобой расставаться, да ты постоянно куда-то рвёшься. Вот я и рекомендовал тебя. Заметь, это не ссылка – все, кто не справляется с ротой, возвращаются назад, в полк. Так что не думай, что от тебя избавляемся.
– Я и не думаю так.
– Ну и отлично. Так вот завтра тебе надо прибыть к начальнику отделения кадров дивизии. Он всё подробно и объяснит.
С первых дней службы в 420-м гвардейском Севастопольском мотострелковом полку 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии я чувствовал поддержку, заботу и внимание командира полка. Он не раз говорил мне:
– Перевози, наконец, семью в Калинин, сразу получишь квартиру.
Но я не спешил расставаться с московской пропиской, поскольку была у меня мечта перейти в военную журналистику. Вот так, строевой офицер, окончивший Московское высшее общевойсковое командное ордена Ленина Краснознаменное училище имени Верховного Совета РСФСР, лучшее командное училище страны, и вдруг собирался в военную печать. А ведь слова полковника Цирипиди: «Ну из Московского все со знаком качества» –услышать было приятно. Они вызывали гордость.
Но, видно, где-то высоко-высоко в необъятной дали Мироздания каждого из нас строго и чётко ведут по земной жизни, и не всегда даже те, кто сразу не понимает этого, может сойти с дороги. Стоит окинуть взором свой путь и, уверяю, каждый увидит следы этого высшего водительства в своей судьбе.
Так вот и я. После окончания Калининского суворовского военного училища попытался поступить на инженерный факультет Военной академии бронетанковых войск. Не тут-то было. Не прошёл по конкурсу. Три четверки по профильным предметам и лишь одна отличная за сочинение. Причём эта единственная пятёрка по литературе и русскому была единственной среди абитуры. Мне даже говорили, мол, не по адресу, надо было идти во Львовское военно-политическое на факультет журналистики. Но мне и в голову тогда это не приходило.
Ну а при том конкурсе, который был, допускалась лишь одна четвёрка по профилю. Словом, поехал я в своё родное Калининское СВУ и попросился в Московское высшее общевойсковое командное училище, куда сразу тогда брали суворовцев без экзаменов, да на второй курс.
Так и стал офицером с указанием в дипломе, в графе специальность: общевойсковая командная. Сказать, что жалел? Ни в коем случае. Когда нам в суворовском училище говорили о том, что общевойсковой командир – руководитель боя, что именно на него работают все приданные и поддерживающие средства, состоящие из подразделений других родов войск, мы слушали равнодушно, но когда испытали это уже на занятиях и учениях, были очарованы этой стихией современных боевых действий. Быть может, стихия – слово не совсем годится, ибо это не стихия, а хорошо отлаженный механизм.
Но на четвёртом курсе я начал писать стихи. Впрочем, кто не писал стихов в юности. Но они дали толчок к тому, что со временем повлияло и на службу мою, и на судьбу.
Разве не перст судьбы… Представьте, я написал стихотворение, посвящённое очередному юбилею Калининского суворовского военного училища. Ну написал и написал. А в это время, как раз в начале декабря – а юбилей 19 декабря – у нас в роте появился какой-то странный курсант с такими же как у нас красными погонами и общевойсковыми эмблемами. Его просто поселили в училище, и оказался он в нашей Первой роте. Утром, после завтрака, он куда-то уезжал и возвращался к ужину. Оказалось, что это курсант Львовского высшего военно-политического училища, и приехал он на стажировку в газету Московского военного округа «Красный воин», ну и жил у нас. Ребята, видно, сказали ему, что я написал стихотворение. Он забрал его, чтобы отдать в газету, а вечером нашёл меня и сказал:
– В отделе культуры посмотрели и попросили написать тоже самое, с теми же эмоциями, но только в прозе.
Статья вышла 19 декабря в газетной полосе, посвящённой 25-летию Калининского суворовского военного училища. Мне это дело понравилось. Ну просто не мог насмотреться на газетную полосу. А курсант – это был Эдик Мановас – сказал, мол ребята из газеты велели передать, чтобы писал и на другие темы – о товарищах, о занятиях, да так, чтобы постоянно в редакции были статьи, готовые для публикации.
С тех пор я стал регулярно печататься в газете, пока окружной. Ну и когда началось распределение, тоже произошла случайность… Записался я в Группу Советских войск в Германии. А тут гляжу, приехал «покупатель» из какой-то Московской части. Случайно услышал о том, и тут же, как по заказу, случайно встретил командира роты майора Евгения Ивановича Суворова, который вышел из канцелярии, где шла работа по подбору кандидатов, буквально на несколько минут. Он мне и рассказал, что «покупатель» из 1-й отдельной бригады охраны Министерства обороны и Генерального штаба.
Ну и тут же спросил:
– А вы что, хотите туда?
– Да, – ответил машинально.
– Я для вас это сделаю! – обещал он и пошёл в канцелярию роты.
Вот так. Даже диалог запомнился слово в слово.
Через минуту меня вызвали в канцелярию.
Полковник, приехавший из бригады, выслушал характеристику командира роты, что вот, мол, и отличник, и член КПСС. В марте я получил партийный билет.
Вопрос задал мне только один.
– Со взводом справитесь?
Я пожал плечами, мол, а как же, для того и учился.
Он уточнил:
– Взвод по штату вдвое больше обычного, армейского.
Мотострелковый взвод штата, шестидесятых лет, – 22 человека. Три отделения по 7 человек и командир взвода. Даже заместителем командира взвода был командир первого отделения.
Вот такая предыстория моего назначения в бригаду охраны.
Потом уж я понял, что выбор на меня, как кандидата на должность командира отдельной роты, пал отчасти потому, что служил я целый год в бригаде охраны.
В 10.00, как и было указано, я вошёл в кабинет начальника отделения кадров дивизии.
Сухощавый подполковник встретил приветливо. Я уже немного знал его, во всяком случае, разговаривал с ним по телефону как с начальником по линии строевой службы. В конце минувшего года начальник штаба полка подполковник Ковалёв вызвал меня к себе в кабинет и как-то, как показалось мне, несколько торжественно сказал:
– Предлагаю вам, товарищ лейтенант, должность помощника начальника штаба полка, – и пояснил, что бывший пээнша (так называли в обиходе офицера, занимавшего такую должность) увольняется в запас.
Не заметив на моём лице радости и энтузиазма, стал уговаривать, поскольку на такую должность, видимо, просто так приказом без согласия офицера, не назначишь.
– Сначала побудешь пээнша, затем назначим зээнша полка, – он имел в виду должность заместителя начальника штаба полка, – ну а потом и энша, – то есть начальником штаба полка. – Так что перспектива!
Но тут уж я сообразил, что он явно преувеличивал. В начальники штаба полка выходят только по прямой дороге – командир взвода, роты, начальник штаба и командир батальона, а уж затем заместитель командира или начальник штаба полка.
Да и пример был наглядный. Увольнялся то прежний помощник начальника штаба в капитанском звании. Даже до заместителя начальника штаба полка не дорос, потому что дорога у него была совсем иная – только в строевое отделение дивизии. А на ту должность метили шесть помощников начальников штабов полков, причём неважно мотострелковых ли, танкового ли или артиллерийского, да и в отдельных батальонах и в ракетном дивизионе были должности, подобные пээнша полка.
Не уговорил. А потому назначил всё-таки приказом, но назначил временно, заявив, что очень советует подумать. Конечно, служба отличалась от строевой. Постоянно в тепле – а за окном-то как раз зима, – да ещё в кабинете с девицей-помощницей.
Принял дела в канун праздников новогодних. Принимал интересно так, весело. Капитан, что уходил в запас, оказался нервным, неуравновешенным. Не найдя нужного документа, разбрасывал папки, а потом вместе с девицей-помощницей ползал по кабинету и собирал бумаги.
Наконец, мы всё-таки закончили приём и сдачу дел. Он передал мне ключи от сейфа и кабинета и печать. Нет, не полковую – та у начальника штаба в сейфе, а ту, которой сейф и кабинет опечатываются. В конце рабочего дня я закрыл сейф, опечатал его, затем закрыл кабинет, который тоже опечатал той самой маленькой металлической печатью и отправился в Москву.
1 января – пятница. А дальше – суббота и воскресенье. Помнится, что прибыл я на службу, к разводу на занятия, лишь 4 января уже Нового, 1971 года. Разве такое возможно в роте? Наверняка бы и в караул пришлось сходить, да и ответственным в роте денёк один провести.
А тут утречком в понедельник, как белый человек стал в строй управления полка. В тот день вышел на службу вернувшийся то ли из отпуска, то ли из командировки командир полка подполковник Георгий Николаевич Дымов.
Выслушал доклад подполковника Ковалёва, поздоровался и стал обходить не очень большой строй полка, начав с правого фланга, то есть с управления. Развод проходил не на строевом плацу, а в казарме, в коридоре.
Тут он заметил меня и, повернувшись к Ковалёву, спросил, не скрывая удивления:
– Почему лейтенант Шахмагонов в строю управления?
– Я его назначил помощником начальника штаба, – доложил Ковалёв и стал зачем-то объяснять, мол, должность капитанская, а офицер добросовестный, пора выдвигать…
Дымов не дослушал и, обращаясь ко мне довольно резко, словно я это всё затеял, отрубил:
– Станьте в строй роты на своё место.
Потом уж как-то при встрече пояснил, что должность капитанскую я в своё время получу, но не такую, на которой всё продвижение по службе и закончится.
Да я и не возражал.
Так что если и успел я в те дни с начальником отделения кадров дивизии поговорить, то пару раз, не более.
И вот теперь предстояла встреча очная и важная, судя по всему.
– Садись, садись, лейтенант, – сказал он, недослушав мой доклад о прибытии и указав на стул перед своим столом. – Разговор предстоит серьёзный.
Я сел и проговорил с любопытством:
– Слушаю вас…
– У командования дивизии есть мнение направить тебя на должность командира отдельной местной стрелковой роты, которая несёт службу по охране Центральной базы боеприпасов.
– Мотострелковой, – зачем-то вставил я.
– Нет-нет, именно местной стрелковой, – подчеркнул кадровик, улыбнувшись. – Звучит непривычно?
– Да, пожалуй, – согласился я.
– Вполне понятно… В училище, небось, о таких подразделениях и не слыхивал. А между тем, существуют местные стрелковые войска, созданные для охраны серьёзных военных объектов, в том числе Арсеналов и баз боеприпасов. Это, проще говоря, караульные роты. Ну а ты начинал службу в бригаде охраны Министерства обороны. Тебе и карты в руки. Опыт!!!
– В бригаде охраны всего год служил, – уточнил я.
– В нынешние времена омоложения армии и год – срок солидный. Да вот хоть ты – и двух лет после училища не прошло, а уже ротный. В наше время такое немыслимо было. Ну, по крайней мере, три, четыре, даже пять лет надо было взводом покомандовать.
– Караульная рота, – проговорил я. – И где же она находится?
– Недалеко от города Бологое. В лесу. Вот тут указано: войсковая часть шестьдесят восемь пятьсот восемьдесят шесть. Находится в посёлке Куженкино. Что тебе хочу сказать?! Каждый год мы туда направляем офицеров, но… через год они возвращаются. Не справляются… Рота нелёгкая. По штату двести тридцать восемь человек, да ещё сорок восемь караульных собак. В роте пять взводов – четыре стрелковых и один – собаководов. Кроме того, два отделения – хозяйственное и охранно-заградительной сигнализации. Своё хозяйство. Столовая, склады. Да… Ещё три автомобиля – два «газика», грузовой вариант «Газ-69», и один грузовик. Ну а у ротного мотоцикл с коляской для проверки караулов – там вроде как периметр охраны в два десятка километров. «Газики» – для быстрой доставки резервных групп к месту нападения на посты. Вот, собственно, и всё, что мне известно. Так что будешь маленьким командиром части… По нашим меркам, воинских частей сокращённого состава – больше, чем комполка.
Кадровик рассказывал всё это, пытливо изучая меня, наблюдая за реакцией. Понимал, что есть у меня все основания возражать, ведь такая служба не совсем то, ради чего я окончил Московское высшее общевойсковое командное училище.
– Да, – неожиданно прибавил он. – Учитывая сложность задачи, которую предстоит решать, есть мнение такое… Если прокомандуешь три-четыре года без происшествий, возвратим в дивизию сразу на должность командира батальона, минуя начальника штаба. Между нами говоря, так, не для особых разглашений – продержишься три-четыре года, и комбат. Говорить о каких-то невероятных успехах, судя по тому, что мне известно, не приходится. Рота не из лёгких. До тебя там было уже одиннадцать человек, но, как правило, снимали их и возвращали на должность, с которой они туда отправлялись. И сейчас там командует капитан, у которого всё из рук вон плохо. Ну а потому, неволить не будем! Что толку силком загонять – через год вернёшься, и нового искать придётся. Даю время подумать!
Я посмотрел на него и спросил:
– Командованию дивизии нужно, чтобы я туда поехал?
Подполковник улыбнулся:
– Нужно, коли предлагаем…
– Готов принять роту! – сказал я твёрдо.
– Вот как? Ну что ж, сегодня же доложу командиру дивизии и сообщу в штаб округа. Ты из нашего подчинения выходишь. Временно! – подчеркнул он. – По внутренней службе будешь подчиняться командованию базы боеприпасов, а по кадровой – непосредственно штабу округа. Но возвратишься во всех случаях в дивизию. Такие правила. Ну так что, решено?
– Решено! – подтвердил я твёрдо.
Почему я так смело и уверенно согласился? Сказать трудно. Вырываясь из бригады охраны, рассчитывал попасть во 2-ю гвардейскую таманскую дивизию, которая дислоцировалась частично в Москве, частично под Москвой, в Алабино. В то время, о котором идёт речь, один мотострелковый полк стоял в Лефортово, другой – возле станции метро Беговая. Это полки на бронетранспортёрах. Ну а полк на боевых машинах пехоты, танковый полк, артполк и отдельные батальоны, дивизионы и прочие подразделения дислоцировались в Алабино. Штаб дивизии находился в Лефортово в той же, так называемой, «коробочке», что и один из полков. Я рассчитывал, что едва попаду в дивизию, меня сразу заберут в дивизионную газету – потому и рвался из бригады охраны, в которой служба была вполне приличной. Но… кадровики, разгадав замысел, направили в дивизию кадрированную, в которой не было по штату мирного времени дивизионной газеты. Впрочем, друзья из газеты Московского военного округа «Красный воин», которые планировали осуществить этот перевод своего невероятно активного военкора, в течение всего времени, пока я служил в Калинине, продолжали свои попытки перевести меня, и такой перевод в дивизионку Кантемировской дивизии едва не состоялся.
Сорвался он по причине, о которой упоминал. Когда уже, казалось, всё сложилось, из отдела кадров политуправления округа позвонил кадровик и предложил мне должность пропагандиста полка. Я отказался, ну и зарубили перевод в дивизионку.
Пропагандист – должность не бей лежачего. Видел я майора, который слонялся у нас по полку без дела. Разве что выпуск боевых листков и стенгазет на его совести, ну ещё политзанятия с офицерским составом. Но я вовсе не искал тёплого места и лёгкой службы – меня интересовала журналистика. Ну а уж коли не журналистика, то – тогда уж только командная работа, хотя она, естественно, и потяжелее пропагандисткой.
Но предлагаемая не по летам должность пропагандиста вполне могла закрыть мне путь в военную журналистику, ибо что ни говори, а ведь все журналы и Военное издательство в столице. В Забайкалье же разве что дивизионные газеты, ну, конечно, окружные. Армейских газет в Сухопутных войсках в мирное время не было.
И вот я дал согласие… Оставалось дождаться приказа, ну а приказы такого характера не заставляли себя долго ждать.
Напомню, что к тому времени мой опыт и командования-то взводом был невелик, ну а полнокровной ротой командовал всего месяц во время развёртывания дивизии, а потом – сам себе командир. И такая предстояла ответственность. Но ведь не зря же я окончил Московское высшее общевойсковое командное училище – главное училище страны!
– Не напугал? – спросил подполковник.
– Нет, не напугали!
– Молодчина! Хвалю! Буду рад встретить комбатом!
– Ну а в чём трудности? – спросил у него. – Я согласен. И решения не поменяю, но всё же хотелось бы узнать, что там ждёт?
– В том, что по внутренней службе подчиняться будешь командованию базы. А там офицеры своеобразные. Артиллеристы, да не те артиллеристы, что в полках и бригадах, а технари. Так вот до тебя они сместили, даже можно сказать «съели», как уже упоминал, одиннадцать командиров рот. Говорю прямо. Нам не очень бы хотелось, чтобы и тебя вернули назад через несколько месяцев.
– Постараюсь не подвести дивизию и справиться с задачей!
– Верно полковник Цирипиди говорит, что из Московского ВОКУ все со знаком качества. Желаю удачи. Документы отправляем в штаб округа. Будем ждать приказа.
Я вышел из штаба дивизии со смутными чувствами. Хотелось вот такого, самостоятельного дела. Радовало то, что не будет надо мной висеть множество начальства и не буду на побегушках, как командир без войска. О том, справлюсь ли, почему-то и не думал.
Одно волновало. Как же Галина?! Останься я в дивизии, вопрос этот встал бы гораздо острее и уже в ближайшее время.
Тут я не слишком ошибался. Это выяснилось в ближайшие дни. Но ещё раньше произошло объяснение с Галиной. Вечером я рассказал ей о новом назначении, которое последует вот-вот.
Она выслушала молча, потупив взор. Только и спросила:
– Когда едешь?
– Как приказ придёт. Дела сдавать недолго – нечего сдавать. Роты-то нет. Рота на бумаге.
– Значит скоро. Вот и разрешилось всё. Вот и окончилась наша любовь…
– Зачем ты так говоришь? – возразил я.
Галина отвернулась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Мне тоже было грустно. Но ведь не отказался от назначения. Хотя, конечно, служба превыше всего. И всё же, почему даже на мгновение не вспомнил о Галине во время разговора в отделении кадров? Я в ту пору об этом не задумывался. Но ведь была же причина?! Мне казалось, что полюбил Галину, сильно полюбил. Но была какая-то червоточинка. Она сдерживала особо бурные порывы. Впрочем, ответ нужно искать в прошлом, возможно, в тех событиях, которые произошли сначала на третьем курсе училища, а потом – сразу после выпуска. Но об этом в своё время. Теперь, пытаясь оценить силу своих чувство не могу не вспомнить один эпизод.
Как-то уже после беседы в отделении кадров дивизии, то есть фактически во время ожидания приказа, в холле, что перед комнаткой Галины, отмечали день рождения её младшей сестры. Сестра была очень хороша. Ростом чуть выше Галины, столь же стройна, ну а рост ещё больше оттенял эту стройность. Мила, очень мила.
Небольшое скромное застолье завершилось танцами, тем более холл позволял. Сестрёнка сама пригласила меня, хотя в комнаты был и её жених. Я чувствовал, что нравлюсь ей, ну и она мне немного нравилась, но просто, без каких-то мятежных мыслей. И вдруг это приглашение, да ещё на медленный танец, в полном смысле слова обниманец. То-есть, когда пары просто стоят на месте под тихую и очень медленную музыку, совсем не двигаясь.
Я хотел провести её по небольшому залу, да тесновато оказалось. Вдруг кто-то погасил свет, и я почувствовал прикосновение её щеки к моей щеке. Ещё немного, и коснулись бы её губы моих. Сёстры… Они словно связаны какой-то незримой нитью. Эта нить подчас приводит к тому, что очень легко одна сестра влюбляется в того, кто рядом с её сестрой. В этом мне предстояло убедиться уже через несколько месяцев, когда отправился перед самым Новым годом в Судакский военный санаторий. Но… О том рассказ в своё время.
А тут… Галина, видимо, что-то заподозрила, потому что внезапно включила свет и вежливо разъединила нас, что-то раздражённо шепнув сестре.
Когда все разошлись, и мы остались одни, ни словом не обмолвилась о том, что было, после того как выключили свет. Да и я особого значения не придал происшедшему. Да что, собственно, произошло? Ну танцевали близко, ну… да не было никакого «ну».
А всё же… Ну какие же это сильные чувства, если память, помимо моей воли, сохранила очень приятные ощущения вот этой чарующей близости невероятно притягательного существа, как я знал со слов Галины, непорочного, не испытавшего того, что испытала она. Разве может такое не притягивать?
Но я прогнал мятежные мысли. Рядом была Галина, с которой испытал столько радостей тем летом. Пока была рядом, но приказ мог прийти со дня на день. Но раньше, чем добрался до Калинина приказ о моём переводе, туда добралась моя жена, сорванная с дачи моим признанием в том, что в Калинине у меня есть любимая женщина.
Вот ведь как бывает. Не скажи я тогда тех довольно дерзких слов, как бы всё сложилось?
Жена приехала со своим отцом и с дочкой, которая была привезена как способ давления. Явились они на КПП и стали требовать встречи с командиром полка. Подполковник Дымов помнил, как я привозил жену в город и как через неделю взмолился, чтобы он отпустил отвезти её назад в Москву. Он был на моей стороне – никто же не задумывался, целесообразно ли жить на съёмной квартире с грудным ребёнком, когда до Москвы рукой подать. Жена знала, где я снимаю комнату, потому что однажды приезжала ко мне, и когда командир не принял, отправилась с отцом и дочкой прямо туда. Ну а мне куда деваться?
Пришёл. Началась вялотекущая сцена. Никаких криков и упрёков. Всё осторожно и аккуратно. Понимали, что давить на меня бесполезно. Надо как-то иначе, мягко всё решить.
Вообще в доме, за столом ни слова ни о чём. Ну а потом мы с женой вышли погулять на берег Волги.
Я сообщил, что меня переводят служить в лес, в глушь, что от райцентра до базы около 20 километров! Но жена заявила, что поедет хоть на край света – главная причина развода отпадала. Вот тут и возник вопрос, а зачем разводиться, зачем менять жену на другую женщину, которую и знаю-то всего ничего. Впрочем, наверное, я так-то уж не думал, а просто отступил перед обстоятельствами. Да и жена старалась изо всех сил быть в ту встречу совсем другой, нежели прежде… Она и наедине сцен ревности не устраивала. Понимала, что в данный момент они бесполезны и по крайней мере преждевременны. Даже губительны. На берегу Волги распахивала халатик, под которым был купальник, убеждали:
– Ну посмотри, какая я красивая, какая стройная…
«Ну и что, – думал я, – в том ли только дело? Галя тоже стройна. Что ж тут сравнивать? Не то, всё не то, не в этом суть. Не в стройности и красоте».
Я держался стойко. Устал от такой семейной жизни, не хочу. Хочу нормальную семью. Я офицер. Мало ли, где служить придётся.
В конце концов, ночь помирила нас, во всяком случае, на время.
Жена объявила, что едет со мной к новому месту службы сразу. Дочку пока оставит маме, а потом уже заберёт.
«То на сутки не могла оставить, – подумал я. – а теперь насколько нужно, настолько и оставит».
Но главный козырь она выбила.
Когда они с отцом уехали, хозяйка сказала мне:
– Что дурака валяешь? Галина, конечно, баба хорошая, даже очень, полюбила я её, да то, на то менять только время терять. Жена покрасивше будет, да и дочка растёт. Было бы что невозможное, тогда другое дело. Ну изменила б тебе или ещё что, а так? Не дури.
Да я уж и сам понимал, что дурить нет смысла.
Просто всё так сложилось. Цепь неслучайных случайностей.
Не сказать о них – непонятно будет, отчего же это вдруг пустился во время службы в Калинине в плане амурном, как говорится, во все тяжкие… Причём все эти «амурно-тяжкие» случились именно после завершения учений, летом.
Позже пришло понимание, что первый шаг к супружеской неверности делается не тогда, когда мужчина встречает на стороне, вне семьи женщину, которая привлекает его чем-то таинственным и поначалу необъяснимым, чем-то таким, чего, возможно, нет в его жене. Ведь он может просто отметить какие-то привлекательные качества у той, таинственной, и пройти мимо, ну, разве подумав – «эх, вот ведь повезёт кому-то с такой женой».
Первый шаг делается гораздо раньше, причём у каждого этот шаг свой, особый, шаг, который становится для будущего супружества роковым.
Его может и не быть, этого шага, если не случится чего-то такого, что заложит бомбу под будущие отношения.
Это что-то, что станет бомбой замедленного действия, может показаться несущественным, или пусть даже существенным, но таким, которое можно пережить, забыть. Но оно в любом случае останется где-то в дальних уголках памяти вместе с капельками обиды, которые так и не высохнут совсем. Пройдёт время, и эти капельки вновь обратятся в ручьи, а затем разольются в бурные реки, которые снесут все плотины, созданные и обществом, и штампами в паспортах. И ничто не остановит на пути к тому новому, что вдруг покажется особенно привлекательным и желанным. А новое, порой, может оказаться хорошо забытым старым.
Мы познакомились с моей будущей женой Любой ещё в ноябре 1968 года, когда я учился на четвёртом курсе. Подробности в данном случае не существенны. Они существенны для книги «Любовь на курсе выпускном», где и раскрыты достаточно полно. Ну а в данном случае существенно то, что встретил я девушку чистую и непорочную, встретил случайно, когда она ехала с подругами на танцевальный вечер в училище. Подруги везли её специально, чтобы познакомить с курсантом нашей роты, приятелем их приятелей. Хотели привлечь его в свою компанию. Но почему-то на мой вопрос, к кому они едут, девушки назвали ребят из моей же роты, а вот когда поинтересовался к кому едет Люба, ответила одно из них:
– Любочка-то? Да ни к ному! Просто с нами.
Я воскликнул:
– Значит, ко мне.
Никто не возражал.
Ну я и не отходил от неё целый вечер, танцевал только с ней, а потом проводил до дому и встретился на следующий день.
Но подруги всё же решили отставить меня и приехали приглашать в гости своих приятелей уже не со мной, а с тем, для кого Люба предназначалась раньше.
И всё бы прошло тихо, без шума. Но… Его величество случай.
Незадолго до того я разговорился, когда нёс службу помощником дежурного по училищу – прерогатива выпускников – с какой-то девушкой, тоже приехавшей в училище с подругой, наверное, надеясь с кем-то познакомиться. Взял телефон, обещал позвонить. Просто так взял, особо не задумываясь. Но она, видимо, какие-то планы имела. И вдруг среди недели меня вызвали на КПП. Я подумал: «Ну, конечно же, Люба!», я отпросился и побежал в комнату посетителей. Только зашёл в коридорчик на КПП, и сразу перед собой увидел Любу, которая стояла в окружении подруг в уголке. Я увидел сначала её, а потом подруг, потому что она действительно затмевала всех вокруг. Шагнул к ней, протягивая руки, и тут услышал позади себя:
