Николай Иванович Хрипков
Библиотека, или Музей книг
Идти вниз, думаю никто не будет спорить со мной, это не то же самое, что карабкаться вверх. Откуда Васька знал эту старинную песню, ума не приложу. Что-то раньше я за ним хореографических талантов не наблюдал. Вообще, сколько у человека может быть талантов? Нам не дано предугадать. Он могут раскрыться совершенно неожиданно для нас. Сейчас я имею в виду Ваську. Наверно, он и сам удивился тому, что запел. Может, эту старинную песню он слышал от своей бабушки в деревне.
С голосом у него всё нормально. То есть и голос, и слух совершенно отсутствуют. Поэтому к его пению нужно привыкнуть, как к горловому пению акынов степей и таежных проторов. Васькин главный талант – его беззастенчивость. В этом с ним невозможно соперничать. На сцене Большого театра он будет петь арию Ленского и крутить па-де-де, будучи уверенным, что он это делает не хуже профессиональных актеров. И никто его не сможет убедить в обратном. Это даже не самоуверенность, а нечто большее. Таким людям легко живется на свете. Даже обладая комплексом неполноценности, они никогда не узнают об этом.
– Кончай базлать! – не выдержал Большой Василий, который и так был расстроен сверх меры. – Ты у меня сейчас не спустишься, а полетишь с горочки, как гордый буревестник. Ты видел, как летают гордые буревестники? Вот то-то же! Увидишь себя в полете.
Его напарники захохотали. Наверно, представили летящего Ваську. И хором добавили:
– С ускорением, как фанера над Парижем! Вот она была и нету. Фьють! И нету фанеры! Потому что мы тебя будем подгонять пинками как футбольный мяч в ворота. Эх, не зря у нас чесались ноги! А вот и представился случай поиграть в футбол!
Снова сдружились. Видно, драка идет на пользу, сплачивает и укрепляет связи между людьми. Говорится же: «Если бьет – значит, любит». И что это за дружба, если друзья время от времени не бьют друг другу морды? Но я бы никогда не поднял на Леночку руку. Разве только для того, чтобы медленно опустить ее и погладить ее шелковистые волосы. И сердце мое учащенно забилось бы в упоении, и для него воскресли вновь…А что воскресло-то? Ах, да! И божество, и вдохновенье, и само собой любовь.
Я знаю, что волосы у нее шелковистые. Однажды наш класс после окончания учебного года отправился в поход. И когда утром все спали, я проснулся. Проходил мимо Леночки. Я присел на корточки и долго смотрел на ее лицо. Она так была прекрасна! Эти губки! Это же Шехерезада. Два маленьких алых серпика. Чуть приоткрыты. Носик! Брови! А длинные черные веки, которые, как опахала, прикрывают ее глаза, чтобы солнечный свет не ранил их нежности и не посмел заглянуть в их глубину. Опустил руку. Если она проснется, то скажу, что хотел сбросить жучка, который имел наглость без всякого приглашения бежать по ее личику. Не проснулась. Ее лицо оставалось по-прежнему сонно безмятежным. И только легкое дыхание отлетало от ее губок.
Провел ладонью по ее волосам. Это было нечто мягкое, теплое и нежное. Словно гладишь котенка. Теперь я всегда помню ее волоса и продолжаю их мысленно гладить. Закрываю глаза и провожу ладошкой по ее голове, впитывая теплоту и нежность. Какое это неземное блаженство! Если бы умел это воспеть, как Петрарка!
Но я не поэт. У меня нет способностей к рифмам и сладкозвучным метафорам. Мои сладостные воспоминания были грубо прерваны воплем (вот так всегда, к сожалению):
– Река! Ребята! Посмотрите туда! Там река! Мы вышли из этого проклятого Аида! Ура!
Там внизу сверкала лента реки. Она переливалась разными цветами радуги. Это было замечательно! Стикс, за которым кончаются владения Аида и его власть. Там уже наш дом! Мы будем сидеть в родных квартирах. И родители будут с любовью глядеть на нас. Они уверены, что всё это время мы с опытным тренером сплавлялись по реке. Да тренер у нас был опытный, только не по сплаву. Древние римляне этим не интересовались. Не звонили мы потому, что там нет никакой связи, но мысленно мы всегда были дома и думали о наших родителях, также, как и они думали о нас. Вот только сейчас я почувствовал, как мне близки и дороги мои родители.
Побежали. И вот мы уже у подножья горы. Прощайте, скалистые горы! Мы совершили то, что когда-то сделали Ганнибал и Суворов. Шагаем к реке. Ну, здравствуй, родимая! Река широким потоком устремлялась вдаль. А там на другой берегу – жизнь.
– Здорово, дружбан! – вопит Васька, приветствуя нашего старого знакомца угрюмого неразговорчивого Харона. – Что, старина, видно скучал за нами? Думал, что больше не увидишь нас?
Харон глядит на нас с удивлением. Он не верит своим глазам, а поэтому начинает протирать их. А то, что он угрюмый, так это вполне объяснимо: он же не таксист, который подвозит пассажиров в увеселительные заведения, а перевозчик в загробное царство, где смех и веселие., согласитесь, не совсем уместны. Поэтому его вид нисколько нас не огорчает. Мы ему радуемся, как старинному другу, которого не видели тысячи лет.
Васька протягивает пятерню с призывом дать краба. Лицо его сияет довольством, как будто он встретил закадычного друга. Харон глядит на протянутую руку непонимающим взглядом. Еще никто ему не подавал руки, и он не знает значение этого жеста. Краба он, конечно, Ваське не дает. Совсем не потому, что не уважает его. В его реке ни крабы, ни рыбы, ни даже акулы с китами не водятся. И он даже приблизительно не знает, как выглядит вся эта живность. Поэтому никакого краба он дать не может.
– Смотри какой! Считает выше своего достоинства поздороваться с лучшим представителем подрастающего поколения, – комментирует Васька ситуацию, которая не доставляет ему особого удовольствия. Кто-то посмел не уважать его. Смотри какой!
Прогресс на лицо! Когда Васька придет в школу, учителя решат, что это совсем никакой не Васька, а его близнец, которого родители, чтобы не утруждать память множеством имен, тоже назвали Васькой. А может быть, у мамы с папой бедная фантазия! Тот Васька бэкал и мэкал. Видно, его отправили в спецшколу. И там он прогрессировал.
Харон заговорил с Вергилием на древнегреческом языке. Древний он для нас. А для них, естественно, самый современный. Я не буду преувеличивать свои достоинства, которых у меня и так вагон и маленькая тележка. Древнегреческим я владел на уровне знания нескольких слов. Поэтому из их беседы я понял только два слова «антропос» и «Аид». Но я же не виноват, что не родился в девятнадцатом веке, когда язык Гомера и Гесиода был обязательным для гимназистов. Так же, как и латынь.
Вергилий горячился. Харон качал головой. Не нужно было быть знатоком древнегреческого языка, чтобы уловить главное. Тут с Хароном начали происходить странные вещи. Глаза его расширились, а смуглое и морщинистое лицо стало светлеть и разглаживаться. Просто какой-то Голливуд! Как такое могло случиться? А главное – почему? Эту метаморфозу вызвал Цербер, который вышел из-за огромного камня и вальяжно шествовал к нам. Так ходят вельможи, которые всех считают своими холопами. А может быть, так оно и было в Аиде, где Цербер был весьма высокопоставленной особой.
Харон поклонился. Теперь разговор принял другой поворот. Цербер что-то отрывисто гавкал на своем родном древнегречески-собачьем языке. Так командиры отдают команды. Харон услужливо кивал головой. Вергилию лишь изредка удавалось ввернуть словечко.
– Милости прошу на борт! Ну, чего же вы застыли, ребята? Никак не можете поверить?
Вергилий показал на ладью. Она была наполовину вытащена на берег, чтобы ее не унесло течением. Этому челну уже три тысячи лет, а может быть и больше. И до сих ор он исправно служит.
– «Спартак» – чемпион! – завопил Васька и первым ринулся к берегу, развив космическую скорость.
Может быть, он боялся, что ему не достанется места и придется вечно скитаться по кругам Аида? Оставим это на его совести. Или намеревался занять самое лучшее место.
– Леночка! Ваш выход! Дамы проходят первыми. Но некоторым товарищам это правило этикета чуждо.
Я галантно поклонился и чуть не махнул шляпой, которой, в прочем, у меня не было. Леночка поняла, что ее приглашают на посадку и благодарно поглядела на меня. Я никогда не забуду ее взгляд. Он как пепел Клааса стучится в сердце Уленшпигеля. И будет стучаться до тех пор, пока стучится мое любящее сердце. Как-то я неудачно выразился.
Чуть ли не бегом рванулась троица подельников. Но тут их ожидал полный облом. Сначала даже не могли поверить, что им придется остаться на берегу. Харон выставил весло как шлагбаум и не пропустил их к ладье. Они попытались оттолкнуть весло.
– Еще что за фокусы? – возмутился Большой Василий. – Ты чего, дед, берега попутал?
– Про вас уговора не было, – хмуро проговорил Харон. И оттолкнул их подальше. – Давай!
Легко отодвинул их веслом от берега. А то еще сдуру бросятся вплавь. А это противопоказано для здоровья. И для жизни. А впрочем, они и сами понимали это. Огненная река!
– Да мы все вместе! – закричал Большой Василий. – Я, ты, он, она – вместе дружная семья!
– Ничего подобного! – пророкотал Харон. – Вы из другой компании. Или чтобы было понятней, из другого полиса. Проникли вы сюда другим путем. Незаконным. Можете тем же путем возвращаться назад. А через реку я вас не повезу. Так что отходите! Не доводите меня до греха! А то я могу этим веслом погладить по бокам. Мало не покажется.
Большой Василий взвыл. Вергилий был для них последней надеждой. Не Цербера же умолять? Вергилий отвел взгляд. И не глядел на них. Может быть, он и жалел их.
– Тут я бессилен. Мне поручили только этих троих ребят. Харона уговорить невозможно! Он не уговариваемый. И вы лучше с ним, ребята, не связывайтесь. Себе дороже!
– Босс! Слышь-ка! Я что хочу сказать? Я вот тут подумал и вспомнил. Ну, чего ты отвернулся?
Стас дернул Большого Василия сзади. Большой Василий даже не повернулся. Он был зол.
– Со мной как-то было такое. Тоже не пускали. Ну, пошел я в игровые автоматы игрануть…Я раньше этим делом очень увлекался. Хорошо, что их потом запретили. А то бы…
– Пошел ты со своими историями! – отмахнулся Большой Василий. – Задолбал ты ими!
– Да куда идти-то? Тут сильно-то не разойдешься. Ну, вот, значит. Пошел я игрануть. А меня не пускают в этот зал. Такой амблаюга стоит на входе и не пускает. Пшел, мол, отсюда! Нет, мол, свободных автоматов и всё. Все места заняты. Иди, мол, гуляй! Я ему полкосаря дал, он меня и пропустил. Правда, я тогда всё проиграл. Я вообще всегда проигрываю. Даже бабушкину дачу проиграл. Правда, дом уже на даче сгнил. И развалился. И бабушка ничего там не садила. Старая была. Ей было тяжело ездить. Она даже и не знает, что я продал ее дачу. А то было бы вони выше крыши.
– И чо? – спросил Большой Василий. – Зачем ты это рассказал? Лишь бы рассказать?
– Ничо! – Стас пожал плечами. – Рассказать что ли нельзя? Всем можно, а мне нельзя?
– Ты зачем мне это рассказал, упырок? Тут вопрос о жизни и смерти, а он со своими историями! Дачу какую-то приплел. Да гори она синима пламенем твоя дурацкая дача!
– А чо? И сгорит невелика потеря. Я ее все равно проиграл. Новые хозяева, наверно, ее сами спалили.
– Придурок! – вздохнул Большой Василий. – Как тебя еще назвать? С кем приходится дело иметь.
– Кто придурок? – спросил Стас и огляделся вокруг. Наверно, он надеялся увидеть придурка. Но таковых не обнаружил. – Босс! Так ты скажи, кто тут придурок-то?
– Я! – рассвирепел Большой Василий. – Ты заткнешься, в конце-то концов или нет?
– А я тебя, босс, умным считал. Ты же голова! Всегда что-нибудь такое замутишь, хоть стой, хоть падай. А сейчас ты пытаешься убедить меня, что ты придурок. Всё равно мне не верится. Ты уж прости, если что не так. Я же бухну, как всегда, не подумавши.
Завыл Большой Василий. Обхватил голову руками и закачал ею из стороны в сторону.
– Ну, мы отчаливаем или на клоунов этих будем смотреть? – крикнул Васька, подпрыгивая. Махнул Харону. – Эй, дед! Тебя одного ждем! Давай дуй сюда со своим коромыслом
– А ведь это идея! – воскликнул Большой Василий. – Коррупция и взяточничество неистребимы! Хоть в той жизни, хоть в этой загробной. Надо ему что-то дать, чтобы он не отказался.
– Что мы ему дадим, если на нас даже одежды нет? – удивился Стас. – Может быть, кто-нибудь пожертвует почкой? Эй, пацаны! Выручайте! У кого лишняя почка? Ну?
Внимательно огляделся. Да! На них были трусы и кроссовки. Трусы древние греки не носят. Китайские кроссовки Харон тоже не возьмет. У него вон какие классные котурны! Покруче любых лабутенов! Почему таких не продают в супермаркетах? Модницы расхватали бы в мгновение ока. Я представил городскую улицу.
У Стаса на груди висела камера. Классная полупрофессиональная камера, которая досталась ему от старшего брата. Тот подарил ему на день рождения. Большой Василий скомандовал:
– Снимай! Дай сюда! Ну, чего ты застыл как соляной столп? Снимай давай камеру! Оглох что ли? У нас ничего не осталось, кроме этой камеры. Так что снимай! Поживее!
– Я лучше трусы сниму! А камеру никогда! – заявил Стас, прикрывая камеру руками. – Я даже девчонки не постесняюсь, хотя я очень стеснительный и уважаю девушек. Руки прочь от камеры! Подарки нельзя перепроподаривать! Это от старшего брата!
– Камеру сюда дай, идиот! Ты голову-то включай! Совсем что ли, подудурок, рехнулся?
Большой Василий шагнул к Стасу и сжал кулаки, выбирая, куда лучше ударить, если он будет упрямиться. Кажется, сейчас мы станем зрителями очередной потасовки.
– Наши деньги, яхты, «гелендсвагены», средиземноморские круизы – всё здесь! И ты это хочешь забрать? Камеру я не отдам! Только через мой труп! И даже через мой труп не отдам!
– Послушай! Станислав! Ты же разумный парень! Я всегда тебя глубоко уважал и уважаю.
Большой Василий положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. Что он там увидел? Ненависть? Любопытство? Стас, скорей всего, таких комплиментов в свой адрес не слыхал.
– Харон уже идет к ладье. Сейчас они отчалят. Мы навеки останемся в Аиде. Ты этого хочешь? Черти нас тут же схватят и потащат в котел с кипящей смолой или нечистотами.
Он положил вторую руку ему на плечо. Стас даже чуть присел, как будто на его плечи взвалили мешок.
– Сюда дай камеру! – улыбнулся Большой Василий. – У тебя еще будут камеры. Давай!
– Зачем? – удивился Стас. – Я же уже сказал тебе, что с камерой не расстанусь ни за какие коврижки.
Стас прижал камеру к животу, как будто хотел ее там спрятать от Большого Василия. Большой Василий продолжал улыбаться. Но чувствовалось, что всё у него внутри кипит.
– Дадим взятку Харону! И причем надо дать так, чтобы он не отказался, взял наверняка.
– Камерой? Взятки дают деньгами и породистыми щенками. Ты когда-нибудь слышал, чтобы давали взятку камерой? То-то же! Камерами взятки не дают. И нечего!
– А чем? Трусами? Или у тебя есть косарь? Даже, если и был, то Харону он даром не нужен. В Аиде деньги не нужны. Надо дать что-то такое Харона, чтобы он принял наш дар. Ну, пойми ты в конце концов! Если бы у нас было еще что-то, разве стал бы я речь заводить о камере
– Ты чо, Вася? Нельзя, Василий! Я оскорблю тем самым своего старшего брата. Он мне никогда такого не простит.
Он впервые назвал босса по имени. Надеялся вызвать в нем сочувствие и понимание? Разговор затягивался. И Большому Василию стоило немалого труда сдерживать себя.
– Тебе это камера не нужна, если мы останемся навечно здесь. Сейчас главное попасть на землю. Ну, Стас! Что же я уговариваю тебя, как маленького? Ты же сам всё понимаешь.
Стас задумался. Он уже не раз проклял себя за то, что согласился на эту авантюру и уже убедился, что никаких богатств она им не принесет. А теперь вот лишался и последней ценной вещи.
– Другого выхода нет. Он прав наш всегда правый босс. Он прав, даже когда не прав.
Это уже Влад. Он тоже подошел к Стасу и, как Большой Василий, положил ему руки на плечи. Какая трогательная картина маслом! Дружба – фройндшафт на все времена!
– И на жмуриках заработаем на хлеб с маслом. Я домой хочу. А ты не хочешь, Стас? Если тебе здесь понравилось, можешь оставаться. Вольному воля, а спасенному – Аид.
– Ну, почему всё так всегда? – воскликнул в отчаянии Стас. – Сплошная непруха! Черная полоса! Ухватишь птицу счастья за хвост, а она тут же выпорхнет и помашет тебе крылышками. И поминай, как звали. Ведь вроде всё так удачно складывалось. Сколько в этой камере бабла!
– Всё, Стас! Сейчас они отчалят, и мы останемся на берегу этой чертовой реки. Тогда снимай, сколько угодно! У тебя впереди вечность. Чертям должны понравиться твои клипы.
Снял камеру и протянул ее Большому Василию. Больше у Стаса ничего не было, чем бы он мог гордиться. Не будешь же гордиться черными давно не стиранными трусами?
Он расставался не просто с камерой, он расставался с другом, с частью своей души. Он расставался с мечтой. И пусть эта мечта была не бескорыстной, но какая-то мечта должна быть. Человек не может не мечтать. Когда он перестает это делать, он превращается в зомби. Посмотрите на человека, который мечтает! Он даже красивее становится! Я прекрасно понимал состояние Стаса, и не желал оказаться в его положении.
А если нет мечты, сердце уже не бьется в упоении и для него ничего не воскресает вновь. Больше нет ни божества, ни вдохновенья, ни жизни, ни радости, ни любви. Сейчас Стас лишался всего, он обнулялся. Смысл жизни для него был потерян.
Со всех ног Большой Василий бросился к Харону, который уже отвязывал ладью, чтобы столкнуть ее в воду. Вергилий стоял на берегу, безмолвный и грустный. Даже тога на нем как-то съежилась.
– Разрешите вам вручить скромный подарок! – произнес Большой Василий с подобострастной улыбкой. И протянул камеру. – В память, так сказать, о нашей встрече.
– И зачем мне эта фигня? – поморщился Харон и отвернулся от Большого Василия. Ему было неинтересно. – Рассаживаться, ребятки, поудобнее. Хоть путь недолог!
Он наклонился и снова стал отвязывать лодку. Хорошо, что она была привязана сложным узлом. И Харон пропускал конец через всевозможные петли. Конец становился всё длиннее.
– Извините! Это не фигня! Это очень дорогая вещь. Вы даже себе представить не можете, что это такое. Можно купить десяток лодок, как у вас, за эту вещь. И такого вам еще никто не предлагал, – Большой Василий скромно улыбался. – Вы по достоинству оцените эту вещь.
– Меня вполне устраивает моя ладья. И не нужен мне никакой десяток. А тем более, эта ладья особая. Она доисторическая. Видела еще первобытных людей, которые тоже умирали.
– Кто бы спорил? Но именно с этой вещью ваша жизнь станет более интересной и насыщенной. Вы откроете такие краски бытия, о которых даже не подозревали. Уверяю вас! Давайте вместе с вами заглянем в удивительный мир! Вы не разочаруетесь! – Большой Василий был сама скромность. – Вот давайте поглядим хотя бы одним глазком.
Большой Василий поднес камеру к лицу Харона. Стал искать наиболее эффектные клипы.
– Опля! Глянем-ка сюда! – Большой Василий поднял глаза. – Глядите, милейший! Это вас поразит. Сейчас добавим звуку. Вот так! Это называется виртуальная реальность.
– Что это? – удивился Харон. Наклонился. – Погоди! Но ведь это Аид. А вон черт куда-то бредет.
Глаза его округлись, а брови превратились в черные чайки, готовые вот-вот взмыть в небо. Рот раскрылся, и седая борода уперлась в его могучую грудь, которая сильно вздымалась и опускалась.
– Как это туда забралось? И кто это смотрит на меня сейчас? Маленький я? Но он говорит то, что я говорил, – бормотал Харон. – Это же настоящее чудо! Ты волшебник!
– Да это вы и есть, любезный Харон. Камера запечатлела вас и сохранила ваше изображение. И оно навсегда осталось в этой коробочке. Туда очень много помещается изображений.
Харон радовался, как ребенок, рассматривая клипы, снятые Стасом. Бурно радовался. То хихикал, как ребенок, то начинал хмуриться и беззвучно шевелил губами.
– Смотри дальше, любезнейший Харон. Узнаешь вот эту местность? А вот эту узнал?
У Харона опустилась челюсть. Весло выпало из рук. Мир для него перестал существовать. Он не мог оторваться от камеры. И. кажется, никакая сила не могла его заставить сделать это.
– Вы и сами можете снимать! Вот нажимаете на эту кнопочку и наводите объектив, куда вам надо. Вот попробуйте! Снимите наших друзей в ладье! Вот так! Правильно! Тут всё элементарно просто. Вот это снимаем! Вот это просматриваем, что мы сняли. А вы вцепились в свое корыто, которое и гроша ломанного не стоит. Убедились в моей правоте. Всё! Поигрались и хватит! – грубо сказал Большой Василий и забрал камеру. – Этой волшебной камере нет цены!
Харон был разочарован и расстроен, как малыш, у которого забрали его любимую игрушку. Он надул щеки и засопел. Потом протянул свои лапищи за камерой.
– Многоуважаемый Харон! Только из глубочайшего почтения к вам! Поверьте, отрываю от сердца. Ну, только из уважения к вашей всемирно известной легендарной личности! Этот волшебный аппарат часть моей души. Не знаю даже, как я буду жить без него. Позвольте мне передать его в ваши натруженные мозолистые руки, которые ни днем ни ночью не знают ни отдыха, ни сна. Вы настоящий ударник загробного труда. И никто не разу, как я понимаю, не наградил вас за это.
Но Харон уже никого не слушал. Всё его внимание было на камере. Включив очередной клип, Харон завыл:
– Ууу! Оооо! О! йес! Вау! «Спартак» – чемпион! Але! Але! Але! Але! Офигеть! Полный отпад!
Кажется, сейчас он пустится в пляс. Впервые, наверно, за несколько тысячелетий его лицо осветилось улыбкой. Детской, наивной и такой жизнерадостной! Кажется, он обрел новый смысл жизни.
Он взял камеру. Любовно посмотрел на нее и погладил поверхность. Ласково и нежно. Но тут Большой Василий выхватил камеру и прижал к груди, как мать ребенка. Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Он стал злым и серьезным. И теперь с презрением глядел на Харона.
– Эй! Харэ лясы точить! – крикнул Васька. – Давай уже отчаливать! Чего кота за хвост тянуть! Я хочу блинчиков с вареньем. Вези нас на тот берег, а потом базарь себе! Хочу блинчиков с вареньем!
Хоть в чем-то наши интересы схожи. Я их тоже обожаю. Я закрываю глаза и представляю будущую картину. Я сижу дома. И передо мной широкая тарелка с блинами.
– Нет! Мой друг! – вскричал Харон. И затрясся. – Отдай мне волшебную коробочку! Пожалуйста! Это выше моих сил! Ты не можешь забрать ее у меня! Это не по правилам!
Он протянул руки к Василию. Мне показалось, что он готов был в этот момент пасть перед ним на колени. Вот до чего может опуститься даже такой неумолимый страж!
– Дай же! Дай! – завыл Харон. – Ну, прошу тебя! Умоляю! Ты же обещал, что подаришь!
Харон трясся всем телом как от озноба. Но это был не озноб, а непреодолимое желание обладать. Он уже хотел выхватить камеру, но Большой Василий предвидел это. И отступил назад. Камеру он крепко держал обеими руками и весь его решительный вид говорил о том, что так просто он с камерой не расстанется.
– Харон! Я передумал. Я не могу расстаться с камерой. Прости! Я понимаю тебя, но и ты меня пойми! Камера – часть меня. Часть моей души. Я же не могу подарить тебе душу. Ты же никому не подаришь лодку! Ни при каких обстоятельствах! Так же! Без нее ты не будешь Хароном. Так и я! Без камеры я уже буду не я. А я не хочу быть не я.
– Что? – изумился Харон. – Ты отказываешь мне в подарке, ничтожный червяк, пыль придорожная? Да! Ладья и Харон – это одно целое. Тут ты прав. Нас нельзя отнять друг от друга. Ладья без Харона – не ладья. А Харон без ладьи – не Харон. Мы симбиоз.
– Видишь! То же и для меня эта волшебная камера. Ты не можешь расстаться с ладьей. А я с камерой. И давай закончим на этом наш бесполезный разговор. Тебя заждались пассажиры.
Это была довольно грубая разводка. Увы! Харон понятия об этом не имел, а поэтому повелся. Пороки современного общества до сих пор миновали это священное место. И Большой Василий воспользовался этим самым примитивным способом. Наблюдать было неприятно. Но с другой стороны я не мог осудить его. Большого Василия! Он хотел выбраться из Аида, как и все мы. План его полностью рухнул, к тому же.
Как опытный рыбак, Большой Василий закинул крючок с наживкой, рыбка его захватила, но он сразу не подсекал. Пусть хорошо захватит крючок, чтобы уже наверняка. Если рыбка срывается с крючка, она уходит из этого места. И уже второй раз ее не поймаешь. Большой Василий не мог допустить такого, потому что на кону стоял вопрос жизни и смерти. Захватывай! Захватывая наживку! И тогда ты не спрыгнешь! Наивная рыбка теряет осторожность, запах добычи пьянит ее и не предвещает, как она уверена, никаких опасностей.
А когда ты убедишься, что рыбка крепко засела на крючке и уже ни за что не сорвется, ты ее подсекаешь. Вот они блеснула над водой, упала в траву, подскакивает, жадно дышит жабрами. Рот ее открыт. И тогда к ней приходит понимание, что она обречена, попалась на глупую уловку, дала себя обмануть самым бесстыдным образом. Большой Василий почувствовал, что жертва крепко сидит на крючке. Ну, что же пора, мой друг, пора на бережок. Заигрались мы с тобой! И он стал натягивать леску, чтобы единым взмахом выбросить рыбку на берег. Но рыбка ни сном ни духом не ведала о том, что она уже крепко сидит на крючке.
– Многоуважаемый Харон! Камера будет ваша. Я не могу отказать вам. Даже если бы вы потребовали мою жизнь. Одна маленькая просьба, которая, надеюсь, не обременит вас. Мне так хочется прокатиться на вашей ладье вместе с этими достойными молодыми людьми. Надеюсь вы не сможете мне отказать в этой ничтожной услуге?
Харон кивнул. Его в это время интересовала только камера. Он скорее всего и не понял, о чем его попросил Большой Василий. Камера теперь была его. Волшебный аппарат! Светясь улыбкой, Большой Василий направился к ладье. Лицо его так и светилось довольством. Шел он, не торопясь, полный достоинства и самоуважения. Он провел самого Харона.
– Мы-то как же? – простонали его друзья. В спину босса. – Мы-то что теперь? Как же так?
Они стояли на месте, не понимая, что произошло. Большой Василий вышагивал к ладье. И даже не повернулся к своим коллегам и подельникам. Они для него уже не существовали.
– Буцефал не выдержит троих! – бросил на ходу, не оборачиваясь, Большой Василий. Он уже стоял возле ладьи. – Спасайся, кто может и как может. Такова диалектика жизни.
От этого им стало совсем нехорошо. Что это еще за таинственный Буцефал, который не предназначен для троих? Они стояли растерянные и жалкие, еще не веря в случившееся.
Сесть в ладью Большому Василию не удалось. Он никак не ожидал такого, а поэтому растерялся. Ведь всё так удачно сложилось. Харон уже развязал узел и столкнул ладью.
Мы поднялись и встали возле ладьи. По нашему виду было понятно, что Большему Василию не место с нами. Он попробовал зайти с фланга. Мы передвинулись.
Еще на берегу был Цербер. Он заводил хвостом и зарычал, оскалив все три пасти. Большой Василий побледнел и попятился назад. Это никак не входило в его планы.
– Никто не сядет в одну ладью с предателем, – заявила Леночка и топнула ножкой.
Это было общее мнение. Васька засопел и наклонил голову, как бык, перед атакой. Он уже был готов броситься на Большого Василия, несмотря на различные весовые категории.
– Вы о чем? – удивился Большой Василий. – Кто здесь предатель? А вы подумали о перегрузе. Каждый умирает и спасается в одиночку. В этот раз им не повезло. Такова жизнь! Мы элементарно не уместимся в ладье. Надо кем-то пожертвовать. Им не повезло.
– Ты негодяй! – выкрикнула Леночка. – Предать своих друзей – самое последнее дело! Погибай, а товарища выручай. Вот они бы никогда тебя не бросили. Всё! аревуар!
– Хватит! Хватит! Не нравится, можете оставаться на берегу! Меня-то Харон теперь в первую очередь возьмет. Я сажусь! – завопил Большой Василий. – Никто меня не остановит!
Но только он занес ногу, как Цербер выбросил одну из голов вперед и клацнул клыками перед самым его лицом. Сантиметром ближе и остался бы Большой Василий без носу. Большой Василий побледнел и опустился на песок. Он был полностью раздавлен. С ним уважаемым боссом поступили как с жалким червяком. Наступили и его нет.
– Как же я? Что же теперь будет со мной? Вы же не бросите меня здесь? Это не гуманно! – он чуть не плакал. – В конце концов, меня будут разыскивать на работе. Я незаменимый специалист.
– Останешься здесь! – сказала Леночка. – А Стас и Влад присоединятся к нам. Так же, Харон? Я правильно решила? Скажи этому предателю, что ты не возьмешь его в ладью! Вот видишь, Харон не возьмет тебя в ладью. А попробуешь сунуться, Цербер тебя покусает.
Харон согласился. Сейчас он согласился бы на что угодно с волшебной камерой в руках, которая занимала всё это внимание. Весь остальной мир для него просто не существовал. Такое впечатление, что он вовсе не собирался садиться в ладью и заниматься своими прямыми обязанностями.
– Не! Не! – завопил Большой Василий. – Вы не можете так поступить со мной! Это преступление! Бесчеловечно! Вас потом всю жизнь будут мучить угрызения совести. Я к вам буду приходить во сне. У вас разовьется хроническая бессонница и разные фобии. Они будут мучить вас, грызть. И в конце концов вы потеряете душевное равновесие.
– Уже пора! – капризно проговорила Леночка. – Харон! Почему мы не отчаливаем? Оставь ты в покое эту дурацкую камеру! Купился на дешевку, как младенец!
Потом взглянула на Большого Василия. Буквально облила его презрением с ног до головы.
– Тебе привет от лахудры! – прошипела она. – Надеюсь, ты еще не забыл ее. Она тебя никогда не забудет.
Вот! А я что говорил? Хотите себе нажить вечного врага, обзовите девушку обидным словом. Пройдитесь на счет ее внешности. И всё это с наглой ухмылкой. Презрительно.
Сделала ему рукой бай-бай. Большой Василий завыл, как волк морозной ночью на луну. Как они воюют, я не слышал. Но теперь не сомневался, что именно так, протяжно.
– Повезло тебе, брат Василий! – крикнул Васька. – Еще раз прогуляешься по всем девяти кругам! Наберешься новых впечатлений. Правда, поделиться ими будет не с кем.
– Пусть уж он сядет! – сказал Стас. – Мне его жалко. Человек всё-таки, хоть и босс. И руководитель неплохой. Как-то у него всё так получается, с любым договориться.
– Буцефал всех увезет, – поддакнул Влад. – Он крепкий и широкий в кости. Пусть уж лезет!
Надо же! Запомнил! Их рейтинг в моих глазах неизмеримо вырос. Глядишь, со временем и станут людьми. И смогут самостоятельно чем-нибудь заняться без босса.
– Залазь, чмошник! – презрительно бросил Васька. – Тебе повезло, что я здесь. А то бы оставаться тебе в Аиде. Уж они-то никто не пожалел бы тебя. Как пить дать! Я их знаю.
Леночка отвернулась и фыркнула. Нет! Конечно, они бы забрали Большого Василия, но лахудры она ему не простит. Еще в ногах будет валяться, просить прощения.
