Николай Костомаров
Мазепа
К довершению тягостей в 1698 году постиг Малороссию хлебный недород. Край был так несчастлив, что это явление беспрестанно повторялось в последние лета почти каждый год, то в большей, то в меньшей степени. Отсюда – скудость и дороговизна. В январе 1699 года гетман в своем донесении в приказ резкими чертами изображает это народное бедствие, увеличивавшееся от военных обстоятельств.
Такое печальное положение усиливало у малороссов охоту к шатанию и исканию новых мест жительства. Переселившиеся с правого берега Днепра на левый опять порывались в отечество своих предков. Так, прилуцкий полковник Горленко доносил гетману, что в его полку козаки и поселяне (мужики) распродают свои грунты и поля и спешат переселяться заДнепр. В Черниговщине толпа организовалась самовольно в полк под начальством какого-то бродяги, поляка Кулаковского, и ушла за Днепр в Полесье, собираясь на службу к польскому королю; но Палей не пустил их и заворотил под гетманский регимент. Переяславский полковник Мирович доносил, что в городках, местечках и селах, прилежащих к Днепру, натолпились люди, пришедшие из разных полков гетманского регимента: у всех у них на уме – каким-нибудь способом перебраться на противную сторону Днепра и там поселиться.
Поляки старались тогда заселить и упрочить за собою украинские пустыни и, проведавши о настроении народа левой стороны Днепра, наслали «осадчих», которых должность состояла в том, чтобы зазывать людей в новоосновываемые слободы, определять им именем своих панов льготы на известное число лет от всяких повинностей или подманивать обещаниями всегдашних выгод на новоселье. Таким способом завелись немалые слободы в Корсуне, Богуславе, Драбовце и Мошнах. Из этих слобод осадчие отправляли посыльных на левую сторону Днепра завлекать жителей рассказами о привольном житье-бытье за Днепром. Так, от некоей княгини Анны Вишневецкой (имевшей впоследствии важное значение в жизни Мазепы) и от ее сына был отправлен в Переяславский полк какой-то Могильницкий с двумя товарищами – одним мазуром, другим русином – подущать малороссиян к переселению в слободу Мошны: двое попались стороже, поставленной на берегу Днепра, а Могильницкий едва ушел. Мирович указывал на другого такого же подговорщика, Феофана Воронича, именовавшего себя корсунским игуменом. Некоторые из зажиточных левобережных жителей, не переходя совсем на жительство в правобережные слободы, заводили на правой стороне в пустых лесах и полях пасеки и хутора, сами оставались на прежнем своем жительстве, а в заведенных правобережных поселках держали своих подручных. Земли, на которых основались эти поселки, никому перед тем не принадлежали, и хозяева, живя сами на левой стороне Днепра, считали их своею собственностью по праву займанщины, и притом тянувшею к гетманскому регименту. Там между выселенными людьми и польскими осадчими возникали ссоры. Такие случаи не отбивали, однако, в народе охоты к бегству и к поселениям на правой стороне Днепра под разными видами: не удерживали их ни угрозы, ни кары за побеги, а сторожи, располагаемые по днепровскому побережью, не в силах были останавливать перехожих чересчур длинно это побережье и не было возможности заставить его караулами на всем его протяжении; зимою по льду, а летом на челнах легко было пробираться на правый берег. Гетман жаловался царю, что нет мер удержать народного стремления к переселениям на слободы; он просил царя войти в сношения с польским королем и привести дело так, чтобы гетман мог послать своих вооруженных людей разорить эти слободы и убежавших туда для поселения перевести на прежние места, на том основании, что по мирному договору России с Польшею отнюдь не следовало возобновлять запустелых городов в Правобережной Украине.
На неоднократные донесения о том гетмана царь Петр в марте 1699 года относился к польскому королю с просьбою – не дозволять ни коронному гетману, ни кому-нибудь другому из польских панов заселять оставленную впусте Украину. Тогда же царь поручал гетману удвоить строгость надзора, чтобы жители не бегали в слободы на правую сторону Днепра. Но побеги не прекращались, и спустя почти год после того царский указ всем пограничным воеводам предписывал ловить малороссийских беглецов и отправлять к гетману, который должен чинить им жестокое наказание и потом водворять на прежних местах их жительства.
Прежде, недавно еще, обетованною страною для переселенцев была Слободская Украина. В настоящее время она не привлекала беглецов в прежней степени. Теперь малороссияне, там поселившиеся, узнали на опыте великороссийские приемы воеводского управления; они часто им приходились не по вкусу и некоторых даже заставляли убегать с новоселья. Кроме того, Слободская Украина в последние годы стала часто подвергаться разорениям от татар. Так и в 1698 году, когда гетман и князь Долгорукий ходили походом на низовье, сильная орда с двумя салтанами ворвалась в Слободскую Украину, разделилась загонами, разорила многие слободы по Донцу, городок Салтов, и едва успели спасти от них полковой город Харьков.
Тем не менее переселения на восток из Гетманщины не прекращались, и в это время многие водворялись не только в Слободской Украине, где все сплошное народонаселение тогда состояло из малороссиян, но и в чисто великорусском крае на землях великорусских владельцев Рыльского и Путивльского уездов, где малороссийским новопоселенцам приходилось жить вперемешку с великороссиянами. На переселение отваживались малороссияне в надежде избавиться от тягостей, которые несли в своем прежнем крае, не думая, что на новоселье придется им испытывать своего рода тягости и бедствия. Так, бежавшие на правую сторону Днепра соблазнялись приманками польских панов, обещавших им всякие блага и льготы, забывали о том, что некогда творилось от поляков с их отцами и дедами и что могло и должно было случиться с ними самими. Так и поселившиеся в великорусском порубежном крае у тамошних помещиков скоро изведали совсем иную судьбу, чем та, какую им обещали. Мазепа сам накупил себе имений в Рыльском уезде, и малороссияне, приставшие прежде к тамошним великорусским помещикам, стали переселяться на земли малороссийского гетмана. Но помещики этого края – Полянские, Тургеневы, Стремоуховы, Дуровы, Ширковы – были такие потатчики своему нраву, что фамильные имена их до сих пор остались в местных преданиях с памятью об их бесчинствах. Они. собравши своих великороссийских крестьян, стали преследовать ушедших от них малороссиян, разоряли деревни, заводимые последними на гетманских землях, нападали на них по дорогам, ловили их где могли, били, увечили и до смерти убивали, не щадя ни женщин, ни детей, и таким способом погибло тогда до сотни душ. Когда по жалобам на такие неистовства производился розыск, то великорусские люди, не только прикосновенные к делу, но и посторонние, били и бесчестили малороссиян, присылаемых гетманом к розыску: местные подьячие держали сторону помещиков, а люди и крестьяне, которых помещики посылали и водили на разбой, по наущению своих помещиков не говорили на допросах правды. Таким образом, имя гетмана Мазепы, в то время царского любимца, не было столько сильно, чтоб охранить малороссиян, его земляков, перед великорусским правосудием.
Некоторые посполитые, не переселяясь ни в польские, ни в великорусские владения, находили уловку избавиться от тягостей, падавших исключительно на поспольство: они продавали – часто фиктивно – свои дворцы и грунты козакам, а сами оставались с теми же дворами и грунтами, числясь козацкими «подсуседками», а тем самым уже подчинялись козацкому управлению и не несли повинностей, лежавших на посполитых. «Подсуседки», из которых скорее, чем из поспольства, записывали в козаки, считались не имевшими собственных грунтов и полей, освобождались вообще от повинностей наравне с козаками, при которых записывались. Но гетман, узнавши об увеличении числа таких «подсуседков», в 1701 году своим универсалом поворачивал их снова в разряд посполитых, так как в тех городах и селах, где происходили такие самовольные перехождения, посполитые, умаленные в своем числе выбывшими из их разряда «подсуседками», не в силах уже были содержать охотных Козаков.
Таким образом, в Гетманщине ощущалось народное недовольство настоящим положением и не могло себе найти исхода. Происходила перетасовка сословий и мест жительства. Многие козаки, тяготясь службою, добровольно пытались поступить в поспольство, а поспольство, по старинному обычаю, рвалось в козачество и, как мы видели, хотя бы в «подсуседки» козацкие, причем была возможность поступить в козаки. Другие посполитые со своими грунтами и полевыми участками попадали в зависимость панов, получавших от царя жалованные грамоты на маетности; отважнейшие из таких, не желая исполнять повинностей по отношению к владельцам, рвались вон из Гетманщины, – из них-то многие тогда искали себе новоселья в польских и великорусских владениях. Козаки городовые, считая себя людьми вольными, не всегда повиновались начальству, часто убегали со службы с похода или не ходили в поход, не слушая гетманских универсалов. От этого гетман все более и более не считал их вполне надежною военною силою и предпочитал охотных Козаков, набираемых как из малороссийского поспольства, так и из иноземцев. Число их беспрестанно увеличивалось всяким сбродом. Они разделялись на полки, но не имели отведенных им земель и дворов и располагались «на лежах», т. е. на квартирах во дворах посполитых, по распоряжениям гетмана. Они составляли для народа истинную тягость и возбуждали к себе нерасположение не только в посполитых, но и в козаках городовых и даже в запорожцах.
Зимою 1698—1699 годов Мазепа был позван для свидания с царем в Воронеж и по возвращении, по царскому указу, отправил туда 3000 Козаков беречь строившиеся корабли. После того гетман собрал на съезд всех полковников в Гадяч. Там долго рассуждали о новых средствах войны против бусурман и порешили, что каждому полку лучше оставаться в своей области наблюдать за неприятельскими оборотами и сообразно с тем устраивать свои воинские движения.
Весною 1699 года в Малороссии сделался переполох от новых вестей, принесенных татарскими перебежчиками – тумами (т. е. рожденными от татарина и русской пленницы), что бусурманы заключают мир с немцами и хотят обратить все силы на царские области. Это была первая весть, принесенная об этом в Украину и тотчас сообщенная гетманом в Москву. Вскоре затем господарь молдавский, с которым малороссийский гетман вел постоянно тайные сношения, сообщал о том же и представлял гетману, что молдаване и валахи боятся немцев больше, чем турок, потому что немцы думают им навязать папизм и хотят подчинить цезарю немецкому. Господарь повторял то, что сообщалось уже прежде из христианского Востока: что и он сам, и все молдаване, и валахи поголовно желают свергнуть с себя бусурманскую неволю и поддаться православному русскому государю. Он указывал способы вести успешнее войну против турок. Важнейший пункт ведения этой войны был, по его мнению, на устье Днепра и больше всего надлежало ожидать успеха от Козаков, которые могут вторгнуться в Буджак (нынешняя Бессарабия) и действовать разом с восставшими молдаванами и валахами. Мазепа, по-видимому, сочувствовал таким заявлениям и посылал доверенных лиц составить описание путей и становищ от устьев Днепра, Буга и Днестра до устьев Дуная.
Но царь Петр уже иначе смотрел на эти дела: в его голову уже вступил проект войны со Швецией, и он нуждался в мире с другими соседями своей державы. Притом ему было известно, что его союзники – император и польский король – готовы заключить с Турцией мир и заключат его «сепаратно» от России, если Россия не пристанет к миру вместе с ними. Собирался конгресс в Карло-вице с целью переговоров о мире с турками. Царь послал туда своего посла, дьяка Возницына. На этом конгрессе цесарские уполномоченные от имени своего императора постановили сепаратный мир с Турцией и таким образом оставили союзников самих расправляться с турками. Турецкие уполномоченные в переговорах с Возницыным, представителем России, потребовали возвращения всего завоеванного русскими в последнюю войну. Поэтому оказалось невозможным России совершенно помириться с Турцией подобно немецкому императору. Дьяк Возницын ограничился только заключением перемирия на два года, а в продолжение этого срока положено было вести переговоры для постановления мира или перемирия на более продолжительный срок.
Вслед за тем турки заключили сепаратный мир с Польшею. Турки возвратили Польше Каменец совершенно опустелый и обещали свободу римско-католического исповедания в областях, принадлежавших Оттоманской Порте. Поляки, с своей стороны, возвратили Турции отнятые ими во время прошлой войны молдавские города.
Царь Петр остался без союзников. Тогда он отправил возобновлять переговоры о мире своего уполномоченного дьяка Емельяна Украинцева в Константинополь в сопровождении целого своего новопостроенного флота для внушения туркам уважения к силе Русской державы. Переговоры длились с ноября 1699 года по июль 1700. Много раз собирались на конференции и расходились, не договорившись до окончания. Подробности их не относятся к нашему предмету. Скажем только мимоходом, что главным спорным пунктом, на котором никак не могли сойтись обе стороны, были приднепровские городки: турки домогались их возвращения; русская сторона пыталась их удержать в обладании Русской державы. Наконец 3 июля 1700 года было постановлено и подписано с обеих сторон перемирие на 30 лет. Турция уступала России Азов со всеми тянувшими к нему городками. Россия приняла на себя обязательство разорить в течение тридцати дней после окончательного подтверждения мирного договора приднепровские городки, отнятые у турок, а вперед по всему днепровскому берегу, начиная от Сечи до устья Днепра, не быть никакому поселению, кроме небольшого укрепления для переправы проезжих людей через Днепр. Пространство от Перекопа до ближайшего к нему из азовских городков, Миусского городка, положено оставить впусте. По принятому на себя Россией обязательству разорить городки в низовьях Днепра, завоеванные в прошлую войну, поручение это возложено было на генерала Кольцо-Мосальского и исполнено им в 1701 году. 8 октября этого года гетман получил ведомость и сообщил ее в Москву, что Таванск и Кизикермень разбиты, и все боевые принадлежности оттуда вывезены.
Глава седьмая
Преследование стрельцов. – Донос Забелы и Солонины на гетмана. – Суд над доносчиками. – Благосклонность царя к гетману. – Пожалование гетмана кавалером ордена Андрея Первозванного. – Торговля селитрою. – Корчемство. – Разорение турецких крепостей в низовьях Днепра. – Постройка крепости близ Сечи. – Своевольство запорожцев. – Греческий караван. – Неудачные попытки запорожцев склонить хана. – Волнения в Малороссии. – Оскорбления малороссиянам от великороссиян. – Попытки примирения с запорожцами. – Бесчинства и разбои.
В 1698 году совершалась в Москве страшная царская расправа над стрельцами. Случайно спасавшиеся от погрома убегали в украинные области и в Гетманщину. Царь послал указ гетману приказать ловить их по всем полкам. Но стрельцов, находившихся при гетмане в Батурине, не тронули, а только велели им именоваться солдатами. Их начальник, полковник Анненков, приобрел большое благорасположение гетмана, и когда в 1699 году Анненков был переведен воеводою в Путивль, Мазепа испросил у царя дозволение оставить Анненкова при себе в Батурине и по-прежнему командовать полком, назначенным из великороссиян для охранения гетманской особы.
Пользуясь наступившим мирным временем, гетман продолжал заниматься сооружением храмов на собственный счет. Так, около этого времени построены были каменная ограда Печерской лавры на протяжении 520 сажень (в два сажня высоты и четыре толщины) с четырьмя башнями, боковые приделы с северной и южной сторон великой лаврской церкви с надстроенными над ними пятью куполами и церковь над экономскими воротами лавры, где с наружной стороны был выставлен лепной работы герб Мазепы. Около того же времени, вероятно, начата по желанию гетмана и на его счет надстройка боковых приделов на нижних папертях Киево-Софийского собора с шестью куполами над ними, что дало этому зданию тот вид, в каком находится оно и теперь. Вознесенская соборная церковь в Переяславе, созданная также гетманом, относится, вероятно, к тому же времени. Так видимое всеми благочестие и усердие к православным. храмам уничтожало силу врагов Мазепы, выставлявших его в своих доносах поляком, тайно сочувствовавшим польским заветным видам и только притворно казавшимся русским православным. Недоверие к его искренности не испарялось в Украине, и в 1699 году гетмана потревожило повторение прежних историй с доносами. Был в Гетманщине некто Данило Васильевич Забела, носивший звание бунчукового товарища. Это звание недавно было учреждено гетманом Мазепою, который по своему усмотрению давал его детям, принадлежавшим к чиновным фамилиям. Забела был человек нрава беспокойного, склонного к каверзам, что в те времена было многим свойственно. Он за что-то невзлюбил гетмана и сошелся с Андреем Солониною, который находился на службе при гетманском дворе и не угодил своему пану гетману. Они вместе уехали в Москву, начали искать там покровительства боярина Бориса Петровича Шереметева и подали ему донос на гетмана. Но Мазепа узнал об этом ранее, чем еще донос дошел до царя, и сам написал царю, что «эти два человека на гетманскую честь небыльные слова износят и плевелы сеют». Гетман в Москву извещал, что один из доносчиков, Забела, по челобитию своего дяди, был уже привлечен к войсковому суду, а другой доносчик. Солонина, служивший у гетмана во дворе, украл у него деньги. Государь, оказывая доверие к гетману, приказал, не разбирая доноса, обоих доносчиков и с ними еще какого-то попа Леонтия послать в Батурин, но сказать им наперед, чтобы они ехали без опасения, потому что государь писал к гетману, чтоб им не было никакого зла.
Царский гонец привез колодников в Батурин скованными «в черкасских телегах». Когда подъехали к гетманскому двору, стащили колодников с телег и повели пешком в гетманский двор в сопровождении караульных. Гетман был тогда у обедни; колодники в цепях дожидали, стоя у дверей его светлицы. Вышедши из церкви, гетман принял из рук гонца царскую грамоту и поклонился до земли.
Колодников предали войсковому суду.
Из дошедшего до нас дела мы узнаем, что некто Яким Самойленко, дядя Данилы Забелы, показывал, что этот Данила, живя у себя в доме в селе Реутинцах, еще в прошлый предрождественский пост, когда гетман ездил к царю в Воронеж, говорил: «Гетман от царя не воротится, – он с поляками дружит и царю хочет изменить». Кроме того, Данило произносил о матери гетмана «лживые, поклепные и бесчестные слова», называя ее «чаровницею». Потом позванные в суд двое челядников Данилы Забелы, которых он, будучи в Москве, посылал к себе домой в Малороссию, показали, что Данило говорил, будто гетман сам «тайно послал к бусурманам вора Петрика и был желателем прихода бусурманского в Украину». В подтверждение таких показаний один малороссиянин, бывший недавно в Москве, Онисим Воронченко, объявлял, что он собственными ушами слышал, как Забела «на почтенную родительницу гетмана, честную игуменью, прикладал наносы».
Забела запирался. Но когда его стали стращать пыткою, то он сказал: «Я убежал в Москву от страха, – на меня сотник кролевецкий подал гетману челобитную; а если я что говорил в Москве, то говорил будучи пьян: мне казалось, что по таким словам меня удержат в Москве и не пошлют в Батурин».
Судьи, выслушавшие такие речи от подсудимого, произнесли: «Невозможно, чтоб Данилка такие великие страшные поклепы и потворы на честь ясневельможнаго гетмана вымыслил сам собою; надобно под пыткою допросить его, кто ему в сем деле был советником и наставником».
Забела, не допуская себя до пытки, сказал:
«Вот как дело было. Через село Реутинцы ехали люди боярина Шереметева. Я им рассказал о своих нуждах и о своем страхе. Они посоветовали мне ехать в Москву к их боярину и уверили меня, что боярин будет мне заступником. Я послушался их и поехал. Когда я рассказал боярину о своих делах, боярин сперва сказал, что напишет обо мне ходатайственный лист к гетману. Я отвечал, что боюсь ехать к гетману. Тогда мне боярин сказал: правда, и мне гетман добра не желает. Поживи, коли так, в Москве, пока великий государь не воротится из-под Азова, и никуда не ходи, ни в приказ, ни к боярам, а как царь воротится в Москву, тогда подашь на гетмана челобитную в мои руки, а я сам представлю ее великому государю и буду ходатайствовать об оказании тебе милости. По какому боярскому обнадеживанию я и остался в Москве. Винюсь в том, что злоречил, наводил изменническую потвору на гетмана и на мать его, говорил, будучи пьяным без разума и памяти. Впрочем, не было у меня наставника и советника ни здесь в малороссийских городах, ни в Москве».
Дело показалось важнее. Данило притягивал к нему первейшего царского боярина. Данила подвергли пытке, взяли на встряску, продержали полчаса в висячем положении. Он говорил то же, что и перед пыткой, и только «поносил» себя самого за то, что понадеялся на слова, сказанные ему боярскими людьми, поехал в Москву и через то пришел «вот в какую муку!».
Его спустили на землю, допрашивали, кто был ему наставником и советником, и, ничего не допросившись, подняли опять на дыбу; он, «вопия криком великим», твердил все одно и то же: «Я лаял по своему безумному обычаю, будучи пьян и без памяти, ни от кого к тому не было у меня подущения и ни от кого о том ни единого слова не слыхал».
Судьи прекратили пытки и допросы и положили такой приговор:
«Данилка Забела, от своей злости и безумия, наводя на высокую честь гетманскую и на всечестную его матерь тяжкие поклепные потворы, хотел тут же и войсковые, и народные малороссийские порядки развратить, а. того ради такой безумный лживец и зломысленный наветник за ту свою вину подлежит смертной казни, имущество же его взять в войсковой скарб, ибо и прежние гетманы так поступали с подобными».
Не знаем, был ли пытан товарищ Данила Андрей Солонина, но его подвергли допросу, из которого видно, что он был родом из Волыни, по смерти отца с матерью переехал в Козелец, служил двенадцать лет у киевского полковника Солонины, потом три года у генерального судьи Вуеховича и, наконец, у гетмана. Ему отказали от службы на том основании, что у гетмана и без него много челяди, и он уехал в польские владения; там увидал его боярин Шереметев, пригласил в Москву, и жил он у него на боярском иждивении, а когда боярин уехал в свои вотчины, то пристал к Забеле. Денег гетманских он не крал.
И этого Андрея Солонину суд приговорил как соумышленника к одинакой каре с Данилом Забелою.
Гетман, представляя в приказ приговор войскового суда, приложил к нему собственное милостивое смягчение наказания.
Ничто не подрывало царской благосклонности к гетману. В 1700 году в январе гетман отправился в Москву по царскому приглашению с 48 особами. В этот раз ему оказали прием, превосходивший ласковостью прежде бывшие приемы. Гетману заявили признание за ним заслуг, оказанных в течение тринадцати лет сряду, и важности его успешных действий в войне против турецкого султана и крымского хана, в особенности же его подвигов над Днепром, когда были покорены пять турецких городков и взято множество пленных. За это за все государь возложил на гетмана только что установленный орден св. Андрея Первозванного. Мазепа был вторым, получившим этот орден, после Головина. Сверх того, на отпуске пожаловали ему венгерскийзолотой кафтан с алмазными запонками, подбитый соболями. Бывший в Москве разом с гетманом генеральный писарь Кочубей получил почетное звание стольника. Тогда же, по ходатайству гетмана, оказано было внимание хвастовскому полковнику Палею, главному в то время воскресителю козачества в Правобережной Украине: к нему отправили в подарок денег, сукон, камок, соболей, а на полчан его 1000 ефимков. Но подьячему, который повез царские подарки, приказано было передать их Палею секретно, чтобы не дать повода полякам подозревать какого-нибудь против них подущения, потому что поляки очень неблагосклонно относились к восстановлению ненавистного для их памяти козачества во владениях, на которые простирали свои виды. Гетман испросил у царя отдать под его гетманский регимент город Новобогородск со всеми жителями, исключая служилых царских людей, которых положено было вывести в другие города. Гетман обещал правительству принять для укрощения запорожских своевольств и побегов украинских беглецов в запорожские степи меры, более деятельные, чем были те, какие употреблялись прежде воеводами, управлявшими Новобогородском.
Но тогда же последовали распоряжения верховного правительства, которые вообще не совсем нравились малороссиянам. В последнее время в Малороссии распространилось селитренное производство. По царскому указу предписывалось продавать селитру не иначе, как в казну. Цена на селитру была указана по два рубля с полтиною за пуд. Но после заключения мира с Турцией царский указ вдруг сбавил цену селитры на полтора рубля за пуд на том основании, что селитренные майданы теперь не будут разоряемы неприятелями, производство селитры будет требовать менее расходов и хлеб стал дешевле, хотя гетман, в видах охранить выгоды местных производителей, докладывал, что если по замирении с турками и татарами не нужно беречь майданов от неприятелей, то необходимо держать караулы для охранения их от разбойников, и расходы на производство вовсе не уменьшились. Не могло быть малороссиянам приятным строгое запрещение возить на продажу в Великороссию горячее вино и табак, который сделан был в то время предметом казенной монополии и отдан на откуп англичанам. Гетман публиковал, что корчемные продавцы вина и табаку, кроме наказания, которое постигнет их на месте преступления, не уйдут от вторичного наказания войсковым судом, когда возвратятся домой. Однако торговля вином и табаком была до того выгодна, что, несмотря на такие угрозы, «огурливые[90] и легкомысленные люди все-таки дерзали возить табак на продажу в великороссийские города», как выражался гетман в своем донесении.
По возвращении гетмана в Украину от царя вскоре началась у него хлопотливая возня с запорожским своевольством, которое час от часу все более разгоралось. Когда в начале 1701 года прибыл в Сечу генерал Кольцо-Мосальский с тем, чтобы разорить турецкие городки, запорожцы заартачились. Гетман приказал им содействовать доставлению орудий и боевых припасов из Таванска и устроить у себя в Сече склад для их хранения. Запорожцы с бесчестием встретили гетманских посланных, посылали гетману ворчливые ответы и хотя не отказывались, по приказанию царского генерала, беречь царскую казну, но не хотели допустить в Сечу ни единого из царских ратных людей, показывая к ним недоверие и нерасположение. Всего более пришлось запорожцам не по нраву то, что генералу князю Кольцо-Мосальскому дан был указ строить новые городки близ Сечи вместо прежних разоренных городков в низовьях Днепра. Место для постройки ближайшего городка было избрано у Микитина Рога (где ныне Никополь). Гетману указано было содействовать этой постройке, и он послал 6000 Козаков своего регимента на работы в прибавку к 3500 ратным, бывшим у князя Кольцо-Мосальского.
Запорожцы около того же времени наделали новых хлопот своими своевольствами. Толпа сечевиков напала на греческий караван. Турецкие подданные греки, торговцы, прибыли из своей страны в Очаков с товарами, оттуда поплыли вверх по Бугу, а потом, приставши к берегу, наняли у малороссиян, занимавшихся рыболовством, подводы и двинулись степью на Чигирин. За ними следила ватага запорожцев с атаманом Щербиною и асаулом Тонконогом. Они пригласили из ватажников, ловивших рыбу на реке Буге, несколько «легкомысленных» молодцов и напали на греческих торговцев, когда те, на пути своем к Чигирину, достигали до реки Ингула. Запорожцы ограбили весь караван, отвезли награбленные товары в Сечь, разрезали тюки и кипы (называемые гарары) и поделили товары, в числе которых находились драгоценные камни и жемчуг ценою в несколько тысяч талеров. Из Сечи получались вести, что запорожцы, поделивши по куреням награбленные товары, похвалялись поступать так же и с другими торговыми караванами, когда те будут проходить. Силистрийский сераскир-паша прислал к гетману жалобу и требовал вознаграждения за разграбление греков, турецких подданных. Около того же времени другая ватага запорожцев напала на селитренные майданы, заведенные из Гетманщины старшинами на берегах Самары, и разоряли их, забирая волов, казаны и всякую рухлядь. Запорожцы претендовали, что берега Самары, покрытые лесом (так называемая Товща Самарская), составляют давнее достояние Запорожской Сечи и заводчики не иначе могут держать там селитренные майданы, как платя в войсковой ссчевой скарб по 100 злотых от котла.
Гетман сообщил обо всем этом в Москву, я на то время туда приехали запорожские посланцы – бывший кошевой Крыса с товарищами. В Москве их задержали и стали допрашивать о греческих караванах и о селитренных майданах. Они отозвались незнанием дела. Московское правительство разослало запорожских посланцев по великороссийским городам и написало в Сечь, что если не будут возвращены награбленные товары и виновные не подвергнутся жестокому войсковому наказанию, то задержанные товарищи будут казнены смертью. Запорожцы от такой угрозы пришли в неистовство, отрешили своего кошевого Петра Сорочинского и выбрали Костю Гордеенка, человека крайне задорного, ярого ненавистника московской власти. Этот новый кошевой писал гетману такого рода объяснение: греки, следовавшие в караване, сами были виноваты; вопреки прежним обычаям ехать в Сечу, они хотели миновать ее и поехали дикою степью. Сечевики, ездившие на промыслы, узнавши о том, хотели только загородить каравану неправильный путь, но греки стали в них стрелять; тогда сечевики позвали других товарищей, бывших на рыбных промыслах, и «большим собранием» заворотили караван к Сече. Атамания и всe сечевое товариство поделили между собою из греческих товаров только красные кумачи, а дорогие вещи: камни, жемчуг и деньги возвратили торговцам и сами проводили их до великороссийских городов. В этих оправданиях была чистая ложь; ни гетман, ни московское правительство не могли поверить этому, да и сам сообщавший такое оправдание, конечно, знал, что ему не поверят. Не теряя времени, запорожцы, подущаемые притом приезжавшими в Сечу татарами, послали в Крым посольство к хану просить возобновления прежнего союза, старинного «братерства» и помощи против москалей, а тем временем самые отважные составили ватагу в числе шестисот – настоящую разбойничью шайку: в вершинах реки Вовчей не было от них ни прохода, ни проезда людям Полтавского полка, ездившим на пасеки и на рыбные ловли.
