Николай Иванович Липницкий
Виражи судьбы
Что нас ждёт впереди? На каком перекрёстке вселенной
Я судьбу изменю, поменяв и расчёт и расклад?
И отринув всё то, что когда-то считал несомненным,
Я навстречу судьбе побегу, полечу наугад.
Он летел в черноте космоса. Черный параллелепипед, словно вырезанный из куска неизвестного минерала такой черноты, что свет ближайших звёзд не отражался, а, словно впитывался гладкими, полированными гранями. Ещё недавно его мотало страшным фотонным штормом в растянутом мире подпространства сразу между двумя червоточинами, и стегало ливнем нейтрино так, что весь корпус ходил ходуном. Уходя от сметающего всё на своём пути огромного вала ионизирующего излучения, он, совершенно случайно, выскочил в точку совмещения нескольких временных потоков. Потом, его закрутило и выбросило сюда, в эту часть вселенной. Где он и когда он, его это не интересовало. Как не интересовало и то, что один член экипажа был ещё жив.
Когда медицинский модуль доложил о том, что экипаж не выдержал перегрузок в захваченном фотонным шквалом корабле, и признаки жизни подаёт только авторизированный капитан, он приказал ему провести экстренные реанимационные мероприятия. Не из жалости, сострадания или человеколюбия, нет. Просто это было заложено в программе: бороться за жизнь экипажа. Но, после того, как модуль доложил о том, что повреждения капитана не совместимы с жизнью и его смерть, это только вопрос времени, искусственный интеллект потерял к выжившему всякий интерес.
Сейчас, он терпеливо ждал, когда последний человек умрёт, чтобы потом, следуя программе, найти планету, пригодную для жизни гуманоидных форм и, спрятавшись понадёжнее, законсервироваться и ждать. Просто ждать, сколько бы ни прошло времени. Когда-нибудь его должны были найти. А, пока, он неспешно собирал данные, поступающие с зондов и датчиков, выискивая в окружающем его космосе подходящее место для посадки. Медицинский модуль, наконец, сообщил о том, что последний член экипажа прекратил свою жизнедеятельность, и искусственный интеллект приступил к обработке данных. Пора было готовиться к консервации.
Подходящая звёздная система нашлась неподалёку. Уверенно преодолев пояс астероидов, он поплыл к третьей от звезды планете, на которой, согласно данным, есть все необходимые условия. Посадка вышла вполне штатной, после чего, два бота, выпущенные наружу, создали необходимое внутри базальтового основания давление, вытолкнув наружу заранее рассчитанный кусок скалы. Потом, ещё, несколько ботов за двое местных суток, идеально совпадающих с бортовым исчислением, оборудовали место консервации глубоко под скалой. Осталось, только, запечатать вход и устроить вентиляционные выходы, замаскированные под естественные трещины в монолите. Вентиляция была нужна, ведь реактор продолжал работать, хоть и в экономичном режиме. До конца глушить его было нельзя.
Выполнив все регламентные работы, он приступил к консервации всех систем, а, потом, когда всё было выполнено, перешёл в спящий режим и принялся ждать. Когда-нибудь его, обязательно, найдут.
Последний бой был просто кошмарным. После того, как их десантный модуль достиг планеты, он сразу подвергся такому плотному обстрелу плазмой, что половина десантников так и не смогла выбраться на поверхность. Так и сгорели вместе с модулем. Капрал Ленски собрал всех выживших и увёл в небольшую расселину, как нельзя, кстати, подвернувшуюся, совсем рядом с местом их последней посадки.
– Быстро, беременные ленивцы! – орал он надсаженным горлом, мучительно кашляя. – Шевелите булками, если хотите прожить еще, хотя бы, пять минут.
Ленски был страшен. Без шлема, который он потерял где-то, ещё в первые минуты десантирования, с опаленными волосами, бровями и ресницами, обожжённой щекой, по которой из лопнувшего огромного волдыря стекала сукровица, он сверкал белками глаз на закопчённом лице и размахивал пятикилограммовым штурмовым комплексом, словно лёгкой юнармейской винтовкой из полиамидного пластика.
Саня некстати подумал о том, что капралу будет тяжело воевать без шлема с его системами распознавания «Свой – чужой», автоматическим захватом цели, ноктовизором и, ещё, много чем, без чего воевать просто невозможно. Чувствуя, что время, милосердно отпущенное для спасения судьбой, или другими высшими силами, уходит, словно вода, он, всё же, задержался возле одного из трупов, усеявших склон, сорвал с его головы тактический шлем, стараясь не смотреть на большую дымящуюся дыру в груди убитого солдата, и рванул вперёд.
В расселину он вломился последним, сопровождаемый грубым толчком в спину и забористым многоэтажным матом. Ленски никогда не был вежливым и предупредительным, а в искусстве материться с ним мало кто мог поспорить во всём десантном корпусе, разбросанном по орбитальным тактическим станциям звёздной системы. Даже и не думая обижаться на подобную грубость, Сашка сунул капралу в руки шлем и, не задерживаясь, бросился готовить позицию для обороны. Справа и слева бойцы уже громоздили валуны один на другой, устраивая укрытия и бойницы для ведения огня.
Только сейчас появилась возможность осмотреться. Впереди, метрах в ста догорала их десантная капсула. Дальше, ещё несколько таких же чадили, с треском разбрызгивая капли расплавленного металла.
– Это, чем они нас так? – удивился Генрих, рядовой Шлиман из второго отделения.
– Похоже, противокорабельные орудия на прямую наводку выставили, – предположил Гарсиа, штатный бронебойщик оттуда же.
– Не похоже, – усомнился Витёк, командир Сашкиного отделения. У противокорабельных заряд, ого-го, какой! Мы бы, ещё, в полёте испарились. Просто калибр крупный.
– Что разболтались, как дамочки в космобаре! – рявкнул Ленски, неожиданно оказавшийся совсем рядом. – Готовьтесь к бою! Сейчас полезут.
В том, что полезут, Саня ни капли не сомневался. Как, в прочем, и в том, что это их последний бой. Оставалось, только, продать свои жизни как можно дороже и постараться не попасть в плен. Плен на этой войне – самое страшное, что можно придумать. Это, даже, не смерть, о которой начинают мечтать уже к исходу второго часа пленения. Это, гораздо хуже. Поэтому, разложив перед собой гранаты с ионизированной плазмой, Сашка достал из ранца аннигилятор и закрепил на левом боку так, чтобы можно было в случае необходимости активировать, как правой рукой, так и локтем левой, а, если не будет этого локтя, то, просто, прижавшись всей левой стороной тела к любому камню. Уж лучше на атомы.
Гоблины не заставили себя долго ждать. Сначала, над головами пронеслись, перекрещиваясь, лучи. Один из них мазнул по Сашкиному укрытию, и в бойнице с верхнего валуна потекла струйка расплавленного камня. Саня, даже, похвалил себя, что не высунул раньше времени штурмовой комплекс. А то, хана была бы ему. Расплавленный базальт наглухо закупорил бы все вентиляционные отверстия и пережёг бы, гарантированно, волновод.
А, потом, полезли они. Высокие, двух с половиной метров ростом, сутулые, почти горбатые фигуры в, болотного цвета, броне, сжимающие в мощных, похожих на окорока, руках огромные, словно стационарные зенитные установки легкого крейсера, излучатели, они необыкновенно ловко передвигались на своих толстенных, словно тумбы, ногах, и неумолимо приближались.
– Огонь! – заорал Ленски и первый, присев у скального выступа, выстрелил в наступающего противника.
И тут началось. Воздух расчерчивали лучи излучателей, на позициях глухо хлопали гравитационные снаряды, создавая локальные области гравитации огромной силы, то и дело, то тут, то там, взрывались плазменные гранаты, и зелёные фигуры, объятые высокотемпературным пламенем, осыпались на землю обугленными головёшками. Слева, даже сквозь респиратор, пахнуло горелым мясом. Сашка обернулся и увидел медленно оседающего Гарсиа, у которого напрочь отсутствовала голова, а торчащий из шеи обугленный позвоночник дымился, словно фитиль только что потушенной свечки.
Перед лицом пронёсся росчерк луча, и сзади кто-то коротко вскрикнул. Оглядываться, чтобы посмотреть, было некогда. Парень на ощупь нажал на кнопку управления десантным комбинезоном, продолжая выцеливать зелёные фигуры, карабкающиеся по склону. На лицо надвинулась кислородная маска, разом отрезав все запахи. Вот и хорошо. А то, вонь горящего человеческого мяса реально стала выворачивать кишки.
По тактическому щитку шлема пробежали багровые всполохи. Сашка поднял голову вверх и увидел огненные росчерки, устремляющиеся вниз. На позициях гоблинов вспухли разрывы. Орбитальная бомбардировка. Значит, скоро будет помощь. И это хорошо. Правда, есть один вопрос: доживут ли они до этой помощи? Уж слишком яростно гоблины наседают. Надо бы обозначить себя сигнальным маяком. А то, не ровен час, накроют их позиции дружественным огнём. Звучит-то как красиво: «Дружественный огонь». Но это красиво до той поры, пока не узнаешь, что это такое. Погибнуть от рук своих – врагу не пожелаешь.
Капрал, наверное, уже активировал маяк. Где он, кстати? Гоблины, не ожидавшие орбитальной бомбардировки такой интенсивности, в замешательстве отступили. Пользуясь передышкой, Саня оглянулся, выискивая глазами Ленски. Капрал лежал под выступом скалы, вращая глазами и беззвучно разевая рот, словно рыба, выброшенная из воды. Ноги и почти всё тело были расплющены гравитационным снарядом, практически, в лепёшку. Лопнувшая во многих местах кожа, ореол кровавых брызг на камнях и мешанина костей. Здоровое сердце ещё пыталось протолкнуть кровь через сплющенные сосуды, но капрал умирал.
И не спросишь, теперь, активировал он маяк, или нет. Где все, кстати? Витька Сашка опознал по руке, на рукаве которой сохранилась нашивка командира отделения. Разорвало бойца, видать, прямым попаданием. А, вот, Генриха располовинило излучателем ровно в районе пояса, и было видно, как он полз вперёд, оставляя след из крови и внутренностей, пока, наконец, не умер. Там, в дыму, ещё кто-то отстреливается. Короткие импульсы уходили куда-то вниз по склону. Саня рванул на выстрелы и увидел Генку по прозвищу Старый.
Он и был старым. Тридцать четыре года, это, уже, возраст. Вислые усы, коротко стриженый ёжик тёмных, с проседью, волос и морщины вокруг глаз. Старик. Как есть старик. Он разительно выделялся среди восемнадцати-девятнадцатилетних десантников и ни с кем так и не подружился. А воевал хорошо. Вот и сейчас он вёл огонь короткими экономными импульсами с, настолько хорошо оборудованной, позиции, что, несмотря на весь трагизм ситуации, Саша залюбовался. Его отсюда выковырять – ещё постараться надо.
– Под ноги смотри, салага, – не оборачиваясь, рявкнул Старый, словно затылком увидев, кто к нему идёт. – Там растяжки стоят.
Саня глянул под ноги и, действительно, увидел тонкие нити, тянущиеся к детонаторам плазменных гранат, замаскированных между камней. И здесь Гена всё рассчитал. С тылу, тоже, к нему, не так-то просто, подобраться.
– Куда долбишь? – поинтересовался он, когда, преодолев все растяжки, плюхнулся рядом с Генкой.
– Вон, под склоном, штурмовая группа засела. Остальные вниз откатились, а эти застряли и, сейчас, не знают, что делать. Только высунутся, я им по носу. Вот и сидят там.
– Похоже, мы здесь одни остались. Что дальше делать будем?
– Не паникуй. Орбитальная бомбардировка закончилась, сейчас вторая волна десанта пойдёт.
– И сожгут их так же, как и нас.
– Не сожгут. Мы – запланированные потери. Зато, благодаря нам, вскрыты огневые точки противника. Вот с орбиты тяжёлые крейсера их и причесали. Второй волне намного легче будет.
– Как бы нас не причесали.
– Не причешут. Я маяк активировал.
– Как? Маяк же у капрала. А с ним, вон что. И маяк в лепёшку.
– У меня резервный был. Ты, что, думаешь, начальство дураки? Всегда есть резервный, как раз, на такой случай. И, кстати, похоже, наша войнушка на сегодня закончилась. Отступают по всему фронту.
Гоблины, действительно, стали оттягиваться назад и уходить. А в небе показались десантные капсулы второй волны, которые, не долетая до поверхности нескольких метров, расцветали пламенем тормозных двигателей и мягко садились. Броневые панели откидывались, словно лепестки гигантских цветков, а на планету высаживался десант, с ходу разворачиваясь в боевые порядки. Отдельно садились роботизированные десантные комплексы, сразу занимая позиции за десантниками, поддерживая их огнём из своих бортовых орудий и готовые в любой момент принять к себе на борт бойцов.
– Эй! – раздалось откуда-то сверху. – Живые есть здесь? А то гранату кину!
– Я тебе кину! – Отозвался Старый. – Кто такие?
– Вторая десантная рота, восьмой батальон.
– А мы – третья, первый батальон.
Сверху, оскальзываясь на сыпучке, спустился рослый детина с добродушной улыбкой на закопченном лице.
– Первая волна? Да уж. Досталось вам, ребятки. Ну, всё, ваша война закончилась. Идите вон туда. Там эвакуационные катера садятся. Вас вывезут. Дальше мы уже сами.
Когда широкие разлапистые звездолёты непривычных очертаний вынырнули из подпространства, пограничники на галактической пограничной станции даже растерялись. Всё-таки, за двести лет спокойной мирной жизни расслабились, отвыкли адекватно реагировать на такие неожиданности и с ходу распознавать угрозу. Да что тут про людей говорить, если, даже, бортовой вычислительный комплекс завис на какое-то время, пытаясь определить тип и принадлежность прибывших кораблей?
А чужаки быстро перестроились в боевой порядок и первым же залпом уничтожили основные орудия станции. Вторым залпом они смели с палуб готовившиеся взлететь истребители, а, потом, непрерывно ведя огонь, сблизились и пошли на абордаж. Схватка была яростной и короткой. Буквально, в течение трёх часов, противнику удалось овладеть всеми восемью палубами станции и уничтожить почти всех её обитателей. Командир, перед тем, как погибнуть, дал задание искусственному интеллекту собирать записи со всех камер и отправлять их в штабную базу этого сектора. И всё время, пока захватчики не отключили главный компьютер, в штаб с периодичностью в полсекунды шли записи гибели станции, упакованные в сжатые файлы.
Так, люди впервые познакомились с гоблинами. Вообще-то, самоназвание захватчиков было Ноохчув. Но, кто-то, просматривая те самые записи и рассматривая гуманоидов, обронил «Гоблины». Так и прижилось. Они и похожи были на тех гоблинов, которых рисовала древняя мифология ещё на материнской планете тысячу лет назад. Рост около двух с половиной метров, плотное массивное тело с кожей зеленоватого оттенка, покатый лоб с глубоко посаженными маленькими глазками, мощные руки и толстые тумбообразные ноги. Ну, ещё, и непомерная и ничем не оправданная жестокость.
Люди отворачивались, когда на записи эти гоблины в ангаре для истребителей заживо сдирали кожу с выживших. Впоследствии, подтвердилось, что пленные нужны им только для таких жестоких обрядов. И там не только сдирание кожи. Фантазия в этом плане у гоблинов работала хорошо. Так, что в дальнейших боестолкновениях, желающих попадать в плен, как-то, не находилось. А воевали они сильно, дерзко и умело, захватывая одну планету за другой. Где-то, их удалось потеснить, где-то, даже, отбить парочку планет, но война, развязанная пришельцами, шла тяжело и требовала неимоверных усилий.
Поначалу, считалось, что гоблины представляют собой совершенно иную расу, пришедшую к нам из глубин вселенной. Но вскрытие трупов показало, что анатомически, они совсем не отличаются от обычных людей. Тот же скелет, те же органы и на тех же местах. Да и, язык, их при более глубоком рассмотрении, оказалось, что имел общие с официальным языком конфедерации корни. Тогда и было выдвинуто предположение, что это потомки одной из партий, отправившихся в полёт в начале колонизации космоса.
Тогда, далеко не все добрались до экзопланет, способных принять поселенцев, в различных звёздных системах. Со многими связь была утеряна навсегда, и они считались погибшими. Видимо, эта партия высадилась на планету, условия которой резко отличались от земных. Как предположение: более сильная гравитация, другой спектр излучения звезды, иной состав атмосферы. Да, мало ли факторов, способных изменить до такой степени человеческое тело?
К слову сказать, раса гоблинов действительно отличалась просто повышенной агрессивностью. Те немногочисленные пленные, которых удалось захватить, на контакт не шли вообще, а при каждом удобном случае пытались самоубиться. Поразительно небрежное отношение к жизни. И это в тридцатом веке по исчислению материнской планеты, когда во всей конфедерации, даже, само понятие «Жизнь» возведено в ранг наивысшей ценности. Что и говорить о том, что человечество оказалось совершенно не готово к встрече с таким противником?
Орбитальный лифт плавно затормозил, входя в плотные слои атмосферы планеты Риза. Ещё пять минут небольшой болтанки и, наконец, его днище с негромким чмоком коснулось магнитной платформы, створки пассажирского люка распахнулись, впуская в салон мягкий жёлтый свет родного солнца. Вообще-то настоящее имя этой звезды Кеплер-10-С, но по давней сложившейся традиции, на всех обитаемых планетах звёзды именовались солнцем. Как на материнской планете, с которой и пришли сюда люди.
Сашка поднялся с кресла, закинул на плечо армейскую сумку с немудрёными пожитками и вышел на улицу. Космопорт бурлил. Грузовые боты, тяжело гружёные контейнерами, сновали, чудом не сталкиваясь друг с другом. Неподалёку, на броневых плитах расположилась рота новобранцев, ожидающих посадки в челнок. Ловко лавируя между модулями, на каре промчался какой-то мальчишка в форменной тужурке работника порта, пробежали несколько докеров, возбуждённо о чём-то споря и размахивая руками, а над ними, на, мгновение накрыв своей тенью, пошёл на посадку лёгкий орбитальный разведчик.
Саня вдохнул прогорклый воздух, наполненный запахами перегретой смазки, выхлопов кислородно-водородных разгонных двигателей и, ещё чего-то, до боли знакомого, улыбнулся и пошёл к выходу в город. На выходе через терминал возникла заминка. Что-то в багаже у мужчины, идущего впереди, было подозрительным. Сработала система безопасности, и его заблокировало прямо на терминале стаканом из пуленепробиваемого стекла. Пришлось ждать, пока мужчина под бдительными взглядами набежавшей охраны дрожащими руками вытаскивал из своего саквояжа вещи и раскладывал их прямо тут же, на полу терминала, со страхом косясь на ствол лучемёта, выдвинувшийся из потолка.
Наконец, инцидент был улажен. Причём, выяснилось, что страху на охрану нагнала обыкновенная капсула с какими-то редкими насекомыми с планеты Тритон, которая издалека, чем-то, действительно напоминала гравитационный снаряд. Мужчина оказался энтомологом. Да не простым, а каким-то там ведущим специалистом в этой области и, чуть ли, не надеждой всего человечества в обозримом будущем. Да уж. Из-за этой войны у всех, сейчас, нервы не в порядке. Скоро от своей тени шарахаться будут.
Потом пришлось ждать, пока охрана не извинится перед этим великим энтомологом и, наконец, свобода! Плавные линии эстакады впереди, ровная шеренга наёмных флаеров справа, тонкая нитка монорельса слева и громада города, как бы вырастающая из утренней дымки. Дома. Пусть ненадолго, но дома. Саня прислушался к себе и понял, что все эти два года службы в космодесанте он скучал по своей планете, своему небольшому, всего-то в двести миллионов жителей, городку. Огромные голографические экраны на припортовой площади демонстрировали возможности современных защитных бункеров последнего поколения какой-то фирмы с трудночитаемым названием. Реклама.
Ничего не меняется в этом мире. Хотя, нет. На фоне рекламируемого чудо бункера вдруг выплыла Сашкина фотография и слова снизу: «Такой бункер не смогу захватить даже я. Что уж тут говорить про каких-то гоблинов?». А потом под бравурную музыку голос за кадром: «Наш земляк, герой битвы на Ариане, кавалер пурпурной подвески «Совесть человечества» рекомендует!» Да уж. Война и здесь внесла свои коррективы. Интересно, а если пойти, сейчас, в эту трудночитаемую фирму и предъявить претензии, получится, хоть, что-нибудь? Эх, отпуск маловат. А то срубил с них денег побольше. Всё родителям легче было бы.
После того памятного боя, когда из первой волны десанта в живых осталось только около шестидесяти человек в общей сложности, их поселили отдельно, на верхнем этаже базы, там, где в зоне отдыха журчали фонтаны, синело голографическое небо и, в почти настоящей, листве, почти настоящих, деревьев пели свои песни, тоже, почти настоящие, разноцветные птицы. Армия психологов целый месяц приводила в порядок их нервную систему, а ежедневные релаксационные часовые процедуры в медицинской капсуле сделали кожу нежной и розовой, как у младенцев. И, кто бы сейчас мог подумать, что,, ещё совсем недавно, они кувыркались под выстрелами излучателей, уходили от разрядов плазмы и ловили в прицел зелёные фигуры на, оказавшейся такой негостеприимной, Ариане?
А, потом, была пышная церемония награждения, и, вечно потный, одышливый представитель парламента конфедерации, возбуждённо тряся всеми тремя подбородками сразу, цеплял на их парадные комбинезоны пурпурные подвески «Совесть человечества», с трудом попадая своими толстыми пальцами в магнитную застёжку. Вот так, в одночасье, они стали героями. Во всех виртуальных изданиях мелькали их мужественные профили, журналисты дрались между собой за возможность первыми взять интервью, а хайперы заполонили межгалактическую сеть мемами с их участием.
Оно и понятно, в принципе. По сути, битва на Ариане, как её окрестили СМИ, была чуть ли не первой весомой победой конфедерации, когда удалось не только отбить планету у захватчиков, но и, развив успех, выкинуть гоблинов из этой звёздной системы. А всё, благодаря первой волне, сумевшей вскрыть планетарную защиту. Это, потом, высадившийся десант разгромил силы гоблинов, выжившие после массированной планетарной бомбардировки, и захватил базы обеспечения и вычислительный центр, координирующий все действия флота захватчиков в этой части галактики.
Всем им дали отпуска. Небольшие. Всего девяносто шесть часов, или четверо суток по исчислению материнской планеты. На Ризе-то побольше будет. Почти шесть суток. Для удобства во всей конфедерации, почти с самого её образования был введён один стандарт: исчисление планеты Земля, или, на официальном языке, материнской планеты. У молодёжи, даже, вошло в моду, считать свой возраст, как по земным меркам, так и по меркам своего мира. И, в итоге, выходило действительно забавно, когда в компании молодых шестнадцатилетних ребят, где-нибудь в очередном галактическом университете, кому-то было всего десять лет, а, кому-то, целых тридцать по исчислению их родного мира.
Толпа, выплеснувшаяся из терминала, быстро разделилась на три ручейка. Небольшая часть пассажиров направилась в сторону стоянки личного транспорта, часть побольше – к стоянке наёмных флаеров, а, основная – в сторону остановки монорельса. Подумав, Саша решил разориться на флаер. Монорельс, конечно, не в пример дешевле, но захотелось шикануть в кои-то веки. А, что? Боевые, да, плюс, премия, полагающаяся каждому кавалеру пурпурной подвески – сумма приличная. Может же он, хоть раз, позволить прокатиться на флаере. Правда, жалко, что в его доме не предусмотрены посадочные площадки на этажах. Вот бы соседи поразились! Да, эффект был бы потрясающим. И пища для разговоров на год вперёд.
Машина, легко жужжа, поднялась над землёй и рванула вперёд. Спустя пару минут, она, уже, ввинтилась в поток флаеров, двигающихся в сторону города. У самой городской черты флаер свернул влево и стал облетать кварталы бедняков. Сашка и сам жил до армии в таком районе, поэтому, с интересом разглядывал проносившиеся под днищем дома, дворы и улицы. За два года службы ничего не изменилось. Та же нищета и грязь. Ну, и слабое движение.
Наёмными флаерами тут пользовались редко, а свои, практически, никто не имел. Разве, что у борделей можно было встретить парочку устаревших моделей, как правило, выкрашенных в кричащие цвета и аляповато разрисованных. Ну и служебные машины попадались. Как раз обогнали тускло-зелёный флаер с эмблемой социальной защиты. Да, ещё, и в подворотне застыл в засаде полицейский катер с огромной люстрой на крыше. А, вот, рекламы прибавилось. Практически, на каждом шагу голографическая реклама, или, кого-то куда-то приглашала, или назойливо уговаривала купить очередную, совершенно необходимую, вещь.
Вот и дом, в котором прошло Санькино детство. Стандартный, стопятидесятиэтажный муравейник, жилище для небогатых граждан, которым государство дало крышу над головой, работу, на которой зарабатывали столько, чтобы, только, не протянуть ноги, и минимальные блага, вроде забегаловок на каждом десятом этаже, низкопробных клубов с сомнительными напитками и развязными танцовщицами и галерей отдыха с блеклой искусственной зеленью. Сашка помнил, как бегали они пацанами по этим галереям, обрывая пластиковые листья с облезлых полиуретановых берёз и клёнов, прятались в жёстких пластмассовых кустах и стреляли из рогаток по редким уцелевшим макетам птиц на ветках.
Огромная голографическая реклама перед домом призывала вступать в вооружённые силы конфедерации и стать кошмаром для захватчиков. Мужик в тяжёлом боевом скафандре с гипертрофированным штурмовым комплексом протягивал руку, воинственно сверкал глазами и говорил: «Пошли со мной, брат. Дадим жару этим гоблинам!». Саня отпустил флаер и вошёл в холл. Обшарпанные стены пахнули на него чем-то родным, и сердце сжалось от предчувствия того, что ещё минут пять, и он окажется в стенах родной квартиры. Жаль, родителей не будет. Уже несколько лет, как они завербовались работать на шахтах Танатоса. Там, и платят побольше, и социальный пакет завидный. Почти, как в армии. Одно только бесплатное ежегодное медицинское обследование чего стоит. В конфедерации оно обязательное, но, на Ризе нужно выложить за него немалые деньги из своего, и без того скудного, бюджета.
Лифт никак не хотел слушаться. Мало того, что он не открывал свои створки, а, ещё, и выводил на тусклую, местами прожженную хулиганами панель надпись: «Вы не авторизованы, как пользователь. Пожалуйста, оформите пропуск в домоуправлении». Сашка в недоумении потоптался в холле и побрёл по коридору туда, где в окружении электронных помощников сидел бессменный домоуправ дядя Петя. Бред какой-то. Родной лифт его не признал. Так не бывает. Помнится, совсем маленьким, когда он, ещё, еле доставал до сенсора вызова, лифт всегда признавал его и услужливо распахивал перед ним свои створки. А тут: «Вы не авторизованы».
Дядя Петя так и сидел за своей конторкой, что-то выводя стилусом на экране планшета, вокруг мерцали штук десять мониторов, а бот заваривал ему свежий чай. Такое впечатление, что Сашка никуда не уходил и, перед отъездом на призывной участок, не заходил к нему попрощаться два года назад. Кажется, на нём, даже, тот же самый комбинезон, рыжий, с жёлтой декоративной строчкой, под старину.
Домком поднял на него глаза и открыл рот. Глаза расширились до величины чайных блюдец, а лицо, внезапно, приняло землистый оттенок.
– Саша, это ты?
– Я, дядь Петь. Что с вами?
– Ты же погиб.
– Как погиб?
– В битве на Ариане. Извещение пришло. В твоей квартире, уже, другие живут.
– Подождите, дядь Петь. Как погиб? Вы, что, прессу не просматриваете? Там же, через выпуск, моя физиономия мелькает. И реклама.
– Ну, мало ли что мелькает. А тут – официальный документ. Да и, не особо я и жалую нашу прессу. Пишут, что ни попадя. Вот в наше время…
– А почему квартиру другим отдали? – оборвал воспоминания управдома Саня.
– Так, погиб ты. Освободилась жилплощадь.
– Ну, ладно, я погиб. А родители?
– Так ты ничего не знаешь? Ну, конечно! Мы тебе и не сообщали. Извещение же пришло, что ты пал смертью храбрых, значит, и сообщать некому. Не на тот свет же писать.
– Что сообщать? О чём вы?
– Сначала, о твоей смерти пришло извещение. Где-то оно у меня было. Красивое такое, на матовом пластике с титановой нитью. Всё честь по чести, с траурной каймой.
– Дальше, дядя Петя, дальше!
– Ну, так пришло, говорю, извещение, а, на следующий день новое. На транспорт, в котором твои родители в отпуск домой летели, гоблины напали. Короче, никто не выжил. Так, что, крепись, Саша. Один ты, сирота, остался.
Новость оглушила. Всё остальное отошло, как-то, на второй план, и осталась только она. Сирота. Сашка, внезапно, почувствовал, как у него ослабели ноги. Он плюхнулся на кушетку и обхватил голову руками. Сирота. Управдом подошёл к парню, мягко его приобнял за плечи и сунул в руки недавно приготовленный ботом чай.
– На, хлебни. Хороший чаёк. На престорийских травах заварен. Успокаивает.
Саня автоматически взял чашку в руки и отхлебнул. Напиток оказался горячим и моментально обжёг губы и ротовую полость. Закашлявшись и расплёскивая жидкость из чашки, он подскочил на кушетке и вытер слёзы, брызнувшие из глаз. Мысли, получившие встряску, заработали в прежнем стройном порядке.
– И, что же мне, теперь, делать, дядя Петя? Как же я без квартиры?
– Ты надолго приехал? – немного подумав, спросил управдом.
– Девяноста шесть часов.
– Почти неделя. Ничего ты не успеешь за это время. Понимаешь, практически, тебя в живых нет. Для того, чтобы опять получить права на квартиру, тебе надо официально доказать, что ты живой. А с нашими бюрократами это долгий процесс. Тут не одна неделя уйдёт. А, потом, требовать пересмотра решения о передаче твоей квартиры другим. Это им же, тоже, нужно будет подыскивать жилище. Так что, эта процедура, тоже, не меньше месяца займёт.
– Так я же не кто попало! Вон, «Совесть человечества», – кивнул Сашка на пурпурную подвеску у себя на груди.
– А нашим крючкотвором, что совесть, что не совесть, всё едино.
– Так, всё же, что делать то?
– Ты, через неделю, как я понял, опять на фронт уходишь?
– Да. После отпуска, опять, в десантный корпус. А там – куда пошлют.
– Кто знает, может, тебя через месяц убьют. Так, чего, сейчас, этот огород городить с квартирой-то? Ничего не добьёшься, нервы себе испортишь, и всё, может, впустую.
– Добрый вы, дядя Петя.
– Какой есть. Зато, честный. Я правду-матку всегда в глаза говорю. Так вот, думаю, за квартиру бодаться тебе, сейчас, не след. Вот, отвоюешь своё, вернёшься живым, там и начинай. А, сейчас, могу выделить тебе подсобку. Там диванчик есть. Будет, куда голову преклонить.
– Да нет, – прикинул Сашка свои капиталы. – Спасибо, конечно, но я, лучше, в гостиницу.
