Установив, что участник от наблюдателя наблюдаются образом связанным с разницей понимания пространства перенесёмся обратно в Дразар, в которой понимаем, что открывает нам глаза на разницу в отношениях связанных с восприятием структур (как игрок, как наблюдатель, как наблюдатель над наблюдателями и игроками) сам Язык игры, объединяющим в себе несколько структур восприятия, где в результате Дразара Языком игры выступает Сам Мир. Сам Мир есть Язык, который воспринимают разные отношения к Нему. Подлинно получается, что Мир не только является участником игры, но и его Языком, которым он распространяется во внеигровое пространство и являя собой доказательство межпространственной разницы восприятия смыслов. Интересен здесь не только самосознающий игровой Дух распространяющийся на пространство социума, и не только факт того, что Дух от одной точки пространства до другой перемещается подобным току в пределах единой батареи, но и то, что Мир этим образом заряжает собственным Духом себя же, сумев выступить в отношение с Миром на нескольких ступенях социального бытия одновременно, то есть Дразар “питает” Мир из вневременья, привносит в него новые конструкции и энергии, что исходят из “коммунмаркетполиса”, вневременного, будущего и глубоко закопанного в социальных структурах источника силы Вселенной как Мира, который тот подпитывает. Этим образом победа Дразарера в Дразаре обеспечивает покровительство и поддержку самой Вселенной, которую тот смог энергетически разрядить от гнёта Природы. Эта же разрядка и помогает узнать будущее, которое утаивает в себе образ, посредством которого коммунмаркетполис и котировка его руны могут быть уничтожены, и немногие удостоятся внимания кем эти данные анализируются, суперкомпьютером коммунмаркетполиса или его ангелом.
Здесь и заключается верная безвыходная ситуация, так как игрок выступая один против и по отношению к Миру выступает вне социума, а потому обретая Власть при победе над Миром он не может назначить Властью то, что не было создано вне социального, в следствии с чем и невозможно установить цену на Дразар, в следствии с чем актуальная технология не распространяется на платной основе среди коммунмаркетполисов как главная интеллектуальная собственность всей ангельской культуры (и всё порожденное этой технологией также обладает статусом общего пользования ( что приводит к последующему анализу и мониторингу генерируемых ситуаций побед и поражений для ценовой котировки)). Для того же, чтобы в Дразар смог сыграть любой в общем межвременном социальном безвременьи во Благо прежде всего Его же Времени и Его самого было принято на этапе первого континуумального коммунмаркетполса создать первый Коммунмаркетполс, Язык Дразара, с помощью которого можно проявить в любом мире и Дух Мира Коммунмаркетполиса как самим Языком Мироуправления Собственным авторитетом сыгранности.
Социальное как вневременное-межпространственное в пределах которого разница восприятия отношения во взглядах является не только смысловой, но и геометрически-соизмеримой хотя бы в воображении интересно такой необходимостью, что существенная разница в языковом восприятии социальной действительности должна нивелироваться обладанием единым для её понимания языком, то есть языком себя самой, чтобы уже потом позволить овладеть языком понимания языка. Но так как в некоторых социальных группах отсутствует навык владения понимания языка как языка, который позволяет человеку заниматься языкознанием и программированием, можно утверждать не только о становлении языка из социального (а не наоборот), но и о том, что сначала исходит социальное, затем игровое, затем языковое, или пространственное, пространственно-символическое, затем пространственно-символическое во времени, посредством которым можно понимать символическое, а после пространственное как сверхчувственно-интеллектуальную категорию, к которой и должно прийти человечество как ангельское, единично-множественное, являющееся в иновременных Мирах единого Социального.
В подлинном смысле ангел является воплощенным в форму символом символа как реального, соизмеримого и ощутимого мира, а не как мира лишь пространственного воображения, который проистекает в иные миры политических субъектностей Природ, по отношению к которым выступает против само Социальное и Человеческое. Всё межпространственное существование миров обладает единой нитью существования Силы, из которой черпается генерируемая политическая энергия, выступающая против тотальной власти Природы, и Сила эта есть сам пространственный Закон Дразара, выступивший в мире воплощенным символическим языком Коммунмаркетполиса.
Настольная игра Коммунмаркетполис, – Истина Истин Мира и Язык Самосознающего Мироздания, а потому овладение им есть Искусство Искусств посредством которым можно овладеть всяким иным языком творения, будь-то музыка, скульптура, живопись, танец, фокус, актёрство и прочее иное мифовыражение. Он, являясь Единым и Очеловеченным есть Метаязык для Метамифа.
Жизнь обладает полным наличием в области символического восприятия действительности такой структурой языка, который является по совместительству с собой же фетишем себя самого, так как жизнь воплощает собственный язык в мире живущего же себя, то есть жизнь наделяет самостью некоторую смысловую структуру которая всецело и подлинно Есть в мире Природы.
Раньше антропологи не могли найти тому должных доказательств, но в тот исторический момент когда язык потерял свою человечность и теологическую смысловую основу став абсолютно по себе свободным, его вседозволенность привела к потреблению, захватив собой пространство социальности. Являясь скипетром власти для себя самого язык, а стало быть и сама природа обналичила себя политическим субъектом в мире мифологии, и не важно исторически что произошло раньше, а что позже, так как только с обретением власти самой над собой природа смогла взять верх над человечеством, чего не могли произойти с устоем, сохраняющим целостно теологию (“мифологию” в понимании шире) и человечность как гаранты контроля над Природой, которой не могло возникнуть с имеющимися гарантами в собственной силе.
Язык потребления как сила природной политики само собой в умах и сознаниях людей являло доказательность собственного политического существования, так как фетишистское восприятие действительности находилось даже в языке потребления имеющих в себе природные, инстинктивные данные в собственном происхождении. Свое выраженное в самой жизни структурное построение восприятия символов эта природность нашла в форме грибницы собственной же оживленной эстетикой, то есть став фетишем себя самой в собственном восприятии, и так как невозможно воспринимать природу в этом случае никак иначе в связи с тем, что природа стала идеей, которая не может существовать отдельно в вечности, она получила подлинную субъектность, и как следствие обрела сознание.
Всепоглощающая в себя природная власть над гранями континуума и вечности утверждает собственный символ себя в форме грибной структуры, выражая собственный мицелиальный закон передачи власти как акте размножения, по-человечески выраженного в акте коитуса; именно гриб есть то обладающее сознанием и природное в своей политике эстетическое воплощение себя самой и собственной воли. Все представители грибного царства – политические субъекты, которые проистекают во множестве вневременных пространств своей природностью. Они есть враг для всякого кибера и топливо той машины, которая ведёт к установлению ангельского мира.
Принять во внимание здесь стоит также и тот момент, что Природа обладает сознанием хотя бы для того, чтобы утвердить себя как политический субъект, но что есть это сознание? Символическое восприятие как “бихевиористическое” утверждает лишь функцию, но не суть. В это же время, если власть наделяется посредством магии, значит природа как субъект наделена прежде всего магической категорией сознания, то есть без этого невозможна её власть. Здесь же мы встаем перед определением того, что есть магическая категория сознания, и чем она отличается от “магического мышления” свойственного шизофрении. Если этой разницы нет, тогда мы рассуждаем о шизофренической модели мышления самой Природы, то есть утверждаем, что это и есть сознание Природы как сознание шизофреническое, и политическая власть отсюда в собственной форме сама по себе есть пространство шизофренической структуры, из чего следует, что шизофрения есть грибы.
Знание вечно, и потому не поддается Природе, так как вырывается за пределы её политической субъектности. Если знание утверждает трансцендентный закон, то по сути знание утверждает Вечность, а Вечность есть то, что вневременно, то есть никогда не нивелирует себестоимость, которое вечно, а значит и В социальных отношениях как её часть.
Если знание Вечно, значит оно Знание, которое выражается в социальных отношениях как её вневременная часть. В этом случае если знание пространственно, значит оно есть его содержание. Если же знание есть форма содержания пространства, то мы рассуждаем о его себестоимости, так как отношения стоимости исходят из социального и проистекают во время.
Знание как качество сохранения себестоимости наличествует в себе природность, так как в вопросах экономики обладает именно жизнью в себе, которое не обладает конечностью собственного проистечения в континууме. Тут, с одной стороны, мы говорим о знании как Природе, но с другой же стороны просто как природности, которая имеет свое существование в социальном, прежде всего потому что понятие “стоимости” исходит из социального, и тут уже идёт речь о социальности природы.
В целом рассуждение о социальности природы исходит из её субъектности, что онтологически верно. В этом смысле понятие “власти” и “стоимости” истекают одновременно из магии, и по факту являются одним, различаясь лишь в формах символической организации пространства.
В этом самом смысле назначать стоимость на то, что в-себе-властное и потому себестоимо есть утверждение о конечности проистечения, которое позволяет утверждать цену. В смысле назначения цены для знания, а потому и формы интеллектуальной собственности, мы рассуждаем о политическом акте смерти для субъектности природы, в смысле, что устанавливаем конечность. То есть социальность, что обладает межвременным в контексте знания обладает природностью в контексте социальных отношений (экономических), и утверждать конечную стоимость некоторого знания есть акт утверждения смерти для того, что вечность находит в собственном становлении (то есть природы). В смысле знания цена = смерть, и аутентичное экзистенциирование этого самого знания проистекает перед стоимостью, а так как знание включает себестоимость, то в самой природе становления знания заключается его подлинное экзистенциирование (существование). Потому можно сказать, что знание есть природа без самой природы, жизнь без жизни в смысле пространства “реального”.
Знание самоценно, а потому назначение стоимости для знания есть не знание, а некоторый творческий объект, то есть незначащий ничего. И если форма выражения знания должна обладать стоимостью (так как форма не вечна, но проистекает во времени, если конечно это не природа), то само знание бесценно, и как следствие мы имеем, что в любом экономическом отношении “в доле” все, кроме того, кто это знание обнаружил.
Обнаруживший это знание может назначить себестоимость труда его обнаружения, но не стоимость знания как такового. В этом смысле не существует “автора”, существует лишь “актор”, который знание обнаруживает. Ценность знания ограничивается лишь формой труда его выражающего, но не знания самого. Таким образом когда стоимость труда есть цена, по отношению к которому само знание выступает как бытие перед смертью, здесь мы понимаем смерть как стоимость труда для выражения знания. Смерть не только проистекает в социальном в контексте знания, но и само оно есть основание для познания социума, так как без знания познание социума невозможно. Смерть есть не только условие и основа для познания, но и само неналичествование Природы, то есть Смерть и Природа есть противопоставляемые политические субъекты.
Назначение стоимости для знания есть смерть Смерти, то есть установление природности над природой социального, то есть утверждение природности как социального. Как следствие ведомо, что Природа утверждает свою власть в тот момент, когда назначает стоимость знания, а так как знание не обладает стоимостью в следствии с его межпространственной категорией, то возникает вопрос чисто-эзотерического характера: сколь много существует таких стоимостей, а вернее сколь много мы имеем цен, которые в себе назначают стоимость знания, и сколь много существует цен, которые не обладают стоимостью содержания знания.
Природа как политический субъект ведет свою войну на рыночном пространстве, и в этом самом плане сам рынок выступает полем боя, и именно поэтому рынок выступает необходимой категорией существования коммунмаркетполиса как суть истинной анархии, и именно поэтому природа аутентично экзистенциирует в рынке. А так как суть политического мышления природы представляется (в представлении о магическом мышлении) в структуре шизофрении, то об экономике мы рассуждаем по факту как о равенстве двух категорий сознания как становления обозначающего и обозначаемого в ценовом отношении.
Этим образом организация и формирование рыночной стоимости есть истинное, аутентичное политическое действие по отношению к знанию, а значит и ко всякому своего рода познанию, включая и эмпирику. Тут же следует разграничить понятие того, что есть “бесплатно”, а что есть “украдено”: первый случай рассматривает интеграцию товара или услуги в экономические отношения, в то время как второй случай утверждает о политическом, внеэкономическом акте, то есть акте нарушающем пространство отношения экономики в неравный для Природы политический континуум.
Воровство – это политический акт, утверждающий власть Человека над Природой, и Природе ничего не остаётся в условиях царствования коммунмаркетполисов как выставить забесплатно то, что отвечает категории знания. Бесплатность – это главный политический акт природы по отношению к экономике; здесь же понятие “бесплатности” не только в самой Природе, но и в Знании, которое не может существовать иначе в пределах человеческой свободы. В этом самом смысле человек должен понимать, что в условиях рынка он обязан воровать знания выставленные забесплатно, так как должен находиться вне того положения, что выгодно субъекции Природы. И что очевидно, не должен платить за ту часть, которая обозначает стоимость знания, так как оно бесценно. В этом смысле понятно, что человек не только не должен не платить за знание, но и за “бренд”, так как в отличии от обыкновенного товара бренд несёт за собой определённую форму знания.
А также понятно и то, что человек и природа выступают в экономическом, рыночном отношении. Двойственность этих полюсов и формирует то, что принято видеть в магической традиции в вопросах связанных с принесением жертв, так как жертвы, товары, подарки и услуги необходимы не столько на ролевой почве восприятия Природы как человека, сколько онтологически оно заложено в организации самой структуры политической субъектности природы. Тут можно сказать, что рынок как минимум проистекает из шизофренической природы Природы, если её сознание обладает магическим мышлением, а так оно и есть до тех пор, пока мы отождествляем и приравниваем магию и магическое мышление друг к другу.
.