Николай Рерих
Письма. Том IV (1937)

Полная версия

16. Н.К.Рерих – А.М.Асееву

19 января 1937 г.

Naggar, Kulu, Punjab, Br[itish] India

Родной Александр Михайлович,

Большое спасибо за Ваше письмо от 16 дек[абря], сейчас дошедшее. Е.И. только что послала Вам письмо, и потому свои ответы на теперешние Ваши вопросы включит в свое следующее письмо. Все, что Вы сообщаете о теософах, Шанхае и прочих сношениях, весьма любопытно. О картинах в Белграде пока ничего не предпринимайте. Из Парижа мы поручили Мажураничу как председателю Сената навести дальнейшие справки.

Отзыва о мерзкой книжке Юрия Лукина не следует помещать. Если вступить на путь борьбы с этими чертенятами, то придется писать и по поводу «Врагов Вселенной». А всей гадости все равно не исчерпать. Кроме того, вся эта масономания уже надоела, и с Дальнего Востока пишут, что особенно молодежь перестает обращать внимание на всякие такие заведомо подкупные мерзости.

У Вас теперь имеются новые книги Рудзитиса, «Нерушимое», а главное, «Аум». Лучше говорить обо всем положительном, тем более что материала так много. Статью Раисы Михайловны по поводу мерзостей в Америке тоже пока задержите. Тому две причины. Во-первых, по ходу дела сейчас вообще об этом говорить не следует. А вторая причина, что все это затягивание уже всем надоело. Люди хотят работать по культурным линиям, и преступление какого-то маклера Хорша их вообще перестало интересовать. На свете так много преступных мерзавцев. Впрочем, если бы по каким-либо обстоятельствам мы сочли бы полезным опять вернуться к этому вопросу, то мы Вас немедленно известим, если же будет спешка, то и телеграммой.

Вполне согласны с Вами в рассуждениях о Польше. Не дальше как вчера прислал безобразное письмо Козловский. Он совсем заделался католиком и чуть ли не собирается поступать в монастырь, подражая Св. Франциску. Каков будет этот Франциск – можно себе представить.

Теософическое письмо, Вами пересланное, весьма показательно. Все время о них приходится вспоминать те же пословицы: «Как волка ни корми, а он все в лес смотрит» и «Не в коня корм». Во всяком случае, мы поступили правильно. С нашей стороны было полнейшее доброжелательство, и не наша вина, если оно ударилось о крепкие лбы. Неужели они думают, что повсеместная рассылка их глупейшего постановления не ударит их же самих по затылку? Посылаю Вам полный текст этого постановления, которое мне переслано уже из нескольких стран. Обратите внимание на злобность какой-то Соловской. Она даже предлагает начать какую-то борьбу. Спрашивается, не лучше ли ей направить такой необычайный милитаризм против Васьки Иванова и иже с ним. В недавно вышедшем тощем «Вестнике»^[47] Вы, вероятно, уже заметили замаскированные попытки к какой-то борьбе. Можно сказать, напрасно они отринули добрые пожелания. Видим из копии письма Батурина, что он справедливо укоряет этих кощеев в их захватности, не оправданной их душевными качествами. Почему Вы задержали это письмо? Пусть он пошлет его по назначению. Конечно, его не следует печатать в журнале, но нужно знать, что оно было послано и достигло почтенных адресатов.

Вероятно, эти адресаты живут в таком запертом курятнике, что не знают ничего на свете происходящего. Характерно суждение о книге «Он Моунтен Топ»^[48]. Если даже лучшие из них способны так необоснованно судить, то что же тогда сказать о тех, фамилия которых напоминает камень^[49]? Странно видеть людей, которые как будто и прочли несколько хороших книг, но сущность их от этого не изменилась к лучшему.

Преображенский по его первым письмам на меня произвел хорошее впечатление. Вообще, повсюду много добрых знаков. Вы совершенно правы, что не следует обращать много внимания на всякие гнилые «лотосы». Много болотных цветов, и среди них есть и темные паразиты. Почему именно Ваш корреспондент так перепугался этой нелепой рецензии? Вы правильно полагаете, что ее можно [было] бы выправить в другом польском журнале. Но не следует самим же рассказывать о всяких нелепостях, особенно же такого глубоко провинциального свойства. Гораздо любопытнее знать, что «Враги Вселенной» издаются не без Гамбурга, это обстоятельство нам напоминает и многие другие такого же характера знаки. Кому-то нужно дискредитировать все доброе ради опять-таки захватных целей. Но в общем все это лишь вода текучая. Помните линию Акбара в моем записном листе «Действие» в «Пут[ях] Благословения»^[50]? Вот такими увеличенными и крепкими культурными линиями мы можем отстранять и рассеивать тьму. Рады слышать, что Ваш очередной выпуск, вероятно, уже находится в пути к нам. Наш сердечный привет Вам и Вашей сестре. Видимо, нелегко ей живется. Е.И. шлет Вам обоим привет душевный.

Сердцем и духом с Вами,

Н.Рерих

Диплом члена Американского национального географического общества, выданный Н.К.Рериху

17. Н.К.Рерих – З.Г.Лихтман, Ф.Грант, К.Кэмпбелл и М.Лихтману

21–25 января 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 128

Родные наши Зин[а], Фр[ансис], Амр[ида] и Мор[ис],

Получилось хорошее письмо от Хюэта из Санта-Фе. Среди прочих сообщений он пишет: «You have been very much in our thoughts, and we have often wished that you might have seen fit to take up your abode and establish you institute in our midst, here in the American Southwest. I recognize, however, the much greater importance of the field in which you have established yourself, and in which you are spending the best years of your amazingly productive life. What you told me in one of your letters concerning the unfaithfulness of certain members of the New York group was a cause of great astonishment and distress. They owed everything that they are or have to you, and I wish to tell you how greatly I admire the restraint with which you speak of their disloyalty». Thus speaks one of the most valuably of the Museum’s Honorary Advisors. Such opinions are most precious, for if the Museum shall be endangered such authoritative voices will strengthen and affirm public opinion. No doubt Frances is in correspondence with him, because one should keep closest contact with such true friends. It is evident that some wider actions shall be needed^[51].

Вообще, возникает вопрос, в каком же положении остаются почетные советники, среди которых много уважаемых и достойнейших людей? Не мог же Леви опять-таки самозваным каким-то актом их уничтожить. Конечно, с нашей стороны мы должны отнестись к почетным советникам очень осмотрительно, особенно же к иностранным, среди которых большинство, очевидно, ничего не знает и до сих пор. Сейчас получилась Ваша телеграмма с вопросом публишеров^[52] о причинах полезности затяжки, а также с Вашим известием об отложении инкорпорации Общества. Ответ, данный по Совету, Вы уже имеете. Мы вполне понимаем, что сами Вы отлично знаете из наших писем, что каждое протягновение может способствовать накоплению полезных фактов. Вы были свидетелями, насколько много полезнейших обстоятельств подошло именно за последнее время и какие полезные сведения оказались в Ваших руках. При ненужной поспешности этих накоплений не произошло бы. Глубоко жаль, что основание Общества откладывается. Ведь оно – оплот общественного мнения. Неужели Стоу, или Флор[ентина], или Фосд[ик], или Косгр[эв] не могут даже образовать культурное Общество? Именно тогда, когда оно им нужно, а не тогда, когда некто сочтет удобным, чтобы люди мыслили о культуре. Ведь это какое-то насилие. Может быть, можно сделать общество в Пенсильвании или Массачусетсе и иметь таким образом бранч^[53] в Нью-Йорке. Ведь общественное мнение нужно сейчас, а не «после ужина горчица». Мы вполне понимаем Совет о том, чтобы Вы решали подробности соглашения совместно с Комитетом Защиты, иначе члены этого комитета могут обидеться, что без их ведома решается судьба того, для чего они призваны. Только что получено письмо от де Во, в котором она называет действие трио бессовестною изменою. Значит, нельзя сказать, чтобы она вполне перешла на их сторону. Письмо ее опять очень сердечное. Получились также хорошие вести от Шкл[явера] о движении Пакта в Бельгии, о пожертвовании Французским муниципальным советом Парижа коллекции гравюр для Брюгге. По предложению председателя иностранной комиссии Палаты Депутатов я избран почетным членом Аллиянс Франко-Рюсс^[54] – это хорошо. Вообще, сколько полезного могло бы совершаться уже теперь, если бы преступная тройка не разбрасывала всюду ядовитые шарики.

23 января 1937 г.

Сейчас получились письма от Зины от 3-го и Мор[иса] от 4 янв[аря]. От души горюем вместе с Зиною о ее трудностях, в которые ее старается вовлечь трио. Знаем, что на дружбу человека из Олб[ани] рассчитывать нельзя. Зина поступает правильно, сносясь о переписке своей с Плаутом, ибо иначе он же при случае поставит на вид, что нечто сделано без него. Ко времени произошла статья о Мэллоне. Не забудьте, что картины, хранящиеся на четвертом этаже, мне не принадлежат, и все, что я делаю, принадлежит Е.И. Кто знает, может быть, это обстоятельство и все прочие распоряжения Е.И. скоро придется выявить, если вещам будет угрожать что-либо. Очень меня беспокоит продолжающееся нездоровье Е.И. Очень тяжелы ночи без сна, с болями в области сердца, да днем постоянные воспламенения центров. Нужно быть очень осторожным. Между прочим, мы ничего не знаем о планах Зейдель о выставке. Ведь прежде всего нужно в точности знать все обстоятельства и условия. Рады слышать, что вышла «Земля Колумба» с какою-то моею статьею^[55]. Зина пишет о планах отдельного номера, но, конечно, денежно помочь мы не в силах. Может быть, они надумают что-либо и без денежной помощи. Клише им можно дать.

25 января 1937 г.

Вероятно, Зине скоро потребуется призвать к заседаниям и постановлениям все ее три комитета – эдюкешионел^[56], преподавателей и алумни^[57]. Пусть каждый комитет в отдельности в случае какой-либо необходимости сделает соответственные постановления. Имеет ли и Франсис какой-либо, хотя бы и немногочисленный, Комитет «Пресса»^[58]? Полагаю, что такие Комитеты всегда полезны. Только подумать, что у нас были объявлены чуть ли не десять кампейн^[59] и все это, уже начатое, исковеркано тремя злоумышленниками! Ведь для каждой кампейн были выпущены очень красивые бонды^[60] и сколько-то их было уже продано. Спрашивается, неужели же можно так беззаконно презреть и эти доброхотные пожертвования? Знают ли все наши адвокаты об этих кампейн и о бондах? Ведь это уже были общественные деньги, безразлично, было ли их много или мало, но они все-таки были. Спрашивается, какою же такою самочинною властью мог Леви выбросить за борт и это общественное начинание? Думается, что люди, покупавшие эти бонды на определенную цель, в полном праве протестовать по поводу всех происходящих разрушительных беззаконий. Когда мысленно перебираете все уже сделанное, которое должно было лишь развиваться, то становится прямо страшно видеть, какие безнаказанные преступления могут твориться у всех на глазах и даже быть кем-то вполне оправданными. И опять вспоминается, что взнос бондхолдеров гораздо превышал пресловутый резиновый миллион. А между тем об этой главной цифре даже не говорят. Также не говорят и о всех прочих пожертвованиях, превышающих многие десятки тысяч долларов. Все это так чудовищно, что не имеет даже имени в человеческом языке. В каждом деле бывают и денежные, и трудовые паи – казалось бы, это обстоятельство всем достаточно известно. Но в проделках трех злоумышленников именно это обстоятельство совершенно игнорируется. Чудовищный гранд-гиньол^[61], как всегда, сводится и к драматико-смешным эпизодам. Разве не смешна гримаса шутовства, когда белокурая получает за что-то и комнату, и еду? И как смешно звучат эти семнадцать порций еды. В то время, когда оскорбляется само понятие культуры, откуда-то еще являются ресторанные порции. Все это так чудовищно, что и не находишь слов выразить. Конечно, в истории человечества не раз рассказывалось о кровавых вторжениях вандалов, в которых умолкали всякие законные соображения. Но разве там, где существуют суды, возможны подобные же варварские вторжения?

Вспоминается и другое обстоятельство. Злоумышленники начали свою агрессию в половине 1935 года немедленно после своего возвращения из таинственной поездки по Европе. Точно бы какая-то мрачная сила спешила произвести вторжение и разрушение до наступления 1936 года, о котором так много говорилось. Конечно, это обстоятельство будет многозначительным лишь для Вас всех и никто его больше не поймет, но по существу такое обстоятельство чрезвычайно многозначительно. Именно какие-то мрачные силы спешили произвести разрушение до больших сроков. Конечно, они надеялись на то, что их мерзкие разрушительные попытки сразу же уничтожат все культурные накопления, но силы тьмы при всей своей ярости все-таки ограничены в предвидении. Они не понимают, что культурные накопления неистребимы. Можно бросить в пространство любую клевету, можно пренагло напасть и вытащить ценные документы, можно взломать замки хранилищ, можно временно прервать продвижение. Но нельзя истребить культурные накопления; все клеветнические измышления минуют, как мутный поток после обвала, – и воды опять становятся светлыми. Сейчас все мы свидетельствуем великое, можно сказать, всемирное событие Пушкинского юбилея, а ведь было время, когда поэта пытались забросать всякими измышлениями. Но правда не ржавеет. И сейчас мы видим, как славное имя соединяет самые противоположные лагери. Так и во всем. Что бы ни измышляли злоумышленники, все культурное, Вами сделанное, не может истребиться. Но держите очень четкими эти Ваши культурные анналы. Если кто-то вредительски задерживает инкорпорацию Общества, то ведь такие общества могут вспыхнуть и в соседних штатах, имея ветвь везде, во всех прочих штатах. Странно подумать, что письмо Стоу не могло иметь решающего значения. Кто же может ему и всем прочим друзьям запретить иметь общественно-культурное начинание? Неужели трио проползло и в этом направлении, опять задержав продвижение? Но все эти задержания лишь призрачны. Опять обратимся к историческим примерам, и Вы увидите, что поверх преходящих мутных вод оказываются чистые родники. Итак, еще раз собирайте и приближайте к себе всех друзей. Все печатные документы о всех наших бывших событиях наполнены прекрасными именами, и мы видим: подобно Хьюиту, наверное, очень многие из них остаются лучшими доброжелателями. Соберем все ценные силы. Сохраните между собою единение как якорь последний – сохраните его искренно.

Сердцем и духом с Вами,

Р[ерих]

Ознакомьте с этим письмом Комитет Защиты.

18. Н.К.Рерих – А.М.Асееву

26 января 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

Дорогой Александр Михайлович,

Спасибо за Ваши письма ко мне и к Е.И. от конца декабря и начала января. Спасибо и за пересылку письма Кашанина. Как я уже писал Вам, пока оставьте его в покое. Пусть получатся какие-либо сведения в Париже от Мажуранича. Также пока повремените с помещением заметки Никитина о кощунстве в Часовне^[62]. Адвокаты просят повременить с этого рода оповещениями. К тому же у Вас так много положительного материала, что гораздо полезнее оповестить о нем. Любопытны письма от теософки и от Батурина, сообщаемые Вами. Все это весьма сложно. Повторяю, что в отношении теософов мы выказали максимум доброжелательства и именно после этого получили злоречивое их постановление. Странно, что сперва нас просили выказать доброжелательство, а когда это было сделано, то немедленно они выступили со своим постановлением и широко разослали его. Это тоже своего рода архиерейское постановление. Вы совершенно правы, ужасаясь лживости соборного послания. Неужели же Собор может хотя бы на минуту доверять заведомо лживым наветам Васьки Иванова, Юрия Лукина, Богинского и других мракобесов? Всем известно, что вся эта шайка подкупна и получила свои тридцать сребреников, но соборным отцам должно быть стыдно (если стыд у них имеется) повторять такую явную ложь. Тэффи недавно писала, что и английского короля влюбили масоны, – может быть, соборные отцы, брады уставя, примут и эту шутку за разоблачение? О каком таком ордене пишет Вам Батурин? Любопытно и его сведение о Всев[олоде] Иванове. Я слышал, что он начал писать в советских газетах, но о розенкрейцерстве ниоткуда не было слышно. На всякие мрачные постановления следует отвечать лишь расширением культурной линии. Следует раз [и] навсегда признать, что без факелов дикарей шествие не обходится. Прошлый год, несмотря на свою армагеддонность, был очень удачным. Нью-Йоркское злоумышленное трио, сами того не подозревая, создали многих друзей нам. Пока там тянется тягучка волокиты, поступательная культурная деятельность благополучно движется. А в то же время по лицу земли совершаются и многие существенные сдвиги. Таким образом, получается координация многих обстоятельств. С нетерпением ожидаем очередной выпуск журнала^[63] и радуемся, слыша от Вас о большом количестве материала, к Вам поступающего. Никитин прислал письмо какого-то В.Л.Л. и свой хороший ответ на его инсинуации. В деле с Пактом в Европе имеются хорошие подвижки – удивительно, сколько времени требуется, чтобы просветилось сознание человеческое.

Всего Светлого.

19. Н.К.Рерих – П.А.Северному

26 января 1937 г.

Naggar, Kulu, Punjab, Br[itish] India

Дорогой мой,

Сердечно благодарю Вас за книги, посвященные Пушкину и Тургеневу. Прочел их с большой радостью, ибо такие характеристики наших великих людей, по моему мнению, совершенно необходимы. Помимо отличного слога Вы умеете так бережно выявить все прекрасные стороны великих характеров, что для молодого поколения Ваши книги будут ведущими вехами. Каждый писатель и художник в своих произведениях являет и свою характеристику. Один увидит мрак, а другой увидит свет. Говоря о других, писатель невольно говорит о том, что ему самому близко, и дает в образах, им излюбленных, и свою характеристику. Вы так бережно и любовно очертили Пушкина и Тургенева. Вы сделали это убедительно, а ведь таинственное качество убедительности так нелегко дается. Нужно иметь истинное дарование, чтобы без всяких осуждений оставить в читателе облик светлый, – ведь оба описанных Вами героя русской жизни навсегда и останутся светочами. Вы правильно подчеркнули все тернии, лежавшие на пути их великого шествия. Читатели должны знать об этих терниях, чтобы на будущее русские люди, да и вообще все люди, научились оберегать живые памятники культуры. Празднуется сейчас юбилей Пушкина. Празднуется торжественно – будем и этому радоваться, но было бы еще радостнее, если бы современники Пушкина уберегли великого поэта и вместо наветов и злоречий охранили его трудный путь от покушений тьмы. Застрелили Пушкина, застрелили Лермонтова, не уберегли Грибоедова, отягчили жизнь Гоголя. Изгоняли Ломоносова и Менделеева, свели с ума Врубеля, клеветали на Куинджи. Что же это такое? Почему же общественное мнение молчало? Неужели нужно целое столетие для того, чтобы над прахом Пушкина прозвучало единогласие? Потому-то так особенно ценно то, что Вы творите, направляя общественную мысль к охранению живых памятников культуры. Люди сперва убивают соловья, а потом начинают изучать его.

Всегда вспоминаю с радостью наше краткое свидание на пароходе в Шанхае. Буду рад встретиться с Вами. Вижу из посвящения Вашего, что с Вами идет большой друг Ваш – жена Ваша. Скажите и ей мой привет. Вы хотели иметь мой портрет – посылаю его Вам и буду рад иметь и Ваши портреты. Итак, бодро переходите трудные потоки – ведь Армагеддонные годы трудны всем – тем более нужно объединить все культурные силы, ибо служители тьмы весьма организованны. Посылаю Вам «Врата в Будущее» и «Нерушимое» и всегда буду рад Вашим весточкам.

Искренно и сердечно,

Н.Рерих

20. Н.К.Рерих – З.Г.Лихтман, Ф.Грант, К.Кэмпбелл и М.Лихтману

30 января – 1 февраля 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 129

Родные наши Зин[а], Фр[ансис], Амр[ида] и Мор[ис],

За эту неделю писем от Вас не было, а сегодня уже мы получили газетное сведение о том, что аэроплан, везший из Карачи в Лахор почту, погиб, и с ним почти вся почта. Может быть, вследствие этого несчастья могли пропасть какие-либо и Ваши письма. Много крушений за это время. Можно себе представить, какие напряженные обстоятельства происходят у Вас. Тревожимся за Эми в связи с потопом в Цинциннати. Тревожимся и за Вас, ибо происходящие переговоры, наверное, чрезвычайно тягостны и безобразны. Вообще, чем больше думается о происходящем, тем чудовищнее оно представляется. Посмотрим с точки зрения истории искусств, культуры и общественности. Широко было объявлено по всему миру, что американские граждане почтили меня основанием Музея. На открытие нового помещения пришло, как Вы помните, десять тысяч человек. Среди иностранной прессы и всех друзей искусства прозвучала похвала Америке, так почитающей искусство. Это же впечатление еще более было укреплено, когда в 1929 году торжественной Декларацией Музей был признан постановлением Совета Трести собственностью нации. И этот факт был закреплен как в официальных отчетах, так и в разнообразной прессе. Теперь же оказывается, что по щучьему велению одного лица все бывшее делается не бывшим. Значит, все предыдущие сведения за целое десятилетие оказались ложными. Таким образом, для широких кругов по всему миру может сложиться впечатление, что если объявляется о почтении имени Музеем со стороны американских граждан, то такому сведению еще нельзя доверять. Конечно, мы знаем, что все друзья и культурная часть страны не допустят такого неслыханного исторического факта. Ведь это обстоятельство далеко превысило какие-либо личные соображения. Здесь мы встретились с вопросом принципиальным, который по всему миру обсуждается тоже с принципиальной точки зрения. Если мы на минуту предположим, что Музей был частной домашней собственностью Хорша, то каким же образом именно Хорш объявлял, что Музей является собственностью нации и общественно построен гражданами Америки в честь определенного художника? Люди опять-таки подумают, что Хорш или великий преступник, или сумасшедший с буйными припадками. Именно с точки зрения истории искусств, культуры и общественности невозможно допускать, чтобы в связи с именем Америки могли бы существовать в мировом масштабе такие недопустимые толки. По-видимому, существуют люди, не отдающие себе отчета, что происходящее сейчас уже вошло на страницы истории. Так или иначе, Музей был во всеуслышание объявлен собственностью нации и построен, чтобы почтить определенное имя. Эти обстоятельства не могут быть стерты.

Обращаем внимание на то, что при разговорах о пресловутом лине^[64], происшедшем по лживому доносу Хорша, мы не имеем данных, что в этот лин входят и картины, хранящиеся на четвертом этаже и составляющие собственность Елены Ивановны. Вполне правильно, что мы о них и не имели сведений, ибо они представляют собою не мою собственность, а Елена Ивановна могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Имейте также в виду, что получен Адвайс^[65] о том, что трио писало Брит[анскому] прав[ительству] нелепости о коммунизме, а на север, наоборот, измышления Пауэля^[66]. Впрочем, Сказано, что и эти доносы большого значения не имеют, но могут быть нападения с целью разрушения картин и их значения. Значит, где-то ведется подземный подкоп в этом направлении. Пусть все Вы, а в особенности Морис как заведующий, будете в полной боевой готовности, чтобы отразить нападения. Разве не чудовищно, что приходится мыслить о каких-то доносах и подкопах в то время, когда во всех прочих странах культурная деятельность так развивается…

Сейчас подали Вашу телеграмму от 28-го – о печатании книги Рудзитиса. Имя переводчика настолько принято ставить на переводных книгах, что, конечно, и вполне естественно. Если бы существовало новое Общество, то оно могло бы быть издателем, но так как его нет, то весьма опасно ставить на обложке имя Пресса Музея. Вы нам сообщали об аутодафе книг Дювернуа^[67]. Такая же судьба может постичь и это издание. Поэтому, чтобы обезопасить это издание, появляющееся по такому самоотверженному пожертвованию нашего милого Фосдика, нужно изобрести нечто такое, к чему черные руки злоумышленников не могли бы дотянуться. Является мысль – может быть, сделать издание под знаком «Угунс» (как бы Рижский заказ) или же сделать его в Индии от одного из наших дружественных издательств. Если же печатать в Индии, то, вероятно, оно стоило бы дешевле, чем в Америке, но зато была бы пошлина для ввоза в Америку. Так как издание оплачено, то, может быть, оно могло бы выйти под флагом какого-либо американского издательства. Или Стоукса, или «Уорлд Юнити», или в «Дайел Пресс». Ведь издатели охотно берут оплаченное издание и дают достаточное количество экземпляров в собственность жертвователя. Вот до чего доводит злобность преступников – имея свой «Пресс», было бы вполне естественным печатать именно в нем, но, обороняясь от злой разрушительной воли, нужно думать, как защитить книгу. Внешность книги может быть сохранена, как в Рижском издании… Обрадовала нас и последняя фраза телеграммы о том, что Эми и ее семья в безопасности. Мы все так тревожились этим. Будем надеяться, что и имущество не пострадало. О книге «Культура» посылаем телеграмму. Обратите внимание, что мы говорим об имени переводчика или его псевдониме. Этим мы лишь хотим оберечь его имя от трио. Впрочем, это всецело предоставляется самому переводчику. На месте Вам виднее и вопрос об обложке книги.

1 фев[раля] 1937 г.

Получились Ваши письма: Зины от 7-го, Мор[иса от] 13-го и Фр[ансис от] 15 янв[аря]. Передайте большое спасибо Андару за прекрасную статью о «Нерушимом». Также получили вопросы от Плаута на случай поездки к консулу. Будем их штудировать. Франсис пишет, что Плаут посылает и свои предложения к ответам, но в этом пакете их не было – значит, вероятно, они придут со следующей почтой. Имейте в виду, что в случае надобности поездки к консулу мы, живя в Пенджабе, должны бы ехать к консулу в Карачи, ибо весь Пенджабский округ относится к Карачи. Как странно и дико рассуждение о таксах за экспедиционные суммы! Всякому здравомысленному человеку понятно, что в данном случае мы имеем дело с самым гнусным лживым доносом. Если эти деньги не есть экспедиционные суммы, то, спрашивается, где же были равноценные экспедиционные суммы? Вообще, лишь злобная разрушительная воля трио может создавать подобные инсинуации. Вот и Сутро испытала на себе еще одно лжесвидетельство Хорша. Зина пишет и ужасается, как Хорш лжесвидетельствует, клянясь на Библии. Итак, ко всем прочим его лжесвидетельствам прибавилось еще одно. Но ведь он обещал Сутро свою ответственность по данным ею суммам. Неужели же свидетельство самой почтенной уважаемой Сутро не принимается в расчет, тогда как всякие лжеухищрения Хорша будут приняты с полнейшим доверием? Зина пишет, что, к сожалению, адвокат Сутро был не на высоте, а ведь для такого нравственного психологического дела именно требуется вдохновенный, ищущий правды защитник. На все крючкотворства Хорша можно было отвечать лишь нравственно убежденным словом. Ведь Хорш сам обещал Сутро уплату ее лоана^[68]. Всем было это известно, а теперь у всех на глазах происходит лжесвидетельство на Библии, и это кощунство принимается как должное.

Франсис прислала очень любопытную заметку из калифорнийской газеты. Конечно, совершенно невозможно понять, что такое там происходило, но, во всяком случае, выступление д-ра Портера является высококультурным действием. Почему Фр[ансис] упоминает о Кауне, разве и он принимал какое-либо участие в этом эпизоде? Рады слышать из письма Фр[ансис], что и в Филадельфии, и в Веданта-Центре замечается рост. Горестно подумать, что даже вновь образовавшееся здесь, на юге, студенческое общество уже будет иметь бюллетень и рассылает уже пресс-нотс^[69], а в то же время в Америке решительно все оказывается невозможным. Присоединяемся к печали Франсис о препятствиях бюллетеню и основанию Общества. Ведь если бы Общество, как совершенно самостоятельное общественное учреждение, существовало, то оно естественно могло бы иметь и свой бюллетень, и издания, подобные тому, которые выходят на пожертвования Фосдиков. Более чем странно выглядит, что нельзя иметь культурно-просветительного об[щест]ва. Спрашивается, почему же во многих других странах подобные об[щест]ва организовались и были утверждены без всяких препятствий? Неужели же дело со злоупотреблением Леви должно иметь отношение вообще к культурной деятельности в Америке? Теперь прошел уже целый год в попытках к основанию Общества, и вместо продвижения получаются лишь затруднения. В то же время даже Филадельфийский центр при всей своей стесненности живет.

Очень печально слышать из письма Зины, что число учеников Фокина падает, вероятно, это обстоятельство и заставило его отказаться от своей большой бывшей студии. Спрашивается, в чем дело и почему его престиж падает? Конечно, прискорбно, что нельзя пользоваться театром, интересно бы знать, как обходятся в этом отношении Академия Завадских и другие художественные и музыкальные студии? Печально, что заболел Дон, – теперь каждый порядочный и доброжелательный человек так ценен. Если семеро алумни относятся к одному выпуску, то нельзя ли их объединить и со многими другими алумни за 15 лет существования Института? Вообще, во всех наших списках и рапортах перечислялось за все это время множество имен, и, наверное, среди них остались многие доброжелатели. Прекрасно, что произошла встреча с Меррик. Что с Баттлем и прочими? Ради всего Светлого – храните ЕДИНЕНИЕ и призовите к жизни спящих друзей. Слава Богу, что здоровье Ваше оправилось. Теперь всюду так много и болезней, и потрясений. Шлем все Светлое.

Сердцем и духом с Вами,

Р[ерих]

Пожалуйста, пришлите нам 50 экз[емпляров] англ[ийской] книги «Культура» для ревью и распространения.