Нока Соул
Бродячая плоть
Посмотрев в зеркало, Тоська распрямила плечи и придирчиво оглядела образ. Мягкое трикотажное платье, «тянучее», как говорила мама всегда, черного цвета, подчеркивающее в выгодном свете фигуру. Белые брендовые кеды – подарок папы. Сумка через плечо. Глянцевый белый ободок на золотисто-русые короткие кудряшки, которые на солнце кажутся чуть рыжеватыми. Неплохо. Столичная штучка. Или… Ладно, может, и нет. Хотя здравый реализм этому не противоречит. Было бы меньше тяжелых книг для учебы, было бы проще – не приходилось бы прикладывать усилия для того, чтобы делать вид, что ей вовсе не тяжело. В новом классе важно быть хоть сколько-то не белой вороной, а то плакала репутация в первые же сутки. Снисхождение Тосе не нужно. Лучше будет, если она грациозно окружит себя подружками и будет держаться прохладно и таинственно. Никакие мальчики из глубинки ей не нужны, но вот найти кого-то, кто будет таскать за нее сумку и всячески ухаживать и защищать от зависти конкуренток, славно. Как минимум для лучшего вливания в коллектив. Потом можно будет не обращать на спутника никакого внимания или даже избавиться, если надоест, но это потом, когда все устаканится. Здесь уже целая наука – как так сделать, чтобы быть авторитетом, не прослыть ни заучкой, ни оборванкой… И тому подобное. Тоська, к счастью, пока только в седьмом классе, поэтому не надо волноваться об экзаменах. Можно и дурака показательно повалять первые несколько недель.
Оленёва взяла со стола несколько книжек, небрежно сунула в сумку и понеслась стрижиком в коридор. Бабушка Влада придумала называть ее стрижонком, когда Тося обкорнала длинные локоны до коротких кудряшек-кучерявок, и хорошо так придумала. Тоське нравилось. Незаметно схватив с полочки под зеркалом розовый кейс с беспроводными наушниками, который Тоська называла про себя «единственным настоящим подарком» против баб-Люсиных цветных вышивок на День Рождения, Новый год, Восьмое марта… и все остальные праздники, Тося выскользнула в подъезд без лифта и побежала вниз по лестнице. В открытом подъездном окне были слышны голоса девчонок, обсуждающих последние новости. Она пропускает все самое интересное! Тоська сорвалась кедами со ступеньки. Сердце ухнуло вниз и обмерло. Но пришедший на смену секундному страху смех оказался сильнее, и Оленёва, подобно самому настоящему олененку, поскакала через две ступеньки. Горизонт жестковато подпрыгивал в глазах. Вверх-вниз, вверх-вниз, площадка – пролет – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… В подъезде пахло металлическими перилами, побелкой и сыростью, однако едва Тося нажала на неприметную кнопку и распахнула дверь, в полутемный тамбур влетел запах лета и едва начинающих желтеть и отсыревать листьев. Бабье лето. Просто прелесть.
– Тоська! Ну наконец-то! – обрадовалась Катька Коростелькина, чуть ощутимо приобняв подругу за плечи. От нее пахло травянисто-цветочными духами.
– Здравия желаю, Тос-Тос, – Лидка Метелица отдала часть, привычно улыбаясь как-то нахохлено, будто распушившаяся куропатка.
– Как состоялся переезд, Тосечка? – вот и Мирочка Горелова, куда ж без сочувствующего лекарского сердца в любой компании?
– Все путем, девчата, всех приветствую, – постаравшись придать голосу грубоватое и небрежное звучание, проговорила Тоська.
– Вы сегодня, никак, не при полном параде? – разглядев подругу, Лидия удивленно вскинула брови и потянулась за косметичкой, лежащей в рюкзаке.
– Что б тебя, – расстроилась Тося. – Я и забыла.
Пара ловких движений щеточкой из флакона с тушью, и Тосино выражение стало куда более выразительным и в нужной степени загадочным.
– Совсем другое дело, – оценила Катя. – Теперь идем? А ты не смущайся, Тось, рассказывай-рассказывай, что да как.
– Ничего такого нового, – Оленёва вздохнула и поудобнее перехватила сумку с книгами, которая грозилась вот-вот съехать с плеча. – Баб-Люся шумит, ворчит, осуждает. Мася еще не вернулась до сих пор, глядишь, котят действительно притащит. – Мася была баб-Люсина кошка, которую прозвали Мастерицей за то, что в подъезде для первого выводка котят целый дом из старого тряпья соорудила. Время шло, а прозвище все не уходило, приклеилось надежно, присосалось, как клещ за ухом, которого Тоська недавно достала и раздавила. Вот и пошло в народе – Мася-Мася-Мастерица.
– Везет же скотине и прочей непересчетной живности, – Метелица хмыкнула. – Утопили – и нет проблем, все заново.
– Лида! – резко бросила Мирослава, быстро переведя глаза на Тосю, которая на миг замолчала.
«Пусть знают, что мне не больно. Я сильная, и мне нисколечки не больно!» – упрямо стиснув зубы, Тоська выдавила улыбку и продолжила говорить о какой-то незначительной ерунде, хотя в глазах стало влажно, а мысли унеслись далеко-далеко…
Юлия Оленёва-в-девичестве-Журавлева и ее супруг Андрей Оленёв не могли подумать, что случится беда. Мать была в прошлом олимпийской чемпионкой, отец просто был сильным и способным человеком, пусть и не профессиональным спортсменом… Они выплыли бы… Они выплыли бы, точно выплыли бы! Спаслись бы! Это несправедливо-несправедливо-несправедливо! Нечестно!.. Когда баб-Люся ругалась, она часто Тоську называла неблагодарной эгоисткой. Но разве лучше, как они…? Разве лучше быть спасателем для чужих детей, а своих оставлять сиротами?.. Да Тоська все отдала бы! Все-превсе, лишь бы еще раз увидеть их в уютно сияющем теплым светом окне панельной многоэтажки! Она все отдала бы, чтобы хоть на миг вернуться назад и закричать, как в ее любимом фильме: «Назад, глупцы! Бегите! Спасайтесь!»… Если бы Тоська была с ними на лайнере… Если бы только Юлия не бросилась спасать людей… Если бы Андрей не пытался вытащить хоть кого-то из уже затопленных кают… А Тося была с Вадимом. Гуляла. Радовалась. Вечно беззаботная, вечно счастливая… Нет. Антонина умерла в один день с Оленёвыми. Осталась только Тося. Одна только Тося и баб-Люся с ней… Хватит, хватит этого всего.
