О. И. Обухова
Югославия в огне
Полковник прижал дочь к себе.
– Проклятые мальчишки, болтают, чего ни попадя. Оторвать бы им языки… Имя у тебя действительно не совсем обычное – для России. А для Европы оно нормальное. В Англии, может быть, каждая десятая девчонка – Диана.
– Но мальчишки правильно сказали, что такого имени нет в святцах? Или они соврали?
Полковник Бестужев помолчал.
– В святцах его действительно нет. Потому что эти святцы были составлены бог знает когда. И были напичканы именами святых, про которых все уже давно забыли. Но только их именами и можно было называть детей! Наша церковь насмерть стояла, чтобы не позволить родителям назвать своих детей так, как им хочется. Многие специально прошения писали в духовную консисторию, чтобы получить разрешение вне заведенного порядка, но лишь единицам удавалось чего-то добиться.
– Но как же тогда… мне дали это имя? – Глаза Дианы расширились.
– Так назвать тебя хотела твоя мать. Она в молодости, еще когда училась в институте благородных девиц, сыграла роль Дианы в пьесе «Собака на сене» Лопе де Вега. Ей аплодировали, говорили, что у нее артистический дар… И она решила, что если родит девочку, то назовет ее Дианой. А если мальчика – Владимиром, в честь меня. – Он провел рукой по лицу, словно отгоняя черные воспоминания. – Но когда ты родилась и я попробовал дать тебе нареченное имя Диана, церковь тут же воспротивилась. Да так, что я прибежал домой и сказал жене, что надо срочно менять твое имя на какое-нибудь стандартное из православных святцев. На тот день, когда ты родилась, было три варианта имени…
Он вскочил на ноги, быстро заходил по крошечной комнате.
– Но твоя мать… она никогда не любила уступать. Особенно человеческой глупости. И тогда мы поехали в Грузию. В грузинских православных святцах есть специальное упоминание про сто тысяч мучеников, погибших за Грузию и претерпевших муки за грузинскую православную веру. И ты имеешь право назвать ребенка именем одного из этих ста тысяч мучеников. А поскольку ста тысяч имен, как ты понимаешь, никто не способен перечислить ни в какой книге – ни бумаги, ни полок для их хранения не хватит… На практике это означает, что в Грузии тебя могут назвать любым именем, сказав, что это – имя одного из ста тысяч мучеников, и его признает священник. В грузинском храме нам выдали метрику на имя Диана Бестужева, а поскольку Грузинская православная церковь официально является частью Русской православной церкви, в Петербурге не осталось ничего другого, как признать наречение имени Диана правильным.
Девочка сжала руки.
– Значит, я могу гордиться этим именем? Раз на нем настояла мама? А мальчишки – и вправду дураки?
– Мальчишки, конечно, дураки. А твоя мать… – На глаза Бестужева навернулись слезы. – Как же жалко, что ее нет с нами…
Годы пролетели незаметно. К 18 годам Диана Бестужева заметно вытянулась и почти сравнялась в росте с хорватскими девушками, которые в среднем были выше русских. У нее исчезла угловатость подростка, и она быстро превратилась в миловидную молодую девушку с гибкой талией. Лицо – в форме сердечка, а глаза – серо-стальные, будто хранящие цвет Северного моря, обрамлены густыми черными ресницами. Прелестный рот с блестящими белоснежными зубками и чуть розоватые щеки. От матери ей достались высокие скулы, а от отца – великолепная осанка и прямая спина, на которую тяжелыми волнами спадали ее густые каштановые волосы. Она была чрезвычайно сдержанна, очень далека от всякой экспансивности и по своей манере держаться напоминала скорее уроженку Норвегии или Швеции. За семь лет, проведенных в Загребе, она научилась бегло говорить на сербско-хорватском языке и выучила слова национального гимна Королевства Югославии. Этот гимн был очень сложным и состоял из трех частей – три его первых куплета были соответственно первыми куплетами гимнов трёх частей королевства, Сербии, Хорватии и Словении, а венчал все четвертый куплет на сербском, в котором Бога призывали хранить короля Петра и весь его род. Диана выучила также молитву «Отче наш» на сербско-хорватском и другие главные молитвы. Она сохранила привычку к чтению, усвоенную в детстве. Только теперь наряду с русскими она брала в библиотеке и книги на сербско-хорватском. И удивлялась, что книги ей всякий раз выдавали новые, практически не зачитанные. Судя по всему, жившие бок о бок с ней хорваты читали крайне мало. Ее любимыми произведениями были «Коралловая нить» и «Песни четырех архангелов» Владимира Назора и «Водоворот» и «Через тернии» Ульдерико Дональдини.
Когда она закончила школу, отец сказал:
– Ну все, Диана, теперь ты взрослая и тебе надо думать о будущем. Кем ты хочешь стать?
Диана Бестужева задумчиво посмотрела на отца. Он по-прежнему работал слесарем на электростанции «Электрана-Топлана Загреб» – после трех лет работы помощником слесаря, когда он делал почти все то же самое, что и сам слесарь, только получал половинную зарплату.
– Я хотела бы пойти по медицинской части.
– Отличная идея! Медицинская профессия всегда будет востребована.
Диана покраснела:
– Хирургом, думаю, мне не стать – для этого надо учиться всю жизнь, и работают там почти одни мужчины. Но есть такая область – стоматология. Можно закончить курсы медсестер стоматологического кабинета и потом работать у какого-нибудь зубного врача.
– Я вижу, ты все уже решила…
Диана тряхнула головой:
– Да, я уже почти записалась на эти курсы. Но за них нужно заплатить…
Владимир Бестужев закряхтел:
– Денег почти нет, но я тебе дам. Займу у своих коллег, в конце концов. Приступай к занятиям!
Курсы медсестер растянулись почти на год. Потом Диану направили на практику в стоматологический кабинет доктора Фридриха Кранкенбаума в Граце. Там она проработала два месяца, постигая премудрости этой профессии на практике. И только когда она вернулась в Загреб с положительным отзывом от доктора Кранкенбаума, ей разрешили подать заявку на сдачу экзаменов. Сами экзамены превратились в мучительный марафон – за несколько дней предстояло заново освежить в памяти весь курс, который она проходила в течение года, и все сдать на отлично. Ошибки не допускались, за этим очень строго следили экзаменаторы. И наконец в августе 1930 года она получила заветный диплом!
Отец предложил отпраздновать это событие в ресторане в центре Загреба. Он надел свой лучший костюм, который смотрелся довольно старомодно – был куплен еще шесть лет назад, а с тех пор мужская мода изменилась. Диана надела свое лучшее синее платье и водрузила на голову кокетливую черную шляпку – приятный пустячок, который она вывезла из Граца.
Они заказали жареную рыбу с картошкой, салат и вино с полуострова Пелешац – не самое дорогое, но отличное по вкусу.
– Поздравляю тебя, доченька, – сказал отец и отпил вина. Диана заметила, что его рука, сжимавшая бокал, чуть заметно дрожит – он слишком много трудился, да и годы уже сказывались…
– И что теперь? Пойдешь работать?
– Пока нет, папа, – вздохнула она. – Сейчас август – все либо уехали на летние каникулы, либо вот-вот начнут разъезжаться. И не вернутся уже до середины сентября. Тогда и надо начинать поиски места. – Она робко улыбнулась. – У меня есть некоторые наметки, но сложно сказать, что из этого получится. И получится ли. Мест на самом деле не так уж много. А желающих… Это все те девочки, которые учились на моем курсе и тоже успешно сдали экзамены. Можешь себе представить. – Она сжала руку отца. – Но я все равно очень благодарна тебе за то, что ты оплатил учебу. Теперь у меня есть диплом, есть навыки медсестры, и это уже кое-что.
Владимир Бестужев проглотил комок в горле.
– Знаешь что? Я закажу молебен в Преображенском соборе, чтобы ты обязательно нашла работу.
В начале октября 1930 года Диана Бестужева пришла на собеседование к стоматологу Мирославу Маруличу. Его кабинет располагался на улице Кордунска – не самой престижной, но все равно одной из центральных. Он был не хуже кабинета доктора Кранкенбаума в Граце, разве что специального оборудования было чуть поменьше.
Доктор Марулич, высокий костлявый мужчина с орлиным профилем, неприязненно взглянул на Диану:
– У вас нет опыта работы. Два месяца в клинике Кранкенбаума не считаются – вы просто совершили туристическую поездку в Грац, обозрели местные достопримечательности и вернулись в Загреб, чтобы сдать формальные экзамены. – Он постучал длинными тонкими пальцами по столу. – Знаю я, как все это делается! Практика и только практика – вот что отличает настоящую медсестру. Мне здесь не нужны ни ученики, ни подмастерья – нет ни времени, ни сил, чтобы возиться с ними и натаскивать. Если бы вы были профессионалом с хорошим послужным списком, я, быть может… А так… – Он выразительно пожал плечами.
Диана опустила глаза. Доктор Марулич был уже четвертым стоматологом, которого она посетила. Три других уже успели отказаться от ее услуг. И у нее крепло предчувствие, что, быть может, ей придется все-таки снова обращаться к доктору Кранкенбауму в Граце, падать ему в ноги и умолять, чтобы он взял ее на работу. Или пристроил где-то в Австрии.
Но она все-таки сделала последнюю попытку:
– Я не могу вас ни в чем убедить, господин Марулич – я действительно имею крайне мало практики. Но я могла бы предложить вам такой вариант: я бесплатно поработаю в вашей клинике месяц, как стажер, ради того, чтобы набраться хоть какого-то опыта. По крайней мере, так мне будет легче обращаться потом к другим стоматологам. Но, если вы против, я…
Мирослав Марулич нахмурился.
– Одна моя медсестра очень некстати заболела. Причем вместе с ребенком. Так что потребность в свободных руках есть. Как раз на месяц. Но учтите: вам придется еще и исполнять обязанности уборщицы – мыть полы, выносить мусор, следить за чистотой в автоклавной.
Диана обворожительно улыбнулась:
– Как раз этому меня и учили на курсах медсестер.
Месяц пролетел так быстро, что Диана даже не заметила. Она сильно похудела – Марулич не платил ей ни динара, и приходилось отчаянно экономить на еде. Ведь брать лишние деньги у отца она не хотела – было смешно, чтобы он оплачивал ее расходы после того, как уже оплатил ее длительную учебу и она нашла работу.
В конце пятницы Марулич остановился возле нее. Его орлиный профиль навис над Дианой, и она испытала неприятное чувство.
– Прошел месяц, госпожа Бестужева. Признаться, поначалу я был очень недоволен вами: вы все путали и одновременно путались под ногами. А то, как вы мыли коридор, – ниже всяких похвал.
– Извините. Я старалась, как могла. Если и были ошибки, я всегда стремилась их исправлять.
– Это я заметил, – вздохнул Мирослав Марулич. – И примерно неделю назад поймал себя на мысли, что у вас хоть что-то стало получаться. Не все, нет – но хотя бы хоть что-то. – Он посмотрел ей в глаза. – Если я сейчас скажу вам, что вы свободны, вам придется снова бегать по всем стоматологам Загреба, а может быть, и соседней Австрии, и опять искать работу. Я мог бы предложить вам другой вариант. Я согласен продлить ваш испытательный срок еще на четыре месяца и при этом платить вам треть от обычной зарплаты. Если вы хорошо зарекомендуете себя, можно будет подумать и о дальнейшем повышении.
Диана закрыла глаза. Старый мерзавец с орлиным профилем просто эксплуатировал ее! Она работала отлично, она делала все, что от нее требовалось, и даже больше, а он просто нашел возможность платить ей какие-то жалкие проценты от того, что она должна была по справедливости получать.
– Я почла бы за честь, доктор Марулич, если бы смогла проработать у вас еще четыре месяца, – услышала она свой голос.
В мае 1931 года Марулич согласился платить ей 60 процентов от обычного оклада медсестры. Обязанности уборщицы при этом с нее никто не снимал – наоборот, их стало даже больше. Две другие медсестры, Ана Буковац и Кристина Шулетич, проходили мимо нее, задрав нос – они работали у доктора Марулич почти пять лет, были коренными загребчанками и получали полную зарплату. К тому же муж Аны Буковац служил в полиции и тоже неплохо зарабатывал.
Но Диане было наплевать. Главное, что она получила наконец постоянное место и постоянный заработок, пусть и не такой большой, на который надеялась, и могла не бояться за завтрашний день.
Теперь она боялась за здоровье отца. Он стал как-то очень странно и очень быстро уставать. У него пропал аппетит, и он сильно исхудал. Когда он возвращался вечером с работы, то часто просто засыпал в кресле, и ей приходилось будить его, чтобы он перебрался на кровать. И еще его стало часто знобить, хотя погода стояла вполне теплая.
Но когда она просила, чтобы он показался врачам, отставной полковник неизменно отказывался:
– На Юго-Западном фронте я попадал в такие передряги, которые тебе и не снились, и ничего – потом все проходило или зарастало, как на собаке. Возраст, чего ты хочешь – поэтому я и засыпаю днем. Но разве я могу позволить себе уйти на пенсию? Это в прежней России я получал бы огромную полковничью пенсию и жил в собственном имении и ни в чем бы себе не отказывал. Прав был генерал Адлерберг – профукали мы Россию своей пустопорожней болтовней и рассуждениями о всякой всячине, а сейчас уже ничего не исправить. Погляди на тех же хорватов и сербов – мало говорят, книг почти не читают, стихов не любят, только песни петь любят – зато дело делают. А дела у них идут как нельзя лучше.
В конце концов Диана не выдержала и бросилась к доктору Сергею Салтыкову. Уроженец Вышнего Волочка, занимавшийся хирургической практикой в Петербурге, продолжил свою деятельность в Загребе и стал академиком Хорватской академии наук и искусств.
Выслушав ее сбивчивый рассказ, Салтыков помрачнел. Диана сразу заметила это и ее сердце упало.
– Ваш отец мужественный человек. Он не раз смотрел смерти в лицо на фронте. Но сейчас ему грозит смертельная опасность – еще большая, чем во время боев Первой мировой войны и Гражданской.
Диана замерла, боясь пошевелиться.
– То, о чем вы мне рассказали, указывает на самую страшную для человека болезнь – на рак. Спасение может быть только одно: надо оперировать, и немедленно!
Впервые за много лет отец закричал на Диану. Правда, кричал он очень слабым голосом:
– Ты хоть представляешь, во сколько это обойдется? Да я никогда в жизни не заработаю таких денег! Это просто безумие.
– Безумием будет умереть, не получив медицинской помощи, – сказала Диана дрожащим голосом. – Поедем в больницу, папа. Доктор Салтыков ждет нас.
Она почти вытолкала отца из крошечной квартиры.
Сергей Салтыков внимательно осмотрел Бестужева, взял несколько анализов и отправил их в лабораторию. Потом посмотрел на Владимира Михайловича и сказал:
– Лаборатория покажет точнее, но, в общем, все и так понятно. У вас рак желудка. Возможно, есть уже и метастазы – рак развивается быстро, а вы его запустили, батенька. – Он закряхтел. – На вашем бы месте я, не откладывая это ни на час, готовился к операции.
Полковник молчал.
– Владимир Михайлович…
Бестужев посмотрел на доктора.
– Во сколько все это обойдется? Операция… и все остальное?
Салтыков развел руками.
– Не буду скрывать – лечить рак недешево. А потом, когда зашьем швы, вам еще и лекарства потребуются. Они тоже недешевые, потому что привозят их из Германии и Америки. В Хорватии своих, к сожалению, пока не научились производить.
Бестужев сглотнул комок в горле.
– У меня таких денег нет.
– Я прекрасно вас понимаю. Но вы же бывший офицер. Причем не рядовой – полковник. А среди бывших офицеров императорской и Добровольческой армии действует система взаимопомощи. В Загребе ее по-прежнему возглавляет генерал Александр Александрович Адлерберг, которого, не сомневаюсь, вы хорошо знаете. Ему помогает участник Русско-японской войны генерал Даниил Павлович Драценко. Есть еще и адмирал Федор Вяткин, который возглавляет Союз русских офицеров в Хорватии – я знаю, он тоже многое делает для бывших военных. Давайте договоримся так: мы отложим операцию на один день, а вы пока обойдите всех этих людей и соберите необходимые деньги. Ваша дочь вам поможет в этом.
Поездки по Загребу были утомительными и отняли много сил – отец стал совсем слабым и с трудом передвигался. А может, ему было слишком унизительно просить денег на спасение собственной жизни. Но генералы Адлерберг и Драценко и адмирал Вяткин без лишних разговоров выдали ему столько, сколько требовалось. Они понимали: сейчас время играет против Бестужева и важна каждая минута.
– Все. – Глаза Дианы светились. – Деньги собраны. Я тоже возьму все свои сбережения, добавлю к тому, что нам вручили генералы и мы завтра утром поедем в клинику к доктору Салтыкову. Я звонила ему – он уже ждет нас и готовится к операции.
– Так и сделаем, – кивнул отец. Его лицо приобрело нездоровый сероватый оттенок, но Диана надеялась, что после операции он будет выглядеть лучше.
А главное, будет жить!
Поездка в больницу, где отцу окончательно выставили страшный диагноз, и весь этот суматошный день с беготней по генералам настолько утомили ее, что она уснула, едва коснувшись головой подушки. Завтра надо было встать как можно раньше, чтобы успеть подготовиться к поездке в больницу.
Но когда Диана проснулась утром и побежала в спальню отца, чтобы разбудить его, там никого не было.
Отец исчез.
Когда он вернулся вечером, от его одежды пахло машинным маслом. Он прошел в гостиную и упал в кресло. В его лице не было ни кровинки.
– Ты был на работе?! Господи! – Голос Дианы задрожал. – Я везде тебя искала, но не думала, что ты пойдешь на работу.
– Я сам не думал, что пойду. Но все-таки дошел. И поработал. – Он расстегнул воротник рубашки. – Боже, как же я устал.
– Тебя же ждал доктор Салтыков! Для операции!
Полковник Бестужев покачал головой:
– Я не буду ее делать.
– Но ты же вчера сказал, что будешь!
– Сказал – а потом передумал. Зачем мне операция? Она все равно ничего не даст. Я это чувствую. Рак все равно не победить.
– Но мы же собрали на нее деньги! Доктор Салтыков ждет тебя! Ты… ты… – Диана разрыдалась.
– Нет, нет и нет! Пусть все идет, как идет, – прошептал Бестужев.
– Ты с ума сошел, отец!
– Это моя жизнь, Диана. И я ею распоряжаюсь так, как хочу. Ни командование, ни Ставка, никто другой мне не указ – это решаю только я сам. Имею право.
– Ты просто убиваешь себя! – зарыдала Диана.
Но полковник Бестужев уже спал в кресле и ничего не слышал.
Месяц спустя он пришел домой, с трудом опустился в кресло и посмотрел на Диану.
– Сегодня был мой последний день на работе. Я взял расчет и сказал, что больше не выйду.
От этих слов Диану пронизало холодом.
– Я больше не могу. – Отец помолчал. – Гаечный ключ выскальзывает из рук. Они его больше не держат. Буду теперь сидеть дома. – Он посмотрел на дочь. – Ничего, уже немного осталось.
Минуту спустя он снова спал в кресле.
В ночь под Новый год Диана проснулась среди ночи, как будто ее пронзило током. Ей слышался какой-то слабый голос.
– Диана… Диана… Подойди ко мне.
Нет, это были не галлюцинации, а голос отца. Он звал ее.
Она подошла к кровати, на которой лежал отец. Он совсем высох, тело стало слабым и безжизненным.
– Не смотри на меня так, – усмехнулся он. – Сам вижу, что умираю.
– Не говори так, папа! Ты разрываешь мне сердце.
– Дай мне сказать. А то сил не останется договорить. Обезболивающие, которые мне вкалывают, помогают преодолевать боль, но лишают сил. Поэтому ты должна мне помочь. Приподними край матраса, пожалуйста.
Диана приподняла край старого матраса и обнаружила там толстый конверт.
– Открой его.
В конверте лежали деньги. Динары и доллары. А под ними – совсем тяжелые – золотые монеты. Царские десятирублевки с профилем Николая II.
– Здесь все, что собрали для меня генералы и адмирал Вяткин. И то, что я сумел вывезти еще из России. И не растратил. – Отец с трудом дышал. – У тебя будет неплохое приданое. Не такое, какое было положено дочери полковника в старой России, но все же. Извини…
Конверт выскользнул у Дианы из рук. Отец специально отказался от лечения, пожертвовал собой, чтобы все, что он сумел добыть и скопить за годы лишений и тяжелого труда, досталось ей.
– Я не смог спасти твою мать. Когда она умирала от тифа, я был на фронте. Не мог перестать воевать, бросить своих товарищей, своих солдат… А когда вернулся, ее уже не было. И я решил тогда… сделать хоть что-то для тебя. Прости, что так мало.
Слезы бежали по лицу Дианы. Этот ставший вдруг таким маленьким и изможденным несчастный человек, бывший бравый полковник Бестужев лежал перед ней и умирал, и она понимала, что ничего, совсем ничего не может для него сделать.
– Не плачь, доченька. Я сделал все, что мог. В другие времена я сделал бы больше. А теперь иди. Мне надо поспать.
Три дня спустя отец не проснулся. Его похоронили на загребском кладбище Мирогой, в той его части, где уже стояли густой стеной надгробия русских людей, скончавшихся в Загребе.
Попрощаться с полковником пришли генералы Адлерберг и Драценко, адмирал Вяткин, доктор Сергей Салтыков, юноши и девушки, которые учились с Дианой в русской школе. Службу вел священник Загребской епархии Сербской православной церкви Павел Докич. Глаза Дианы были сухими и воспаленными – она уже выплакала все слезы накануне.
Теперь она осталась совсем одна.
В марте 1932 года в клинике доктора Марулича появился высокий мощный пациент с заметным брюшком. На вид ему было лет за сорок. Увидев Диану, он осклабился, и она удивленно посмотрела на него – его зубы были в полном порядке.
– Вы хотите записаться на прием к доктору Маруличу? – спросила она.
– Может, и хочу. – Он сверлил ее взглядом. – Давно работаете здесь?
– Скоро будет два года. Я сейчас спрошу доктора Марулича, может ли он принять вас.
– Стойте! Не надо никуда ходить!
Диана Бестужева замерла.
– Но почему?
– Потому что я не пациент, а тоже доктор-стоматолог.
Она ничего не понимала.
– Зачем же вы тогда пришли сюда?
Он смерил ее тяжелым взглядом.
– Потому что я выяснил то, что мне надо.
Он развернулся и вышел из клиники.
«Странный какой-то», – подумала Диана.
Когда через два дня она вышла из клиники по окончании рабочего дня, высокий доктор с наметившимся брюшком ждал ее на улице.
– Извините, я так и не представился. Меня зовут доктор Томислав Благоевич. У меня клиника на Млинарской улице, недалеко от университета. – Он обнажил в улыбке свои превосходные зубы. – Очень удобно – ко мне ходят лечиться и студенты, и преподаватели.
– Я не думала, что у студентов такие плохие зубы, чтобы они представляли собой серьезную клиентуру, – улыбнулась девушка.
– Вы правы – у большинства зубы превосходные, они ведь еще очень молоды. Но встречаются и те, у кого зубы по разным причинам нуждаются в уходе. Вы идете домой?
– Да. А что?
– Я хотел пригласить вас на бокал вина. Или пива. Чего вы больше любите?
Он действовал довольно бесцеремонно. Пожалуй, даже слишком бесцеремонно для хорвата – они все-таки были людьми очень вежливыми, особенно с женщинами. Что ему от нее нужно?
– Хорошо. От бокала вина я не откажусь.
Они зашли в небольшой ресторан, и доктор Благоевич заказал два бокала красного вина. Вино было из Кумровца – местечка к северу от Загреба, на границе со Словенией, известного своим превосходным вином.
– Вам нравится работать в вашей клинике? – вежливо спросил доктор.
– Да. Я долго готовилась к ней – сначала училась на курсах медсестер, потом проходила практику у австрийского стоматолога Кранкенбаума в Граце, потом сдавала трудные экзамены. И сейчас вот уже почти два года как работаю у доктора Марулича.
Томислав Благоевич ухмыльнулся.
– Я слышал, что он мало платит. Марулич всячески экономит на своем персонале. Весь Загреб это знает.
Диана отодвинула бокал с вином.
– Вы пригласили меня в ресторан, чтобы сказать мне это? Этот разговор мне кажется неуместным.
– Успокойтесь. Неужели нельзя и слова сказать про вашего доктора Марулича – тем более, что я озвучил то, что и так всем давно известно.
– Но вы это сказали мне. А я работаю у него. Вы не находите, что ведете себя, мягко говоря, вызывающе? – Диана резко поставила недопитый бокал на стол. Она быстро встала и вышла на улицу.
Томислав Благоевич не отставал от нее.
– Я спешу. Не провожайте меня! – грозно проговорила Диана.
– Мы еще встретимся, – прокричал ей вслед доктор Благоевич.
На следующий день Диана хотела спросить у Марулича, кто такой доктор Благоевич и с какой стати он может интересоваться его делами. Но потом посмотрела на замкнутое лицо Марулича с его противным орлиным профилем и решила этого не делать.
Однако, когда она вышла на улицу и сделала несколько шагов по направлению к дому, на тротуаре неожиданно возникла мощная фигура Томислава Благоевича.
Как ни в чем не бывало, он лучезарно улыбнулся ей.
– Я хотел извиниться за вчерашний день. Пригласил вас в ресторан, но забыл накормить ужином. Я могу загладить свою вину?
Диана покачала головой:
– Ужинать с вами я не буду, извините. У меня – дела.
Она пошла вперед, но Благоевич не отставал, шел рядом с ней.
– Вы зря так сердитесь. А впрочем, женщины по своей природе непредсказуемы. Я желаю вам лишь добра.
Диана резко остановилась.
– Послушайте! Я совсем не заинтересована продолжать наше общение. Тем более если это связано с какими-то походами в рестораны. Вам ясно?
– Услышать-то это я услышал, но… Вы всегда так агрессивно настроены по отношению к мужчинам? Или есть некоторые, к которым вы более благосклонны? Я хотел бы войти в их число.
Диана чуть не поперхнулась. Этот человек-гора набивается на роль ее мужчины?!
– Послушайте, доктор Благоевич. – Она говорила твердо и размеренно. – Вы мне не интересны ни как доктор, ни как мужчина. Это – понятно? И давайте на этом закончим наше общение. Всего хорошего!
На следующий день… нет, это было невозможно! Но доктор Благоевич снова стоял на ее пути.
Диана вспыхнула.
– Мне кажется, я вам вчера все очень ясно объяснила. Разве нет?
– Вы мне все объяснили. Но не дали вставить и слова. А разве вы не хотите услышать меня? У меня есть для вас очень интересное предложение.
– Все ваши «интересные предложения» мне вообще не интересны! – отрезала Диана.
– Только потому, что вы их и не знаете. А между тем я хотел бы предложить вам вот что. – Он посмотрел ей в глаза. – Станьте моей женой, и мы будем работать вместе. Я – как стоматолог, а вы – как моя медсестра. Я собрал о вас превосходные отзывы. Я видел, как вы работаете. И я видел вас – вы мне подходите.
Диана почувствовала, как кружится ее голова. Этот наглец был явно не в себе.
– Все, – выдохнула она, – я больше не хочу вас видеть! Никогда!
Томислав Благоевич не появлялся целый месяц. А потом как ни в чем ни бывало снова возник рядом с клиникой, поджидая Диану, когда та спешила домой.
– Ну как, обдумали мое предложение?
Серые глаза Дианы опасно сверкнули:
– Я уже и забыла, что вы мне предлагали.
Благоевич даже немного обиделся.
– Предлагал стать моей женой и работать вместе в моей клинике. А сейчас я хотел бы предложить вам поесть и выпить вина. Вы же работали целый день и наверняка проголодались.
Диана хотела было сказать «нет», но внезапно почувствовала, что и впрямь сильно проголодалась. Одна порция баранины и один бокал вина в ресторане ее ни к чему не обяжут. Почему бы просто не поесть после напряженного рабочего дня перед тем, как отправиться домой?
– Я согласна, – сказала она.
Доктор Благоевич привел ее в тот же самый ресторан. Он явно не стремился к разнообразию дебютных ходов. Он заказал и себе, и ей одно и то же. А когда официант принес горячее, жадно накинулся на него. От отсутствия аппетита он тоже совсем не страдал…
Когда тарелки опустели, он наклонился к Диане и заговорщическим тоном поинтересовался:
– Ну как, решили? Станете моей женой?
Диана критически осмотрела его и вздохнула:
– Вы слишком стары для меня. Сколько вам лет?
– Сорок один. И что? Разве это много? Мой дед умер в возрасте 95 лет, и до последнего момента работал на своем винограднике! Мы, хорваты, живем очень долго.
– А мне – всего 22 года. – Она быстро произвела в уме несложные математические вычисления и затем озвучила их. – 22 и 41 – это слишком большая разница в возрасте. Брак исключен.
Когда рабочая смена Дианы уже подходила к концу, в клинике доктора Марулича раздался звонок. Ана Буковац сняла трубку и затем с недовольным выражением лица передала ее Диане:
– Это не по поводу лечения. Тебя спрашивает какая-то женщина. – Ана хмыкнула. – Видимо, тоже русская.
Бестужева поднесла трубку к уху и услышала возбужденный женский голос:
– Дианка, сто лет тебя не видела! А тут одна старая приятельница поведала мне, что ты трудишься в зубной клинике, помогаешь лечить зубы. Не узнала? Да это же я, Наталья Панина. Ну как, хочешь встретиться? Давай посидим в уютном ресторанчике, выпьем за старую дружбу! Черт побери, не так-то нас и много – выпускниц русской школы в Загребе.
Диана наконец вспомнила ее. Наталья Панина, племянница знаменитой Софьи Паниной – владелицы роскошного дворца в Гаспре в Крыму, где Толстой писал «Хаджи-Мурата», после Февральской революции ставшей чуть ли не министром государственного призрения, а затем просвещения Временного правительства – действительно училась вместе с ней, но только в другом классе, поскольку была на два года старше. Нельзя сказать, что они слишком уж дружили в школе. У каждой были свои дела, свои увлечения, причем если Диана увлекалась чтением и книгами, то Наталья Панина – по большей части мальчиками. Может быть, как раз поэтому между ними и не было особой близости… К тому же семья Натальи была значительно богаче – несмотря на то, что дворец графини Паниной был национализирован и превращен в санаторий матери и ребенка «Ясная Поляна», а московское имение «Марфино» и все построенные Паниной народные дома тоже отошли государству, у них все равно остались крохи от того грандиозного богатства, которым владела их семья. И каждая из этих «крох» была во много раз больше всего того, что удавалось за всю жизнь скопить любым другим семьям…
– Диана, что же ты молчишь? У тебя есть хотя бы часок свободного времени?
«Не так уж и много у меня знакомых в этом городе – да и во все мире, – подумала Бестужева. – Была ни была… пойду!»
– Я заканчиваю работу через полчаса, – сказала она.
– Отлично! – закричала Панина. – Ресторан находится рядом с площадью бана Елачича. Называется «Под зидом» – «У стены».
Диана сразу узнала Панину – несмотря на то, что ее лицо наполовину закрывала дорогая шляпа кремового цвета с широкими полями, явно не хорватского производства, а скорее всего купленная где-нибудь в Вене или Берлине. Роскошное зеленое платье, облегавшее ее фигуру, тоже, скорее всего, было приобретено в каком-то модном доме, а не в обычном магазине. Ей показалось, что со времени окончания школы Наталья сильно изменилась – черты лица потеряли девичью зыбкость и стали законченными и отчетливыми, кожу покрывал ровный загар, получить который можно было лишь на хорошем курорте, а массивные браслеты на руках делали ее похожей на хозяйку преуспевающего поместья.
