Оксана Заугольная
Чернильные души
Глава 3
Они как-то слишком быстро собрались и вышли из кафе. Соня даже не успела сообразить, как так получилось, что она уже идёт с кальмарами, да не позади всех плетётся и не рядом с Субботой, а снова притиснутая к Эдику в толпе пятнистых. А тот жарко шепчет ей на ухо всякие успокаивающие глупости.
– Тараканов тоже можно давить, – бормотал он, пытаясь убедить то ли её, то ли себя. И если Соня готова была верить в тараканов и червяков, лишь бы не думать о том, куда и зачем они идут, то сам Эд категорически не верил в то, что говорил. – Или котят… Хотя котят жалко, я бы не смог.
Соня молчала, поэтому Эдик продолжал, сильнее стискивая её локоть:
– На самом деле можно не участвовать. Только смотреть. Этого недостаточно, но насыщает. Всё больше, чем смерть тараканов.
Соня шла как во сне, пытаясь сообразить, шутит он или нет. Не может ведь быть так, чтобы все пятнистые убивали, правда? Столько жертв заметили бы, да и сейчас банда кальмаров ничуть не скрывалась. Любой может сложить дважды два и вычислить убийц. Опять же, если можно полностью избавиться от болезни, то неужели учёные или журналисты до сих пор не пронюхали об этом?
Эд скорчил недовольную гримасу, когда она спросила об этом.
– Если бы всё было так просто, – со вздохом ответил он, и Соня чуть было не остановилась. Просто? Это он про убийство человека? – Полностью вылечиться нельзя. Помнишь, пару лет назад был в городе Вилькинский маньяк?
Соня кивнула. Она помнила. Тогда тоже запрещали выходить на улицу вечером, а ещё очень не советовали выбирать короткую дорогу через Вилькинский парк, где находили большинство тел. Искали его долго, ведь не было никаких зацепок – маньяк не выбирал конкретный тип людей, одинаково легко убивал стариков и детей, мужчин и женщин. И никогда ничего с места преступления не пропадало. Почерк убийств тоже был разным, так что подозревали даже заезжую банду.
Чем всё закончилось, Соня не интересовалась. Просто однажды ей перестали запрещать ходить через парк, да и вечерами стало можно гулять, пока в школе не появилось слишком много пятнистых и кто-то не объявил, будто все пострадавшие перед этим были на улице в тёмное время суток. Как будто это так легко отследить! Но людям нравилось думать, что при свете дня и в доме им ничего не грозит. Очень удобно!
– Так вот, – прервал её размышления Эдик. – Это был один из первых наших. Он вёл дневник, ты его потом увидишь. Вот он как раз и обнаружил, что убийство немного осветляет кожу. Он хотел так полностью вылечиться, но ни количество, ни качество убийств не повлияло. Как будто организм не принимает больше определённого количества отбеливателя, понимаешь?
– Да, – одними губами произнесла Соня, чувствуя, что ей холодно. Зубы начали стучать, пришлось сжать челюсти, чтобы этого не услышали. Странно, на улице было довольно тепло, да и этот прилипчивый Эдик прижимался совсем не по-дружески, а её всё равно морозило.
Соня изо всех сил гнала прочь мысли о том, как Вилькинский маньяк проводил свои опыты по количественным и качественным убийствам, но память услужливо подбрасывала рассказы очевидцев, и тошнота горькой волной всё сильнее подкатывала к горлу. Она с силой стиснула кулаки, длинными ногтями больно вонзаясь в мякоть ладони, и эта короткая боль ненадолго отрезвила её.
– Зато он определил, что чем разумнее существо, тем дольше и лучше его смерть помогает продержаться. – Эдик то ли не замечал её состояния, то ли не желал замечать. – В одиночку немногие способны убить, я вот не могу. Я трус.
Он так спокойно это сказал, что Соня догадалась – раньше его это долго мучило и он просто заставил себя принять таким, какой есть. Наверное, ему было проще считать себя трусом, чем убийцей, но Соня не обманывалась этим. Всё-таки он был с Субботой, а не с теми же «Пятнашками», а значит, вряд ли был совершенно чист.
– И как определяется эта разумность? – наконец спросила Соня, просто чтобы не молчать. Кто знает, может, это лишь затянувшаяся проверка.
– Я рад, что не ошибся в тебе. – Суббота неожиданно оказался не впереди, а рядом, и предложил ей свой локоть с противоположной от Эдика стороны. Соня без раздумий уцепилась за него. Пусть Влад пугал её куда больше, в то же самое время он был понятнее. Честнее, что ли. – Как видишь, у нас девчонок немного. Большинство сразу сбегает с криками. А ты вон ещё и вопросы задаёшь.
– Ну да, – промямлила Соня, не в силах признаться, что она просто-напросто слишком боится, чтобы взять и убежать. Для этого тоже нужна смелость.
Наверное, она как Эдик – труслива настолько, что может зайти слишком далеко. Неприятная мысль.
– Эд не совсем прав, когда говорит о разумности жертвы, – мягко произнёс Влад, волоча её вперёд, тогда как Эдик отстал, затерявшись в группе идущих. – Ни Вилькинский пионер, ни другие не смогли точно определить, что становится мерой ценности. Может, и разумность, а может, важность конкретно этой жизни для других. Я предполагаю – только предполагаю, заметь! – что жизнь любимого котёнка милой доброй девочки оценится едва ли не выше, чем жизнь какого-то вонючего бомжа, у которого нет семьи. Но, в отличие от пионера, у меня нет ни усидчивости, ни аналитических способностей, чтобы проводить такие опыты.
– Пионера? – повторила Соня, искоса поглядывая на спутника. Он её пугал. Красивое, пусть и темно-фиолетовое лицо Влада исказилось в какой-то гримасе, серые глаза алчно блестели. Ей вовсе не хотелось знать, о чём он думает.
– В том смысле, что он был первопроходец, – отмахнулся Влад. Он будто ненадолго стал спокойнее и человечнее. – Однако, судя по твоему выражению лица, ты уже решила, что мы совсем звери. Это не так. В отличие от Вилькинского, мы практически никогда не убиваем детей.
– Дай угадаю. – Мысленно Соня продолжала убеждать себя, что весь этот абсурдный разговор происходит не с ней. Она просто пересмотрела странных сериалов и ужастиков, а теперь ей снится мешанина из них. Такое ведь бывает, верно? – Дело не в доброте, да? Дети гораздо беззащитнее взрослых. Это было бы на руку.
– Ну да, хотя дети детям рознь, – недовольно скривился Влад. – Но с ними не угадаешь. То отбелит всех по максимуму, как со взрослыми не выходит, то…
Он словно размышлял, говорить или нет, и наконец решился. Они все как раз вышли из города на набережную, и компания разбрелась, рассаживаясь на свободные скамейки. Впрочем, немногочисленные горожане, гулявшие в это время, тут же поспешили перебраться подальше от пятнистых. Словно те были заразными. Раньше и сама Соня поступила бы так, а сейчас ей было противно.
– В общем, я только заполучил пятно, – произнёс Влад, глядя в свинцовую, мутную от надвигающегося шторма воду, – когда наши убили одного… школьника. И всех так приложило – моё пятно было всего-то сантиметров пять, а стало с ладонь! Выросло, а не уменьшилось!
Влад в чём-то врал, Соня это чувствовала. Но скорее привирал по поводу мелочей, вроде изначального размера пятна, чем по существу.
Она тоже посмотрела на волнующееся море и посильнее запахнула куртку. На набережной было прохладно, и Соню зазнобило. Хотелось убраться с открытого пространства.
– Наверное, всё дело в том, чтó эти существа потенциально значат для кого-то конкретного или мира в целом, – рассеянно произнесла она. Глаза у неё слезились, но теперь это можно было свалить на пронизывающий ветер, а не свою восприимчивость. – А с детьми это лотерея. Поди узнай, кто из него вырастет, второй Моцарт или второй Гитлер.
Когда молчание показалось ей уж слишком долгим, она скосила взгляд на Влада. Тот стоял прямо с открытым ртом, словно собрался говорить и забыл что. Надо же, она и не думала, что так в реальной жизни бывает.
– Ты гений, – прошептал наконец он. – Как ты это делаешь, а? Мы ломали головы столько времени, а ты как пришла – сразу сообразила!
Слышать это было приятно. Соне порой отвешивали комплименты за её внешность или характер – правда, не особо заслуженно, а вот её ум обычно оставался забытым. Но она справедливости ради всё-таки уточнила:
– Взгляд просто не замыленный. Это на поверхности лежало, а вы сразу копали вглубь. К тому же правильно сказать «предположила», а не «сообразила». Всё может быть совсем не так. Да и убийства… может, дело в эмоциях, а не в самом убийстве.
Влад прищурился.
– Поверь, это давно проверили, – сухо произнёс он. Словно не радовался только что, как ребёнок. – Ты напрасно думаешь, что мы получаем от этого удовольствие.
Если бы Соня смотрела на него, она заметила бы, как он отвёл взгляд. Но и без того она понимала, что он снова кривит душой.
Она внимательнее вгляделась в мутную воду. Странно, ей показалось, будто она стала какой-то другой. В холодном море с каменистым неровным дном и так купались только ребятишки да пьяницы, но вряд ли оно кого-то пугало. Не нравится – просто не лезь в воду, и всё. Но Соне море не просто не нравилось – она ощущала тревогу, когда смотрела на его волны. Словно мало ей других проблем.
Влад, похоже, даже не заметил, что мысленно она не здесь.
– Однажды нам повезло, и убили надежду современного искусства, нового Моцарта практически. Так в газетах писали, – произнёс он и шумно облизал губы, с заметным восторгом вспоминая ту историю. Соня с трудом удержалась от брезгливой гримасы, до того гадко выглядел Влад в этот момент.
Память услужливо подкинула чёрно-белое фото мальчишки лет семнадцати-восемнадцати: тонкая шея, светлые зачёсанные волосы, открытый взгляд. Её версия, что в городе редко убивали, не выдержала никакой критики. Похоже, это она пропускала мимо ушей все подобные новости. Как любой житель прибрежного города перестаёт слушать шум моря. Если уж на то пошло, даже её мама не стремилась обсуждать преступления больше пары часов. Никто из знакомых не пострадал – так о чём и говорить?
– У всех, кто там был, даже у присосок, очистился хороший кусок кожи, – мечтательно продолжал Влад. – Эх…
– Присосок? – Соня всё ещё смотрела на воду, и от этого ей почудилось, словно на глубине мелькнула тень щупальца. Глупости, конечно. У них тут не водились осьминоги или кальмары. Кроме вот этих. Сухопутных.
– Присоски – кто сам не убивает, но находится рядом, – пояснил Влад, пристально глядя в глаза Соне, отчего ей хотелось постоянно отвести взгляд. – Их не гоняют – получают они немного, но кому-то и этих крох хватает. Если слабачка, можешь сейчас готовиться умирать или тщетно давить тараканов. Если нет – добро пожаловать.
Соня довольно долго молчала, как ей казалось, непозволительно долго.
– Я, пожалуй, останусь.
Влад лишь кивнул и с довольной улыбкой развалился на скамейке, которую они заняли.
– Пойми меня правильно, – продолжала Соня. – Я, может, и слабачка. Но я ведь смогу уйти позже, верно?
Теперь молчал Влад.
– Да, сможешь. – Он поднялся со скамейки и развёл руками, разминая затёкшие мышцы. – Только помни, что при любом раскладе ты не имеешь права кому-то рассказывать о происходящем здесь. Это важно, ведь иначе нам всем будет… неприятно.
Соня продолжала смотреть на него, и Влад пояснил:
– Убийство заражённых ничего не даёт. Пятна не становятся меньше. Поэтому никому не нравится возиться с предателями. Это как работа, за которую тебе не платят. Смекаешь?
Соня тоже поднялась.
– Смекаю, – сухо ответила она и демонстративно посмотрела на часы. – Я ещё успею к третьему уроку. Не люблю прогуливать математику.
– Эд тебя проводит. – Влад не двинулся с места, и на его лице было не разобрать, разочарован он или ему всё равно. – Увидимся завтра.
Соне бы гордо промолчать или отказаться от провожатого, но вся её отвага закончилась раньше. Поэтому она кивнула и добавила:
– Увидимся.
Глава 4
– Влад на самом деле очень хороший. Ему непросто, но он старается. – Эдик просто не замолкал ни на секунду, и Соня уже много раз пожалела, что пошла с ним. – Он ещё и пытается жить как прежде, в школу ходит. Может, даже поступать ещё в вуз будет. Ты ведь догадываешься, что большинство сразу забивают на обычную жизнь и ведут себя так, словно надеются в угаре веселья исчезнуть незаметно для самих себя.
Эдик поправил упавшие на лоб волосы и покачал головой. Его рукав задрался, показывая фиолетовую кожу запястья. Соня искоса посмотрела на его узкое лицо, обрамлённое светлыми кудрями совсем как у девчонки, и вздохнула. До чего красивый и до чего занудный, что ты будешь делать!
– Знаешь, я передумала, – вдруг произнесла она, прерывая очередную тираду. – Я не хочу в школу сегодня, пойду домой.
– Тогда я провожу тебя до дома, – ничуть не расстроился Эдик. – Я рад, что мы познакомились, Соня. То есть мне, конечно, жаль, что у тебя пятно, но ты мне сразу понравилась, веришь?
Соня кивнула. Она не верила ни единому слову Эдика, но пока никак не могла понять, зачем она ему нужна. Не для того она провела у зеркала столько часов ещё до появления пятна, чтобы верить всей той лапше, что уверенно навешивал ей на уши пятнистый. На самом деле она была довольна и лицом, и фигурой, да и густыми волосами редкого медового оттенка, лишь на пару сантиметров длиннее, чем у этого Эдика, она гордилась, но ей уже было не пятнадцать, чтобы полагать, будто она та красавица, к ногам которой падают парни.
Если уж на то пошло, у неё и отношений-то не было. Поэтому она и пошла на эту дурацкую вечеринку Линды. Надеялась познакомиться с каким-нибудь парнем и влюбиться. А то все подружки уже встречались с кем-то, и не по разу, а она до сих пор могла похвастаться только безответной любовью к вожатому в лагере четыре года назад, да ещё во втором классе одноклассник Радик Вакин несколько дней подряд провожал её до дома и нёс портфель. Ха-ха, большая первая любовь. Или она её придумала за те три или четыре раза, что мальчик ходил с ней и всё просил списывать математику.
Так что нет, она не верила Эдику. Только радовалась, что не успела ни в кого влюбиться до появления пятен. Ей и так хватало беспокойств за мать, думать ещё о том, как ей не суждено прожить достаточно долго, чтобы они с возлюбленным надоели друг другу, не хотелось.
Если Суббота не врал, ей осталось совсем немного. Совсем недавно ей казалось, что она всё сделает ради продления существования. Но эмоции немного стихли, и оказалось, что не всё. Вряд ли она решится убить человека даже ради спасения своей собственной жизни. К тому же её смерть не должна была стать мучительной. Она просто истончится и исчезнет. Вот и всё.
Эдик продолжал болтать как заведённый, но Соня уже не слушала его, позволяя ему просто держать её за руку.
– Мы пришли. – Только один раз Соня прервала этот словесный поток – когда они остановились у её подъезда. – Спасибо. Увидимся завтра.
– Ты даже не пригласишь? – изумился Эдик. Лицо у него при этом было такое удивлённое, что Соня прыснула от смеха. Напряжение выплеснулось вместе с ним, и она хохотала, не в силах остановиться. Даже несмотря на вытянувшееся от обиды лицо Эдика, она всё ещё продолжала смеяться.
– Прости, – сквозь смех пробормотала она, обнаружив, что вконец оскорблённый парень собирается так и уйти. – У меня мама дома.
Ну не говорить же ему, что его фраза снова напомнила ей целую кучу глупых фильмов, которые она смотрела на каникулах? Разве так действительно говорят в реальности? Даже жаль, что ей не суждено узнать это наверняка. Настроение предсказуемо испортилось.
– Прости, – ещё раз повторила она. – Увидимся завтра.
Эдик кивнул и, неловко мазнув губами по её скуле – она вовремя отвернулась, не дав поцеловать себя в губы, – побрёл по улице. А Соня открыла тяжёлую дверь в подъезд и поднялась на третий этаж, к себе.
К её большому удивлению, она не соврала Эдику – мама и впрямь была дома. То ли не пошла на работу из-за плохого самочувствия, то ли из-за неё. Даже в коридоре вкусно пахло любимым пирогом Сони и булочками. Мама редко пекла их, отговариваясь нехваткой времени. Во рту стало солено и противно, несмотря на изумительные ароматы.
– Привет, мама, я дома, – крикнула она, готовясь к порции нравоучений за прогул. Тишина.
Сняв обувь и повесив куртку, Соня прошлёпала босиком на кухню и убедилась, что мама дома. Просто тихо плачет, склонившись над готовым пирогом с ягодами. И где она их взяла в это время года? Всегда ведь говорила, что покупать ягоды в несезон очень дорого и бессмысленно.
– Привет. – Мама шумно шмыгнула носом и отвернулась, словно застеснявшись слёз. – Доченька, я думала, ты сегодня останешься дома и в школу не пойдёшь. Посидим вдвоём…
– Я и не пошла, – соврала Соня, обнимая маму и утыкаясь подбородком ей в плечо. Спинка стула, на котором мама сидела, больно упиралась Соне в живот, но она терпела. Её мама выглядела такой несчастной и сломленной, словно это ей предстояло умереть молодой. – Просто вышла проветриться, дошла до набережной и вернулась.
– А я твой любимый пирог испекла, – невпопад ответила мама, словно Соня и так не видела этого.
– Здорово, спасибо. – Соня чмокнула маму в щеку, мысленно удивившись тому, какой вялой стала кожа на её лице. Это сколько лет она не целовала маму, что не заметила этого? – Давай поедим?
За едой легче не стало. Даже любимый пирог застревал в горле от того, как мама смотрит. Она глядела так, словно уже сидела на поминках и только что похоронила дочь.
– Бабушка обещала приехать, – пробормотала мама, наконец-то переставая её сверлить этим раздражающим больным взглядом. – Я ей рассказала, ничего?
– Всё правильно, это хорошо, что она приедет, – с наигранным энтузиазмом ответила Соня, вгрызаясь в хрустящую корочку пирога.
Бабушка была человеком сложным, хоть и по-своему неплохим. Просто любить её легче было на расстоянии. Звонить раз в месяц, получать денежный перевод на день рождения. Бабушка Александра «И никаких Шурочек!» была самым рациональным человеком в окружении Сони и её матери, а сейчас им нужен был кто-то именно такой.
Почему-то казалось, что когда она приедет, то с лёгкостью разберётся со всем, что случилось. Соня не призналась бы даже себе, но в глубине души она верила: с приездом бабушки окажется, что и пятно лишь глупая шутка, и умирать не придётся. Мало ли похожих болезней на свете, не все из них ведут к неминуемой гибели. А может, это и вовсе перманентный маркер и её испачкали на вечеринке.
Соня в красках представила, как будет объясняться с Владом и убеждать, что никому не расскажет тайну пятнистых, когда бабушка позвонила в дверь.
– Такси до вас немыслимо дорого, – с порога сухо произнесла она, подставляя щеку для поцелуя. Потом цепкими холодными пальцами прошлась по лицу внучки до скулы и вопросительно посмотрела на дочь. – Ольга, оно сразу было таким большим? Это пятно?
Мать расплакалась, конечно, а Соня бросилась в ванную, чтобы убедиться в правоте бабушки. Пятно выросло и теперь почти доставало до виска. И как она не заметила!
Пока Соня разглядывала себя в зеркале, бабушка принялась хлопотать по дому. Она отличалась от других бабушек, так что пирожков или вязаных носков от неё ждать не приходилось. Когда Соня вернулась в комнату, бабушка держала перед Сониной мамой стакан, от которого одуряюще несло корвалолом, а рядом стоял разинувший пустую пасть большущий чемодан. Соня не видела его лет пять, не меньше.
– Сделай чаю, Софья, я сейчас подойду, – ласково произнесла бабушка, и этот тон напугал Соню едва ли не больше, чем разговоры с Субботой про убийства. Ведь там всё ограничилось разговорами, а здесь разговорами всё только начиналось.
– Я забираю Ольгу. – Бабушка не любила ходить вокруг до около, и из-за этого они часто ругались, но сейчас Соня была благодарна за эту честную грубость. – Она этого просто не выдержит, я свою дочь знаю. Угаснет и уйдёт следом. Ты же этого не хочешь?
Соня не хотела. И пусть смотреть, как плачет мама, ей тоже не нравилось, она скорее из чувства противоречия ответила:
– Может, она привыкнет и перестанет плакать? Я же не прямо сейчас умру, и… ну… ребята говорят, что человек просто тает и исчезает. Никакой кровищи вёдрами и кишок наружу.
Бабушка слегка приподняла бровь, давая понять, что попытка храбриться замечена и оценена.
– Дорогая моя внучка. – Она вздохнула и уставилась в стену, пока сама Соня наблюдала за причудливым танцем её пальцев. Руки у бабушки были суховатые, но не морщинистые, и все пальцы унизаны кольцами с крупными камнями. Следить за тем, как эти кольца мелькают, было бы неплохим развлечением, если бы Соня не знала, что это значит – бабушка волнуется, и всерьёз. В прошлый раз она так нервничала, когда пыталась уговорить мать бросить работу и переехать подальше от побережья. Вроде как морской воздух плохо на неё влияет.
– Дорогая моя… внучка, – повторила бабушка с лёгкой заминкой. – Когда в вашем городе началась вся эта история с чернильными детьми, я постаралась узнать об этом как можно больше. Ну, и увезти вас с матерью, конечно. Но Ольга упёрлась. Мол, у тебя тут школа, друзья, у неё работа…
Она тяжело вздохнула и перевела потяжелевший взгляд на Соню.
– Твоя мать дура, – жёстко произнесла она. – А расплачиваться придётся тебе. Увы, Софья, мир вообще несправедлив, и мне правда жаль, что тебе пришлось так рано с этим столкнуться. Как бы то ни было, я знаю про кошмары наяву, которые преследуют тающих, и уверена, Ольга не сможет этого перенести. Вот и всё.
– Кошмары? – переспросила Соня. Никто не упоминал ни о каких кошмарах. – Бабушка, ты что-то путаешь!
– Возможно, твои новые пятнистые друзья не посчитали нужным поделиться с тобой этой информацией, но у меня ещё остались подруги, которым пришлось пережить опыт близкого общения с чернильными. Они все утверждают, что в последние недели дети видели что-то ужасное. Почти не спали и описывали свои видения весьма… красочно. Удручающее зрелище, судя по всему.
– Может, тебя просто надули. – Соня понимала, что бабушке нет никакого смысла врать, но она едва-едва привыкла к мысли о том, что умрёт, а тут ещё и это! Всё слишком быстро, нужно притормозить. Как угодно, и если ради спокойствия нужно всего лишь не верить бабушке, то она готова.
– Может, – легко согласилась та. – Но не будем рисковать твоей матерью, с этим ты хотя бы согласна? Она ещё молода, и, если ей дать немного отдохнуть подальше отсюда, она сможет начать новую жизнь. Завести семью, родить ребёнка…
Соня покачнулась. А вот это было больно.
– Разве маме не поздно? Она уже… ну, немолодая. – Сама Соня пыталась подсчитать, сколько же матери на самом деле лет. Получалось плохо. Мама не переносила открыток с возрастом и свечек на именинных тортах.
– Вообще-то ей всего тридцать семь. – Бабушка поджала губы. – Боюсь даже представить, что ты думаешь обо мне. Ольга довольно рано тебя родила. Если бы не твой отец, она бы спокойно доучилась…
– Ладно-ладно, извини! – поспешила исправиться Соня. Бабушка могла долго говорить о том, как отец испортил жизнь её дочери, и это была основная причина, по которой они так редко виделись. Мама, обычно такая терпеливая и спокойная, твёрдо стояла на своём, когда дело касалось её личной жизни. Теперь Соня поняла, почему бабушка примчалась на такси. Она решила воспользоваться слабостью дочери и увезти её наконец к себе.
– Тридцать семь – самое время устроить личную жизнь, – продолжала та. – В твоём возрасте все, кто старше двадцати пяти, наверняка кажутся стариками, но когда ты сама доживёшь до наших лет…
Она замолкла так резко, что, казалось, было слышно, как клацнули зубы. Да, Соне уже никогда не узнать, каково быть тридцатисемилетней. Вот ведь повезло.
С одной стороны, Соня, как хорошая дочь, должна принять сторону матери и не дать ей уехать. С другой стороны, этот день был просто ужасен, а что будет дальше?
– Деньги я буду перечислять тебе на карточку, на которую присылала по праздникам, – словно почувствовав слабину, продолжила бабушка. – Нуждаться ты не будешь. Квартира остаётся тебе до… до момента, когда ты перестанешь быть. В смысле…
– Я поняла, – прервала её Соня. Говорить о собственной скорой смерти ей совершенно не хотелось. – А дальше? В смысле, мама вернётся сюда когда-нибудь?
Бабушка снова уставилась на стену. Похоже, отвечать на этот вопрос ей не хотелось.
– Ты как почувствуешь, что конец, дверь закрой на ключ, чтобы не разворовали всё, – вместо ответа на вопрос произнесла она. – Я тебе буду позванивать, так что, если несколько раз не ответишь, приеду сама.
– А не боишься, что я тут притон пятнистых устрою, которые как раз растащат всё и поломают? – Соня никогда не позволяла себе так говорить с бабушкой. Оказывается, умирая, ты позволяешь себе куда больше, чем обычно.
– Я за тебя только боюсь, Софья. – Прорвавшаяся в голосе бабушки боль была до того неподдельной, что Соня от неожиданности забыла, что ещё хотела сказать. – За тебя и Ольгу. Вы ведь всё, что у меня осталось. Если бы я могла вернуть время назад, я бы за шкирку утащила вас обеих. И пусть вы ненавидели бы меня до конца жизни, это лучше, чем то, что я чувствую сейчас. Но исправить ничего нельзя.
Она глубоко вздохнула, и её пальцы замелькали ещё быстрее, словно бабушка пыталась отвлечь саму себя. Что же, похоже, Соня напрасно ждала подходящего момента, чтобы высказаться. Может, выговорись она раньше, поняла бы бабушку до того, как обзавелась чернильным пятном. Но в одном та была абсолютно права – ничего вернуть нельзя, и нужно спасти хотя бы маму.
– Я помогу собрать вещи, – приняла окончательное решение Соня. – Маме в больнице ещё лекарства назначили. Рецепты никак нельзя забыть.
– Ты права, – серьёзно ответила бабушка. – Спасибо.
Она легонько коснулась щеки внучки и поспешно отдёрнула руку. И хорошо, ведь даже этой мимолётной ласки от обычно суровой бабушки было достаточно, чтобы Соня снова расклеилась. Но плакать она запретила себе до самого отъезда мамы. Вот останется она одна в квартире – тогда и поплачет всласть. А пока нельзя, и точка.
К счастью, собирались они быстро.
Бабушка только бормотала под нос:
– Цветов нет? Это хорошо. А то мало ли, засохли бы… Ольга, ты всё ещё носишь это платье? На нём пятно величиной с кулак, выбрось немедленно. С собой его брать не стоит.
Соня не успела даже испугаться или обрадоваться, что останется одна, как они уже присели «на дорожку», ожидая приезда такси.
Мама прятала глаза, а когда смотрела на Соню, взгляд отводила уже та – слишком больно было видеть, как она мучается. Бабушка же снова была совершенно спокойна, и Соня уже не была уверена, что ей не почудились её чувства в разговоре наедине.
– Ну всё. – Бабушка тяжело поднялась и сунула дочери в руку свою сумку на колёсиках, сама легко подняла огромный чемодан. – Пора.
– Пока, мам. – Соня неловко клюнула её в щеку, заставив ту снова залиться слезами, и кивнула бабушке.
Потом она долго слушала шаги в гулком коридоре – дверь в квартиру осталась приоткрытой, и она не спешила её запирать. Но вот хлопнула подъездная дверь. Всё стихло. Соня побежала на кухню и высунулась в окно. От дома отъезжало такси.
Уже стемнело, и неожиданно рано пошёл снег. Он падал крупными хлопьями, и Соне показалось, будто в паре мест на пустой улице он словно замедляется в воздухе. Как будто там стоит кто-то огромный и невидимый, вынуждающий эти снежинки облетать его стороной.
Соня захлопнула форточку. Чепуха какая-то лезет в голову, вот и всё.
И правда только в том, что она прямо сейчас осталась одна в квартире. В городе. Она сама по себе. Как взрослая. И может делать всё, что захочет!
