Оксана Семык
Баллада о любви. Стихи и переводы
Глава 1. Баллада о любви
Баллада о любви
Давным-давно это было…
Чтоб людям жилось спокойно,
Любовь по земле бродила,
Предотвращая войны.
Босая в пыли ступала
Без денег и без обузы.
Влюбленных благословляла,
Поэтам служила Музой.
Но быстро года бежали,
Злобен стал мир и тревожен.
Люди Любовь продали:
Кто – дешевя, кто – дороже.
Все из сердец и постелей
Гнали ее, как помеху,
А после Любовь раздели,
Подло распяв на потеху.
И у креста бесновались,
Скалились озверело,
Били, в лицо плевались.
Молча Любовь терпела…
Лишь ночью, когда стемнело,
Плача, какой-то убогий
Прокрался к кресту несмело
И целовал ей ноги…
Цугцванг
Последние искры любви догоревшей
Во взглядах друг друга мы видим так редко.
Пространство души, словно осиротевшей,
Расчерчено всё в черно-белую клетку.
И жизнь превратилась в игру незаметно,
В желанье победы любою ценою.
Ничья за ничьей, все усилия тщетны.
Ты партию вновь начинаешь со мною.
Теряет корону король деревянный,
И пешкой становится вдруг королева —
Играем мы оба по правилам странным.
Я – «белыми» злости, ты – «черными» гнева.
В цугцванге мы оба – давно это ясно:
Куда по доске ты не двигай фигуры,
Любые ходы к примиренью напрасны,
И наши клинками скрестились прищуры.
А время уже угрожает цейтнотом.
Да пусть бы оно уже вышло всё, что ли!
Играем мы партию, словно по нотам:
Ты – «белыми» силы, я – «черными» боли.
Спешим, совершаем ошибки всё те же.
Два раненых сердца, души две остылых.
Сраженья исход, как всегда, неизбежен:
Ничья. Вот опять. Слишком равные силы.
Не вырваться, видно, из этого круга.
И что нас в нем держит так крепко, не знаем.
Со странным упорством терзая друг друга,
Фигуры мы вновь на доске расставляем…
Любовники
Месяц в небе ночном наконец-то взошёл.
Трижды квакала жаба о том, что пора.
В то, что мы влюблены, в то, что нам хорошо,
Начиналась ненужная наша игра.
Мы одежду снимали с себя, как грехи.
Всё забыв, становились природой одной.
Чуя наши тела через травы и мхи,
Черви – дети земли – истекали слюной.
И союзницей став, свято тайну храня,
Тьмой нас ночь укрывала, как черным зонтом.
Про долги – те, что есть у тебя, у меня,
Мы забыли – оставили всё на потом.
И справляла взахлёб жадный праздник любовь
До тех пор, пока совы не стихли вдали.
А затем, избегая и взглядов, и слов,
Совершенно чужими мы встали с земли.
Плавал в луже рассвет – первый утра плевок
В наши серые лица, лишённые сна.
Каждый сам по себе, одинок и далёк.
И в глазах наших гасла, бледнея, луна.
На карте на твоей я – новый остров…
На карте на твоей я – новый остров,
Тобой открытый в океане флирта.
Меня исследуешь ты походя, так просто.
Не ведая, что для меня ты – целый мир. Та
Точка, от которой счет ведется
Всем параллелям и меридианам.
Прибой соленый моей страсти в венах бьется,
Сражаясь с разумом моим в корриде. А нам
Лишь ненадолго суждено быть рядом:
На юг твой компас смотрит синей стрелкой.
И в своей бухте тихой с дивным водопадом
Корабль твой гордый удержать я не сумел. Кой
Черт меня вдруг дернул так влюбиться?
Мы, острова, ведем себя так странно.
И снова бриг твой, паруса поставив, мчится
К материкам чужим на поиск новых стран. На
Карте на твоей я – только остров.
Твоих страстей рожден на миг вулканом.
А завтра вновь на дно уйду – скалистый остов,
Опять затопленный жестоко океаном.
Баллада о споре красоты с любовью
Раз в горних высях был затеян разговор
Меж гордой Красотой и мудрою Любовью.
И постепенно перерос он в спор —
Хоть места нет на небе сквернословью.
Из любопытства чистого они
Или от скуки – счета нет их веку —
Решили наконец-то уточнить:
Из них двоих важней кто человеку.
И женщину из смертных пред собой
Поставили арбитром – пусть рассудит.
Что выберет: Красу или Любовь?
Пусть человек решит – честней так будет.
Краса накидку пышную свою
Поправила и царственным движеньем
Смущенную, невзрачную судью
Толкнула к зеркалу: «Взгляни на отраженье!»
Та громко ахнула: себя не узнаёт.
Стал тонким стан, грудь поднялась, белеет кожа.
Сияют очи, вьются косы, рдеет рот.
«Да это чары! На себя я не похожа!»
«Ну как, понравилось? Ведь хочешь быть такой?
Так выбери меня – вот всё, что надо.
И преклонится целый мир перед тобой,
Лаская лик твой восхищенным взглядом».
И ждет Краса ответ, нахмурив бровь,
Красиво подведенную сурьмою.
Но тут вмешалась в разговор Любовь:
«Ты лучше выбери, чтоб я была с тобою.
К чему весь мир? Капризен его вкус.
Чтоб принимали нынче, завтра – гнали?
Не поддавайся, пусть силен искус:
Миг – и кумир другой на пьедестале.
Мне не дано сменить твой вид простой.
Но твой Единственный тебя однажды встретит,
И в любящих глазах ты станешь той,
Кто женщин распрекрасней всех на свете».
Монистами из золота звенит
Краса и начинает тихо злиться:
«Ты разве лучше? На себя взгляни,
Любовь, да разве кто тобой прельстится?
Ты без прикрас. Такая ты, как есть.
Не пудришь ты себя и не румянишь.
Не любишь ты ни похвальбу, ни лесть.
Такой, как я, ты никогда не станешь!»
Краса раздражена, почти кричит,
Кривится рот под яркою помадой.
Любовь в ответ спокойно говорит:
"Мне украшать себя, поверь, не надо.
Ведь я – внутри, в душе, не на лице.
Нет мне нужды расхаживать в нарядах.
Я в поцелуях, в крепком рук кольце,
В заботливых словах и нежных взглядах.
И времени я бега не боюсь:
Ведь ты уходишь поздно или рано.
Уходишь в никуда. Я ж остаюсь,
Цвету. С годами я лишь лучше стану».
И замерли соперницы, и ждут
Решенья той, кого призвали сами.
Она колеблется. Не каждый день берут
Судью из смертных в спор меж небесами.
Вновь в зеркало украдкой посмотрев —
Ах, как же отражение прекрасно! —
Сказала женщина, немного осмелев:
«Я подведу итоги вашей распри».
Красе кивнула: «Ты – услада глаз.
И в жизни нашей значишь ты немало».
К Любви шагнула: «Ты же – всё для нас».
И, руку взяв ее, к груди своей прижала.
* * *
Так был тот спор иль это сон-дурман?
Но только вспомни ты, прошу, легенду ту,
Когда задумаешься все-таки сама,
На что поставить: на Любовь иль Красоту.
У Арлекина умерла жена…
Зал хохотал до слез… Его игра
Была так уморительно смешна!..
Лишь друг, Пьеро игравший, знал:
Вчера
У Арлекина умерла жена…
Но быть артистом – это тяжкий долг.
Билеты проданы, а значит, шоу быть.
От плачущего мима что за толк!
И, стиснув зубы, он пошел смешить.
Колпак шута прикроет седину.
И пусть хохочет громко зал над ним.
Он будет представлять ее одну.
В первом ряду.
А слезы спрячет грим…
Осенняя элегия
Дождем размыт осенний горизонт.
За капель пеленой всё видится нечетко.
По лужам ты спешишь летящею походкой,
Держа небрежно над собою зонт.
Тебя мой грустный провожает взгляд,
А ты об этом даже и не знаешь.
Не знаешь и о том, что мне напоминаешь
Ту, что я бросил много лет назад.
И вновь передо мной ее глаза:
Зрачки, расширенные, словно от удушья,
В тот миг, когда я мимоходом, равнодушно
Свои слова жестокие сказал.
И сжалась она резко, как зверек,
Потом застыла, верить не желая
И словно до конца не понимая,
Что я любви своей не уберег.
И помню я, что плечи ее сжал,
Встряхнул и крикнул: «Я тебя бросаю!»
Она ж смотрела кротко, как святая,
Лишь побледнел совсем лица овал.
Я повернулся резко к ней спиной
И прочь пошел… Что стало с ней? Кто знает…
Как нынче всё тот день напоминает!
Тогда ведь тоже дождь стоял стеной…
Ну почему вернулось вдруг вчера?
Со мной все чаще это происходит:
Всё, что забылось, прочно стерлось вроде,
Вновь вспыхивает углем от костра.
И понял вдруг я: как же я устал,
Как много б изменил, коль было б можно!..
И, словно утешая осторожно,
Мне желтый лист на волосы упал.
Шотландская баллада
Там, где могучий дуб шумит,
И где река с названьем Твид
Проносит воды мимо,
Тому назад уж много зим
Встречалась с Вилли я моим,
Гуляла я с любимым.
И он средь солнечного дня
Так жарко обнимал меня —
Мой милый, добрый Вилли!
Не знала я, что видят нас.
Глаза чужие каждый раз
Из-за кустов следили.
Однажды милый мой спешит
На встречу нашу к речке Твид
И говорит мне Вилли:
«Идет война. Король Макбет
Войска сбирает вновь себе —
Ведь прежние разбили.[1]
И лэрд наш в рекруты меня
Отправит через два-три дня.
Скажи мне откровенно:
Женой моей ты хочешь стать?
Пообещай, что будешь ждать.
Вернусь я непременно».
Кивнув стыдливо: «Да, мой друг»,
В объятья его сильных рук
Склонилась я, не зная:
Вновь не одни мы в этот час —
За нами пара чьих-то глаз
Ревниво наблюдает.
На сердце было тяжело:
Нас расставание ждало.
Расплакалась я горько.
Меня мой Вилли утешал,
И о любви своей шептал
Он мне до самой зорьки.
Когда прощанья час настал,
Мой Вилли ласково сказал:
«Джен, уходя в солдаты,
Тебе речных жемчужин нить
Хочу сегодня подарить.
Не забывай меня ты.
Я сам собрал те жемчуга
На Твида милых берегах.[2]
Носи их, не снимая.
И шейку белую твою,
Пока я буду там, в бою,
Они пусть обнимают».
Я вереск белый сорвала
И Вилли ветку подала:
«Предвестник он удачи.[3]
На шапке ты его носи.
Он защитит и даст он сил —
Вот что подарок значит».
Ушел мой Вилли воевать.
Пришлось его мне долго ждать.
Промчалось быстро лето.
Сменилась осень уж зимой,
Но милый не спешит домой.
Пропал мой Вилли где-то.
И вот под вечер в декабре
Вдруг конский топот во дворе.
К двери бегу встречать я.
Неужто друг с войны пришел?
Но это лэрд наш, Кайл Мак-Кол
В богатом входит платье.
«К тебе я, Джен, со сватовством.
Хочу ввести тебя в свой дом.
Скажи лишь «да», красотка!» —
«Благодарю я вас за честь,
Но у меня жених уж есть»,-
Ответила я кротко.
«Кто он?» – «То Вилли, конюх ваш.
Его люблю». – «Всё это блажь!
Убит он в Абердине.
Макбет ту битву проиграл.
Гонец об этом рассказал.
Свободна ты отныне!»
И сердце боль пронзила вдруг.
Так он погиб, мой милый друг!
Не ждать его мне боле!
Его мой вереск не сберег,
И храбро воин мой полег,
Сраженный в чистом поле.
А Кайл Мак-Кол всё ближе льнет:
«Жених твой уж в земле гниет.
Нет твоего солдата!
Давно тебя я полюбил
И даже за тобой следил
У речки Твид когда-то.
Про Вилли знал уже тогда.
Его, чтоб сгинул без следа,
Отправил воевать я.
Забудь его ты, стань моей».
И, распаляясь все сильней,
Схватил меня за платье.
Прижал меня к своей груди.
Но я сказала: «Уходи!
Дай мне оплакать горе».
И лэрд ответил: «Хорошо».
Но, перед тем, как он ушел,
Сказал: «Вернусь я вскоре».
Рыдала я немало дней,
Но сердцу было лишь больней.
Стал белый свет немилым.
А Кайл Мак-Кол не отступал:
Всё под венец меня он звал,
И сдаться я решила.
Рубины лэрд мне подарил.
Одеть он мне их предложил
Со свадебным нарядом.
Я отказалась – ведь со мной
Мой жемчуг простенький речной
Всегда у сердца рядом.
Я не снимала эту нить,
Чтоб друга Вилли не забыть.
Он дорог мне, как прежде,
Погиб он, но жива любовь.
И лишь увидеть его вновь
Все ж умерла надежда.
Еще полгода пронеслось,
И свидеться нам с ним пришлось
В канун Святого Джона.[4]
В ту ночь, что ду́хам так мила,
Я засиделась у стола
Со свечкою зажженной.
Ярилась за окном гроза,
И вспышки молний небеса
Зигзагами крестили.
Но задрожали стены вдруг,
И на порог шагнул мой друг —
Мой нареченный Вилли!
В истлевший он мундир одет,
Одной ноги и вовсе нет,
И глаза нет у Вилли.
Лишь в двери милый мой ступил,
Тотчас по горнице поплыл
Тяжелый запах гнили.
И разглядеть мне удалось:
Он опирался не на трость —
На собственную ногу.
А глаз его, что уцелел,
В лицо мне пристально смотрел.
И молвил Вилли строго:
«Да, я убит – лэрд не соврал.
Но коль тебе пообещал,
Вернулся за тобою.
Над речкой Твид на склоне дня
Клялась дождаться ты меня
И стать моей женою.
Я к милой Джен своей пришел,
Но леди я нашел Мак-Кол.
Женой чужого стала,
Меня назад не дождалась
Та, что в любви своей клялась
И крепко обнимала».
Тут муж мой в горницу вбежал.
Лишь глянул Вилли – лэрд упал.
Я в страхе закричала.
И слышу Вилли я слова:
«Что ж, Джен, отныне ты вдова.
Давай начнем сначала?
Я умер, но жива любовь,
И ниткой этой жемчугов
Я обручен с тобою.
Вернусь в могилу поутру —
Тебя с собою заберу.
Мы связаны судьбою».
Он руки потянул ко мне.
Прижалась в страхе я к стене
И крикнула, рыдая:
«Тебя лишь суждено любить,
Да только вместе нам не быть —
Помолвку разрываю!»
Дрожа, я руку подняла,
И жемчуг с шеи сорвала,
И бросила я в гостя.
Он страшным голосом вскричал
И на пол в тот же миг упал,
Рассыпавшись на кости.
И вдруг исчез – как не бывал.
И жемчуг тоже с ним пропал.
И буря присмирела.
Мой мертвый муж лежал в углу,
А рядом – ветка на полу,
Тот самый вереск белый.
С той ночи мрачной, роковой
Живу бездетною вдовой.
Года летят, как птицы,
И спину гнут, и студят кровь.
Но к Вилли до сих пор любовь
Не может позабыться.
Приходит часто он во сне
И говорит мой Вилли мне:
«Меня не жди ты боле.
Пока не прекратишь грустить,
Покоя мне не обрести
В могиле в чистом поле».[5]
Но вновь и вновь иду туда,
Где речки Твид шумит вода,
И дуб стоит зеленый,
Что помнит молодой меня
В канун Святого Джона дня
И клятвы двух влюбленных.
