Олег Ульянович Ершов
Катунь Коварная
– А ну-ка, дайте я Вам помогу. – Взяв порванный молокопроводный шланг, ответил Петриков.
На резиновом изделии было видно, что шланг порвался в самом его начале, где он одевался на металлический штуцер. Петриков быстро сообразил, достав из кармана пиджака маленький складной ножичек, состоящий из нескольких лезвий, находившийся всегда при нем на всякий случай. Разложив его, он быстро отрезал испорченное место и исправленный конец резинового шланга самостоятельно, с трудом, плотно натянул на металлический наконечник общей трубы молокопровода.
– Ну, вот и все! – торжественно произнес он, держа на весу грязные руки.
– Ой, спасибочки! – улыбаясь, протянула Настя. – Вот это управляющий! Вот это мужик! – продолжала она восхвалять Петрикова. – Да вы постойте, я сейчас. – Она быстро взяла нержавеющий подойник, и, открыв кран, налила в него воды.
– Вот, Виктор Андреевич, давайте ополосните руки. – Поставив ведро на пол предложила она. А я пока за новым аппаратом сбегаю. – Уже на ходу, похлопав по спине стоящую корову, прокричала Настя.
Петриков склонился к поставленному ведру с водой, чтобы вымыть грязные руки, но сам почему-то непроизвольно задержался взглядом на уходящей Мироновой.
Как женщина, Настя была не очень красивая. Все ее на вид мужское тело от макушки до самых пяток покрывали жирные веснушки. В чертах лица так же было очень мало чего-либо женского, скорее наоборот, было больше всего мужского. Только большой рот и пухлые губы раскрывали тайну ровных и красивых жемчужных зубов. Ярко-рыжие длинные волнистые волосы, заплетенные в толстую девичью косу, притягивали завидные взгляды проходящих мужчин. И ее женская, великолепно-привлекательная большая и упругая грудь на худощавом теле, ставила жирную точку над всеми сомнительными сравнениями тех, кто по каким-то разным причинам сомневался в происхождении ее высокого роста, принадлежности женщины, чуть более тридцати лет. Той замужней женщины, которая после рождения двух сыновей с разницей в три года, работала не покладая рук на благо своей семьи и нашей необъятной родины, создавая семейный уют и выдавая государственный план по сдачи государству молока.
Взвалив на себя доильный аппарат, Миронова через минуту была на своем рабочем месте, пристраивая его на вымя «Красульки».
– Вот, Виктор Андреевич, с почином тебя! – улыбаясь как обычно пошутил Бикулин. – А какие у нас женщины! Они же на одной руке из пожара даже свою корову вынести могут! Да еще и мужика спящего, прихватить в другую руку. – Засмеялся он, продолжая глядеть на Миронову, давая понять ей то, что муж у нее совсем маленький.
Из кабины раздаточного кормов трактора выпрыгнул белобрысый молодой тракторист по имени Лешка и подошел к Мироновой, чтобы помочь ей поменять доильный аппарат.
– Пойдемте, товарищи, они здесь сами справятся, а нам еще нужно все хозяйство обойти. – Предложил главный зоотехник.
– Да, пойдемте. – Согласился с ним Петриков.
Еще почти два часа они осматривали весь животноводческий комплекс, где Петриков знакомился с производством, рабочими, складскими помещениями, техникой, а позже и с документами, но уже в своем кабинете, где и пробыл да самого вечера. Уже после окончания вечерней дойки, он уставший вышел из своего кабинета и сразу наткнулся на Антонину, бригадира третьей бригады.
– Ой, Виктор Андреевич! – удивилась она. – А Вы еще здесь?
– Так, а где ж мне быть? – закрывая дверь на ключ, вопросом ответил управляющий.
– Так это… – она виновато протянула. – У нас так долго управляющий раньше не задерживался, да и мы уже управились.
– Закончили значит? – переспросил он.
– Да, закончили! Сегодня и план выполнили, хорошо отдоились. А как Вы, устали небось с непривычки-то? – поинтересовалась она.
– Есть маленько. – Согласился он.
– Все сразу за один раз не сделаешь, надо отдохнуть, а завтра со свежими силами снова за работу, потихоньку, помаленьку, все и получится. Да вот и автобус уже подъехал. Поедемте, Виктор Андреевич, домой, отдохнуть Вам надо. – Ласково, по-матерински, посоветовала Антонина.
– Хорошо. Правильно, хватит на сегодня. Поехали, Антонина Ивановна. – Устало улыбнулся Петриков, и они зашагали не спеша к подъехавшему автобусу.
Таинственная ночь загадочно успела захватить все вокруг в свои нежные женские объятия, рассыпая серебро ярких далеких звезд по всему чистому небу.
Где-то там далеко-далеко в вышине по диагонали через все пространство отчетливо виднелась млечная дорога, начинавшаяся из ниоткуда и уходящая в никуда.
Воздух наполнился небывалой весенней свежестью, еще не ароматами ярких цветов, но уже такими легкими и знакомыми запахами неведомых частиц, которые будоражили все сознание, и небывалой волной накатывали огромную силу. Ту силу, сконцентрированную в каждой клеточке живого организма, готовую в одно мгновение всей массой одержимости выплеснуться потоками полной зрелости с произношением слова «благодать».
Теплая сибирская весенняя ночь. Девственная тишина, которую периодически то и дело нарушали резкие звуки проходящих по Чуйскому тракту куда-то все реже спешащие автомобили. Далекий лай деревенских собак доносился пионерской перекличкой, чуть отдавая, где-то на окраине села, повторными отзвуками эха.
Пробиваясь извилистыми зигзагами могучей серебристой змеи, постоянно изменяя своим высоким берегам, тысячелетиями перекатывая круглые камни и острый песок, жадно стремилась куда-то в незыблемую даль, наполняя своим шумом и рокотом течения покров тихой ночи, красавица река Катунь.
Да! Это действительно была огромная быстрая и величавая река. Величие ее заключалось в том, что она была непокорная никому, ни Богу, ни самому черту. Могучая, необъятная и неповторимая своей коварностью и скоростью потока далеко вниз с вершины высоких Алтайских гор в период весеннего паводка, она превращалась в коварную сказочную ведьму. Бывало, что всего лишь за одну ночь она могла в корне изменить коренное русло, унося за собой миллионы кубометров земли, песка, гравия и других разных камней, деревьев и всевозможных строений любой конфигурации и сложности. Очень высокие берега подмывались огромным течением, и почва вместе с деревьями и строениями, все, что находилось на берегу, в раз обрушивалось и стремительно неслось в огромном потоке вешних вод, куда-то в неизведанную даль, изредка задерживаясь вымытым песком на отмели, оставаясь маленьким новым островком суши. Еще там высоко вверху, в горах, река «Катунь» бежала вниз, зажатая с двух сторон высокими скалами и была сильно стиснута и скованна, и ширина ее измерялась несколькими десятками метров. А когда она вырывалась на просторы равнины, уж тогда своим мощным потоком она позволяла себе те царские капризы всего величия и долгого терпения в горах, что вольность ее достигала порой полутора или даже двух километров в ширине. Такие женские шалости Катунь позволяла себе два раза в году. Один раз, когда начиналось обильное весеннее таяние общих снегов при жаркой сибирской погоде, когда все весенние ручейки сливались в маленькие речушки и затем стремительно собирались в одну большую реку, а потом весь этот огромный поток с ужасным диким шумом на бешеной скорости единой и могучей реки мчался вниз, раздвигая всей своей мощью могучие скалы, выплескивая в один момент миллионы декалитров бурлящей воды в низовья равнины, выворачивая с корнями многолетние деревья и кустарники, наводил страх и ужас на жителей окрестных сел и деревень. И так продолжалось пять– шесть дней. Другой раз, это уже случалось в разгар летнего сезона, когда начинали таять от жаркого солнца самые высокие ледники, находившиеся высоко в горах, откуда и брала свое начало великая река «Катунь». И не всегда было понятно, когда наводнение было страшнее, первый или второй раз, даже при том, что местные жители всегда были к этому готовы, все равно попадали врасплох. Она была такая мощная, что могла поменять направление течения в сторону и за одну ночь смыть причалы, острова или сразу несколько домов вместе с крутыми берегами. Но когда наступала золотая осенняя пора, она становилась очень тихой и ухоженной. Вода ее становилась прозрачная и набирала цвет ледниковой бирюзы. В сочетании желтых, красных осенних листьев, яркого ослепительного осеннего солнца и бирюзового цвета горной реки, возникал сказочный, умопомрачительный пейзаж никем неизмеренной сибирской красоты, на которую можно было смотреть, не отрывая глаз, практически не моргая, как на медленное горение восковой свечи, или на ласковый прибой тихой морской волны. Глядя на такое божественное искусство, переливаясь мыслями с поэзией великих мастеров, поэтов и композиторов, душа невольно становилась единым целым, разливаясь в неизведанных человеческим разумом природных красках земли. В такой природной гармонии, в лесах островов реки, было множество разной дичи, от белого зайца до самого Царя леса, рогатого лося. Да и сама река могла похвастать большими и разнообразными находками разных и редких видов речной рыбы. Рыба в Катуни водилась разная, от простой плотвы и речного чебака, до быстрого честолюбивого и гордого тайменя, и королевского осетра, встречающихся порой невероятных размеров. И только после того, как Катунь сливалась с другой более спокойной горной рекой, которую в народе называли Бия, чуть ниже по течению, где был расположен провинциальный, но промышленный по своим качествам город Бийск, их воды немного успокаивались в объятиях любви и радости. Вот именно здесь брала свое начало, в слиянии двух рек, величавая сибирская матушка Обь. Река, которая уже более медленно и бережливо несла вверенные ей горные воды далеко на север, по дороге своими мощными силами двигая жернова электрических станций, преобразуя из выстроенных человеком турбин и энергоблоков электричество, дающее новую, совершенно разную, чем-то искусственную, но все равно какую-то новую жизнь.
Петриков достал из пачки сигарету, немного поразмыслив, размял ее пальцами.
– Нет. – Подумал он, стоя у окна в маленьком сельском гостиничном номере. – Курить я здесь не буду. Такая хорошая и теплая погода, пожалуй пойду прогуляюсь. – Он быстро надел ботинки, привычно, по-армейски, завязал шнурки на бантики, и в одном пиджаке, без верхней одежды, вышел на улицу. Ночь ударила ему в лицо теплым, безветренным ароматом села. Постояв немного под горящей лампочкой, вкрученной над самой входной дверью, он шагнул прямо в темноту улицы в направлении сельского клуба. Сделав несколько шагов в сторону четырех тускло горящих фонарей, подвешенных на деревянных электрических столбах по периметру дома культуры, он остановился, вслушиваясь в темноту. Где-то не далеко на соседней улице раздался громкий и протяжный собачий лай. Следом за ним чуть ближе, все на той же улице, его подхватил голос другой собаки.
Петриков чиркнул спичкой и прикурил приготовленную сигарету, осветив пламенем свое лицо, машинально положив коробок в карман пиджака. Выдохнув сигаретный дым куда-то вверх, он обратил внимание на ночное небо, густо усыпанное необычайно яркими звездами.
– Эх, красотища-то какая! – подумал он, затянувшись полной грудью табачного дыма прикуренной сигареты, задрав голову.
– Витя, Витя. Надо было тебе в летное идти учиться, глядишь сейчас уже космонавтом бы стал, да к звездам махнул. – Сам себя в мыслях упрекал он, продолжая смотреть на млечный путь. – Ведь все возможности для этого были. И здоровье, и упорство, да и мать помогла бы пробиться. Она уж все смогла бы устроить со своими связями в верхах. Но все уже давно поздно, и теперь остается тебе Виктор Андреевич со своим тупым упрямством, только коровам хвосты заносить, да доярок соблазнять на сеновал в навозных сапогах. Слава Богу, здоровье как у летчика. – Усмехнувшись, взбодрился он, неторопливо зашагав на свет фонарей. Из-за поворота вынырнули несколько урчащих мотоциклов, разрезая сельскую темноту лучами света фар, неся на себе местных деревенских седоков. Эскадрон железных коней молниеносно пронесся мимо Петрикова, оставляя за собой женский визг, громкий рык моторов и гарь выхлопных газов бензина, густо перемешанного с моторным маслом.
– Да! Молодежь не спит. – Едва успев увернуться от внезапного эскорта, вслух произнес Петриков. Как бы не попасть под раздачу деревенских пацанов. – Сплюнув сквозь зубы в сторону, насторожился он, подходя к старому деревянному зданию местного дома культуры.
– Вот будет смеху-то, если завтра приду на работу со «звездами» под глазами. – Глядя на большой висячий замок, выдающий себя за строгого сторожа культуры большого села, присвистнув, удивился Петриков. Висячий на длинном железном пробое, перетягивая поперек как пояс старую деревянную дверь, черный замок всем своим видом давал понять пришедшим, что вся культура сегодня заканчивается здесь. Петриков достал пачку «Примы» из бокового кармана пиджака и глянул на часы. Стрелки японских часов показывали без пятнадцати двенадцать. Прикурив сигарету, он обратил внимание на старую деревянную вывеску, покрашенную неоднократно в красный цвет, большими золотыми буквами на которой было написано «ДОМ КУЛЬТУРЫ». Чуть ниже мелким шрифтом следовало «время работы».
– Так, начало работы в 10:00 окончание в 22:00. Видно опоздал, – иронически произнес Петриков, сплевывая слюну. Постояв еще некоторое время и докурив сигарету, он отправился в свою гостиничную комнату. Не дойдя до гостиницы буквально метров сто по центральной улице, к нему с громким шумом подкатила орава мотоциклистов. Взяв его плотным железным кольцом, они остановились и заглушили моторы. Петриков, немного испугавшись, осмотрелся. Он почувствовал, как его сердце забилось в груди в такт тех самых японских часов, приобретенных далеко на побережье Тихого океана у незнакомого спекулянта.
– Ну, вот и все. Сейчас будут бить. – Утвердительно стал настраивать себя Петриков, оглядывая незвано прибывших незнакомцев. – Прогулялся! – подумал он, считая местных здоровяков. – Одиннадцать пацанов, и пять девчонок сзади на сидениях! Многовато для одного, но ничего не поделаешь. Сам дурак, подышать свежим воздухом потянуло. – Сжав свой большой кулак приготовился он.
– Дядь, дай закурить! – басистым голосом, спросил патлатый здоровяк с молодыми темными усиками, сидевший за рулем старой «ЯВЫ», сидение которой было обтянуто красным бархатом, снизу обшитым болтающейся бахрамой, срезанной с бархатной скатерти.
– А спички-то есть? – настраивая шутливый разговор, спросил Петриков на всякий случай, оборачиваясь назад.
– Спички-то есть, да вот с табаком проблема в стране. – Откликнулся молодой юморист слева на черном «ВОСХОДЕ», сплюнув сквозь зубы в сторону.
– А чо курите-то, «Беломор» или «Приму»? – ожидая начала драки, спросил Петриков.
– Да хоть «Махорку». Ты откуда здесь взялся, дядя? – подойдя сзади, спросил его высокий парень лет двадцати с длинными, ниже плеч, густыми светлыми волосами, в широких полосатых брюках, в простонародье прозванных «колокола», побрякивая цепью.
– Я-то? – доставая из кармана пачку «Примы», спросил Петриков, ожидая удар.
– Ты-то? – дерзко переспросил его невысокий скуластый паренек в геологической штормовке, подходя с другой стороны.
– А-а. – Протянул, отвечая Петриков. – Я-то, Виктор Андреевич, новый управляющий животноводческим комплексом. – Протягивая пачку сигарет долговязому и не дожидаясь ответа, резким ударом кулака в челюсть уложил его на землю. Выхватив у него из рук велосипедную цепь с проволочной рукояткой, ловко нанес удар по рукам скуластому крепышу. Петриков, развернувшись, одним прыжком заскочил на заднее сидение мотоцикла «ЯВА» и стянул цепью горло сидевшего впереди патлатого здоровяка. Тот от неожиданности непроизвольно захрипел, схватившись двумя руками за цепь, сдавливающую его горло.
– Стоять всем! – истерически закричал Петриков. – Если кто дернется, одним махом срежу ему башку. – Угрожающим голосом продолжал кричать он, натягивая цепь. – А ну, быстро завели свои «мотодрыгалки» и дернули по домам!
Иначе я не шучу. – Командирским голосом четко скомандовал Петриков.
Служба в морской пехоте давала о себе знать, теперь было понятно, что недаром прошли года в разведвзводе.
– Ой, люди! Гляньте-ка, что делается! Помогите, убивают! – раздался истерический женский крик проходящей мимо женщины с мальчиком лет двенадцати, погонявшей по улице потерявшуюся корову.
– Атас, Шиша! Плавимся отсюда! – закричал кто-то из толпы мотоциклистов, не успевших опомниться от происходящего, совершенно не ожидавших такого поворота событий.
– Срываемся! – подхватил другой голос.
– Потом встретимся! – уже отъезжая крикнул третий.
Мотоциклы, как маленький рой диких пчел, оставляя рев и столб пыли, скрылись в темноте улицы.
Петриков медленно ослабил сдавившую горло здоровяка цепь, как оказалось главного среди нападавших. Наклонившись к нему, тихо, но властно произнес:
– Давайте будем жить дружно, вы меня не трогаете, и я вас не трогаю, считайте, что познакомились, а трофей я оставлю у себя.
Соскочив с мотоцикла, он быстро свернул змейку велосипедной цепи, убрав ее за пояс пиджака, подошел к кричавшей женщине.
– Что же Вы так кричите? – спокойно спросил он, осторожно проводив взглядом быстро отъезжающий мотоцикл здоровяка. – Все нормально, никто никого не убивает! Успокойтесь, пожалуйста, вон как мальчонку напугали. – Показывая на прижавшегося к матери мальчишку. – Сын, наверное? – спросил у женщины Петриков.
– Ой, Виктор Андреевич! – удивленно, поменяв настроение, воскликнула женщина.– Это что же они Вас тут…? – она запнулась. – А Вы, а что же Вы здесь делаете ночью. – разулыбавшись спросила она.
– Откуда Вы меня знаете? – с недоумением спросил Петриков.
– Да как же! Я Настя Миронова! Доярка из третьей бригады. – Торжественно заявила она. – Вы мне еще сегодня на ферме помогали с доильным аппаратом. А это мой старший Колька. – Положив на плечи сына руки, начала кокетничать Миронова.
– А что Вам, Настя, не спится? – узнав ее, спросил Петриков.
– Да вот. – Показала она на корову. – Вечером подоила и выгнала за тракт на поле попастись, погода-то какая хорошая, а она загуляла, вот искать ходили с сыном. Вы тут у нас поосторожнее. – Переключилась она в разговоре. У нас здесь по одному не ходят. Здесь незнакомого сразу побьют.
– Я уже это заметил. – Засмеялся Петриков. – Встречают с распростертыми руками, хлебом и солью. Давайте-ка я Вас лучше провожу домой. – Предложил Виктор Андреевич.
– Что Вы! Что Вы! – засмеялась Миронова. – Это я Вас давайте лучше провожу. А то как бы снова Шиша со своей компанией не подъехали. – Гордо выступила вперед она. – Все одно, они теперь от Вас не отстанут, пока верх не возьмут. Знаете, у нас какие драки бывают? Ого-го, стенка на стенку, и «центровские» всегда здесь главные. – Продолжала Настя.
– Ну, раз уж так, пойдемте. Я все-таки мужчина, провожу Вас, все равно уж побьют. Рано или поздно это должно случиться. – Настаивал Петриков.
– Хорошо, Виктор Андреевич. – Согласилась Миронова. – Если только до Вашей гостиницы. Народ-то у нас деревенский, не успеете проснуться, завтра все уже будут знать, кто и с кем прогуливался, а я ведь замужем, потом каково будет, да и Вам ни к чему репутацию портить в самом начале. – Зашагала вперед она.
– Коленька! – попросила она сына идущего рядом. – Беги скорее. Заверни в улицу Жданку. – Показала она рукой на уходящую корову. – Да гони ее в загон, да ворота завяжи на проволоку и домой, а то Вовка там один, а я скоро приду. – Распорядилась Миронова, сама полагая, что разговор может затянуться, да и муж сегодня в ночную смену на заводе в городе.
– А что, Виктор Андреевич? – сбавив голос, застенчиво спросила Настя. – Где Ваша семья и почему Вы один гуляете?
– Мои пока остановились в Новосибирске, у моей матери. – Шагнув за Мироновой, спокойно начал Петриков. Как только с жильем улажу, сразу привезу всех сюда. Пацанам в школу нужно. Они у меня такого же возраста как у Вас, разница в три года. – Прикуривая сигарету, уже сквозь зубы произнес Виктор. А пока я здесь третью ночь, еще ничего не знаю. Правда, вчера главный инженер немного посвящал в местную жизнь, да что-то так скромно. – Выдохнув куда-то в сторону сигаретный дым, шагая в ногу с Мироновой, чуть касаясь ее плеча, немного сгорбившись, продолжал он.
Петриков был высокий, широкоплечий, мускулистый, крепкого телосложения мужчина с волнистыми светло-русыми волосами, зачесанными назад, стриженными под молодежную прическу месяца полтора. Волосы успели отрасти и по бокам, и сзади, да к тому же начали завиваться в маленькие колечки.
– Скукотища у Вас здесь такая, что матушку разлуку петь хочется. Даже сельский клуб закрыт. Вот как раз я оттуда и иду, да с местными не разошелся. Да и верно, сам виноват. Надо было спать ложиться. Да вот, черт возьми, погода чертовски хороша, хочется погулять, а не с кем. Теплынь-то какая, а? – сняв пиджак, разговорился Виктор, повесив его на плечо.
– Да, погода сегодня отличная. – Развязывая косынку с покрытой головы, показав свои густые волнистые рыжие волосы, поддержала его Миронова. – А вообще у нас здесь некогда скучать. – По-девичьи громко рассмеялась она, взмахнув узорчатой косынкой. – Работы очень много, да семья. Вот, огород скоро, хозяйство, да всего помаленьку. – Расстегнув болоньевый тонкий плащ синего цвета, кокетливо пропела она, обнажив в ярком лунном свете свою большую, высокую и упругую грудь, обтянутую тонкой белой трикотажной кофточкой с вышитым розовым цветочком на левой стороне. – Даже прогуляться под луной некогда. – Засмеялась она, закрыв ладонями свое лицо.
Впереди из переулка вывернула легковая машина, осветив своими фарами всю улицу.
– Ой! Это, наверное, Василий Кузьмич! Наш сосед поехал свою жену встречать в город. – Засуетилась Настя. – Виктор Андреевич, спрячьте меня, не дай Бог увидит, что я здесь гуляю с Вами, завтра вся деревня знать будет. – Не дожидаясь ответа, она прижалась к груди Петрикова и закрыла руками лицо.
Виктор, в свою очередь, накрыл ее своим пиджаком, поверх плаща, и прижал к себе, обняв ее крепко двумя руками, подыграв ей.
Зеленый Москвич медленно проехал мимо обнявшихся, отражая лунные блики от полированной поверхности чисто вымытой машины.
Немного постояв в забвении, Настя убрала руки и подняла свое лицо вверх так, что ее пухлые губы оказались непосредственно перед губами Виктора. Что-то произошло в ее организме и она, выдохнув, застыла перед ним, как мышь перед удавом. Ей было очень уютно в его объятиях, тепло и надежно. Сильные мужские руки сдавливали ее хрупкое, но сильное женское тело. И не в одной клеточке ее головного мозга не промелькнула даже искорка, чтобы отстраниться от стоящего перед ней сильного и надежного мужчины. Она сладко выдохнула, слегка открыв рот, и закрыла глаза. Никогда в жизни она не испытывала еще ничего подобного. Вниз живота потекла какая-то горячая жидкость, и сердце стало пульсировать так, что в ушах послышался непонятный шум. Колени и сильные руки сельской женщины вдруг стали слабеть, и ее тело пронзила многочисленная короткая мелкая, но приятная дрожь. Она застыла в мгновении слабости, издавая чуть слышный непроизвольный мягкий стон. Теплое дыхание, до сего дня неизвестной женщины, Виктор почувствовал не только кожей своего лица, но и всем своим мужским телом. В один миг что-то взорвалось в его сознании. Кровь быстро нахлынула в его лицо, и он, уже совершенно не управляя собой, наклонил голову чуть ниже и непроизвольно почувствовал, что его губы коснулись чего-то загадочного и влажного, теплого и желанного. Виктор с необыкновенной жадностью и совершенно не контролируя себя стал безумно целовать влажные губы Анастасии, проводя кончиком языка по краям ее белых и ровных жемчужных зубов. Одной рукой он запутывался в ее густых рыжих волосах, другая плавно скользнула по ее упругой груди. Настя непроизвольно выгнулась всем телом вперед и обеими руками обхватила шею Виктора, выронив косынку. В ее ушах как набат тяжелого колокола звучал один и тот же вопрос: «Что вы делаете? Не надо. Нас могут увидеть». Но из груди доносились только мягкие и нежные стоны женщины, которые были слышны Виктору словами: «Возьми меня, возьми меня». Виктор не понимал, что происходит. Не обращая ни на что внимания, он был полностью пленен любовными ласками. Его руки уже полностью овладели телом Анастасии. Он чувствовал, как по всему ее телу, как стрелы предгрозовой молнии, проскальзывает мелкая дрожь. И это придавало ему новую силу и уверенность настоящего самца. Пиджак, накинутый на плечи Насти, свалился и упал на сухую прошлогоднюю траву, освободив ее тем самым. Виктор, целуя ее в губы и шею, поднял трикотажную кофточку вместе с лифчиком вверх и, наконец, почувствовал своими руками теплую и небывало упругую грудь Насти. Желтоглазая луна предательски озарила ее нагое белое тело, периодически, ярким блеском, отражаясь в ее уголках полузакрытых глаз. Виктор незамедлительно начал попеременно жадно целовать ее грудь, прикусывая твердые соски глубоко втягивая их своим ртом. Рука молниеносно скользнула под цветную юбку и, почувствовав обнаженное тело, через секунду скрылась под резинкой женских трусов. Настя протяжно выдохнула, издавая тихий стон, полностью отдавая Виктору власть над собой. Ноги уже совсем не могли ее держать, и она медленно начала опускаться вниз. Виктор почувствовал это и положил ее прямо на упавший пиджак. Рука Виктора коснулась женских волос между Настиных ног. И он одним движением сорвал с нее трусы, почувствовав горячую влажность внизу ее живота.
Стоя на коленях, он быстро расстегнул брюки и достал горячий и твердый как штык свой половой член. Через мгновение Настя почувствовала в себе что-то горячее и большое. Она совершенно не противилась этому, а наоборот, принялась помогать ему движениями своего таза в такт его движениям. Стоны вырывались все чаще и громче, все ее тело сделалось влажным и горячим, дыхание стало учащаться и… о, ужас, в глазах потемнело, и яростный взрыв во всем женском теле прокатился штормовой волной, унося за собой стыд и совесть, верность и хранение долгой тайны холодной женщины, никогда не ощущавшей ничего подобного в своей жизни. Виктор всеми клетками своего мужского организма почувствовал это. Еще несколько непроизвольных движений, и предательница Луна уже не могла удержать его. Борясь со своим организмом, он все же произнес глухой стон, изливая из себя огненную реку горящей плазмы куда-то глубоко– глубоко, освобождая свое тело.
Она совершенно не понимала, что с ней происходит. Она была во власти Луны и теплой ночи. И того сумасшедшего безумия, ее и Виктора, происходящего прямо здесь на дороге, в самом центре ее родного села. Это был ее второй мужчина в жизни.
– Господи, Господи, Господи. – Повторяла она, выдыхая теплый воздух.
– Господи, что за женщина? – про себя повторял Виктор, в такт ее дыханию.
Немного придя в себя, Виктор оглянулся вокруг и, несколько раз поцеловав лежащую в бреду и агонии Настю, быстро встал и надел брюки.
Понимая, что произошедшего уже не вернуть назад, он принялся поднимать Анастасию. Но она была глубоко в забвении. Он поправил ей задравшуюся юбку, лифчик и кофточку, застегнул плащ. Настя находилась в полной агонии, еще несколько мнут. Как только она пришла в себя, он тут же взял ее на руки и поставил рядом с уличным забором.
– Вы меня простите, Виктор Андреевич, я ничего не понимаю, что произошло. – Переполняя глаза слезами, всхлипывая прошептала Настя.
– Ничего не произошло, все в порядке. – Поднимая и отряхивая пиджак произнес Виктор, оборачиваясь по сторонам.
– Как же ничего. – Заревела Настя. – У меня весь низ огнем горит. Как же я сейчас домой. Как в глаза смотреть буду. Я ничего не понимаю.
– Успокойся, Анастасия, я говорю, все будет хорошо. – Продолжал успокаивать ее Петриков.
– А сейчас нужно успокоиться и потихоньку идти домой. Я готов в любое время встретиться, например, завтра на работе, и поговорить. Надо идти домой, тебя, наверное, уже заждались.
Настя взяла косынку и, промокнув ею мокрые от слез глаза, закивала головой, соглашаясь с Виктором.
– Вы правы, Виктор Андреевич. Я все, успокоилась. – Всхлипывая, подтвердила Настя.
Вы идите, и я пойду. Я тут рядом через пять дворов. Ступайте, пока, слава Богу, никто не увидел. – Махнула в сторону косынкой Миронова.
Петриков виновато согласился, понимая, что дальше будет только хуже, достал сигарету, извинился. Поцеловав ее в щечку, он отправился в сторону гостиницы.
Димка и Татьяна быстро и с легкостью подбежали к ожидавшим их на перроне друзьям.
– Ну что? – поправляя белый солдатский ремень, спросил Семен.
– Дозвонился своему брату? – Ожидая положительного ответа, улыбнулся Борька.
– Да, дозвонился! – взяв за руку Танюшку, ответил Димка. – Только он будет дома примерно через пару часов. Я обещал через три часа перезвонить. – Отрапортовал Дымов.
– А чо щас делать будем? – с деревенским акцентом удивленно задал вопрос Мишка Мачехин, поправляя голубой берет на затылке.
– Чо, чо, да не чо! – рассмеялся Дымов. – Сейчас едем все на Казанский вокзал, там по требованию покупаем билеты. Ну, а пока то да се, и брат уже с работы вернется. – Поднимая свой чемодан скомандовал Димка.
– Ой, мальчишки! – расплылась в ослепительной весенней улыбке рыженькая Таня. – Давайте мы покажем дорогу и поедем с вами на метро до Казанского вокзала, нам все равно по пути.
– Отлично! – поприветствовал ее Димка.
– Ура! – по-армейски подхватили ребята.
Димка быстро взял за руку Таню с красивой родинкой на верхней губе и сказал ей весело: – Сегодня ты командир, давай показывай дорогу!
Все произошло быстро и спонтанно. Татьяна даже не успела сообразить и возразить солдатскому натиску, как уже все ее новые друзья, выстроившись в колонну по двое, с чемоданами в руках тянулись боевым отделением по ступенькам вниз пешеходного перехода, спускаясь в Московский Метрополитен.
Чеканя твердым солдатским шагом, отбивая выработанный единый шаг за годы службы, ребята впервые в своей жизни прошли по Московской земле, прокатились на метро и очутились на Казанском вокзале. Крутя в разные стороны своими любопытными головами, они, наконец – то, подошли к кассам дальнего следования. Длинные змейки людской очереди встречали их с завидной улыбкой, понимая, что очередное количество военных по воинскому требованию значительно и без очереди приобретут несколько билетов и кому-то из гражданских, наверное, не хватит места на свое направление.
Ребята почти торжественно прошли в полупустую воинскую кассу и под завидные взгляды пассажиров остановились, оглядываясь вокруг.
