Олег Ульянович Ершов
Катунь Коварная
– Так. – Протянул Дымов. – Значит, нам всем на Новосибирск. – Оглядывая всех, уточнил он. – Итак, вы пока подождите, а мы с Борькой в кассе узнаем есть ли билеты. – Ставя чемодан, кивнул он Борьке Савину.
Ребята быстрым шагом и видной солдатской выправкой поспешили к воинской кассе, заставляя повернуть головы стоящих в общей очереди гражданских пассажиров.
– А что, очень страшно воевать с немцами? – смущенно спросила Таня с рыжей шевелюрой на голове.
Все ребята дружно, как по команде, заржали на весь Казанский вокзал, держась за животы.
– Да нет, что ты, Татьяна! Даже совсем не страшно. – Изнемогая от хохота, попытался ответить Мишка Мачехин.
– Да ты не волнуйся, война давно закончилась. И мы немцев победили еще в 1945 году. А мы служили срочную службу и охраняли Ваш покой, чтобы вы мирно спали, учились и работали. – Уже успокоившись, продолжал Михаил.
– Ага! – подозрительно перебила его рыжая. – А чего же тогда у вас у всех столько орденов? – с детским недоумением и полной серьезностью спросила она.
– Извините, Танечка! – вмешался в разговор Юрка Зелин. – Это не ордена. Это воинские значки, которые мы действительно заслужили за два года.
– Да, да! – с визгом крикнула Таня с родинкой. – Они Вам так всем к лицу, Вы такие красивые, что всех расцеловать хочется! – она с восторгом захлопала в ладоши.
Шум хлопков и заразительного визга девушки разлетелся под своды купола билетной кассы Казанского вокзала. Ребята обернулись и увидели, что все пассажиры вместе с кассирами смотрят в их сторону и улыбаются. Ребята застыли в оцепенении не понимая, почему им уделяется столько внимания.
Обстановку разрядил подошедший наряд милиции.
– Здравия желаю, капитан милиции Веселков! – милиционер козырнул правой рукой под висок и попросил предъявить документы.
Ребята автоматически вытянулись в ровные струны и молниеносно, как по команде, отдали воинскую честь, одновременно поздоровавшись со старшим по званию.
– Ну что, солдатики? – иронично начал проверять документы капитан. – Чего так шумим в общественном месте? Откуда и куда следуем? – взяв первый военный билет и проездные документы Сереги Ларина, медленно перелистывая их, протяжно на высоком тоне и противным голосом, поправляя за козырек засаленную форменную фуражку, пропел милиционер.
Ребята быстро обступили милицейский наряд, и, взяв в плотное кольцо, зашумели как бабы на базаре.
– Товарищ капитан! – протяжно, как запевала роты, вытянул долговязый Мишка Мачехин. Да мы на «дембель» едем в Сибирь из Германии. У нас все в порядке с документами. Сейчас билеты возьмем, в вагон и ту-ту, прощай Москва! – улыбаясь продолжал Мишка.
– Разберемся! – с прищуром продолжал листать проездные документы капитан.
А если надо, то в раз в участок, а там и ваших военных пригласим. Небось знаете, что такое воинский патруль из комендатуры. Там в раз поснимают всю Вашу «бюжютерию». – Как-то по «ехидному», захихикал капитан. А пока встаньте-ка в рядок, служивые. А мы разберемся. – Капитан кивнул на своего помощника сержанта.
Сержант наряда милиции быстро занял боевую позицию справа, и положил правую руку на кобуру табельного пистолета.
– Что случилось? В чем дело, товарищ капитан? – как вороны налетели Димка Дымов и Борька Савин.
– Мы все вмести следуем из одной части, группы Советских Войск из Германии, по демобилизации к месту жительства в Сибирь, а точнее в Новосибирск. – Отчеканил как на параде Дымов.
Димка еще совсем недавно, а точнее пять месяцев назад, за отличную боевую и политическую подготовку был награжден Почетной грамотой от Командования группировки войск и ценным подарком в виде карманных часов немецкого производства, под названием «Ruchla», самим Начальником штаба второй танковой Армии, генералом Слямовым. А самое главное, ему – Димке Дымову, простому мальчишке из Сибирской Алтайской деревни Верх-Катунское, за проявленную смекалку на боевых учениях, дали десятидневный отпуск с выездом на Родину, не считая дороги. Вот тогда-то Димка и узнал огромные просторы и Величие Советского Союза, проехав на поезде от самого Берлина до глубокой Сибири. Он раньше кроме тайги и малых Сибирских городков ничего и не видел. Отец Димки был геологом, и они всей семьей постоянно переезжали куда-то дальше и дальше, по необжитым и глухим местам. А здесь весь мир сразу раскинулся перед Димкиными глазами. И ему, порой, не хватало дыхания и даже самого тела, чтобы вместить в своем сознании все увиденное из окон следующего поезда, огромных полей и рек, лесов и гор, малых деревень и необъятных городов с изумительными перронами и вокзалами, где тысячи и тысячи куда-то бегущих людей, таких же, как и сам Димка. Но это уже было не кино в сельском клубе, это была настоящая и живая правда. Да, именно тогда Димка стал на целую жизнь взрослее. В свои девятнадцать лет он полностью понял и осознал, что он является частью всей этой невероятной жизненной круговерти. Что без него не может вообще быть никакой жизни на Земле. И он радовался этому бытию, бескрайне и по-настоящему.
– Ишь ты, каков орел! – пропел ехидно капитан. – Смотри-ка, еще один голубок с неба пожаловал. Вот, по истине, настоящие десантники, ничего не скажешь. – Наконец-то подобрел капитан. – А ну-ка, солдатик, предъяви свои документы! – капитан придирчиво остановил Димку.
Димка расстегнул третью пуговицу на дембельском кителе и привычно сунул руку в левый карман. И тут произошло что-то очень и очень страшное и непонятное. Не обнаружив в своем кармане ничего, сердце у Дымова почти остановилось, и улыбка невинности застыла на его лице. Булавы пульса с грохотом ударяли по его вискам, и сильные натренированные солдатские ноги начали неметь и проседать. Время практически остановилось.
– Документики, документики! – протяжным звонким голосом требовал капитан. —Товарищ солдат, я повторяю, предъявите документы! – уже чуть властно и с повышенным тоном приказал капитан милиции.
– А-а… нету документиков-то! – тихонько выдохнул Димка. – Ой, а где ж документы-то?
Димка начал обшаривать себя по карманам.
– Да только что были здесь! – он виновато начал осматривать своих сослуживцев и оправдываться перед милиционерами.
– Ребята, кто взял мои документы? Ну ладно уже разыгрывать, это уже не смешно!
– Та-ак! – протянул капитан. – Значит, нет документов? Тогда попрошу пройти со мной в местное отделение милиции! – капитан торжественно козырнул правой рукой и кивнул своему сержанту.
Сержант незамедлительно скомандовал: «Попрошу всех пройти в опорный пункт милиции, для дальнейшего выяснения личностей».
Ребята, покорно переглядываясь и удивленно играя мимикой на лице, взяв свои разукрашенные «дембельские» чемоданы, направились за нудным капитаном.
Стоявшие в недоумении подружки-девчонки, дружно заверещали: «Ребята! И мы с Вами»!
Пока все дружно шагали по кулуарам Казанского вокзала, Димка тщательно вспоминал каждое свое движение, каждый миг, и каждый шаг. Где же он мог оставить свои документы. Ведь он растяпой никогда не был. Он был всегда собран и ответственен. Даже указывал на внимательность своему другу Борьке – у того всегда в голове был кавардак. Таня, с родинкой, шагала рядом с Димкой и все время уверенно успокаивала его.
– Не переживай, все найдется. Никуда твои документы не денутся. Ну, на крайний случай я позвоню папе, и он все уладит. – Бесконечно тараторила Таня.
Димка начинал нервничать. Он не хотел впутывать в эту ситуацию местных девушек. Да и ему было как-то неловко, неудобно и стыдно за себя. Ему казалось, что его лицо наливается кровью, и к горлу подступает какой-то ватный ком. Ему трудно дышать и стыд молотом в ушах бесконечно стучит набатом: «Позор, позор».
И тут Мишка Мачехин разрядил обстановку.
– Димка! – вскрикнул Мачехин. – А может ты оставил документы в телефонной будке, когда звонил брату? Вспомни хорошо.
У Димки в один миг в голове прокрутилась вся видеопленка прошлого момента, когда он вместе с москвичкой Таней бегал звонить брату по городскому телефону-автомату. И он отчетливо вспомнил, как доставал из внутреннего кармана солдатского кителя записную книжку. И когда он доставал записную книжку, то вытащил все проездные документы и военный билет. А чтобы быстро найти нужный номер, Димка положил сверху, на телефон-автомат, все свои документы. А когда закончил разговор и повесил трубку, то на радостях забыл про свои документы, и они с Таней побежали к друзьям. «Все верно, – думал Димка, – все мои документы сейчас лежат именно там, на телефонном аппарате». И он с радостью, совершенно по-детски взвизгнул.
– Товарищ капитан! Я вспомнил. – Кричал радостный Дымов. – Мои документы лежат на телефонном аппарате у входа в станцию метро.
– Разберемся! – вышагивая важной походкой, как победитель, идущий с поля битвы, торжественно пропел капитан. – Вот сейчас доставим всех в участок и разберемся, что вы за птицы такие. – Разглаживая свои усы, продолжал капитан.
– Дима! – обратилась Таня с родинкой к Димке. – Давайте сделаем так. Пока вы там будете разбираться, я вернусь туда и заберу документы, если они еще лежат на месте. Ну, в общем, даже если их там нет, я обязательно вернусь. Нельзя терять ни минуты. – Продолжала брать на себя инициативу красивая девушка.
Димка быстро сообразил, что к чему, и согласился с девушкой. И Таня подбежала к впереди идущему капитану милиции и спросила, куда он их всех ведет, и показала свой паспорт с московской пропиской. Довольный, улыбающийся капитан убедительно дал знать девушке, что граждан, у которых с документами все в порядке, они не задерживают. А у кого нет документов, или есть какие-то неточности, тех доставляют для дальнейших выяснений в местное отделение милиции. Таня поблагодарила капитана и, взяв свою подругу, быстро скрылась в толпе пассажиров Казанского вокзала.
Ребята дружно вошли в узкое помещение местного отделения милиции и, поставив чемоданы на пол, уселись на длинную скамейку, обтянутую коричневым дерматином.
– Ну, что! Закуривайте солдатики! – победным голосом, торжественно произнес капитан. – А я пока буду проверять ваши документики. Да заодно и Военную комендатуру вызовем. Все как положено. – Усаживаясь за стол дежурной части, продолжал капитан.
Ничего не оставалось, и ребята дружно закурили армейские сигареты, выдыхая клубы дыма вверх как по команде, надеясь, что сейчас все образуется.
Петухов очень нервничал весь оставшийся отрезок дня, да и весь вечер и всю ночь плохо спал. То и дело до самого утра просыпался и подолгу сидел на краю кровати. Сам себе накапывал в стакан с водой капли корвалола, и, выпив положенную дозу, долго морщился, да сквозь зубы цедил заученную речь перед выступлением в Москве. Страшные мысли роем пчел кружились в его голове. Сердце стучало часто и неровно, и тем провоцировало хозяина на новые мысли. Один вопрос не сходил с его языка, и он полушепотом постоянно повторял его: «Что же будет, что же будет?». Вытирая уже влажным полотенцем свой распаренный от волнения широкий лоб и прелую лысину, далеко слизавшую редкие волосы ниже макушки.
Время до встречи в ЦК тянулось долгой и гремучей змеей, которая постоянно норовила укусить своими ядовитыми минутами за грязные мысли Петухова.
– Товарищ Петухов! – не поднимая взгляда от стола, командным голосом произнесла секретарша в приемной Секретаря ЦК. – Входите, Вас ждут. – Указав пронзительным взглядом, через широкие стекла очков, на массивную дверь кабинета.
Андрей Иванович еще раз достал из бокового кармана нового костюма носовой платок и вытер покрасневший лоб. Сердце еще сильнее било тревогу, а ноги становились ватными. Собрав все силы, Петухов невнятно произнес «спасибо» и, открыв тяжелую дверь, шагнул в кабинет Секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза.
– А, товарищ Петухов! Андрей Иванович! – увидев входящего и снимая очки твердо, но обаятельно, произнес Секретарь ЦК Логинов. – Милости просим, завсегда рады Сибирякам. Как долетели Андрей Иванович? – Логинов вышел из-за стола и крепким рукопожатием встретил Петухова.
– Да, спасибо огромное, Николай Николаевич! Наша гражданская Авиация лучшая в Мире. – Быстро сориентировался Петухов.
– Не успел сесть в самолет, и вот уже у Вас в кабинете. – Улыбаясь, подыскивал нужную ноту Андрей Иванович.
– Ну, насчет гражданской Авиации, ты действительно прав, Андрей Иванович! Что есть, то есть. Да, мы на первых показателях в Мире. – Продолжал чествовать дальнего гостя Логинов. – А вот военная Авиация, и вообще все вооружение, у нас стоит не только на первом месте, а мы даже ушли далеко вперед от всех, кто пытается нам противостоять. Советская Армия – самая сильная Армия в Мире! – продолжал, улыбаясь, выбрасывать фразы похожие на лозунги Логинов.
– А теперь к делу. – Усаживая прибывшего за стол для встреч, поменял тон Секретарь ЦК. – Андрей Иванович, как Вы знаете, обстановка в мире очень и очень серьезная. – Присев напротив Петухова, начал Логинов. – Есть решение ЦК КПСС через территорию Алтайского края ввести главные части Советской Армии, под видом учений, в Монгольскую Народную Республику. – Продолжал уверенно Логинов. – А так как железной дороги с данной страной у нас нет, все войска пойдут своим маршем до места боевых действий. А это значит, – Логинов подошел к стене и открыл кулисы приготовленной карты.– А это значит, что от последней железнодорожной станции города Бийска Алтайского края, войска должны пройти беспрепятственно более пятисот километров до места назначения и провести тактические учения.
– Ваша задача. – Логинов властно взглянул в глаза Петухову.
– Андрей Иванович, Центральный Комитет Партии возлагает на Вас огромную и Важную Государственную задачу: обеспечить беспрепятственный проход войск по Чуйскому тракту со всеми вытекающими отсюда последствиями. А для того, чтобы Вам было все хорошо понятно и в деталях, я пригласил специально для нашей встречи первого заместителя начальника штаба Вооруженных Сил. – Логинов подошел к столу и нажал кнопку на селекторе.
Через мгновение в кабинете стоял генерал армии и докладывал о своем прибытии. Логинов представил Петухову заместителя начальника штаба и попросил отнестись к этому очень серьезно, сказав, что задача не требует отлагательств и выполнять ее нужно немедленно.
Наковальня, на которую еще мгновение назад взволнованно и позорно опускался сердечный молот Петухова, стала звенеть не так громко и звонко, как перед входом в кабинет. Конечно же, Петухов был ошарашен таким поворотом событий. Он знал свой регион и очень хорошо умел работать. Для него решения Партии были самым главным приоритетом в жизни. Он уже давно и полностью был отдан верхним идеалам и несгибаемому духу Коммунистической Партии. Все было хорошо и патриотично внутри Андрея Ивановича, но вот одна невидимая деталь сжирала его изнутри, как старая крыса. Нет, это была совершенно не крыса ревности, и даже не любовь безответная. Это было мощное тщеславие, которое он прятал всю жизнь где-то глубоко под своим трепетным сердцем. И сердце, имея такую грязную ношу, постоянно проявлялось в нарушении ритма и резкой тупой болью. Но сам Петухом не мог с собою ничего поделать, когда видел или ощущал выгоду. Нет, не ту выгоду, что определялась деньгами, а ту выгоду, от которой кружится голова, когда звучат медные трубы и льются дифирамбы в его адрес в виде очередного ордена или других Государственных премий и наград. И, чтобы в очередной раз получить очередное назначение или награду, Петухов был согласен на все. Он уже тайно готовил для центра очередной шедевр своей трудовой деятельности. И вот, очередная слава, в виде очередного ордена «Трудового Красного Знамени», а то и еще чего в виде «Звезды Героя Социалистического труда», сама идет к нему в руки.
Петухов растянулся в улыбке вечной славы. Глаза его налились сверкающим блеском, и грудь увеличилась в размере для принятия очередной награды.
– Что с Вами? – удивленно спросил Логинов. – Андрей Иванович, Вам плохо?
– Нет, что Вы, Николай Николаевич! – приходя в свое сознания, встрепенулся Петухов. – Мне даже очень хорошо. Посмотрите какая красивая весна за окном, а в Москве она особенно хороша. – Начинал льстить Петухов. – А у нас в Сибири каков запах, а! – Петухов от удовольствия закрыл глаза и всем телом почувствовал приход весны даже в кабинете секретаря Центрального Комитета Партии Советского Союза. – А то, может быть, и к нам заглянете на пару денечков на Алтай, а Николай Николаевич? – с прищуром позволил себе задать хитрый вопрос Петухов зная, что Логинов несомненный любитель хорошей природы, а тем более природного застолья после хорошей охоты. А у него, у Петухова, в горах Алтая такие хозяйства: там тебе и охота, и рыбалка, и отдых на высшем уровне, и вообще всего-всего, как в сказке у царя Салтана. Главное, чтобы он клюнул. А уж мы-то его встретим по полной программе. И напоим и накормим. И отдохнет от всей души. И здоровье поправит. Глядишь, и нам хорошо будет. И нас не забудут и вспомнят когда надо добрым словом.
– Да! Отдохнуть пару денечков, не помешало бы. – Оборвал мысли Петухова секретарь ЦК. – Но сейчас не время. Обстановка в мире очень напряженная. И у нас стоят очень важные задачи. И одна из главных задач сегодня возлагается на Вас, Андрей Иванович. Вы войдите в суть дела, во всю сложившуюся ситуацию. – Логинов подошел к окну и привычно открыл его. Свежий столичный воздух ворвался в просторный кабинет секретаря ЦК.
– Вы понимаете, Андрей Иванович! – продолжал Логинов, вглядываясь вдаль московских улиц.
– Завтра будет объявлена полная мобилизация всех уволенных в запас военнослужащих. И вашего Алтайского Края в том числе. Это значит, что каждый четвертый мужик, стоящий на учете в военкомате, будет призван в строй и одет в военную полевую форму. А это значит, что у заводов и фабрик, у колхозов и совхозов не будет хватать рабочих рук. А Вам, Андрей Иванович, – Логинов повернулся к Петухову и с каменным лицом Вождя пролетариата утвердительно продолжил. – Вам, Андрей Иванович, нужно организовать и обеспечить полный проход Советских Войск в Монголию. Обеспечить полный порядок на данном участке. Оказать помощь Военному Комиссару в мобилизации граждан. И самое главное, чтобы все заводы и фабрики работали на полную мощность, и ни шагу не отступили от поставленного плана. – Логинов подошел к своему столу и уселся в рабочее кресло. – Вот за это все я лично с Вас спрошу, товарищ Петухов. – Секретарь поднял остро заточенный карандаш и еле заметно пригрозил Петухову.
– А вот когда мы с тобой выполним поставленную задачу нашей любимой Партии, вот тогда возможно и удастся на денек-другой в горы, да на рыбалку. – Логинов чуть заметно улыбнулся, и Петухов достал носовой платок из кармана и вытер вспотевший широкий лоб.
– Не беспокойтесь, товарищ секретарь ЦК. Уверяю Вас, мы справимся с поставленной задачей и выполним ее, какая бы она трудная не была. – Петухов рапортовал уверенным голосом, понимая, что перед ним сейчас ставится самая главная политическая задача, и ее выполнение во многом зависит и от него лично. Конечно же, это была не инициатива Петухова. Это было гораздо выше. Само руководство Партии и первые лица Советского Союза доверяют ему, тому самому Петухову, вчерашнему cибирскому мальчишке, сыну простого крестьянина, который вот уже более двадцати лет усердно идет по скользким ступенькам Коммунистической партии вверх. И всегда ему способствует удача, которая вытаскивает его за уши из разных политических канав и буераков, причем всегда сухим и чистеньким. Того самого Петухова, у которого очень слабое сердце и порой не хватает духа для принятия простых решений. Именно ему еще совсем недавно было доверено управлять и руководить огромной территорией нового строящегося Советского Государства. Да, конечно же, он был готов к любому назначению и к любой задаче, поставленной любимой Партией, но все же ему иногда казалось, что будто бы над ним подшучивают. А когда он начинает что-то делать, то ему кажется, что за ним всегда наблюдают как будто из-за угла или откуда-то сверху, как когда-то за ним подглядывали сельские мальчишки, когда он уединялся один в далеком детстве. А потом, когда у него что-то не получалось, они выбегали и дразнили его «Петька – Петух, Петька ловит только мух». А бывало, что еще и наподдают. И он убегал на конюшню и, спрятавшись, долго-долго ревел навзрыд. Еще тогда он дал себе клятву отомстить всем, даже неважно кому, но всем, грозя в узкую щель между толстых жердей конюшни, вытаскивая грязные детские кулаки из соломы, поочередно вытирая ими горькие слезы. И вот сейчас он, первый секретарь Крайкома Партии Алтайского края, стоит здесь, в кабинете секретаря ЦККПСС в Москве, и ему доверяют уже в который раз самые важные участки нашего государства. А тех деревенских пацанов уже давно нет в живых. Видели бы они сейчас, каким он стал, тот маленький и хрупкий Андрейка Петухов, постоянно хлюпающий и вытирающий горькие слезы от несправедливой обиды.
Петухов вышел из здания и вздохнул полной грудью весеннего московского воздуха. Привычно поправив теплый шарф, он сел на переднее сидение в черную волгу.
Ночь показалась Петрикову невыносимо бесконечной. Он всячески пытался заснуть, но мысли серыми крысами из разных щелей его сознания непрерывно просачивались в голову в виде ярких картинок прошлого. Отрывками кадров он воспроизводил прошлую встречу с Настей. Периодически вскакивая с железной кровати с деревянными спинками, жадно закуривая сигарету, Петриков начинал, не замечая для себя, задавать вслух самому себе бесконечно глупые вопросы.
– Как же так? Я совершенно не хотел этого делать! Почему? Какая женщина! – восклицательно ловил себя на мысли Петриков.
Выкуривая очередную порцию крепкого табака, пытался заснуть Виктор Андреевич. Но каждый раз, укрывшись с головой, он начинал представлять прошлую сцену. Петрикову непроизвольно рисовалось в сознании лицо Насти в лунном свете, а самое главное, запах ее губ и всего тела. Этот запах никак не выветривался из его обоняния. Даже у его жены, которую он так крепко любил, которая родила ему двух желанных сыновей, и которая была несравненно красивей Насти, и привлекательней во всех смыслах жизни, но у нее не было такого запаха тела, как у Насти, который переворачивает сознание и отключает все жизненные инстинкты. Да, именно этот запах, который исходил от Настиного тела, именно он не давал уснуть ни на минуту Петрикову. Перебирая мысленно все ее изъяны и не находя ничего такого, за что можно было бы ему зацепиться в привлекательном плане, Петриков начал ловить себя на мысли, что это произошло совершенно случайно, и больше он таких глупых ошибок не повторит. Хотя он был еще тем ходоком, но чтобы вот так, на улице и посреди деревни, да на голой земле, такого еще у него не случалось.
– Завтра, да, именно завтра я увижу ее на работе. Увижу, какая она некрасивая и обычная деревенская баба, и все мои мысли улетят прочь. – Успокаивал себя Петриков, в очередной раз, пытаясь хоть на мгновение заснуть. – И все-таки, какая женщина эта Настя! – закрывая глаза, вторил себе Петриков. – Анастасия!!!
Анастасия весь вечер до самой ночи провозилась с хозяйством и потом еще целый час мылась в бане, пытаясь смыть с себя уличный позор, произошедший с ней и новым управляющим фермой Петриковым. Не зная, что ей теперь делать и как быть вообще, она сидела на деревянной скамейке в бане совершенно голая, то и дело выливая себе на низ живота очередную порцию горячей воды, черпая ее из медного тазика. Она выливала на себя воду и вновь намыливала бархатным мылом то место, в котором она недавно, впервые в жизни, испытала огонь и взрыв всего ее тела. Да, ей хотелось повторение того, что вдруг так молниеносно сразило ее, и она провалилась в бездну непонятного, и в то же время такого милого, страстного и желанно-приятного чувства.
Но воспитанное многими уставами и укладами Советского общества, идеями Партии и семейной ячейки, подсознание с биением ее женского сердца, с ужасом повторяло в ее мыслях самое грязное слово, всего одно лишь слово «ПОЗОР».
– Какой позор, какая же я блядь! – с ужасом твердила себе под нос Настя, смывая в очередной раз мыло с низа живота. Ей казалось, что ее тело до сих пор бьется в электрических конвульсиях. И от этих конвульсий Настя получает приятное наслаждение, подкрепляя прошлыми воспоминаниями, увеличивая женский рефлекс настоящей полноценной жизни.
– Это что же такое, как же я буду теперь мужу-то в глаза смотреть? – перебивая свои искренние мысли, ругала себя Миронова, то и дело вспоминая пришедшее к ней совсем недавно невероятное яркое и умопомрачительное внутреннее чувство.
– Ой, Господи, у меня же еще мальчишки не кормленные! – спохватилась Настя, в очередной раз намыливая себя. Она непроизвольно повторяла это действие несколько раз, не понимая, что весь ее уже немолодой организм хочет и готов еще раз ощутить невероятный взрыв и потоки лавы наслаждений, тех наслаждений, о которых она даже и не думала, и не знала. И никто, и никогда не говорил с ней об этих чувствах. И даже ее любимый муж Толик, которого она обожала и любила как мужа, как отца своих детей, даже он, когда был близок с ней в супружеском ложе или где-то еще, никогда не говорил с ней об этом. Он не то, чтобы не говорил, он просто сопел и очень быстро заканчивал свои мужские действия, но такого чувства у нее никогда не было. Ей как-то даже было противно и пошло этим заниматься. Ей больше нравилось бывать с мужем на покосе, заниматься хозяйством, чтобы был всегда и везде порядок. Ей хотелось всегда работать так, чтобы все, увидев ее работу, просто ахнули. И говорили бы все: «Вот какая умница и молодец эта Настенька. Всегда у нее порядок, и дома, и на работе. А работа у нее, всегда спорится». И ей казалось, что вот она самая настоящая женская счастливая доля. И больше ей ничего и не нужно. Все у нее уже есть: и дети, и муж любимый, и дом, и огород, и хозяйство, и любимая работа, где все ее уважают, и она уже давно ходит в передовиках. А здесь как гром среди ясного неба произошло невероятное и необъяснимое с ней, и внутри ее.
Настя под такие мысли, незаметно для себя, одной рукой медленно поглаживала себя по тому месту, где еще совсем недавно случилась эта самая невероятность. И ей было приятно трогать себя и поглаживать по запретным, но уже набухшим местам главного ее полового женского органа. Складки ее половых губ уже набухли, как почки на весенних деревьях, и при каждом нежном прикосновении готовы были распуститься, как лепестки утренней розы, окончательно созревая к полудню, раскрывая свой невероятно красивый бутон, при этом выделяя тонкий аромат, который может уловить только тот, перед кем этот бутон раскрывается.
Нежно поливая себя горячей водой и лаская пальцами свой телесный распустившийся бутон настоящей любви, Настя запрокинула голову назад, открыв рот, тихонечко застонала. Ей становилось необъяснимо приятно. И она все сильней и трепетней продолжала ласкать и теребить низ живота. Тусклый свет маленькой электрической лампочки еле-еле пробивался сквозь узенькую щель ее чуть приоткрытых глаз. Тело вновь наполнялось внутренней энергией, которая подступала из самых неизвестных глубин ее организма. Оно непроизвольно начинало выгибаться и вздрагивать, и вся ее чистая и белая, покрытая смешными конопушками кожа, покрылась мурашками стыда и страсти. Таинственная мелкая дрожь холодной волной прокатилась с головы до ног. Настя отдавалась сама себе. Она начала жадно глотать горячий банный воздух. Внутренний огонь ядерным взрывом разлетелся по всему ее телу сверху вниз, унося куда—то далеко раскаленные потоки извергающейся лавы беспощадного огня, который только что настоящим образом взорвал и подарил ей новую и неизведанную жизнь. Глаза ее были все еще закрытыми, но она видела где-то внутри себя образ и лицо того самого человека, который совсем недавно дал ей почувствовать эту самую новую внутреннюю жизнь настоящей женщины.
Настя тихонечко выдохнула и произнесла, совершенно не задумываясь:
– О Господи, Виктор Андреевич!
Она откинулась на деревянную стенку бани, даже не заметив того, что стенка была очень горячая. Положив руки на живот, Настя обмякла. Только ее сильные бедра оставались в жутком напряжении. Весь низ живота пульсировал невероятной страстью. Ей казалось, что ее душа вот-вот сейчас выскочит из ее тела горячей жидкостью, и разольется безбрежным океаном красочных фейерверков по всему бескрайнему сознанию таинственного волшебства неизведанного ей мира. Мгновения ярких внутренних вспышек заставляли ее тело непривычно вздрагивать и вытягиваться в такт извержения внутреннего вулкана страстей. Пальцы ее крепких от физической работы рук, сильно сжимали основание внутренней части бедер и низа живота, как будто пытались удержать стальной хваткой и не дать раскрыться главным вратам, и выплеснуть наружу весь этот поток нескончаемой женской страсти, скрывающейся в глубинах ее мироздания долгие годы холодного благополучия семейной жизни. И в неравной схватке неподвластного и неведомого ей боя Настя была полностью повержена, ослабляя сильные руки, взвизгивая непривычным голосом, она затихала, полностью отключив свое сознание от насущных проблем прошлой жизни.
Ночь опустилась на Землю покрывалом миллионов звездных мотыльков, окружающих огромное горнило безликой янтарной луны. Переливами своих мерцаний, как огромные водокачки, небесные звезды пытались потушить мятежный пожар, проливая весеннюю прохладу через открытые двери и окна Настиного сознания. И яростный огонь медленно отступал, освобождая занятые позиции после внезапного вторжения. Раскаленная железная печка небольшой деревенской бани медленно угасала, оставляя в своей пасти серый пепел сибирской древесины. Стрелки часов, с честью закончив бесконечный бег по кругу, медленно и устало перевалились за полночь, начиная отчет нового времени, отправив пылиться на полках памяти историю ушедшего дня. Тяжелыми и усталыми свинцовыми ресницами закрывались глаза сельских жителей, отдавая их во власть внутреннего подсознания.
Настя чувствовала себя в раю. Все ее мысли были в ярко-розовом цвете, и они никакими завитушками не цеплялись за бытовые и жизненные проблемы. Наступила полная тишина, только сердце глухим звуком отбивало учащенный такт телесных курантов. Ее душа и тело впервые в жизни нашли общий компромисс, и теперь уже единый организм пребывал в эйфории блаженства.
За железной дверцей небольшой самодельной печки звучно потрескивали березовые дрова. Печь была сварена из разных листов, привезенных Анатолием с завода, где он приобрел их за бутылку беленькой у знакомых охранников на проходной, и сам, как смог, сварочным аппаратом сладил в баню новую печку. Правда, труба была немного низковата, и тяга была не очень, да и сама крохотная дверца закрывалась неплотно и оставляла большую щель, из которой валил густой дым, когда начинали топить баню. Но потом Настя проветривала помещение, и начинали мыться всей семьей. Толстые березовые дрова еще не успели полностью сгореть, и угарный газ постепенно заполнил маленькое помещение, унося Настино сознание куда-то далеко в неизвестность.
