Олег Ульянович Ершов
Катунь Коварная
– Это спасибо не мне, это спасибо вот им! – показывая на открытую дверь, засмеялся генерал.
Из внутренней комнаты, как бабочки, запорхнули две до боли знакомые подружки Татьяны, с которыми они сначала познакомились, а потом расстались совсем недавно там, на железнодорожном вокзале. А теперь они обе находятся именно здесь у генерала КГБ в кабинете. Столько необъяснимых событий, и все за один день, никак не укладывались в сознании Димки. Он только непроизвольно развел руками.
– Ой, Димочка! – девчонки, выбежав из внутренней комнаты, наперебой затараторили, как сороки, и повисли на Димкиной шее, с двух сторон целуя его в щеки.
– Ой, Димочка! Как здорово все получилось. – Не умолкая продолжали девчонки, как будто они были знакомы с Димкой целую вечность.
Ребята сидели в ровном ряду на казенных стульях генеральского кабинета и ничего не могли понять.
– Представляешь! – начала Таня с родинкой на губе. – Мы только вышли из метро и сразу побежали к телефонной будке. А всю дорогу мы держали за тебя кулаки. Зашли в будку, а документы твои лежат себе на том самом месте и тебя дожидаются. – Жадно глотая воздух, как рыба вытащенная из пруда, торопилась рассказать Таня. – Ну, а раз уж они нашлись, тогда я уже из этого же телефона автомата позвонила папе и все ему рассказала, а он позвонил в отделение милиции и отправил туда своих помощников. И вот как все здорово получилось, мы снова встретились, и документы нашлись, и все хорошо. – Таня еще раз поцеловала Димку в левую щечку и добавила:
– А вот мой папа, познакомьтесь, пожалуйста. – Таня указала рукой на генерала, стоявшего у письменного стола.
У Димки в голове все смешалось: и радость от найденных документов, и какой-то озноб, и гордость за себя и за своих друзей. А самое главное, он никак не ожидал увидеть именно здесь тех самых девчонок, которых они повстречали на перроне вокзала. И что все получилось именно так. И что теперь делать, он не мог даже предположить. Но было ясно, что за потерянные проездные документы и военный билет в тюрьму его здесь не посадят. И что это то самое главное здание, из которого когда-то летели во все уголки земли страшные приказы, от которых страдали сотни тысяч человек, а сейчас оказывается совершенно не такое уж страшное. И люди, работающие здесь, очень даже приветливые и настоящие. Они выполняют свой долг перед Родиной и, наверное, если бы Димка служил здесь, он бы тоже выполнял это самый долг с честью, потому что он не умел по-другому. А по-другому и не могло быть. Он очень любил свою Родину, правда о ней он знал только из рассказов, учебников и из фильмов по телевизору. Но однажды он проехал на поезде половину страны, от самой Европы до Алтайского края. Он видел своими глазами огромные просторы, леса и поля, горы и нескончаемые сибирские болота и равнины. А уж как он любил свою деревню со своими домами, улицами и переулками, где Димка прожил все детство и юность, где учился в школе и откуда уходил служить в Советскую армию, это, наверное, невозможно передать словами. Для этого нужен особый случай для разговора, который может занять не один день общения и рассказов всей жизни и бытия до боли родных сельчан. Пусть даже не совсем родных, но очень знакомых и близких, со своими жизненными укладами и причудами, добротой и трудолюбием. А как же он бы смог забыть свою красавицу Катунь, которую он полюбил еще с самого детства всей душой. Он почти каждый день пропадал на своей любимой реке. Она просто завораживала его своим неповторимым видом, мощными потоками воды в разветвленных протоках, огибающих множество малых и больших островов, пропадающих в неподвижных лесах с кристально чистой водой и взрывающимися в сумасшедшие бурные перекаты, где ее воды выдирают со дна любые камни и уносят их за сотню километров, выстилая всё новые подводные мостовые и лабиринты. Димка любил сидя на берегу разговаривать с непокорной рекой, и ему казалось, что она отвечала ему взаимностью, хоть и была изменчива каждый день. Практически каждый день он приходил на берег и обнаруживал, что она сегодня течет как-то по-особому, совершенно не так как это было вчера, что-то менялось: либо течение усиливалось, либо цвет воды становился другим, либо вообще не было того места, где вчера сидел Димка у самой воды. Своим коварством она показывала ему, что не подвластна никому, и с ней нужно держаться на безопасном расстоянии. Димка понимал это, но все равно каждый день приходил и разговаривал с ней, опуская свои ладошки в ледниковую холодную воду, приговаривая:
– Ну, здравствуй, милая. Опять холодная, когда же ты уже согреешься. Вот держи мои ладони, они хоть немного тебя согреют.
И подержав немного свои ладони в воде, ему казалось, что она становилась ласковее и чуточку теплее. Димка начинал улыбаться и приговаривать:
– Вот видишь, сегодня немножко потеплее. Дай-ка я тебя поцелую!
Он набирал полные ладони бурлящей воды из протоки, подносил ее к своему лицу и нежно целовал. Потом возвращал воду обратно в протоку, а уж только потом вновь брал ее в свои горячие ладони и умывал лицо, какая бы ни была погода. Ему захотелось прямо сейчас убежать к своей коварной любовнице и, скинув дембельский берет, крикнуть: «Я вернулся!», упасть в ее бушующие воды. И так, лёжа на спине, распластав в разные стороны руки и ноги, запрокинув голову, отдаться своей любимой реке и, чувствуя ее обжигающие струи невероятного течения, скользить по выпирающей бирюзовой глади в полную неизвестность, глядя в безоблачное небо, туда, где следит за всем происходящим яркое обжигающее солнце.
Димка умиленно ухмыльнулся, и улыбка растеклась по всему лицу. И теперь, после того как все образумилось и встало на свои места, даже тяжелые виды зашторенного плотной тканью кабинета, в котором возможно решались судьбы многих людей, показались Димке совершенно нормальными и чем-то даже привлекательными. Молнией кинопленочных кадров в его сознании пронеслись воображаемые отрывки каких-то фильмов, где в застенках НКВД расстреливают предателей и изменников Родины. Но, вспомнив своего отца, Димка представил как ему и всем его родственникам было не сладко в далекие тридцатые годы. А ведь могло быть все по-другому, если бы вот отсюда не летели страшные приказы. Тогда возможно Димка увидел бы в живых своего деда и бабушку, которых он никогда не видел в жизни, ведь даже на фотографиях их никогда не показывали. Димка непроизвольно сжал до боли свои челюсти. Нет, ему не хотелось какой-то мести, он не был зол. Ему было как-то по-детски неудобно и больно. Больно от того, что он сам ничего не мог исправить в прошлой жизни, только натренированные за годы службы сильные кулаки непроизвольно сжимались, потрескивая в суставах.
– Значит, следуете на постоянное место жительства после демобилизации из рядов Советской Армии! – уверенным и монотонным голосом оборвал Димкины мысли генерал.
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! – ответил натренированной солдатской выправкой Дымов.
– Согласно приказа Министра обороны Советского Союза о демобилизации, следуем по воинским требованиям из Группы Советских Войск из Германии к дому! – отчеканил Димка. – За время следования до Казанского вокзала города Москвы никаких происшествий не случилось, за исключением этого! – Димка, отдавая честь, немного смутился из-за стыда, потому что он сам был во всем виноват. – Виноват, товарищ генерал-лейтенант! – добавил уверенности в докладе Дымом.
– Вот это доклад! Молодцы! – улыбнулся генерал. – Я тут про вас уже все знаю. И про вашу службу мне уже все доложили. Так что спасибо можете сказать вот этим девушкам. – Генерал кивнул в сторону двух подруг. – Молодцы! Уважаю вашу службу и наши Десантные войска. Не раз они выручали в трудную минуту всю страну. Бравые ребята. За Вашу доблестную службу отдельное спасибо лично от меня! – генерал подошел и всем поочередно крепко пожал руку, вернув изъятые в милиции документы.
– А что, ребята! – вернувшись за свой письменный стол, который был обит зеленым сукном, на котором по центру с холодным лицом, отлитым из бронзы, стояла скульптура самого Дзержинского, продолжил генерал. – Службу в Советской армии вы закончили. А вот не хотели бы еще нашей Родине послужить? – и пронзительно окинул взглядом стоящих солдат.
– Это как же, послужить? – удивился Мишка Мачехин. Он непроизвольно посмотрел на своих ребят.
– Да все очень просто. – Взяв простой карандаш, продолжил генерал. —Я Вам предлагаю пойти на службу в нашу систему КГБ. Вот прямо с завтрашнего дня определим Вас на спец учебу. Думаю, медицинскую комиссию Вы все пройдете. Ребята все сильные и крепкие, тем более друзья и земляки – сибиряки. Для начала поживете в спец общежитии, закончите ВУЗ и по распределению во все стороны света, куда Родина откомандирует. Вот такое у меня к Вам предложение. – Генерал, улыбаясь, как будто он был с пацанами знаком не один десяток лет, одним глазом подмигнул ребятам. – Ну что, согласны? – поторапливая с ответом, начал нажимать генерал.
– Папа, ну ты опять за свою работу. Я же попросила мне помочь, а ты за свое. Ну, какая учеба, какое общежитие? Ты посмотри, мальчишки два года дома не были! Они же живут одной надеждой увидеть своих родных и близких. – Внезапно затараторила генеральская дочка. – Они же еще совсем мальчишки и хотят мороженного, и погулять по Москве! Может они больше никогда сюда не приедут. Правильно, мальчики? – Танечка подбежала к Димке и взяла его за руку. – А еще, у Димы брат в Москве живет. Вот он ему и звонил из телефона автомата. Поэтому и оставил там документы. А теперь брат его сидит, наверное, и переживает, что же случилось, почему же Дима не звонит? – Таня подбежала к генералу и, теребя его за рукав пиджака, завопила:
– Папочка, милый! Разреши Диме позвонить своему брату прям отсюда из кабинета. Он же волнуется, наверное, места себе не найдет.
– Таня, что за напасти такие? – улыбнулся Танин папа. – Я же не против. Конечно же, пусть позвонит. – Подмигнул дочери генерал. – А ну, Дима, давай набирай номер своего брата, вот с этого телефона. – Кивнул на письменный стол генерал.
Димка, ошарашенный таким раскладом всех сегодняшних событий, уже ничему не удивлялся. Он зачем-то строевым шагом подошел к письменному столу, чеканя шаг по красной ковровой дорожке, приложил руку к виску и соблюдая субординацию, попросил разрешения на один звонок по городу Москве своему двоюродному брату.
– Давай, давай! – подбодрил его генерал. – Вот садись сюда, прямо на мое место, и вот с этого аппарата можешь звонить своему брату. А мы пока с Таней пойдем в другую комнату и не будем вам мешать. – Освобождая место за письменным столом, добавил генерал.
Димка быстро уселся за генеральский стол и на мгновение замер. Он только сейчас обратил внимание, что письменный стол был невероятных размеров. Он был большой и весь из какого-то чудесного красивого дерева. Ножки стола были массивными и резными. Каждый выдвижной ящик был диковинно обработан каким-то хорошим мастером. Крышка стола по краям была обработана резными рисунками, а остальная часть была покрыта зеленым бархатным сукном. Все вещи, находившиеся на столе, казались Димке очень ценными и дорогими. А с левой стороны, как минометная батарея, расположились несколько телефонных аппаратов, на дисках которых было изображение главного Герба Советского Союза.
Димка кивнул ребятам и поднял большой палец правой руки вверх. Это означало, что все в полном порядке. Быстро открыл записную книжку и аккуратно, сняв телефонную трубку с указанного аппарата, спокойно набрал городской номер.
Длинный гудок приятно ласкал ухо. «Значит, не занят номер», подумал Димка. Вдруг, где-то совсем рядом, что-то щелкнуло, и в трубке раздался мужской голос.
– Алло, говорите, пожалуйста! Дымов слушает.
– Алё, Алё! Здравствуй брат! – Димка перехватил воздух. – Это я, Димка Дымов. Я сегодня звонил Вам. Я тут проездом из Армии. – Начал зачем-то прижимать ближе телефонную трубку и кричать в нее Димка.
– А, нашелся потерявшийся! – с удовлетворением ответил Димкин брат. – А мы уже не знаем что, и думать. Ты где находишься и какие у тебя планы? Если у тебя есть время задержаться в Москве, то я тебя встречу там, где ты сейчас находишься. – Андрей быстро сориентировался понимая, что с Димкой все в порядке.
– Да у меня все в полном порядке. Понимаешь, я тут не один, а с друзьями Сибиряками. Мы вместе едем домой. – Быстро отчеканил Димка. – Билеты еще пока не купили, так что можно на денек задержаться. – Димка расплылся в счастливой улыбке, подмигнув своим друзьям, как бы спрашивая их, что они не возражают на денек задержаться в Москве.
– Ну, тогда диктуй адрес, и я приеду за вами. – Старший Дымов взял карандаш и приготовился записывать адрес.
– А мы тут, в самом главном здании КГБ Советского Союза. – Произнес торжественно Димка.
– Не понял! – удивился Андрей. – А что Вы там делаете? Как Вы туда попали? – с настороженным испугом спросил старший Дымов.
– Да, это очень долго рассказывать. Но если сможешь, приезжай прямо сюда. Здесь и встретимся. Я тебе потом все объясню. – Димка еще раз кивнул своим друзьям.
– Я все понял. Ждите меня на углу здания, я знаю где это находится и буду через пятнадцать минут. – Быстро сориентировался Андрей. Повесив трубку, он тут же выскочил из комнаты своего общежития и помчался на станцию метро.
– Ну что, встретит тебя твой брат? – услышав окончание Димкиного разговора по телефону, выходя из внутренней комнаты, спросил генерал.
– Ой, спасибо Вам, товарищ генерал-лейтенант за все. Да, конечно же, встретит. Через пятнадцать минут он будет уже здесь. Он у меня хороший. Когда-то он отслужил срочную в Москве и остался жить и работать после Армии здесь. Получил общежитие и работает шофером, развозит по Москве хлеб. – С гордостью рассказал Димка.
– Хлеб говоришь? Это очень хорошо. – Немного задумался генерал. – Ну тогда я Вас более задерживать не буду, идите встречайтесь со своим братом. Скажу только, что мое предложение остается в силе. Нам действительно очень нужны хорошие и надежные ребята. А если надумаете, то вот я написал здесь номера своих телефонов. И если решите, то не бойся и не стесняйся, сразу же позвони. – Генерал протянул Димке аккуратно свернутый листок.
– Ой, папа! – подбежала его дочь Татьяна. – А можно мы проводим ребят, ну пожалуйста! – расплылась в улыбке, показав свои красивые и ровные зубы, захлопала в ладоши генеральская дочка.
– Да, конечно! – согласился генерал, нажав на кнопку селектора. Связавшись с дежурным, генерал дал поручение, чтобы ребят пропустили. Девочки, только, пожалуйста, недолго! Вам нужно еще уроки готовить, у вас экзамены на носу. – Генерал подошел, крепко пожал каждому руку и попрощался с ребятами.
Прошмыгнув по таинственным и запретным коридорам главного здания КГБ, ребята, как рой пчел в ярко-красочной расцветке военной формы, высыпались из огромной двери на серый асфальт Лубянской площади. Они были действительно счастливы, что все так хорошо получилось. Вчерашние деревенские мальчишки и уже вчерашние солдаты от всей души благодарили девочек, которые в нужную минуту пришли им на помощь, не смотря на то, что папа одной из них был высокопоставленным военным начальником. Время летело стрелой, и уже через несколько минут, как и договаривались, братья Дымовы – старший и младший, встретились, заключив друг друга в крепких объятиях. Весеннее солнце заливало своим ярким светом лица проходящих мимо москвичей и гостей столицы. Еще несколько минут радостный смех раздавался по каменной площади, перекликаясь с сигналами машин и перезвонами московских трамваев.
Конечно же, ребята тогда совсем не знали, и не могли знать, что же с ними будет дальше. Какие сюрпризы приготовила им судьба. А сегодня здесь они были счастливы, с честью выйдя из сложившейся ситуации. Но как бы весело и счастливо не складывалось время, оно неминуемо летело пущенной стрелой. И ничего не оставалось делать, как попрощаться со своими симпатичными спасателями. Каждый из ребят по очереди подошли к девочкам и пожали им худенькие руки, в знак благодарности. Димка тоже подошел и от всей души поблагодарил девочек. Дочка генерала опустила глаза. Ей, конечно же, не хотелось, чтобы Димка уезжал. Что-то глубоко в груди тихонечко покалывало ее девичье сердце, и она как-то с грустью передала Димке записку.
– Дима, это тебе, мой адрес и телефон. Вдруг ты будешь проездом в Москве или что-то случится, я всегда буду рада встретиться. Пиши и звони, не стесняйся. Что бы не случилось, сколько бы не прошло лет. Я буду ждать!
Она не вытерпела и поцеловала Димку в щеку.
– Все, прощай, Дима! Прощайте ребята! До свидания, всем удачи! – с этими словами девочки вернулись в здание КГБ, а ребята проводив их взглядом, немного постояли и скрылись за углом того же здания.
– Давай поедем в гостиницу! Устал я что-то сегодня, отдохнуть бы надо. – Расслабив туго завязанный галстук, отдал распоряжение водителю служебной машины Петухов.
– Слушаюсь, Андрей Иванович! В гостиницу, так в гостиницу. – Отложив в сторону аккуратно свернутую газету, встрепенулся водитель «Волги». Привычным поворотом серебристого ключа он запустил двигатель автомобиля и плавно тронулся на выезд из служебного двора ЦК КПСС.
Всю дорогу до гостиницы Петухов размышлял над поставленной задачей Центрального Комитета Партии. Но как-то свои личные мысли постоянно впутывались в главные государственные установки. Он пытался выстроить свои будущие действия по выполнению главной задачи. А главная задача – это выполнение поставленной задачи Центрального Комитета по оказанию беспрепятственного прохода Советских Войск в дружественную нам Монголию по территории Алтайского края. Но и других задач нам никто не отменял. На носу посевная. А это не менее главная задача для нашего государства. Да и выполнение Государственного плана, принятого на Съезде, тоже никто не отменял.
Петухов почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он совсем развязал галстук, снял шляпу и приоткрыл окно автомобиля.
– Эх, коньячку бы сейчас! – почему-то подумал Петухов. Он знал, что сердечко последнее время пошаливало, но почему-то так захотелось выпить сто грамм хорошего коньяка, что он почувствовал его вкус во рту, и от этого чувства у него под языком пошла слюна. – А что, у нас коньячок найдется в машине? – Петухов, не раздумывая, спросил у водителя.
– Да как же, Андрей Иванович! – не оборачиваясь, с восторгом ответил водитель. —И коньячок пятизвездный и шоколад Кремлевский, все есть! У нас завсегда все имеется, на всякий случай. – Похвастался водитель.
– Вот и хорошо! – обрадовался Петухов. – А ну, давай, притормози где-нибудь. Что-то мне не ладно. – Попросил водителя Петухов, расстегивая ворот рубашки.
Водитель быстро нашел удобное место и остановил автомобиль. Через мгновение на заднем сидении, прямо на портфеле Петухова, был накрыт шикарный стол с бутербродами из ароматной колбасы и сыра, домашнего сала, баночкой шпротов и кремлевского шоколада. Запах ароматного коньяка, налитый в складной стаканчик, смешался с остальными запахами продуктов, разложенных на портфеле. У Петухова от такого аромата сдавило желудок. Готовясь к важной встрече, он со вчерашнего дня не мог себе позволить даже думать о пище. Всю ночь и все утро он готовился к чему-то ужасному, а возможно и снятию с должности. Мало ли кто и чего мог донести на него в Центральный Комитет.
Петухов быстро опрокинул в рот налитый коньяк и медленно выдохнул.
– Какая прелесть! – вырвалось у него. – А ну, давай еще, грамм сто! – взбодрился Петухов.
Водитель быстро открутил металлическую пробку с бутылки и налил в складной стакан под самый верх. Петухов незамедлительно выпил налитый коньяк и медленно выдохнул в сжатый кулак. Поставив на сиденье стакан, он отломил кусочек от плитки шоколада и положил в рот.
– Хороший коньячок! Спасибо, уважил. – Медленно пережевывая, поблагодарил водителя Петухов.
– Вот и хорошо, вот и замечательно. Кушайте на здоровье, Андрей Иванович. Иногда требуется, во благо здоровья. Не уж-то мы не понимаем, как бывает тяжело. А коньячок, он завсегда здоровье поправит. – Добротно отозвался водитель «Волги».
– Бр-р-р! – встрепенулся Петухов. Мелкая дрожь пробежала по всему его телу. Он почувствовал, как приятно зажгло где-то в желудке, и тепло начало разливаться по всему организму, проникая во все уголки тела.
– Мы еще повоюем! – откидывая голову на спинку заднего сиденья, полностью расслабившись, подумал Петухов. Двойная доза выпитого коньяка, под двести граммов, начала делать свое дело. Веки Петухова налились тяжестью и начали закрывать уставшие не выспавшиеся глаза. Он хотел было что-то сказать, но вырвалось какое-то бормотание, и его подбородок отвис, обнажив нижние зубы. Еще мгновение и он провалился куда-то глубоко в неведомое пространство искушающего сна. Он даже не почувствовал, как водитель незаметно и аккуратно убрал наспех приготовленный на его портфеле импровизированный стол для закуски, и подложил ему под запрокинутую голову свернутый втрое теплый шарф. Коньяк хорошего качества, как дрессировщик, разгонял кровь по всему телу Петухова, тем самым снимая усталость и напряжение, державшее целые сутки то самое немолодое тело в состоянии булатной стали. И теперь эта самая упругая сталь приятно таяла, как весенний лед, и превращалась в легкий тополиный пух. Он полностью погрузился в короткий, но глубокий сон. И даже когда автомобиль тронулся с места, он не почувствовал этого и не проснулся. Обрывки ярко-красочных снов заставляли его вздрагивать и напрягаться, но каждое последующее мгновение погружало его все глубже и глубже в пленяющую пустоту.
Автомобиль неторопливо проехал по проспектам и улицам Москвы и плавно остановился у парадного входа в гостиницу, чуть взвизгнув тормозами. Петухов открыл глаза и, не сразу придя в себя, взволнованно вскрикнул:
– Где я?
– Да не волнуйтесь, Андрей Иванович. Приехали в гостиницу, как говорили. – Виновато отозвался водитель.
– Ты, смотри, как меня взял твой коньяк! – Петухов встрепенулся, утер ладонями лицо, одел шляпу и вышел из машины. Немного постояв, потянулся, незаметно зевнул и, поблагодарив водителя, взяв свой портфель с приготовленными отчетами для первого секретаря, которые совершенно не понадобились, отправился в гостиницу.
Вечер торопливо надвигался на город. Яркое солнце трусливо скрылось где-то за крышами столичных домов. Несмотря на то, что целый день была превосходная теплая погода, с наступлением вечерних сумерек холод от непрогретой земли давал о себе знать. Центральные улицы и проспекты давно сняли с себя ледяное снежное покрывало, но в уголках тенистых дворов кое-где еще виднелись уродливые, покрытые городской пылью, пузатые сугробы. Растаявший под солнечным теплом старый снег, стекая по грязному асфальту тонкими ручейками в большие лужи, уже вновь успел подмерзнуть и хрустел под ногами как хрусталь. Торопливые прохожие, спеша, незаметно для себя, подошвами обуви звонко ломали вечерний ледяной хрусталь, застывшей талой воды на тротуарах, создавая громкий хрустящий звук. Зима все еще не хотела уступать свой трон Весне, и по ночам температура опускалась ниже нуля. С каждым днем она сдавала свои позиции, огрызаясь ночным холодом и внезапным промозглым ветром. Но как бы Зима не сопротивлялась, все равно день становился на несколько минут длиннее, и солнце пригревало все ярче и теплее. Окна столичных многоэтажек наперебой зажигались желтыми фонариками летящих мотыльков. Люди возвращались с работы, раскладывая свою усталость по комнатам и спальням, готовясь к новым трудовым подвигам завтрашнего дня.
Петухов немного постоял у входа в гостиницу, выдыхая перегаром свежего выпитого коньяка на весенний подмерзающий вечер, подумав о том, что надо было забрать у водителя недопитую бутылку, но сообразив, что в гостинице есть ресторан, вошел в помещение. Взяв ключ от своего номера и, поинтересовавшись у администратора работает ли ресторан, и можно ли сделать заказ в номер, Петухов устало побрел по коридору в свой номер. Ему не хотелось сегодня с кем-то встречаться и разговаривать. Хотелось еще выпить сто грамм коньяка и лечь отдохнуть. Ему хотелось расслабиться и отдохнуть именно так, невзирая на свое положение и должность. Да, именно так, чтобы никого из знакомых и никаких разговоров о работе. Чтобы не слушать никакого подхалимства и не быть ласковой змеей самому, а также не выслушивать разную бредятину от вышестоящего начальства. Ему давно уже осточертели пышные застолья, многословные тосты в угоду приезжих начальников и разных комиссий из центра. Сегодня Петухов даже сменил по приезду гостиницу из привилегированных на обычную, расположенную в тихом месте столицы. Он понимал, что срочный вызов в ЦК Партии предусматривает что-то очень серьезное. А в основном это снятие с высокого поста за любые нарушения, даже если ты их не совершал. Так было угодно наверху. Уже сидя в своем гостиничном номере, наливая в граненый стакан третью дозу коньяка, принесенного из ресторана в графинчике, он отпустил свои мысли на свободу, далеко за пределы рабочей обстановки. Эти самые мысли разлетелись веселыми мотыльками и плавно, подобно первым мягким осенним снежинкам, опустились на его малую Родину, где он жил когда-то, очень давно. Медленно, глоток за глотком, выпивая налитый коньяк, уже совершенно не так, как он это делал совсем недавно, когда сел в служебную машину, Петухов все глубже погружался в далекую юность, периодически закуривая крепкую папиросу. Дым тяжелыми фиолетово-белыми пластами заполонил всю комнату, свисая с потолка до самой горловины графина, в котором был налит коньяк. И чем глубже он погружался в свою память, тем больше проступала тупая боль в груди, которая пыталась вытолкнуть из этой памяти самые несправедливые и обидные для него мысли, которые ржавым гвоздем засели в его жизни. В действительности, Петухов очень боялся одиночества. Но иногда наступал такой момент, когда нужно было остаться наедине с собой, и лицом к лицу встретиться со своим прошлым, как бы страшно ему не было. Это самое прошлое, как тяжкий каменный груз, тянуло его на признание и покаяние, прежде всего перед самим собой. Петухов всю жизнь ненавидел себя за трусость и предательство, за ненависть и лизоблюдство. А самое главное – его внутри сжирала страшная зависть к честным людям. Меняя очередную папиросу, чиркнув спичкой, он полушепотом произнес фразу из чьих-то стихов:
Дымящий друг мой быстро гаснет,
Его меняет вновь другой.
Я вновь меняю сигарету.
Дымящей спички гаснет свет.
И можно тихо, по секрету
Сказать, что счастья в жизни нет!
Выпустив очередную порцию едкого дыма и сделав глоток коньяка, Петухов все же попытался вспомнить автора прочтенных строк, но побродив по закоулкам своих мысленных кулуаров и не найдя там ничего подходящего, вновь затянулся очередной затяжкой горького дыма. Почувствовав неприятную боль в груди, он затушил в пепельнице недокуренную папиросу, встал и приоткрыл форточку.
– Да, старею! – сказал вслух Петухов. – Надо по приезду обратиться к врачу, а то совсем что-то мотор начал барахлить. Пора бросать это занятие. Ни к чему хорошему это не приведет. – Настраивал себя Андрей Иванович.
Постояв немного перед окном, оглядывая из своего гостиничного номера окрестности вечерней Москвы, Петухов проветрил комнату и лег спать. Он надеялся, что выпитый алкоголь быстро унесет его от рабочих проблем, навалившихся огромной дождевой тучей за последнее время. Но внутренний мир иногда складывается совершенно по-другому, никак ни в пользу своего хозяина. Действительно, короткий сон не заставил себя долго ждать. Он сразу растерзал хозяина гостиничной кровати. Петухов только прилег на подушку, моментально провалился в какой-то сумасшедший сон. Пробираясь сквозь адские страсти, он с жалобным криком проснулся и, вскочив, сел на кровать, схватил подушку и прижал ее к груди.
– Чёрт знает что! Приснится же такое. – Вслух пробормотал Петухов, оглядывая темную комнату. – Да что же это такое, вроде бы уже полвека прожил, а пугаюсь все еще как в детстве. – Начал мысленно ругать себя он.
Оглядывая испуганным взглядом комнату, Петухов пытался зацепиться хоть за что-то, что помогло бы ему снять внутренний стресс, но кроме мягкого серебристого лунного света на противоположной стене он ничего не увидел.
Какой-то дурацкий испуг волновал его, вбивая в голову какую-то чушь. Петухов, как в детстве, выставил вперед две фиги, быстро вскочил и щелкнул выключатель.
Яркий свет электрических лампочек, находящихся в красивой люстре на потолке, булатным лезвием резанул по его глазам. Петухов зажмурился и, не убирая фиги на руках, громко рассмеялся. Протерев глаза и проморгавшись от яркого света, он наконец-то включил свет в туалетной комнате, дверь которой оставил открытой. Выключив основной свет, он вновь лег в кровать, но уснуть он больше так и не смог до самого утра. Лишь под самое утро его организм устал сопротивляться бесполезным мыслям, и погрузил его в мягкий здоровый сон. Всю ночь предстоящая сложная работа не давала покоя Петухову. Мысли перехлестывались, как горные весенние ручьи, бегущие вниз по склону. Он пытался выстроить какой-то план действий, но на следующем этапе все срывалось и он, перевернувшись на другой бок, начинал все сначала. И только одна мысль успокаивала его в этих предрассудках, это то, что у него завтра был целый день выходной. Только поздним вечером он должен был лететь в Барнаул. А значит, он может выспаться до обеда и сделать все свои личные дела. В конечном итоге, плюнув на все, Петухов в очередной раз отвернулся к стенке, когда уже посветлело в комнате, и заснул, думая о том, какие подарки он привезет из Москвы.
Внутренний часовой механизм, натренированный за долгие годы, в очередной раз с отличием справился со своей задачей. Ровно в семь часов Петухов открыл глаза и сразу пришел в сознание. Не раздумывая, он сел на кровать, потянулся и зевнул. Быстро встал и распахнул окно. Свежий морозный воздух ураганом ворвался в теплую просторную комнату, растопырив шторы в разные стороны, надув их как парашюты. Где-то из-за высотных зданий, пронзая своими красными лучами дворовые территории, выглядывало огромное весеннее солнце. По привычке посетив туалет, он хотел сделать короткую зарядку, но, почувствовав непонятную слабость и тяжесть в голове, решил сделать себе выходной. Понимая, что вчерашний коньяк был для сегодняшнего дня совсем некстати, Петухов принял душ и на два раза почистил зубы. Сделав растирание холодным полотенцем всего тела, он быстро составил план на целый день и через пятнадцать минут уже приступил к его реализации. Вызвав по телефону служебную машину, он позвонил в Крайком, сделал все распоряжения, потом позвонил домой, сообщил, что все в полном порядке и, вдохнув весеннего настроения, растворился в Столице до самого вечера, выполняя поставленный план одного дня, который он задумал уже очень давно. Исколесив большую часть территории Москвы, выполнив весь список действий личного характера, уже поздно вечером Петухов прибыл в аэропорт.
