Олег Механик
Вечеринка а-ля 90-е
– Я не убивал Сашку! – спокойно отвечает Ленин.
– Ты лично нет! Ты нас сдал тогда, и смерть Сашки полностью на твоей совести.
– Во-первых: смерть Сашки на вашей совести и только на вашей! – Рука Ленина с вытянутым указательным пальцем, направленным в Буратину торчит из тумана. – Это вы втянули его в криминал, это вы задумали грабануть воровского авторитета. И тогда вы действовали вопреки логике. Вы не думали, что может произойти самое худшее, что только может произойти. Когда вы останетесь не при делах, и только один будет принесён в жертву как ягнёнок. Сашка был единственным, кто ответил за ваше безрассудство и за действия вопреки логике. Во-вторых…
Слышится щелчок затвора.
– Ещё одно слово и я тебя завалю! Ты этого добиваешься? – орёт Геракл.
– Подожди, дай сначала договорить, а потом делай, что хочешь. – По горящим глазам Ленина видно, что его сейчас ничто не остановит. Он должен закончить то, что начал.
– Во- вторых: с чего вы все взяли, что это я сдал вашего Сашку ворам?
Этот вопрос кажется мне глупым, и я легко нахожу на него ответ.
– С того, что кроме тебя некому. Ты был единственным, кто видел нас тогда с Мухой. Более того, однажды ты намекнул, что знаешь, кто обнёс Гармошку, – говорю я.
– Да ляпнул со злости, не подумав. Просто хотел добавить себе значимости, припугнуть. Я ещё тогда, много раз пожалел о своих словах. В отличие от вас, я очень часто анализирую свои слова и поступки. Да, я наткнулся на вас с Сашкой, когда вы только что вернулись с дела. Да, однажды, во время очередной перепалки, я сказал тебе, что знаю, кто стоит за ограблением Гармошки. И в этом вся моя вина. – Я вас не сдавал!
– А кто же тогда? – кричу я в туман, за которым почти не видно Ленина.
– Спросите у своего друга, он наверняка знает…
– Ленин, ты всё выяснил, что хотел? – орёт Буратина. Я боюсь, что мой друг сорвётся и вместо «до свидания» даст очередь.
– Да, Серёж, всё! Я просто должен был это сказать, а вы уж хотите верьте, хотите нет…
– По-олный вперё-ёд! – орёт Буратина.
Теперь яхта словно парит в облаках. Мы движемся в плотном тумане, и уже через несколько секунд голова Ленина пропадает в белом дыму.
***
Снова празднование очередной победы и возможной окончательной капитуляции (во что слабо верится) противника. Снова хлопки из бутылок с нескончаемым шампанским. Геракл даёт себе волю и в один присест приговаривает половину бутылки Виски.
– Это лучшая дезинфекция! – рычит он на слова Вики, что рану нужно срочно обработать. По счастливому совпадению Вика является почти медиком и за её спиной два курса медицинского колледжа. Тут сам бог велел дружно настоять, чтобы Гераклу была сделана полноценная перевязка. Причём настаивали все мы, убеждая самого раненного, который поначалу наотрез отказывался. Наконец после долгих уговоров сопротивление было сломлено и Вике всё же удалось сделать перевязку.
– Да-а, Георгий чуть тебе третий глаз не нарисовал, – Поночка морщится наблюдая, как Вика осторожно протирает обильно смоченным виски тампоном место ранения. Пуля прошла по касательной оставив на черепе лёгкую прижжённую бороздку, и это удивляет. Возьми Георгий на пару миллиметров ниже, и верхнюю часть черепушки Геракла срезало бы как ножом. Если думать, что стрелок хотел именно этого касательного эффекта, его можно было запросто брать в цирк, чтобы метким выстрелом снимать яблоки и кепки с голов у своих напарников. Всё-таки, мне кажется, что здесь имело место стечение счастливых для обоих обстоятельств. На счастье Геракла, Георгий промахнулся; на счастье Георгия, выстрел Геракла пришёлся не в голову, а в корпус.
Когда Вика завершает медицинские манипуляции и уже собирается обвязать голову Геракла бинтом, тот настаивает, чтобы ему оставили жёлтую повязку, оторванную от сарафана. Светка, не мешкая, обрывает ещё одну полоску снизу, так, что её сарафан превращается в миниюбку. Я перехватываю жадные взгляды Уксуса и Поночки, которыми они ползают по стройным глянцевым бёдрам и чувствую нахлынувшую ревность. Я обнимаю её сзади и прижимаю к себе, как в последний раз. «Никому не отдам! Она моя только здесь и сейчас. А что дальше?».
– Что будем делать? – спрашиваю я у Буратины.
– Нужно плыть ближе к берегу и выбираться с яхты. Ботом эвакуироваться опасно, такой туман стоит, можно заблудиться.
– А на яхте мы не заблудимся? Все навигационные причендалы у нас демонтировали…– говорит Поночка.
– Точно, я ещё наверху не был, пойду посмотрю что там. – Буратина направляется к выходу из каюты.
– Мы с тобой! – говорю я, решая за нас с Светкой и подталкиваю её вперёд.
Шкиперская будка разворочена. Алюминевый каркас сдвинут на бок и из квадрата превратился в ромб. Крыша вырвана, и её куски разбросаны по всей палубе. Панель управления, слава богу, не пострадала, и Жекичану теперь приходится вести чуть покорёженный кабриолет. Лобовое стекло треснуло, и Женя, сев в кресло, высадил его ударом обеих ног. Плохая новость заключается в том, что вместе с ретранслятором с крыши пропали прожектора и теперь мы идём как слепые котята в плотном тумане.
– Ты хоть понимаешь куда мы плывём? – спрашивает Жекичана Буратина.
– Точно так же, как и ты Серёга. У меня такие же два глаза и они не обладают способностью видеть сквозь туман.
– И что делать?
– Красться на ощупь, пока на что-нибудь не наткнёмся…– говорит Жекичан.
– Когда наткнёмся, поздно будет! – говорит Светка и я её поддерживаю. Я говорю, что в таком тумане очень высокий риск налететь на мель, бакен или какую-нибудь посудину. Да мы даже пирс увидим только когда носом в него войдём.
Буратина и Жекичан соглашаются, и результатом нашего короткого совещания становится то, что яхта снова ложится в дрейф.
Только когда Жекичан в очередной раз заглушил моторы, я вдруг понял, что желания всё-таки сбываются. Нам подарена ещё одна ночь. Пусть эта ночь не целая, пусть она полна неопределённости и опасностей, но каждую минуту этой ночи я собираюсь смаковать и проводить с наибольшей пользой.
Жекичан едва держится на ногах. Он ведь не сидит двое суток на жидком топливе, поэтому очень устал от напряжения и недосыпа. Мы отправляем его спать, а сами договариваемся установить дежурство на остаток ночи. Первыми на пост заступим мы со Светкой, а через два часа нас непременно должны сменить. Нет, это не потому, что я захочу спать, просто этот остаток ночи всё что у меня есть – у нас есть. Через два часа мы уйдём с ней в отдельную каюту. А пока…Нужно одеться потеплее, потому что снаружи заметно похолодало, и в туманном облаке стоит высокая влажность. Мы спускаемся вниз, где объявляем в очередной раз усевшимся за стол пацанам о нашем решении. Через два часа кто-то из них должен заступить на пост на верхней палубе. Тот, кто это будет, пусть не особо налегает на спиртное, потому что…да ясно почему. В его руках будут наши жизни. Все сидящие за столом хором отвечают, чтобы мы не беспокоились. Посты будут расставлены наилучшим образом. В карауле вызвались участвовать все и даже раненный Геракл, который пока брякает на гитаре. Я забираю у Уксуса его Аляску и беру с собой, захваченный у пиратов Ленина карабин «Сайга». Осталось найти что-нибудь тёплое для Светки и мы спускаемся в трюм, где по словам Буратины «что-нибудь да подберём».
Я оказался в трюме первый раз за всё время нашего путешествия. В маленьком помещении всё перевёрнуто вверх дном, словно туда попала бомба. Я вижу рваный кусок металла, приваренный к крепкому каркасу. Это всё, что осталось от сейфа. В углу стоит коробка шампанского, и это всё что осталось от запасов жидкого топлива, которым, по рассказам Буратины, изначально был заставлен весь трюм. Буратина показывает на кучу тряпок в правом ближнем углу.
– Вот здесь можно что-нибудь выбрать.
Светка брезгливо двумя пальчиками выдёргивает первую попавшуюся тряпку, разворачивает, присматривается.
– Бойз! – восторженно кричит она. – Мальчики, это же Бойз! – Она восхищённо растягивает в руках серый свитер, с вышитыми зелёными буквами, словно рассматривает модное расшитое стразами платье от «Дольче Габана».
– Одевай Светик! – всё чистое и постирано специально перед нашей вечеринкой.
– Откуда ты всё это берёшь? – удивляюсь я, ковыряясь в спортивных костюмах, кожаных кепках и барсетках. – Ты чё, музей, а ля девяностые открыл?
– Это всё с одного места, не догадываешься откуда?
Я не отвечаю на вопрос Буратины, потому что всё моё внимание занимает одна, лежащая в сторонке вещь. Я осторожно протягиваю руку. Неужели, это то, что я думаю?
– Это же…откуда? – Я держу в руках длинный зелёный плащ.
Этот мешковатый, страшный, цвета лежалого солёного огурца плащ носил Муха. Первый раз он появился в нём когда наступили осенние холода и ходить в одном школьном с оборванными рукавами пиджаке не представлялось возможным. Мы всей конторой ржали над очередным модным прикидом Мухи.
– Муха, ты зачем бабушку ограбил? Верни ей пальтишко! – взахлёб хохотал я, глядя на несуразно висящий на друге, балахон.
– В таком плаще только детишек в сквере пугать. Муха он у тебя на голое тело одет? – поддерживал мой стёб Буратина.
– Идите вы…– обиделся Муха. – Это отцовский плащ. Не понимаю я ваши моды-шмоды, мне лишь бы тепло было.
Эх Муха Муха. Мы никогда не могли его понять. Он не считал нужным тратиться на одежду, и ему было абсолютно наплевать на свой внешний вид. Все появляющиеся свободные деньги Муха проигрывал в карты, и если бы мы выдали ему всю долю тогда, то он бы спустил её за пару недель. Этого мы и опасались, и образовавшийся общак, по большей степени, был заслугой Мухи. Мы боялись, что он начнёт светить деньгами и наведёт на нас подозрения, поэтому и приняли решение держать все деньги в общей кассе и выдавать их малыми частями. Это было после того, как мы сорвали большой куш.
– Откуда он у тебя? – спрашиваю я, теребя в руках грубую плащёвку.
– Ты меня не слышишь? Говорю же, всё с одного места. Сам не догадываешься? – улыбается Буратина.
– Неа!
– Всё оттуда же, с дачи Ёжика.
Дача Ёжика! Это последнее место, где мы собрались всей конторой. Ёжик – двоюродный брат Буратины, иногда предоставлял нам своё загородное поместье для пьянок. Делал он это не безвозмездно, и мы щедро оплачивали неудобства связанные с уборкой остающегося после нас мусора в виде, презервативов, пустых бутылок, а иногда (что тут скрывать) блевотины. Этот день – мы словно знали, что он будет последним. Мы надрались так, что нас выстрелило с дачи словно из пушки, разметав по городу. Контора мелкими группами разлетелась по разным злачным местам, искать приключений на пятые точки. Буратина, Геракл и Поночка помчались в танцзал в поисках новых подружек. Мы со Светкой поначалу умотали в городской сад, где безуспешно пытались найти укромное местечко для поцелуев. Мы уже оба были к этому готовы, но этот сладкий момент всё оттягивался. Несмотря на лёгкий морозец, в парке было полно народу, а целоваться на людях было ещё не принято, тем более намечался только наш первый поцелуй. Мы посидели в полной народа кофейне, безуспешно попытались купить билет в кино, но в зале оставались свободными только передние ряды. Идти в подъезд и целоваться как школьники? Не-ет тогда мы считали себя, серьёзными людьми – гангстерами. Не пристало Бонни целоваться с Клайдом в зассаном подъезде. В итоге безуспешных скитаний мы решили тоже пойти в танцзал.
Уксус и Муха уехали с дачи первыми. Им было мало алкогольных возлияний и они решили усугубить своё состояние анашой, для этого поехали к барыге в цыганский район под названием Нахаловка.
– Почти каждый из нас тогда что-то оставил там на даче, – говорит Буратина. – Геракл оставил свою гитару, Уксус свою Аляску, а Муха – плащ. Наверное, они забыли, что лето давно уже закончилось, и наступила осень.
Точно, именно в тот день и закончилось наше лето. Мы все что-то оставили на даче у Ёжика. Большинство из нас оставило там бесшабашную юность, потому что на следующий день нам предстояло вступить во взрослую жизнь. Всем кроме Мухи.
Мне нужно сделать всего один шаг, чтобы выйти из-за бетонной колонны. Шагнуть, значит явить себя на свет, значит – обратного пути уже не будет. Это всё равно, что сделать шаг с крыши, или прыгнуть с самолёта без парашюта. Мне страшно, но я должен это сделать. Сделать шаг и крикнуть мужикам, что этот парень наш друг, и лучше бы им его отпустить. Я хочу шагнуть, но чувствую, что мне не даёт это сделать огромная пятерня Буратины, которая ложится мне на грудь. Эта пятерня, словно спрут, удерживающий меня своими огромными сильными щупальцами. Спрут заставляет меня оставаться на месте, а мне только и нужно было дождаться этого удерживающего жеста, чтобы остаться стоять. Теперь уже навсегда.
– Мужики, да я вам отвечаю, что один пришёл! Я тут с подружкой должен был встретиться а её всё нету. – слышу я голос Мухи.
Он стоит в окружении четырёх крупных парней, как один одетых в удлинённые кожаные куртки. Судя по одежде, комплекции и стоящему рядом Крузаку, парни серьёзные.
– Один говоришь? – говорит густой бас. – Скучно одному на дискотеке. Поехали лучше с нами покатаемся.
– Никуда я не поеду! – очень уж дерзко говорит Муха.
– А это не предложение! Давай в машину.
Мы стоим в каких то трёх метрах от джипа, куда два здоровяка запихивают нашего друга. Ещё двое стоят рядом, оглядываясь по сторонам.
Нужно сделать шаг, но пятерня Буратины вдавливает мою грудь в колонну.
– Да не бойся ты, – говорит бас упирающемуся Мухе. Сейчас до отделения доедем, проверим тебя по вводной, и если всё нормально, будешь танцевать.
– В какое отделение? – возмущается Муха.
– В милицейское! – Говорит мужик захлопывая дверь.
Когда машина уезжает с пустынной асфальтированной площадки перед танцзалом, мы ещё долго стоим молча и дышим тяжело и глубоко, как спортсмены только что пересёкшие финишную черту.
Пять минут назад точно так же тяжело дышал Уксус, внезапно нарисовавшийся перед нашим столиком в дискотечном дыму.
– Там Муху замели! – громко прошептал он, глядя обезумевшими от ужаса глазами.
– Как замели? Кто? – Буратина начал вставать из-за стола и все сидящие привстали синхронно с ним, словно это была часть нового танца.
– Хуй знает! Мы с ним вместе в танцзал заходили. Я мимо вышибал проскочил и отвлёкся на какую-то шмару. Оборачиваюсь, его какие-то два быка тащат в сторону от крыльца.
«Началось!» – громко прозвучало у меня в голове, заглушив дискотечную музыку. Я ещё не понимал, что началось, только чувствовал, что это что-то страшное.
Буратина первый вышел из ступора, вызванного новостью Уксуса. Он скомандовал, чтобы все убрались из-за стола и растворились в зале. А он пока сходит и посмотрит, что там. Я вызвался идти с ним. Лучше бы не ходил. Тогда бы я может быть так и не узнал, что мы с Буратиной трусы.
Мы могли сколько угодно убеждать себя и пацанов, что дёргаться на четверых огромных мужиков бесполезно, что не было никакого толку себя раскрывать, что парни сказали, что они из милиции и это нас успокоило. Мы могли придумывать тысячи оправдывающих нас аргументов, но все они были лживыми. В сухом остатке было то, что на наших глазах четверо мужиков увезли Муху в неизвестном направлении, и мы ничего не смогли сделать. Мы даже номеров не запомнили. И это было только начало, ведь мы не могли знать, чем всё закончится.
Из танцзала разбегались порознь, как напуганные мыши. Я поймал Светке такси и сказал ей напоследок, чтобы она пока не высовывалась из дома. Если будут спрашивать, или не дай бог допрашивать, она нас не знает. Перед тем как жёлтая дверь Волги захлопнулась, я сжал её тёплую ладошку и сказал, что всё будет хорошо. Кто бы знал, что это будет наша последняя встреча. Нет, мы ещё не раз увидим друг друга, но общаться больше не будем. Ближайшие двадцать лет.
Что дальше? Дальше оставалось только ждать. Безвылазно сидеть дома, ловя на себе удивлённые и настороженные взгляды родителей, просыпаться по ночам в холодном поту; вздрагивать от каждого звонка в квартиру и прислушиваться к шагам на лестничной клетке.
Прошло несколько дней, но ничего не происходило. По крайней мере в нашу квартиру не ввалилась куча головорезов, или ментов, и это немного успокаивало. Первым успокоился Буратина. Он пришёл ко мне на четвёртый день и притащил бутылку армянского коньяка. Мы сидели в моей маленькой комнатушке, пили коньяк из чайных кружек и тонули в сигаретном дыму. Новости, которые принёс Буратина, требовали больше крепкого алкоголя и никотина. Они были неутешительными.
Муха провалился как сквозь землю. Искать его некому. Алкоголичка мать, живущая с очередным хахалем, может годами не замечать, что сына нет дома. Так что в розыск на Муху никто не подаст. Можно конечно надеяться, что Сашка отсиживается где-нибудь на Пентагоне, но ещё одна новость заставляет нас глубоко в этом усомниться.
Наш общак пропал. Полная пятисоттысячных фантиков красная спортивная сумка исчезла из тайника. Это место, находящееся в смотровой яме маленького гаража затерявшегося в огромном кооперативе было известно только членам конторы. Впечатлённые фильмом «Однажды в Америке» мы тоже решили создать свой гангстерский общак. Только мы не стали уподобляться недалёким американским гангстерам, а сделали свой схрон гораздо надёжней, чем камера хранения на вокзале. Кому придёт в голову искать деньги в яме под умершим старым Москвичом. От случайных залётных, общак охраняло три врезных замка и крепкие свежесваренные петли. Ключи от замков хранились у Светки дома. Вот уж откуда они точно не пропадут. Мы учли всё, кроме главного. Оказалось, что мы совершили классическую ошибку, которая была так наглядно продемонстрирована в любимом фильме. Мы не учли того, что каким бы надёжным не был схрон, каким бы укромным не было место, как бы надёжно не были спрятаны ключи, всё это теряло своё значение, если хотя бы одного из нас схватят за яйца.
Первое, что сделал Буратина, когда высунул нос из норы, он поехал проверять наш тайник. Он обнаружил, что одна гаражная дверь срезана с петель и просто стоит, сиротливо прислонившись к стене. Дальше можно было не смотреть. Явно тем, кто вломился в гараж, не был интересен находящийся в нём ржавый Москвич.
Принесённые Буратиной известия не оставляли никаких надежд на счастливый исход событий. Нам оставалось только бояться и ждать.
Третья новость пришла ещё через день и её опять же принёс Буратина в скрученной в трубочку газете. Когда он дрожащими руками разворачивал бумажную трубочку, я уже догадывался о том, что в её внутренностях таится что-то ужасное. На нижней полосе свежей городской газеты, где была колонка криминальных новостей, я увидел небольшую заметку и фото. В заметке говорилось, что в двух километрах от города в лесопосадке найден труп человека, предположительно подростка шестнадцати – восемнадцати лет. Из особых примет: длинные белые волосы, шрам на левой брови, наколка, на правой руке, изображающая, предположительно паука. (Не предположительно. Буратина нарисовал красивого паука, а вот пьяный кольщик, он же Геракл, всё испортил, превратив чёткую картинку в синее пятно с жирными отростками). Из одежды на трупе синий свитер с красными и зелёными полосками (это я подогнал Мухе буквально на прошлой неделе, чтобы не ходил голышом, чай не месяц май), школьный пиджак без рукавов (это фирменная карточка нашего Мухи), серые кеды (мы с пацанами всё смеялись, где он откопал эти допотопные говнодавы). Тут же была просьба к тем, кто опознал погибшего, обратиться в городской отдел милиции.
Это был последний удар, по уже лежачему мне. Не помню точно, что со мной тогда творилось, но я ревел, бился в истерике, хватал Буратину за грудки, орал ему, что это мы виноваты в смерти Сашки. Буратина оказался более хладнокровным. Он знал, как меня успокоить. На этот раз при нём были уже две бутылки коньяка.
– Слава, на месте Мухи, мог оказаться любой из нас. Ему просто не повезло. Согласись было бы не лучше, если бы в лесопосадке нашли сразу три трупа. И я постепенно успокаивался. Мы пили и с каждой выпитой рюмкой находили себе всё больше оправданий. Такова уж человеческая натура, что она всегда найдёт оправдание своей подлости и трусости.
А потом были похороны, которые я тоже плохо помню. Уже там на похоронах наша контора держалась рассредоточено, вот только гроб несли все четверо. На поминки не поехали, сами тоже не стали пить. Нам не хотелось собираться, говорить было не о чем. Единственное, что пока нас всех объединяло, это чувство общей нависшей над нами опасности. Если Муха рассказал ворам всё, то нас может ожидать та же участь, что и его. Единственное, что меня удивляло, как они до сих пор до нас не добрались, ведь Ленин знал про всех нас. Единственный ответ, который я мог дать на этот вопрос это то, что воры оказались удовлетворены частичным возвратом денег и смертью одного из грабителей. Они оставили всех остальных, чтобы они мучились и боялись до конца жизни. Что же, если это так, то тот кто это придумал оказался самым изощрённым садистом и его расчет оказался верен. Как Ленин нашёл контакт с ворами? Да тут много ума не надо. Нужно просто зайти вечером в детский садик и покурить с одним из приблатнённых, вскользь пробросив ему, что он кажется знает, кто совершил это нашумевшее ограбление. Словом он знает, кто нагнул самого Гармошку. Сомнений, что это сделал Ленин ни у кого из нас не было.
Однажды мы как обычно попались друг другу навстречу (мы жили в одном дворе) и так случилось, что у обоих было хорошее настроение. Я, как это часто бывало, парил навеселе с очередной гулянки, а он шёл весь важный в костюмчике и с пластиковой папочкой в руке. Тогда я съязвил ему, что то вроде «век живи, век учись…», а он ответил шутя, что, мол приходится, раз воровать не умеет. В его глазах тогда читалась одна фраза «Я держу вас за яйца, парни». Тогда я недооценил Ленина, но позднее понял, что, будучи новоиспечённым коммерсантом Ленин мог продать эту информацию кому-нибудь из блатных. Ничего личного – только бизнес. Это была его любимая фраза ещё со школьных лет, когда он в три дорога продавал привезённые предками из-за границы кассеты. В этом же случае Ленин убивал двух зайцев: совершал выгодную сделку и мстил своим давним недругам.
Буратина порывался отомстить Ленину и пытался под этим флагом снова объединить развалившуюся контору. Но тогда его никто не поддержал. Какая тут месть, какое может быть нападение, когда нужно уходить в глухую защиту. Нужно спасать свои жизни, или как минимум свои будущие судьбы. Иногда мы всё же собирались, но теперь гораздо реже и тема для обсуждения была одна. Как убежать подальше от всего этого кошмара. Всем хотелось просто изменить обстановку, в которой всё напоминало о Мухе и о том, что ожидает каждого из нас. Буратина предложил всем нам сбежать из города и вести жизнь банды отшельников зарабатывая как придётся кражами и налётами. Очередная его идея была единогласно отвергнута. Нам больше не хотелось авантюр, уж слишком дорогой ценой обошлась нам последняя. Оставался один вариант побега, он был реальный и не самый плохой – это служба в армии. За два года многое забудется и поменяется, а там на казённых харчах можно пока неплохо отсидеться. Дружной гурьбой мы завалились в военкомат, где с распростёртыми объятиями были встречены комиссаром. Тогда был страшный недобор и в части забирали круглогодично и круглосуточно. Из всех нас не повезло только одному Буратине. Из за плоскостопия он не прошёл мандатную комиссию. Он провожал нас, уходивших одного за одним, оставаясь на перроне и вытирая скупые слёзы рукавом олимпийки. Первым уехал я. Меня отправили в подмосковную учебку, после которой я уже сержантом отправился в подмосковную же часть. Поночку и Геракла забрали в учебку танковых войск под Челябинском, но дальше всех забрался Уксус, который попал погранцом на Дальний Восток.
Так закончилась жизнь нашей конторы. Буратина немного погрустил, а потом начал скитаться прибиваясь то к одной то к другой бригаде мелких жуликов. Позднее он всё- таки нашёл своё призвание и стал Альфонсом. Лет десять Буратина жил за счёт состоятельных дам, пока его холёная морда не стала появляться на определённых сайтах под надписью «Осторожно мошенник». Чем больше тиражировались эти фотки заполняя сетевое пространство, тем опаснее становилось для Буратины заниматься некогда любимым делом и ему пришлось его оставить. Дальше…дальше он занимался не пойми чем. Всем понемногу, кроме работы, и даже получил пару лет за какую то мелкую афёру. В общем, весь стаж Буратины носил сомнительный характер, и ни одна из его деятельностей не была внесена в трудовую книжку.
Благополучно отслуживший Уксус вернулся, женился, заочно отучился в техникуме и устроился работать электриком. Это с его-то растущими из жопы руками. Ну а что, у нас большая часть мастеров именно такие.
Поночка и Геракл набедакурили в своей учебке и сразу после её окончания как особо отличившиеся попали в боевой полк, который полным составом ушёл в Чечню. В горах они с лихвой хапнули ужасов войны и вернулись домой полностью разочарованными в людях и в жизни. Поночку избавила от депрессии его невеста, она же будущая «верная» жена. Стервозная и истеричная баба загнала Поночку под такой каблук, что ему просто некогда было предаваться меланхолии. А с появлением трёх детей он и вовсе забыл не то что о войне, но и о том, что он вообще когда-то был беззаботным отвязным пацаном. Гераклу же не попалась на пути такая женщина-пила, поэтому он потихоньку скатывался в синюю яму. Однажды по пьянке, он избил постового мента и загремел на пятилетний срок. После срока, снова друзья-собутыльники и пьянки, пьянки, пьянки.
А наша атаманша сделала ход конём. Благодаря протекции папашки, Светка каким-то образом перевелась из своего колледжа сразу же на второй курс Омской школы милиции. Там же на курсе она закрутила с ещё женатым преподавателем, который впоследствии оставил семью и женился на молодой студентке. Светка прожила в Омске около пяти лет, ровно столько сколько длился их брачный союз с полковником милиции, а потом вернулась в родной город.
Я же в наш город так и не вернулся. На службе в армии познакомился с подмосковной красоткой и остался в небольшом городишке. Со временем мы перебрались в столицу, где я заочно окончил институт и нашёл неплохую работу с перспективной карьерой. Вот как-то так…
***
– Мне идёт? – Светка таки натянула на себя свитер и теперь крутится передо мной, как перед зеркалом. Свитер немного маловат ей в грудях и плотно облегает шикарный бюст. Чёрные волосы собрались под тугим воротником, и мне кажется, что там сзади снова её роскошный конский хвост. Она улыбается, заглядывая мне в глаза. Она хочет меня отвлечь, хочет, чтобы я наконец-то положил назад этот зелёный плащ.
– Знаешь, Светик, ты даже этому допотопному свитеру придаёшь шарма. – Улыбаюсь я, и аккуратно кладу плащ на пол, но всё ещё не могу отвести от него глаз.
– Странно, зачем Ленин завёл этот разговор? Нашёл перед кем оправдываться. Уж мы-то точно знаем, что это был он. – При этих словах я вскидываю глаза на Буратину. То, что я вижу в этом взгляде, мне не очень нравится. Эти убегающие глаза я видел много раз, в том числе и в этом круизе.
– Он просто хочет усыпить нашу бдительность, мол я такой невинный. – говорит Буратина, разворачиваясь к выходу и открывая дверь трюма. – Ну ладно, все утеплились, теперь можно заступать на пост.
Тумана стало ещё больше, и сейчас он окутывает даже верхнюю палубу. Я спрашиваю Буратину, есть ли у него ещё весёлая трава. Он готов к моему вопросу и тут же являет на свет скрученную папироску. Мы в очередной раз делаем по нескольку глубоких глотков сладкого дыма вперемешку с туманом. Буратина кашляет, прыскает, пытается смеяться, но смех получается искусственный. Я даже не улыбаюсь, а сижу на шезлонге сжимая в руке винтовку и пялясь в туман.
– Славик ты чё загрустил? – спрашивает Буратина. – Давай уже вспомним что-нибудь весёлое.
Мне нельзя вспоминать. Чтобы вспомнить, мне нужно с головой окунуться в этот белый туман, а там я могу наткнуться на что-нибудь страшное. Что-то свербит у меня в животе, снова какое-то нехорошее предчувствие.
– Помнишь матрёшек? – неожиданно для меня выдаёт чужой, но исходящий из моего рта голос.
– А это тех на китайском поезде? А-а это умора…ха-ха-ха, – натянуто смеётся Буратина. – Светка ты помнишь?
Светка пожимает плечами. Сейчас она озадачена моим изменившимся настроением.
– Слава, ну расскажи ты ей! – Буратина тычет меня в плечо.
– Серёг, расскажи сам, а то меня немного штормит…
– Ну помнишь, были эти деревянные матрёшки – русский сувенир?
***
Русский сувенир. Огромная деревянная матрёшка, в которой находится матрёшка поменьше, в той ещё поменьше и так далее. Я любил раскрывать этих матрёшек, особенно когда добирался до самых маленьких. Казалось уж в этой то милипуське уже ничего не может быть. Ан нет, и она раскрывается, а в ней совсем маленький клопик.
Эти сувениры особенно ценились китайскими торгашами с поезда Пекин-Москва. Поезд проезжал мимо нашего города раз в неделю в субботу утром и останавливался на пятнадцать минут. В это время у каждого вагона начиналась бойкая торговля. Наши барыги скупали у китайцев спортивные костюмы и кожаные куртки, которые толкали в три дорога. Китайцы кое что покупали за доллары и у наших. Например они очень ценили офицерские шинели, рубли с Лениным и сувениры. Самым ценным сувениром были эти матрёшки (тогда их производство ещё не было массово освоено китайцами). Один комплект матрёшек китайцы могли купить аж за сто баксов. Одно время нас с Буратиной тоже засосала международная торговля. Шинели были дефицитным товаром, а рубли ценились не так высоко, поэтому мы решили специализироваться на матрёшках.
Мы собирали матрёшек по округе, скупали их у знакомых и в магазинах, а потом сбывали китайцам. Со временем нам открылась новая возможность продавать матрёшек вдвое дороже. То есть мы научились множить эти сувениры. Оказывается, что из одного хорошего набора матрёшек можно было сделать два, а то и три поменьше. Мы просто немного разрежали комплекты матрёшек и теперь он входили друг в друга не так плотно. Матрёшек в комплекте становилось всё меньше, зато количество комплектов равно как и наша прибыль возросли вдвое.
На самом деле это не такая уж смешная история и она уж точно не самая интересная из нашего стажа. Были у нас дела и похитроумнее. Матрёшки пришли мне в голову внезапно, как ассоциация.
– Чё-то в горле пересохло – хриплю я, обрывая весёлый рассказ Буратины. – Воды бы попить холодненькой.
