Олег Механик
Вечеринка а-ля 90-е
– Там в холодильнике полно. Принести?
– Светик, может ты сходишь? – Моя неожиданная просьба, сначала обескураживает её, но потом она понимает. Светка всегда была сообразительной. Она понимает, что я о чём-то хочу поговорить с другом наедине. Она с радостью соглашается и растворяется в тумане.
Минуту мы молчим, плавая в молочно белых облаках. Снизу слышится перебор гитарных струн и мягкий баритон Геракла:
« Мы стояли на прошлом, мы ждали начала,
Прижимаясь к стене, где исчезли они,
Где ещё одну жизнь одна смерть обвенчала,
Парой вспышек огня, да в эти смутные дни
Что, что…»
– Знаешь почему я про матрёшек вспомнил? – Мой голос осип, глотку действительно сушит.
– Почему?
– Вся эта история кажется мне похожей на большую матрёшку. Сначала я вижу красивый безупречно раскрашенный сувенир. Мой друг каким-то образом улучшил своё материальное состояние, да так, что даже купил себе яхту. Ну и прекрасно, тем более, что он собрал всех нас на незабываемую вечеринку. Оказывается всё не так красиво. В этой матрёшке есть ещё одна. Яхта не моего друга – он её украл. Ну и ладно. Эта матрёшка тоже красивая. Яхта угнана у злейшего врага, убившего нашего друга, и у нас есть страховка в виде компромата на этого вражину. Потом оказывается, что и это не всё. В той матрёшке есть ещё одна. Эта уже пострашнее и понеказистей будет. Никакого компромата, а равно и страховки у нас нет, и все мы оказываемся на волосок от смерти. Но и в этой деревянной дуре можно разглядеть симпатичные черты. Всё же мы мстим врагу. Мы мстим за своего друга…
Я на секунду замолкаю, пытаясь проглотить сухой комок, застрявший в горле.
– Я даже представить себе не мог, что в этой матрёшке может быть ещё одна, но сейчас, что-то мне подсказывает, что она там есть. Если там есть ещё что-то, оно по любому страшное. Дружище, я боюсь открывать эту матрёшку. Скажи, что в ней ничего нет.
«Что нам ве-ете-ер, да на это о-отве-е-етит,
Несущийся ми-имо-о, да сломавший крыло-о,
И-и упа-ав между на-ами-и, так недо-олго лю-ю-би-имых,
Разбил он объя-ятья-я, как простое стекло…»
Я заглядываю в глаза Буратины и понимаю, что был прав. Пальцы ложатся на цевьё карабина и с силой его сжимают.
– Ленин не сдавал нас ворам? – мой голос совсем пропал. Его глотает туман, он тонет в нём. Сейчас я могу издавать лишь змеиное шипение.
– Это не Ленин нас сдал?!
Буратина молчит и его остекленевший взгляд смотрит сквозь меня, сквозь туман.
Я медленно поднимаю винтовку и направляю её в гладкий квадратный лоб.
– Это был не Ленин и ты знаешь, кто это был. Кто?!
Большой палец щёлкает предохранителем.
– Ответь мне, кто это был! Только будь готов к тому, что если ответ мне не понравится, твои мозги окажутся на стенке кубрика. – Ствол винтовки всё туже упирается в лоб.
«И-и упа-ав между на-ами-и, так недо-олго лю-ю-би-имых,
Разбил он объя-ятья-я, как простое стекло…»
– Славка, ты что делаешь? – выросшая из тумана Светкина рука, хватается за ствол и отводит его в сторону.
– Зря ты ему помешала, Светик. – Прямо по центру квадратного лба Буратины розовеет небольшое колечко, оставленное дулом. – Слава хотел открыть последнюю матрёшку, посмотреть, что там находится. – Голос Буратины звучит на удивление ровно и спокойно.
– Что у вас происходит? – кричит Светка, бегая взглядом с одного на другого.
– Ничего, это была такая игра…– говорю я, кладя винтовку на колени.
– Ага, это мы в «Что Где Когда» играли. Славик в роли ведущего, а винтовка вместо волчка. Как раз перед твоим появлением, волчок выдал мне два вопроса, на которые я так и не успел ответить. Хочешь узнать, что это за вопросы?
– Хочу! – растерянно отвечает Светка.
– Первый вопрос был таким: Был ли Ленин причастен к смерти Мухи?
Удивлённая Светка поворачивает голову ко мне, а потом снова возвращается взглядом к Буратине.
– Нет!
Буратина делает упреждающий жест рукой.
– Только не спеши меня пристрелить, Слава, а то не узнаешь ответ на второй вопрос.
У Светки подкашиваются ноги, и она сползает вниз по стенке кубрика, обхватив голову обеими руками.
– Второй вопрос, который задал мне ведущий, содержал в себе сразу несколько маленьких подвопросов. И звучал он так :
«Это ты сдал Контору бандитам?
Это ты виноват в смерти Мухи?
Это ты украл общак?»
– Я этого не говорил…– хрипит моя пересохшая глотка.
– Эти вопросы задавал волчок, направленный мне в лоб. Что ж я готов ответить и на них. Ответ будет таким же «Нет! Это был не я!».
– Тогда кто? – внезапно появившийся голос дрожит от волнения и радости. Радости от внезапно отступившего страха. Наверное, так радуется приговорённый к смерти, узнав, что помилован.
– Да, это был не Ленин. Убил Муху, сдал контору и украл общак другой человек…
В кажущейся вечностью наступившей паузе, я слышу, как наперебой стучат наши со Светкой сердца.
– Муха! Это был сам Муха!
– Как Муха? – Эти слова, произнесённые нашим со Светкой хором, похожи на глубокий вздох.
Что за бред несёт Буратина? Как Муха мог убить сам себя?
– Муха крупно проигрался в карты, залез к блатным в долги. Сумма долга была настолько крупной, что если бы даже Муха вышел из конторы, забрав свою долю, этих денег ему бы не хватило, чтобы рассчитаться. Тогда от безысходности он и придумал этот план. Он сговорился с Теликом и Кисой, чтобы они поучаствовали в срежиссированном им спектакле. Гонораром актёрам послужит разделенная на всех приличная сумма, некогда отработанная у Гармошки. Блатные с радостью согласились и привлекли к делу ещё четверых друзей. Мы же не должны были знать их в лицо. В общем, спектакль удался на славу, только вот Муха до конца не знал, какой будет финал у этой постановки.
«Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк». Блатные не любят делиться с фраерами, это раз. Во-вторых, кодекс воров обязывал их вернуть найденную сумму Гармошке и сдать всех нас с потрохами. Убирая Муху, блатные опускали концы в воду. Они завладели деньгами Гармошки, получив надёжную гарантию, что об этом никто и никогда не узнает.
– И как же об этом узнал ты? – спрашиваю я.
– Рано или поздно, всё тайное становится явным. Во время своей короткой отсидки, я познакомился с одним из блатных, который был знаком с одним из участников той истории. Однажды под хорошим марафетом, друг, рассказывая ему о своих лихих делах, поведал и эту историю с бедным проигравшимся фраерком, который навёл их на украденную у Гармошки кассу. Теперь с этой истории уже можно снять гриф секретности, потому что ни одного из её участников, в том числе и самого Гармошки давно уже нет в живых.
– Почему ты…
– Не рассказал об этом раньше? В сравнении с тем, сколько воды утекло с тех пор, можно сказать, что я узнал об этом относительно недавно. Встречаемся мы с вами очень редко, поэтому я не счёл необходимым это рассказывать. И ещё…Я настолько свыкся с версией, что это всё дело рук Ленина, что мне до сих пор не верится, что это не так…
– Поэтому ты продолжаешь мстить Ленину за то, чего он не делал? – я снова недоумеваю, пытаясь уловить логику в поступках Буратины.
Буратина закуривает, откидывается на спинку шезлонга, выпускает дым в начинающий рассеиваться туман. Похоже он и сам запутался.
– Дело не в мести, Славик. Я не мстил Ленину. Просто…просто всё стало каким-то серым в последнее время. Если бы я не встретил Жеку – Жекичана, ничего бы этого не было. Всё началось с нашего первого разговора. Узнав о его ненависти к Ленину, я ему просто подыграл, рассказав нашу историю. Я рассказал ему не настоящую историю, а ту её версию которая мне больше нравилась. Но тогда это был просто пьяный разговор и он возможно ни к чему бы и не привёл, если бы Ленина не посадили. Тогда у меня и родился этот план. Всё, что мы делали сначала с Жекичаном, а потом и с вами, должно было иметь какое-то основание. Мы должны были плыть под каким-то флагом…
– И этот флаг – чувство ненависти к Ленину, – подаёт голос Светка.
– Пусть так…но согласитесь, что от части, чувство это правильное и оно взаимно. Ленин не самый лучший человек в этом мире.
Эти слова Буратины заставляют меня улыбнуться. Я кладу винтовку на палубу, вставляю в рот сразу две сигареты, прикуриваю и отдаю одну Светке. Потом повернувшись на стуле, обращаюсь только к ней, словно рядом с нами нет третьего.
– Знаешь, Света, мы всё пытаемся найти логику в поступках Серёги, уловить здравый смысл, объяснить его поведение. На самом деле нет никакой логики. Он просто больной на голову человек. Самое интересное, что он был таким всегда, и мы все прекрасно об этом знали. Знали и всё равно позволяли раз за разом втягивать себя в задницу.
Светка смотрит на меня с удивлением, не понимая, к чему я клоню.
– Вот например возьмём тебя, Светик. Когда ты шла на эту вечеринку, на что ты надеялась? Была ли ты уверена, что всё пойдет гладко?
Светка улыбается и медленно крутит головой.
– Во-от! Все мы прекрасно знаем, что там где есть он, где то рядом большая и глубокая жопа. Однако мы всё равно летим на мерцание этой бледной жопы, как на свет звезды.
– Получается, что больной здесь не только он? – смеётся Светка.
– Получается так, – пожимаю я плечами. – Просто привыкли мы всю жизнь кого-то обвинять в своих неприятностях. Но на эту яхту мы пришли своими ногами, к кому пришли и что примерно может быть тоже знали.
– Вот это правильный вывод, дружище! – Буратина выставляет вперёд длинный указательный палец. – Вы сами во всём виноваты. А ты меня ещё пристрелить хотел…
– Я? Пристрелить? Дружище, как человеку, который не служил в армии, объясню. То, что я направил на тебя винтовку и снял её с предохранителя, значит не больше, чем я наставил бы на тебя палку, или прислонил к носу кулак. Для того, чтобы совершить выстрел, нужно передёрнуть затвор и загнать патрон в патронник. Я тебе больше скажу…если бы даже ты признался, что это ты нас сдал, я бы всё равно не поверил. Если бы даже это было так – я бы отказался в это верить. Да этого и не могло быть.
– А с Лениным всё-таки нехорошо получилось, – говорит Светка таким тоном, словно случайно пролила Ленину на дорогой костюм бокал вина.
– Да-а… получается мы обокрали невинного человека. – говорю я, продолжая улыбаться.
– Был бы он невинным, не ходил бы под следствием, – отвечает Буратина. – И вообще , «Когда от многого немножко, это не кража, а просто делёжка»!
Я в первый раз слышу эту глупую поговорку, но она веселит меня так, что я начинаю заливисто хохотать. Мой смех подхватывает сначала Светка, а потом к нам присоединяется и Буратина.
– Ха-ха-ха! Не кража а просто делёжка…я не могу! Почему мы раньше этой поговорки не знали? Она была бы девизом нашей конторы. Ха-ха-ха…– я хлопаю ладошкой по ляжке Буратины, утыкаюсь носом в Светкино плечо, чувствую, как оно трясётся от смеха.
Наше шумное веселье привлекает обитателей нижней палубы. Поночка и Уксус с подружками летят на смех, как мухи на варенье, их интересует его причина.
– Мы как раз тебя вспоминали, – красный как рак Буратина тычет рукой в Поночку.
– Меня?! – удивляется Поночка. Мы со Светкой тоже удивлены, но продолжаем улыбаться, как ни в чём не бывало. – А что вы про меня вспомнили?
– Слушай, дружище, я бы рассказал, но не знаю, как к этому отнесётся твоя подружка. – Буратина машет рукой, мол, забудь.
– Рассказывай уже! – напирает Поночка. – Думаю, Маринка поймёт. Надеюсь, это не про Доместос?
Мы снова взрываемся. Буратина раскачался на шезлонге так, что завалился на нём назад. Я тоже сполз со своего стула и содрогаясь в припадке хохота, прижимаю к себе смеющуюся Светку.
Может быть Буратине пришлось бы выдёргивать из памяти какую-нибудь другую историю, но Поночка облегчил ему работу. Он, сам того не подозревая, навёл нас на воспоминания о том, как однажды после бурной вечеринки с одними оторвами, которая состоялась на даче у Ёжика, ему показалось, что ночью он вёл себя не очень осмотрительно. Поночка не воспользовался контрацептивом во время тесного контакта с дамой имевшей довольно сомнительную репутацию в узких кругах. С глубокого похмелья все страхи удваиваются, но такие добрые друзья как мы нередко любили возводить эти страхи в квадрат.
– Ты чё, правда оприходовал Зингер без резинки?! – я картинно выпучил глаза. (Прозвище Зингер, мы дали Зинке Полотнянниковой, за то, что трахалась как швейная машинка одноимённой марки). – Да на ней заразы больше, чем на очке в общественном туалете.
– Минимум триппер, а может даже сифон! – мечтательно рассуждал лежащий на диване и дымящий в потолок Буратина.
– Ладно сифон – от Зингер запросто СПИД можно подхватить. Я бы с ней и с резинкой не стал, – подкидывал масла в огонь предусмотрительный Уксус, который, видимо забыл про то, что целый вечер сам увивался вокруг Зингер, выпрашивая у неё аудиенции. Просто вчера больше повезло Поночке. Или не повезло.
Конечно, это был обыкновенный стёб, считавшийся в нашей компании обычным явлением, но Поночка тогда испугался не на шутку. Он корил себя за неосмотрительность и постоянно причитал о том, что же ему делать?
– Щас то чё делать? Всё что мог, ты сделал прошлой ночью. – Продолжал издеваться Буратина. – Теперь жди последствий, и твоё счастье, если они не наступят.
Поночка, который сидел в кресле зачем-то оттопырил штаны и рассматривал свои гениталии, видимо пытаясь увидеть признаки подступающей болезни.
– Ты хотя бы в баню сходи, помойся хорошо! – посоветовал я.
– Ага с хлоркой, или вон с Доместосом.
Никто не подумал, что эти, сказанные Уксусом слова, Поночка воспримет так буквально. Потом мы с головой ушли в излечение себя от похмельного синдрома так, что даже забыли про незадачливого любовника, который убежал в баню. Никто из нас не заметил, что вместе с полотенцем, Поночка прихватил с собой пластиковую бутыль с надписью «Доместос». В разгаре вновь обуявшего нас веселья, мы услышали душераздирающий крик Поночки. Прилетев на крик в баню, мы обнаружили, визжащего, как поросёнок здорового детину, который натирал хозяйственным мылом своё причинное место. Оказывается, Поночка серьёзно воспринял шутливое наставление Уксуса и обильно полил свой лобок густым гелем, который на девяносто процентов состоит из активного хлора. Мало того, он уже было начал натирать им свои причендалы, когда агрессивная субстанция с шипением, начала разъедать нежные участки его кожи.
И смех и грех! Пока одни давились от хохота, другие, действуя с профессионализмом пожарного расчёта устраняли возгарание. Я бегал в предбанник, наливал в ведро ледяную воду, и тащил его в парилку, где Буратина в несколько секунд выплёскивал эту воду ковшом на распластавшегося на полке Поночку. Десятки литров ледяной воды заливали горящее синим пламенем причинное место Поночки. Мы поливали огонь до тех пор, пока не кончилась вода в огромном бачке. К тому времени Поночке стало чуть легче. Но всё же ещё неделю после этого инцидента другу приходилось ходить на расшарагу и каждый раз болезненно морщиться когда нижнее бельё касалось тех мест, где ещё недавно бушевало пожарище.
– Это всё ты! – Поночка грозит пальцем Уксусу, который хохочет вместе со всеми, в красках вспоминая эту историю.
– Конечно я! Не забывай, что я избавил тебя от триппера, сифона и СПИДа.
– Спасибо дружище! Ты заодно меня чуть от яиц не избавил! – Поночка кланяется Уксусу, а потом присоединяется к хору из хохочущих.
Наблюдая сквозь слёзную пелену, за веселящимися Поночкой и Уксусом, за сучащим в воздухе ногами Буратиной, я замечаю насколько они помолодели. Эта поездка скинула со всех нас минимум пятнадцать лет. Может быть все эти годы снова навалятся на нас и восстановят статус кво, как только мы сойдём на берег, но сейчас это не важно. Я понимаю Буратину, который не хочет, чтобы парни узнали про историю с Мухой. Так лучше, так правильнее, и не важно, как оно было на самом деле.
Парни изъявляют желание продолжить веселье здесь, так как Геракл на время прервал свой концерт в кают компании, чтобы дать сольную программу для Вики. На столике появляется ещё три бутылки шампанского, а в руках Буратины очередная конфетка, в фантике из папиросной бумаги.
– Ну вы тогда бдите здесь, а мы пойдём отдохнём. – говорю я, тоскливо констатируя факт, что туман рассеивается, забирая с собой ночную мглу. Ночи почти не осталось, но всё же у нас есть ещё пара часов. Это если не появится Ленин. Но что-то мне подсказывает, что Ленина мы больше не увидим.
Мы спускаемся вниз и оказываемся в ВИП каюте. Кровать здесь несколько взъерошена, и, судя по уставшему виду, приняла в своё лоно уже не одну парочку. Но это не важно. Сейчас ничто не изменит моего настроя. Через несколько секунд здесь состоится ещё одна битва. Это будет решающее сражение, которое подведёт итог войне, длящейся уже двадцать лет. Стороны будут неистовствовать в этом последнем бою. Одна решительным прорывом повалит другую на спину, оголит её фронт, стянув чёртов свитер и разорвав остатки жёлтого сарафана и будет обстреливать жадными поцелуями правый и левый фланги расположенные на пиках идеально круглых холмов. Вторая сторона не сдастся без сопротивления. Она тоже обнажит защиту противника, стянув с него красную олимпийку. Она не убоится страшного запаха, три дня немытого тела и будет обстреливать поцелуями крупнокалиберных губ его груди и плечи. В финале их губы сойдутся в жадном поцелуе, и когда линия фронта будет прорвана, их победные крики будут долго летать над полем боя.
Но пока, сами не зная почему, мы всё ещё оттягиваем это сражение, к которому оба готовы. Она сидит на краю кровати, а я лежу на бархатных коленках обросшей щетинистой щекой. Она гладит мою голову, оставляет бороздки острых коготков на черепе, запускает по телу мириады мурашек. Я превратился в маленького котёнка, приютившегося на коленях у своей хозяйки.
«Скажи, что это не сон! Скажи, что если это и сон, то мы никогда не проснёмся!»
Я подношу к губам её ладошку, утыкаюсь в неё носом. Этот сладкий запах. Это то, к чему я шёл более двадцати лет.
– Знаешь, я до сих пор в шоке от того, что узнала про Сашку. Не могу в это поверить…– мягко говорит она, перебирая мои волосы. – Ведь, если подумать, это же всё меняет. Все воспоминания о том времени теперь будут видеться в другом свете.
Я вжимаюсь щекой в её коленку, оставляя царапины от жёсткой щетины на идеально отполированном глянце. Зажмуриваюсь, словно ребёнок, который не хочет, чтобы мама рассказывала ему на ночь страшную сказку. Зачем она завела эту тему? Теперь я буду думать только об этом.
– Да-а…с этого момента земля начинает крутиться в обратную сторону, и хорошо, если она удержится на своей оси и не разлетится вдребезги, как глобус, который мы однажды решили использовать в качестве футбольного мяча. Оказывается всё это дело рук самого Сашки. Поверить не могу…
– Я тоже! – в моей голове уже прочно укоренилась мысль, что я косвенно причастна к его смерти.
– А я считал себя чуть ли не прямым виновником. С одной стороны мне даже легче стало, будто груз какой-то с души упал. Я хоть и не буду ощущать себя меньшим грешником и подлецом, но по крайней мере, перестану корить себя за то, что не вмешался, когда Сашку увозили. Может быть…– я трусь носом об атласную кожу. – Хотя…что это меняет? Факты остаются фактами. Сашка погиб, мы втянули его в эту схему и когда нужно было проявить своё мужское достоинство этого не сделали. Не-ет всё останется по прежнему. Трусы останутся трусами, а подлецы – подлецами.
– Я никогда не считала тебя трусом, Слава. Тебя это успокоит? – её материнский тон согревает мои внутренности лучше горячего молока с мёдом.
– Да! Если ты говоришь правду…
– Плавда…плавда!
От этого её сюсюканья на глаза наворачиваются слёзы и кадык начинает прыгать в горле, как теннисный шарик. Мне придётся сильно потрудиться, чтобы всё это принять, чтобы переписать заново всю нашу историю. Хорошо, что Буратина догадался уберечь от этой участи пацанов. В конце концов, ничего кроме очередного сожаления это новое осознание не даст.
– А ты никогда не задумывался о том, чтобы было бы, если бы тогда всё не пошло вверх дном?
Эх, Светик, если бы ты знала, сколько десятков тысяч раз я об этом задумывался. Наверное, за эти двадцать лет не было такого дня, когда я хоть разок, хоть мельком, не задумывался об этом. Эта мысль сидит во мне, как инородное тело, как пуля в моей голове, и только и ждёт своего часа, чтобы нарисоваться в той или иной форме. Всё что я делал после, всё, о чём я думал, было поиском ответа на этот вопрос.
– Нет! Не вижу смысла об этом думать. Всё случилось как случилось. И наверное всё это к лучшему. Во-первых это бы в любом случае закончилось и сложно представить более счастливый для нас всех конец. По сути, мы должны сказать Мухе спасибо, за то, что вовремя нас остановил.
– Я имела в виду нас с тобой! – говорит она всё тем же убаюкивающим голосом, продолжая теребить мои волосы.
– Имеешь в виду, были бы мы вместе? Сама-то как думаешь? – слышу, как она хмыкнула. – У нас и тогда с тобой не особо получалось, всё только только налаживалось. Ну прошёл бы год два и мы бы точно разбежались. Ты бы меня бросила и пошла искать себе более взрослого и успешного, а всё что происходит сейчас, просто ностальгия. И за это ему тоже спасибо. Всё что получилось бы у нас тогда, к этому времени, давно бы уже умерло, истлело и превратилось в прах. А так…– я поднимаю глаза. – А так – мы всегда вместе. Ты навсегда осталась здесь …– я тычу указательным пальцем себе в лоб, – и будешь здесь до самого конца.
– Психологи называют это Гештальтом. Не решённая в своё время проблема, не завершённое до конца дело, подсознательно мучают тебя и отнимают массу энергии. Это похоже на незакрытый Гештальт.
Я притягиваю её к себе, ползу вверх, зарываясь носом в колючий свитер.
– Мы здесь, чтобы закрыть этот Гештальт.
Мои губы поднимаются выше, вместе со свитером, который плавно ползёт вверх. Её рука продолжает гладить мои волосы и я слышу её глубокое, готовое сорваться на стон дыхание. Ещё я слышу топот, спускающихся по трапу ног.
Топот, громкий стук кулака по дереву.
– Герыч, подъём, у нас гости… – слышу я голос Уксуса.
Снова топот, опять стук.
– Жекичан, вставай, ты нам нужен…похоже, к нам гости…
Мои губы замирают в сантиметре от входа в заветную впадину между округлыми холмами. Пожалуйста, только не это.
Бум-бум-бум…– громкий беспощадный стук, барабанит прямо в темечко.
– Слава, тревога! У нас гости.
Я тяжело выдыхаю, сползаю чуть пониже, упираясь носом в её безупречный пупок. С её глубоким выдохом пупок проваливается вниз. В этом выдохе, мне мерещится еле уловимый шёпот.
«Не вышло!»
Вдох, и пупок снова упирается в мой нос.
«Не вышло! А может это к лучшему?»
Я поднимаю голову и смотрю в её блестящие живые глаза.
– Надо идти, Слава! – шепчет она.
– Я схожу, посмотрю, что там и вернусь. Будь здесь.
Я сажусь на кровати, сгорбившись, словно меня разбудили после запойных выходных.
«Вставай, пора на работу!»
Она обнимает меня сзади сморщенного, убитого
– Я пойду с тобой!
– Зачем? Тебе не надо…
– Я пойду с тобой! Всё равно сегодня ничего не выйдет…видимо не судьба…
Не судьба! «Вставай , алкаш! Пора на работу!»
Туман исчез. Его сдуло поднявшимся ветром и расщепило золотым светом солнечных лучей. Оказывается, что ночью мы вовремя приняли решение остановиться. Ещё бы немножко и мы рисковали сесть на мель, так как торчим как раз между бакенов, в опасной близости к высокому берегу, до которого буквально сотня метров. Сейчас опасность исходит от противоположного низкого берега. Шум приближающегося мотора нарастает и катер, который рассматривает в бинокль Буратина можно видеть невооружённым взглядом.
– Менты! – его голос звучит, как приговор.
Бело-синяя раскраска и проблесковые маячки на крыше кабины, не оставляют сомнений в том, кто к нам приближается.
Жекичан уже запустил мотор, который едва слышно работает на малых оборотах.
– Может уйдём? – спрашиваю я.
– Не успеем, – говорит Буратина, опуская бинокль. – Посмотрим, чего они хотят.
– Если это гости от Ленина, ясно, чего хотят…и не забывайте, что у нас полно оружия на борту. Парни, не вздумайте светить – говорю я, оглядываясь по сторонам.
Глядя на неумолимо приближающийся катер, я начинаю осознавать всю опасность положения, в котором мы находимся.
Угон яхты, вооружённый разбой, грабёж…– это пока минимум статей, которые светят всем нам. Это огромный шанс провести на нарах весь остаток своих дней.
Катер подходит к нам, не сбавляя скорости, лихо разворачивается и встаёт параллельно нашему борту, раскачиваясь на созданных собой волнах.
В катере двое. Один стоит на ногах. Одной рукой он держится за раму кабины, другой придерживает фуражку, готовую спорхнуть с головы при очередном порыве ветра. В качающейся лодке, он похож на наездника, объезжающего лихого мустанга.
– Капитан Савостин, речная полиция! – Тоненькие усики, расходящиеся от раздутых ноздрей лилового носа, как стрелки часов. – Куда путь держите?
Капитан добродушно улыбается, и стрелки встают на «без четверти» три.
– Гуляем, капитан. У нас вечеринка, она же днюха, она же встреча старых друзей.
– Эх, даже завидно вам! – продолжает щериться капитан. Цвет его носа красноречиво говорит, почему он нам завидует.
– Документики на плавсредство имеются? – спрашивает он, как бы невзначай.
– А как же, командир! Обижаешь! – улыбается Буратина, продолжая оставаться на месте.
– Вы хозяин, как я понял?
– Ага!
Сейчас Буратина и капитан походят на участников соревнований, кто может шире улыбнуться. Улыбки натягиваются всё туже, как струны, рискующие в каждую секунду лопнуть.
Капитан сдаётся первым, спустя минуту молчаливого улыбания. Он чуть ослабляет свою струну, чтобы произнести.
– Предъявите!
Буратина зачем-то продолжает соревнование, победитель в котором уже определён. Он какое-то время стоит с безмолвной улыбкой, видимо соображая, что ответить.
– А ксерокопия документов подойдёт? Дело в том, что оригиналы я забыл дома, но документы в порядке можете убедиться.
Буратина зачем-то достаёт телефон и пытается что-то набрать на чёрном экране.
– Вот чёрт! Телефон сел, а зарядки с собой нет. Все ксерокопии там…– жалобно говорит он, не ослабляя натяжения улыбки.
– Это неважно! – машет рукой улыбающийся капитан. – Дело в том, что вы обязаны предъявить оригиналы документов. В противном случае, мы будем вынуждены изъять плавсредство, до получения документов.
– Ой! И что же нам делать, майор?
– Пока ещё капитан, – виновато улыбается капитан.
– У меня лёгкая рука, уверен, что вы скоро непременно станете майором. Так что же нам делать?
– Думаю, что для начала нужно предъявить яхту к осмотру.
– Это как? – улыбающийся, обросший, в своей красной рваной рубахе, Буратина похож на сбежавшего из дурки идиота.
– Подайте трап!
– А может как-нибудь договоримся?
– Может и договоримся, только вот сначала осмотрим яхту.
– Не-ет, так нечестно! Нужно выбирать что-то одно. Мы либо договариваемся, либо вы осматриваете яхту. Это обычно так работает, капитан.
– Будешь учить меня, как надо работать?!
Дзин-нь! Струна лопнула. Улыбка мгновенно сходит с лица и стрелки усиков встают в положение «без двадцати» четыре.
– Трап подайте! Вася, пойдём! – командует он второму, который только сейчас выползает из кабины.
– Мужики, давайте лучше я к вам спущусь. Поверьте, вам понравится моё предложение! – Буратина зачем то поднимает руку вверх.
– Я сказал, трап подайте! Знаете, что бывает за неподчинение сотрудникам полиции?
– Как скажешь, капитан! – Буратина лениво пожимает плечами. – Лёша, помоги мужикам подняться!
Уксус не торопясь направляется к корме, жестом приглашая служивых подгребать поближе.
Катер огибает яхту, пристраивается ей в хвост, и в тот момент, когда капитан забирается на нос, чтобы сделать широкий шаг на ступень выдвижной алюминиевой лестницы, Буратина делает короткий взмах рукой.
Мотор яхты издаёт рык разъярённого тигра, вода вокруг начинает кипеть, вздымаясь от бешено крутящихся винтов. Яхта взбрыкивает и рвёт с места, на прощание обдавая капитана бодрящим холодным душем.
Я только и успеваю схватиться за поручни и придержать Светку, чтобы нас не свалило с ног от инерции, связанной с резким набором скорости. Из каюты раздаётся очередной визгливый хор девчонок, сзади, слышится тающий в шуме крик мента о том что нужно стоять, а то он стрелять будет. Кого ты хочешь напугать своим табельным ПМ-мом. Неужели ты думаешь остановить огромный конский табун своим жалким криком и угрозой того, что ты будешь стрелять.
– Да-авай! – орёт Буратина Жекичану и, преодолевая инерцию, добирается до трапа, по которому взлетает наверх.
– Да-авай Женя, жми-и – ору я.
– Вперёд Жека-а! – орёт Геракл. – Пока мусор! – это он уже менту, который наверняка его не слышит.
Мы стремительно летим вдоль берега, оставляя за собой белую борозду похожую на гигантский хвост. Где то в конце этого удлиняющегося хвоста, ещё виднеется ментовский катер. Теперь нам ничего не остаётся, как довериться мастерству Жекичана и уповать на то, что он не прогуливал шкиперские курсы. Яхта несётся в опасной близости от берега, и то и дело справа по борту мимо нас проносятся оранжевые бока бакенов. Меня слегка напрягает то, что Жекичан не уходит в форватер, и я решаю подняться наверх, пока не стало поздно.
– Светик, стой здесь и держись крепче! – Я целую её в щёку (настоящий поцелуй ещё состоится), и бегу к трапу.
Жекичан за штурвалом и стоящий рядом Буратина в развороченной рубке, походят на пилотов Боинга терпящего крушение.
– Выжимай всё что можешь, – громко кричит Буратина в маленькое ушко невозмутимого азиата.
– Мужики, может возьмём правее, а то мы совсем с форватера ушли, как бы не влететь на мель! – кричу я.
– Горючка на исходе, Славик! – говорит Буратина. – Нужно держаться ближе к берегу, чтобы чуть чего уйти.
Эта новость не придаёт мне оптимизма. Если яхта заглохнет, менты не дадут нам шанса выбраться на берег. Вот кстати и они. Белое водяное облако, в которое закутан катер, катится буквально в сотне метров позади нас.
– Немедленно остановитесь! – доносится до нас, искажённый мегафоном голос капитана. – Делаю последнее предупреждение, после чего открываю огонь на поражение.
– Славка! – Буратина вдруг больно хватает меня за запястье. – Сбросьте все стволы в воду, пока не поздно.
Точно! Как же я сам не догадался. В первую очередь, когда мы оторвались от ментов, нужно было избавиться от стволов. Это же самая тяжёлая статья.
Я спускаюсь вниз, и где то на середине трапа, понимаю, что уже поздно.
– А это видел, Му-усор! – рык Геракла заканчивается короткой очередью.
Бах-бах, ба-бах, бах-бах.
Обернувшись я вижу, что бело-синий катер, резко меняет траекторию своего движения, уходя в бок, постепенно сбавляя ход, а затем и вовсе останавливается.
