Олег Никитин
Этот свет
– Эй, что это вы делаете? – спросил Берг, который словно почувствовал страх жертвы.
Парень резко выпрямился и приставил окровавленный нож к животу Алена, слегка вдавив его острие в податливую плоть.
– Проваливай, я сказал! – крикнул он и толкнул его свободной рукой. Берг отступил, наблюдая, как юный “хирург” не торопясь продолжил свое дело: сделал второй надрез под нижним ребром и вытер свое орудие об одежду жертвы, оставив на ней бурую влажную полосу. Мимо них продолжалось движение народа, и Берг заметил, что только он один проявляет интерес к происходящему, остальные же тщательно отворачиваются и обходят группу стороной.
Тем временем Макс спрятал нож и просунул пальцы в верхний разрез и схватился за оба ребра.
– Может, с одного начнешь? – насмешливо поинтересовался второй.
– Витор, я свою силу знаю, – с нотками гордости ответил юнец и, не особенно напрягаясь, дернул на себя. Раздался хруст, но кость устояла; изо рта старика потекла струйка слюны, а из ран кровь, тут же застывавшая темными потеками, не достигая камня.
– Оставь его в покое! – вскричал Берг, отталкивая Макса. Тот от неожиданности опешил, но в следующее мгновение его рука метнулась к поясу. Ален не стал ждать, когда он выхватит свой окровавленный нож, и резким движением правой руки смял его челюсть, так что она громко треснула и сдвинулась вбок. Глаза Макса съехались к носу, он обмяк и плашмя упал на каменную мостовую, глухо стукнувшись об нее затылком. Во время падения его куртка задралась вверх, и Ален увидел, что к его поясу приторочен потертый арбалет, из которого, по всей видимости, и был произведен разящий выстрел. Он развернулся вправо, готовый к атаке Витора, но тот настолько удивился, что стоял, с крайним недоумением глядя на противника, и очнулся только через несколько секунд, затем медленно отступил и приблизился к неподвижно лежащему товарищу. Его крылья, более массивные и темные, чем у Макса, как-то съежились и мелко подрагивали, их кончики нервно взметали мелкую пыль на мостовой.
Поминутно посматривая на них, Берг склонился над стариком и левой рукой повернул его так, что стало возможным выдернуть стрелу. Она вышла из тела неожиданно легко – как выяснилось, ее наконечник был невелик размером и сделан без зазубрин. Послана она была так сильно, что погрузилась в плоть на пять-десять сантиметров. Стоило Бергу удалить стрелу, как Бранчик оттолкнул его руку, бодро вскочил на ноги и изо всех сил припустил по улице. Оглянулся он только раз – убедиться в том, что его не преследуют.
– Ты совершил ошибку, – медленно сказал Витор, приподняв голову Макса и сквозь прищуренные веки рассматривая Алена, словно старался получше его запомнить. – Это была только тренировка, мы бы все вернули на место.
Но Берг его не слушал.
– Постеснялись бы к новорожденному приставать. Януш! Да постой же, Януш!
Он бросился вслед за ожившим старцем, но ему удалось догнать того только за поворотом, куда тот забежал при первой же возможности. Будь Берг не так расторопен, беглец не преминул бы залезть в какую-нибудь щель между домами, чтобы в ней отсидеться. Поняв, что от Алена ему не скрыться, прыткий Бранчик, загнанно дыша, прислонился к стене дома и ощупал грудь в том месте, где она подверглась препарированию. Оба разреза уже исчезли, и только потеки засохшей крови на теле и костюме, а также дырка в одежде свидетельствовали о том, что старик подвергся нападению крылатых людей в черном.
– Что ты за мной ходишь? – с придыханием вопросил он Берга, в любую секунду готовый пуститься в бегство и с испугом взирая на стрелу в его руках.
– Не бойся, Януш, это ведь я спас тебя, – примирительно сказал Ален.
– Ты специально шел за мной?
– Нет, я случайно там оказался, когда тебя уже подстрелили. Пойдем, я провожу тебя домой, а то эти плохие люди опять могут напасть. В конце концов, должен же я помочь младшему товарищу.
Бледные губы старика скривились в подобие улыбки:
– Тоже мне, старший! Зато я в рубашке родился, а ты в какой-то хламиде.
Берг хотел рассказать о содержании беседы тех, кто принимал его роды, но сдержался и вместо этого подхватил Януша под руку и повел прочь от перекрестка. На внутренней стороне его халата оказалось несколько петель разного размера и неясного назначения, и одна из них идеально подошла для того, чтобы пристроить в ней принадлежавшую летунам стрелу. Небольшая часть наконечника, не испачканная кровью, поблескивала беловатым металлом, тонкое короткое древко было жестко закреплено скобками.
– Кстати, спасибо, что ты помог мне сбежать от них, а то, по-моему, они собирались вытащить у меня сердце.
– Почему ты так решил? – поразился Ален, на мгновение представив себе распростертого на камне старика с развороченной грудью и жестоких налетчиков, складывающих в мешок награбленное. Эта картина ему не понравилась.
– Да я и сам не знаю, почему так подумал. – Януш уже вполне отдышался и шел со всей возможной для себя скоростью, перестав оглядываться только тогда, когда путники еще раз свернули, чтобы продолжить движение в нужном направлении. – Интересно, зачем им понадобились мои ребра?
– Ты же сказал, что они собирались отнять у тебя сердце.
– Разве я так сказал? Тебе могло показаться.
Берг не ответил, рассматривая таблички на домах, на каждой из которых имелось по два числа, разделенных дефисом. Видимо, Бранчик успел кого-то расспросить о седьмой улице, поскольку вел себя довольно уверенно и не вертел головой, пытаясь рассмотреть номера домов на пересекающих их путь улицах. Застройка в этом районе была проведена до крайности рационально, по четыре дома на жилой квартал, вследствие чего каждый дом имел двойную нумерацию. Неясно, присутствовали или нет здесь какие-либо другие учреждения, кроме родильного, но в той части города, где находились два новорожденных, никаких вывесок на строениях не было.
Несколько раз путникам попались на глаза странные, короткие металлические трубы, торчащие прямо из брусчатки, снабженные ручками. Возле каждой такой трубы толпилось по несколько возрастных женщин с ведрами: терпеливо двигая рукоятки на трубах, они наполняли свои мятые ведра прозрачной водой и бурно переговаривались. Вверх, кажется, они при этом и не поглядывали.
Солнце опустилось еще чуть-чуть, на едва уловимую долю удлинив тени, но его по-прежнему было отлично видно в просветы между строениями. Небо оставалось таким же чистым и глубоким, как и в тот момент, когда Берг увидел его впервые.
Шестая и седьмая улицы пересекались, и путники вышли практически точно к тридцать четвертому дому, в темных окнах которого сквозь шторы поблескивал колеблющийся огонек. Бранчик дрожал от возбуждения, когда схватился за массивную металлическую ручку на двери и потянул ее на себя.
– Заходи как-нибудь, – сказал он и почти пропал в полумраке, скрывшем от Берга детали внутреннего убранства. Через секунду, когда глаза Януша адаптировались к новой освещенности и он, вероятно, сообразил, куда ему идти, дверь с сухим щелканьем захлопнулась перед носом у Берга.
За то время, пока Ален провожал старика, солнце практически не сдвинулось с места. Это навело его на мысль о том, что день здесь достаточно длинен и он успеет всласть погулять по родному городу, такому красивому и незнакомому. Единственная неприятность, занозой засевшая у него в памяти – стычка с крылатыми людьми, вздумавшими причинить вред его единственному другу. Но она стала уже постепенно забываться, вытесняемая новыми впечатлениями. Он немного подумал над тем, можно ли считать друзьями тех двоих, что принимали роды, и решил, что они всего лишь выполняли свою работу. Кроме того, они не представились.
Как ни странно, кажется, никто не испытывал желания бесцельно прогуливаться среди зданий, и всякое движение по улицам почти совершенно прекратилось, но Берг и так уже знал, как ему найти свой дом. Присмотревшись к табличкам, белевшим на стенах, и совсем немного поразмыслив, он определил направление, в котором ему следует идти, и направился вдоль фасадов, всматриваясь в окна и прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за стекол. Слабый встречный ветер, достаточно теплый, шевелил ему волосы, наполняя ноздри причудливыми, в большинстве своем неопределяемыми запахами.
Бергу было не слишком весело идти между домов, почти не встречая местных жителей: архитектура, хоть и вполне приятная для глаза, быстро утомила его. Ему стало понятно, почему все попрятались в своих жилищах, среди товарищей и родных, и ведут увлекательные беседы – ему тоже захотелось сесть и расслабиться в полутемном уголке родного дома. Может быть, даже под звуки приятной музыки, обрывки которой время от времени вырывались сквозь плотно закрытые рамы и глухие шторы, не позволявшие ему заглянуть в окна первых этажей. Берг так замечтался, что долгое время не сверялся с табличками, а когда опомнился и сделал это, оказалось, что он находится буквально напротив входа в свое будущее жилище. Он задрал голову и окинул взглядом его фасад, выкрашенный в стандартный светло-зеленый цвет. По нему тянулись два ряда окон, в которых красовались непрозрачные коричневые шторы. Все их окружали незамысловатые барельефы, состоящие, как заметил Берг, присмотревшись, из маленьких кособоких крестиков. От соседних зданий его дом отличался чрезвычайно высокой, островерхой синей крышей, отчего возникало впечатление, что чердак, если в него есть доступ, вполне может использоваться обитателями в качестве третьего жилого этажа. Внутри было как-то особенно шумно, и шум этот показался ему нестройным и не разбивался на отдельные фразы, а сливался в одну бессвязную какофонию.
Берг постоял еще несколько минут, чувствуя волнение перед визитом к незнакомым взрослым людям, затем тихо отворил дверь и вошел в слабо освещенную прихожую, наполненную сладковатыми запахами, струившимися со второго этажа. Оттуда доносились невнятные выкрики, слышался звон посуды и нестройный топот множества ног.
Как-то его здесь встретят? Все его родственники, все Берги города собрались под одной крышей и производили изрядный шум; особенно старался пианист, изо всех сил, иногда невпопад ударяя по клавишам расстроенного инструмента. Ален неторопливо поднялся по скрипучим ступеням, то и дело крутя шеей в попытке рассмотреть хоть что-нибудь сквозь ажурные перила, тонкой вязью опутавшие узкую лестницу и матово поблескивавшие изящными сгибами. Кажется, он преодолевал всего два небольших пролета минут пять, когда наконец твердо сказал себе, что он имеет полное право заявить о себе, не опасаясь быть выставленным вон.
Десятки свечей, несмотря на светлый закат, от которого предпочли отгородиться, пылали по стенам огромного помещения, открывшегося его взору за последним поворотом лестницы. По меньшей мере человек двадцать разбились на небольшие группы от двух до пяти членов и занимались в основном тем, что шумно беседовали и танцевали. Их телодвижения выглядели необычно, но понравились Бергу своей неуемной экспрессией. Те же, что не принимали участия в зажигательных танцах, старались перекричать соседей, в результате чего ни единого слова из их разговоров разобрать было невозможно. Некоторые держали в руках грязноватые стаканы. Берг сомневался, заметил ли кто-нибудь из них его появление, и это наблюдение придало ему уверенности – он по-прежнему слегка смущался, несмотря на непринужденную атмосферу вечеринки. Никакой мебели не было и в помине, за исключением обшарпанного инструмента, на желтоватой клавиатуре которого местами чернели прогалины отсутствующих клавиш. За ним спиной к выходу, низко склонившись, восседал на покосившемся стуле очень нескладный человек с необыкновенно длинными конечностями, позволявшими ему с легкостью извлекать любой доступный инструменту звук.
Посмотрев в другую сторону, Берг убедился, что там, по всей видимости, находятся жилые комнаты, расположенные по обе стороны от узкого, почти не освещенного коридора.
Внезапно откуда-то из глубин толпы возникла нарядно одетая женщина и приблизила к Бергу свое бледное лицо, покрытое мелкими блестящими капельками пота. Кружась, она остановилась возле него и схватила его ладонь своей прохладной рукой. Берг, оглушенный слепым восхищением ее грацией, во все глаза смотрел на нее, испытывая прилив искреннего восторга. Ее пышное ярко-красное платье, широкими складками подметавшее дощатый пол, завершавшееся на гладкой груди розовыми кружевами, постепенно остановило колебательное движение, словно нехотя принимая ту же неподвижную позу, что и его хозяйка, в свою очередь, с холодным изумлением уставившаяся на Берга. Ее взгляд, еще секунды назад непринужденно-веселый и бездумный, наполнился пылающими искорками любопытства, как будто она увидела волосатого таракана. Но Ален решил, что именно так и встречают новорожденных, и приветливо улыбнулся. Неровный шрам, тянувшийся через все ее горло, опечалил Берга настолько, что он протянул руку и сочувственно коснулся его пальцем, ощутив его влажную мягкую плоть, на которой в точке прикосновения осталось пятнышко более светлой кожи, быстро пропавшее. Тонкое лицо незнакомки едва заметно гневно скривилось, будто ей причинили не столько физическую, сколько душевную боль, она всхлипнула и отодвинулась от Берга, вызвав бурную затухающую волну на поверхности своего наряда.
– Прости, если я сделал тебе больно, – взмолился Берг, протягивая к ней руки.
Она улыбнулась и мимолетно оглянулась на присутствующих в комнате людей, но никто из них не смотрел на пару, застывшую у входа.
– Меня зовут Мари, – смягчилась она.
– А меня Ален, – обрадовался Берг, поняв, что она на него не сердится. – Неужели это моя семья?
– Если твоя фамилия Берг, – с шутливой строгостью сказала Мари.
– Да, да! – закивал он, всматриваясь в незнакомые разгоряченные лица.
– Ты немного опоздал, – укоризненно сказала она, беря его за руку и увлекая за собой, в гущу танцующих. Пианист, похоже, обрел второе дыхание и выдал что-то настолько забористое, что Берг неожиданно для себя пустился в пляс, хаотично вскидывая руки, но Мари охладила его пыл, показав, как выглядят требующиеся от него телодвижения. Но им не удалось закончить урок, поскольку музыкант выдохся и упал на клавиши тощей грудью. Одна из них издала свой последний звук и свалилась на пол, вызвав бурное веселье присутствующих.
– Наш праздник не прервать, даже если мы вовсе сломаем этот паршивый инструмент! – возгласил седой человек благородной наружности, тряхнув редкими, липкими от пота волосами. Его строгая черная сорочка была наполовину расстегнута, и через распахнутый ворот виднелись тонкие ключицы. – Все годы, что я знаю нашу Мари, она сама была музыкой, услаждавшей не только наши уши, но и глаза. И этот день рождения мог бы стать таким же радостным событием, как и все предыдущие, если бы не…
– Остановись, Авраам! – резко воскликнула Мари. – Ты знаешь, что пришла моя очередь.
– Да, знаю, – разгорячился оратор, – но скорблю со всем нашим семейством, потому что ты заменила Селену и стала для нас матерью. Все, кто отмечает здесь твой день рождения, впервые придя в этот дом, встречали тебя и получали свои первые уроки жизни. Я помню, как страдал, когда после сложных родов, ослабевший от избыточной потери крови, полз домой, и ты поделилась со мной своей жизненной силой, разрезав себе вену, и буквально заставила меня пить животворные соки своего тела!
Тут многие стали вспоминать эпизоды, когда Мари приходила им на помощь или даже вырывала из лап шпионов Свена, а то и черных летунов, но получилось очень нестройно и вразнобой, так что Берг не смог выделить ни одного связного рассказа. Пианист также очнулся и извлек несколько громких аккордов, но на него прикрикнули, и он обиженно умолк.
Мари подняла руку, и постепенно гам стих; все уставились на нее с откровенным обожанием.
– Это мой последний день рождения, – сказала она, обводя родственников равнодушным взглядом. – Но я еще долго – солнце шесть раз успеет скрыться за горизонтом, – буду с вами. Правду говоря, у меня уже не осталось сил участвовать в жизни моей семьи с той же энергией, что и раньше, и я хочу признаться вам, что с радостью встречу час своей смерти.
– Она сильно изменилась с тех пор, как прилетел вестник, – пробормотал некто над самым ухом Берга, стоявшего поодаль от основной массы людей.
Он взглянул влево и увидел, что его с интересом рассматривает худощавый, хорошо сохранившийся человек со скошенным назад черепом, как будто его раскололи по горизонтали надвое и крайне небрежно сложили снова. Его единственный глаз был зелен, как краска на стенах дома. Берг растерялся и смущенно улыбнулся, желая произвести благоприятное впечатление на незнакомца.
– А когда это случилось? – полюбопытствовал Ален.
– Почти восемнадцать лет назад, – печально ответил одноглазый. – Как я понимаю, недавно из родильного учреждения?
– Да, только прийти и успел. Сколько же ей тогда лет?
– Двести пятнадцать. Совсем старая, правда? Даже старше Авраама.
Держа левую руку на уровне груди, Мари продолжала свою речь, расписывая воспитательные достоинства Авраама и других старейших представителей семьи, но отвлекший Берга человек не дал ему возможности как следует прислушаться к ее словам.
– Без сердца она уже не та, что раньше, – тихо произнес одноглазый, – совсем не та, хоть на первый взгляд это и не так заметно. И молодежью она теперь почти не занимается, хотя вначале и старалась жить как прежде. До вестника часто водила нас в цирк и на состязания кадетов, и вообще была добрая, а сейчас все больше сидит в своей комнате и никуда не выходит.
– А мне Мари понравилась, – заметил Берг, потрясенный известием о том, что кто-то лишил эту славную женщину сердца. Он с содроганием вспомнил крылатых людей в черном, пытавшихся вырвать ребра у старика Бранчика.
– Разумеется, малыш, – с готовностью согласился собеседник, – просто она помнит, как любила родных, вот и старается выглядеть прежней. У нее это неплохо получается.
Он замолчал, отвернувшись, а Берг внимательно всмотрелся в открытый участок груди Мари, пытаясь рассмотреть признаки варварской операции. Но если они и имелись, их скрывала ткань. Впрочем, следы разрезов у Януша исчезли довольно быстро, поэтому отсутствие шрамов у Мари было вполне возможным.
– …Вы только не забывайте, что наш род не прекратится, когда я рассыплюсь горкой праха! Что бы ни говорил Авраам о Комиссии и пастыре, – она укоризненно покачала головой, – мы родимся заново в новом, справедливом мире. Непреложный закон жизни, которому я и другие старшие учили вас, пока у нас были силы – все когда-нибудь умирают, но им на смену приходит новое поколение, юное и энергичное. И вот вам доказательство! – Она подняла руку и указала ей на замершего в смущении Берга, невольно сделавшего шаг назад. – Ален, познакомься со своими родственниками, а вас всех прошу принять и любить нового члена нашей семьи.
Она устало сжалась, переведя внимание присутствующих на Берга, и как-то незаметно растворилась в общей массе, а новорожденного окружили весело вскрикивающие люди и стали все вместе и по очереди представляться и тискать ему ладонь, а то и сжимать в объятиях. Среди них, наряду с ничем не примечательными личностями, попадались поистине причудливые, поражавшие его своим видом и манерами. Один был покрыт мокрыми сиреневыми пятнами, издававшими приторный, манящий запах, другая прижала его к монументальному бюсту и обслюнявила толстыми липкими губами, еще кто-то приподнял над полом и уронил, чуть не отдавив ему ногу. Берг почему-то испугался, что при этом может обнаружиться стрела, висевшая у него на петельке, но все обошлось. Родичи буквально лучились доброжелательностью и горячо поздравляли Берга с благополучным прибытием.
Того, кто отвлек Берга во время выступления Мари, звали Сержем, и он с интимным видом, будто старый знакомый, потряс новорожденному руку.
– Тебе обязательно надо прийти ко мне после вечеринки, перед сном! – воскликнул какой-то восторженный пожилой человек. – Мы с тобой будем самыми молодыми в семье.
– Малыш, я завтра собираюсь на экскурсию на кладбище, – доверительно молвил бородатый широколицый человек с перекошенным ртом, назвавшийся Майклом. – Зайти за тобой?
Пианист вновь ударил по клавишам, но на этот раз его просто сдернули со стула, на который усадили Мари, со снисходительным видом озиравшую толкотню вокруг новичка. Музыкант, бессмысленно улыбаясь, наклонился над Бергом и смачно поцеловал его в макушку; струйки горячей слюны потекли у того за ушами и потом по щекам, но их тотчас стерла своими жаркими объятиями костлявая морщинистая женщина, облобызавшая Берга.
– Я вас люблю! – вскричал он, освободившись от последнего из приветствовавших его людей, и подошел к Мари, с насмешливым любопытством оглядевшую его с ног до головы. Вдруг она встала и поцеловала его в губы, затем недоуменно отстранилась, будто не веря собственным ощущениям.
– Когда я прикасаюсь к нему, мне снова хочется жить, – негромко сказала она, но в этот момент все молчали, поэтому услышали ее. Мари недоуменно тряхнула головой: – Отметим же рождение нового члена семьи!
Откуда-то, кажется, с одного из широких подоконников, появились стаканы с желтоватой жидкостью, покрытые светло-коричневыми потеками, и несколько ножей, разительно напомнивших Бергу тот, которым орудовал крылатый мальчишка. Все стали аккуратно, по очереди надрезать себе вены, тут же передавая орудие стоявшим рядом и нетерпеливо вздрагивавшим людям. В руках Авраама появился небольшой серый мешок, из которого патриарх стал вынимать щепотками какое-то белое сыпучее вещество и кидать его в стаканы всем желающим. Взболтав смесь, Берги выдавливали по пять-десять капель бурой крови в свои емкости и затем жадно опустошали их, после чего лица людей приобретали умиротворенное выражение. Разрезы быстро зарастали, жидкость в стаканах заканчивалась, и слегка разочарованные, но довольные родственники ставили посуду на подоконники.
– Ах, как нехорошо, – вдруг раздался мягкий голос Мари, с улыбкой наблюдавшей за процедурой, – никто не предложил свой нож и напиток нашему новому родственнику, а он не меньше, чем вы – а может, и больше – нуждается в своей дозе.
Многие тут же протянули свои инструменты Бергу, но Мари достала из невидимого кармашка платья миниатюрное лезвие и неторопливо приблизилась к благоговейно застывшему Алену, протягивая ему свой полупустой стакан, не замутненный ее красной кровью.
– Поделишься с мамой своей влагой? – полуутвердительно спросила она, протягивая ему инструмент и вздыхая. – Без сердца нет и напитка жизни.
– Молодая кровь самая соленая, – с завистливыми интонациями произнес кто-то неподалеку от Берга.
Один из родичей протянул новорожденному почти полный стакан с водой, Авраам же со словами “Молодым костям мел нужнее всего” всыпал в него двойную дозу белого порошка.
– Я только на прошлой неделе в шахте отрабатывал, а мел уже кончается, – с некоторой обидой проговорил Майкл. – Новорожденным, кстати, мел не очень-то и нужен. Чего он разбазаривает? – забормотал родич.
Мари с нервной улыбкой смотрела, как Ален, держа в левой руке стакан, тремя пальцами ухватился за темно-красную рукоятку, гладкую и блестящую, и неуверенно приставил острое лезвие к запястью, не очень хорошо представляя себе, как правильно сделать надрез. Видя нерешительность Берга, Мари нежно, но твердо схватила его кулак, сжимавший оружие. Следующим резким движением она легко погрузила сталь в плоть, и через мгновение неглубокая темная полоска появилась в сантиметре от раскрытой ладони Берга. Из нее в подставленный стакан брызнула и тотчас иссякла тонкая струйка ярко-синей, блеснувшей в сиянии свечей крови. Вследствие неловкого движения Берга несколько мелких капель оказалось на рукаве его халата, растекшись по нему неровными пятнышками.
Ошеломленный вздох пролетел по столпившимся вокруг родичам Берга. Он испуганно поднял глаза, опасаясь, что допустил какую-то ошибку, и словно наткнулся на невидимую стену, с таким странным выражением взирали на него еще минуту назад эти приятные люди. Мари прижала ладонь ко рту и отступила, ее широко раскрытые глаза наполнились болью.
– Неужели еще кто-то отобран? – глухо спросила она.
– Это шпион Свена! – крикнул кто-то из-за спин. От неожиданности Ален выронил наполненную голубым раствором посуду, и она распалась на три острых осколка, запятнав гладкие доски пола. Он робко, носком тряпичного тапка, сдвинул их в одну кучку и медленно поднял голову, страшась зрелища, ожидавшего его.
Берг растерянно огляделся, но увидел лишь ненависть, зримо сочившуюся из его родственников. Некоторые из них стушевались, но вдруг вперед выступил Авраам и встал прямо перед Бергом, властно взмахнул рукой, и живая стена сомкнулась вокруг новорожденного, сжавшегося под суровым взглядом патриарха.
– Что это значит? – пробормотал он.
– Признавайся, зачем ты явился на наш праздник, – мрачно сказал Авраам. – Ты вестник? Мало вам одного сердца, ты еще одно вздумал у нас отнять?
– Постой, дорогой, – внезапно вступила Мари, совершенно оправившаяся от потрясения. – Он совсем не похож ни на вестника, ни на шпиона. И на летуна, у него же нет крыльев.
– А вот мы сейчас проверим. Может, он их в несколько раз свернул, – заявил тот под злобные смешки родичей и подал знак стоявшим за спиной Берга людям. Они схватили того за воротник, и в следующую секунду его халат, лишенный пуговиц, валялся на полу, и все увидели, как из его складок торчит белый наконечник стрелы.
– Убийца! – раздался визгливый вопль пухлой старухи. Поднялся ужасный шум, но никто, тем не менее, не предпринял попытки напасть на Берга, испуганно озиравшегося по сторонам и готового зажать себе уши, только бы не слышать жутких и непонятных выкриков, звучащих со всех сторон. Он не понимал, почему так резко изменилось отношение к нему, и чувствовал потребность прижаться к груди Мари и закричать от боли и отчаяния, поразивших его. Кажется, она поняла, что новичок донельзя растерян и напуган, и властным окриком остановила поток обвинений, обрушившихся на голову новорожденного.
– Необходимо во всем разобраться, – проговорила она, брезгливо поднимая стрелу и вертя ее в руке, будто некую мерзкую тварь, способную укусить ее.
– Я согласен с тем, что этот человек, назвавшийся Аленом Бергом, в действительности шпион, засланный к нам Свеном или его адептами. – Авраам говорил жестко и решительно, сверля Берга неприязненным взглядом. – Во-первых, у него синяя кровь; во-вторых, он пронес сюда свой инструмент для изъятий – стрелу с серебряным наконечником. Пусть он зачем-то сменил свою форменную одежду на халат новорожденного, это лишь говорит о его нечеловеческом коварстве и презрении к традициям. Осталось только выяснить, кого он собирался лишить сердца, и примерно наказать лазутчика. А также отыскать его арбалет и уничтожить орудие зла.
– Даже несмотря на возможные санкции со стороны Комиссии? – усмехнулась Мари.
– Можно будет закопать его тело на старом кладбище, – высказался Майкл, предлагавший Бергу экскурсию. Похоже, он помешался на любви к могилам, если его мысли постоянно вертелись вокруг них. – Раз уж просто съесть его сердце не получится. Чем синяя кровь хуже красной?
“Что не так с моим сердцем?” – в тревоге подумал Ален.
Толпа одобрительно загудела, смыкаясь вокруг него, и он в отчаянии возопил:
– Я ни в чем не виноват! Я просто шел по улице и увидел, как черные люди с крыльями напали на Януша, и заступился за него. А стрелу я взял на всякий случай, чтобы они не смогли снова ее использовать.
– Кто такой Януш?
– Он родился в той же палате, что и я, только немного позднее, а вышел из родильного дома раньше меня. Черный сказал, что они стреляли в него для тренировки…
Берг хотел еще что-нибудь сказать в свое оправдание, но ничего дельного в голову не приходило, и он умолк, с надеждой всматриваясь в мрачные лица родственников. Наконец Мари задумчиво сказала:
– Это очень странный случай. Честно говоря, я в первый раз вижу человека с синей кровью, который помнит свое имя. Кроме того, у него нет ритуального клинка для вскрытия груди, наконечник действительно испачкан красной кровью и… в конце концов, я почему-то верю ему.
– А я – нет! – заявил Авраам. – И я могу рассказать вам, как все это выглядит на самом деле. Представьте себе, – он обратился к напряженно внимавшим ему родичам, с нажимом произнося свою обвинительную речь, – что где-то в коридорах Комиссии по изъятиям зародилось сомнение в лояльности нашей семьи. Или даже во время силентия, уж и не знаю, как еще у них синклит собирается. Как такое могло случиться и какие для этого были основания – сейчас это неважно. И вот они решают отправить к нам человека, чтобы на месте установить все подробности нашей жизни и выяснить личность главного “смутьяна”, а лучшего способа, чем выдать шпиона за новорожденного, трудно придумать. У него при себе замаскированная под одеждой серебряная стрела, но нет гвоздя, ножа и арбалета, которые в сущности и не нужны – достаточно лишить жертву подвижности, спокойно позаимствовать чье-нибудь оружие и провести изъятие. Наверное, уже этой ночью он так и собирался поступить, то есть поставить на порог смерти, фактически убить кого-нибудь из нас! Того, кто показался бы этому чудовищу в человеческом облике самым опасным или подозрительным! Но ему не повезло! По случайности он пришел в наш дом в момент празднования нами дня рождения Мари, и был вынужден вскрыть себе вену. – Авраам перевел дух и завершил на той же пафосной ноте: – Нам следует избавиться от него, пока он не сбежал и не поставил под угрозу уничтожения всю нашу семью!
Его страстная речь вызвала новый взрыв возмущения по отношению к чужаку, втершемуся в доверие к невинным людям – жертвам бесчеловечной политики Свена и его безжалостной Комиссии. Но голос Мари заглушил крики:
– У нас есть единственное надежное средство проверить, говорит ли человек, назвавшийся Аленом, правду.
– Согласен, – быстро сказал Авраам. – И после того, как все убедятся в том, что так называемый Ален Берг – на самом деле агент Свена, мы вырвем ему сердце и съедим его.
Берг, словно громом пораженный, выслушал полемику собравшихся, и тотчас до его слуха донесся их шепот, поначалу негромкий, затем все более уверенный:
– Зов крови… зов крови…
– Зов крови! – огласил приговор Авраам.
Мари подошла к Бергу и ободряюще потрепала его по плечу, пока остальные, возбужденно переговариваясь, готовили какое-то приспособление, призванное разоблачить или, напротив, оправдать новорожденного.
