Ольга Михайловна Левонович
Люби Небесное
На Троицу
На Троицу благоухают храмы
Берёзовыми листьями, травой.
Душистый самый, и зелёный самый
Июньский праздник, солнечный, живой.
Гирлянды из берёзовых сердечек.
Куда не глянешь – отдыхает взор.
Три Ангела, среди цветов и свечек,
Ведут серьёзный, вечный разговор.
Священник в изумрудном облаченьи
Выходит к людям и возносит крест.
И от креста и блики, и свеченье
Летят, благословляя всех окрест.
19 августа
«Первее примирися
тя опечалившим…»
Из молитвослова.
1.
Сегодня ехала по лужам.
Измокла юбка. Дождик льёт.
И в церкви чувствовала стужу –
Как холод по спине идёт.
Татьяна, видя, что я в куртку
Закуталась, закрыла дверь.
И я забыла на минутку,
О том, что в ссоре мы теперь.
Стихийно как-то помирились:
Прости! – Прости! – шепча взахлёб,
А дождевые капли били
В окно, там велик в луже топ…
2.
Служба была чистая, пустынная.
По свече – прозрачная слеза…
Исповедь – домашняя, недлинная.
Отошла, и вытерла глаза.
Перед ней направилась на клирос.
Удивлённый, осторожный взор.
Обнялись, и сердце больно билось…
Торопливый, тихий разговор…
Господи! Неужто примирились?!
Я поверить, гордая, боюсь.
Царские Врата легко открылись,
Отчего ж – растерянность и грусть?
Как законсервировать мгновенье,
Чтобы вечно примирённым жить?
Не сражаться с выдуманной тенью,
Копья, стрелы – всё в костёр сложить…
Слава Богу. Мы преобразились.
Плохо, слабо, всё-таки – всерьёз.
Мучаясь, чему-то научились.
Обойди нас, отчуждения мороз.
3.
Как хорошо без всяческих условий
Друг с другом рядом находиться.
И, слушая поток молитвословий,
Вникать в них, и, забыв себя, молиться.
Никольская церковь в Акше
Здесь каждый обломок грустит о былом,
Песком осыпаясь и глиной.
Три деревца чахлых. Густой бурелом.
Развалины церкви старинной.
Воздушная церковь как слепок стоит.
Одно основанье весомо.
Полуденный ветер над храмом летит,
Свистит в колокольных проёмах.
Хлопочет в порушенной роще весна,
Листва пробуждается снова.
А белые камни хранят голоса,
Напевы церковного Слова.
Весенние ветры поют в вышине,
Плывёт перезвон колокольный.
Откликнется сердце в глухой глубине,
Слезою прольётся невольной.
Здесь каждой душе по обломкам бродить
Монашкой бездомной, покуда
Не свяжется времени звонкая нить,
Не явится зримое чудо:
Людей голоса растревожат пустырь,
«Бог в помощь!» – и люди сваяют
Прекрасную церковь. И вспыхнут кресты,
И купола – засияют.
В монастыре
В монастыре – звенящее пространство.
Густое – ни микрона пустоты.
Царит вневременное постоянство.
Намолены и стены, и цветы.
Не люди – души бродят по дорожкам,
Течет молитва плавно и легко.
Сытней в разы еды скупая плошка,
Сон краток – погружает глубоко.
Здесь цели жизни – явно наизнанку.
Намеренье, что невесомый дым,
Здесь получает дивную огранку,
Становится топазом голубым.
Здесь рай душа почувствует до срока,
Увидит язвы страшные свои,
И не уйдет отсюда без уроков
Смирения, надежды и любви.
Свет свечи
Свет свечи. Сияние лица…
Всей душой Тебе поем мы, Боже.
Радости пасхальной несть конца.
Ты воскрес! И мы воскреснем тоже!
И увидим всех, кто дорог нам,
И увидимся, и вместе вечно будем!
Ангельским внимая голосам,
Никого на свете не осудим!
Никого не сможем обмануть,
Будем с Тем, Кто всех других дороже!
Только покажи нам верный путь!
В мире этом не оставь нас, Боже!
Вы прислушайтесь к миру
Русь
Кто мы, кто мы для Тебя, Россия?
Дочери твои и сыновья?
…В лихолетья Ты не голосила,
Очи слёзные ладонью заслоня.
Ты нужду с достоинством терпела,
Крохи собирала для сирот.
Скольких схоронила и отпела!
Горевала за славянский род.
Было время – рожь не колосилась,
Взрывы искорёжили поля.
Огненные бури проносились,
Всё смешалось: небо и земля.
В эти годы собирала жатву,
Щедрую, по градам-весям смерть.
Ты о жизни так молилась жарко,
Как другой, конечно, не суметь.
Как могла, хранила и спасала
Свой народ от супостатов Ты.
Но История пока не пролистала
Всех скорбей печальные листы.
Пусть хотят тебя служанкой сделать,
Радости, надежд лишают пусть,
Белоглазая косится чудь и нелюдь,
Будешь, как была – Святая Русь.
День России
Патриотизм сейчас не в моде.
Зачем нам старый-новый гимн?
На праздник – пьют, иль – в огороде.
И безразлично – молодым.
Объединяющей идеи
Нет, утверждают, на земле.
А тот, кто был живых живее,
Давным-давно исчез во мгле.
Страну, от края и до края,
Окинуть сердцем не берусь.
И всё-таки она – живая,
Неумирающая Русь.
Жива. В ней – молодые силы.
Хотя и кажется, что спит.
Быть может, в шаге от могилы,
Нас только враг объединит?
Нет-нет. Объединяет вера,
Что сквозь неверье проросла.
И в душах есть любовь – без меры.
И в храмах свечи – без числа.
Чернуха
Вся чернуха жизни нашей пёстрой
Как песок скрежещет на зубах.
Нет покоя в соснах, травах росных,
Холод в сердце, горечь на губах.
Плещут вихри огненные, гнутся.
Маску мести не содрать с лица.
Силы нет прозреть и оглянуться…
Злом – по злу! И – схватке нет конца.
А Россия ещё жива
А Россия ещё жива!
С тонкой тропочки не свернула.
Поседела её голова –
Горя много она хлебнула.
Молча, тихо она глядит,
Как беснуются на экранах
Люди-звери (ужасен вид),
Душам чистым наносят раны.
Как пытаются доказать:
Оскотинились наши души.
Их корёжит при слове «мать».
И «Россия» им режет уши.
Мать Расеюшка отдохнёт,
Поглядит и светло, и свято,
Распрямится и отряхнёт
Мошек разных с холщёвого платья.
Бандиты
Бандиты хозяйничать вздумали в доме.
Их норов – безжалостен, лих.
Ни горе, ни слёзы, ни детские стоны
Не стали преградой для них.
Не люди – рабы, исполнители злые,
Живыми ушедшие в ад.
Нас будят раскаты небес громовые,
Чтоб мы оглянулись назад.
Чтоб подняли головы, и ужаснулись:
Ползёт беспросветная мгла.
Как нужно тряхнуть,
чтобы все мы – проснулись,
Увидели плевелы зла?
Ной
Ковчег нелепый строит старый Ной.
А мы смеёмся. Мы поём и пляшем,
Забыв, какою страшною ценой
Оплачен долг непоправимый, страшный.
Стальные птицы падают с небес,
Холмы могильные на месте небоскрёбов.
Мы жаждем развлечений и чудес,
Не замечая, что шумим у гроба.
Нам застит очи вековой обман,
Что смерть в дома чужие только вхожа.
Пустые домовины по домам,
Невидимые, высятся в прихожих.
…Ной строит ковчег… Мы глазеем беспечно:
Скорбя, он несёт на плечах
Тяжёлые доски. А дни быстротечны!
Уж первые капли стучат.
Господь хранит планету
Всего, всего должно быть в меру.
Жары и стужи, сильных гроз…
Господь хранит планету, верю.
Цветущий сад, дыханье роз,
Живой компьютер – пчёлок в улье –
Он изобрёл, и водопад…
А мы, испорченные, – пули,
И прочий смертоносный ад.
И нынче бесится природа:
То град, то жар, не перечесть…
Для вразумления народа,
Чтоб знали, что Хозяин есть.
Мир осыпается
Мир осыпается. Размыты берега,
Сползают в воду рыхлыми пластами.
Метелью огненной охвачена тайга.
Дельфины вспарывают отмель животами.
Мир содрогается. На землю с высоты
Летит не град, а ледяные камни.
Сжирают оползни дороги и мосты.
Безжизненно-пусты глазницы зданий.
В огне и пепле падают дома…
Асфальт в крови.
Сквозь дым проходят тени.
Льды тают. На экваторе – зима.
Мир непокорный рухнул на колени.
Паучья сеть, с названьем «интернет»,
В мозги вживляясь, землю облепила.
Мир бабочкою бьётся. Меркнет свет.
Открыто правит бал лихая сила.
Личины сброшены. И леденеет кровь
От злобы, очерствелости, бесстыдства.
И в души, где ещё жива любовь,
Игла с дурманом норовит вонзиться.
Несчастный мир. Он катится во тьму,
Визжа, стеная, хохоча, кривляясь.
Но руки тянут Ангелы к нему,
Теряя силы, удержать пытаясь.
…Мы, против воли, в гуще новостей.
Участники и очевидцы битвы.
Земля в смятении. И кружатся над ней
Слова последней, горестной молитвы.
Одуванчики закрылись…
Одуванчики закрылись.
Холод. Тучи. Редкий дождь.
Выйди, солнце, сделай милость.
Без тебя по коже дрожь.
А в Москве-то разгулялся
Сильный ветер-хулиган.
Рвал плакаты, завихрялся,
Превратился в ураган.
Он, как демон непокорный,
Что свою покинул клеть,
Вырывал деревья с корнем,
Рушил всё и сеял смерть.
В ход пошли столбы и крыши,
И людей не пощадил…
К нам пришёл уже поникший,
Видно, выбился из сил.
…Есть и в наших душах смерчи,
Вихри злобы – будь здоров…
Вышли – было бы не легче.
Наломали б тоже дров.
Мы разделились
Мы разделились на друзей-врагов.
Мы раскроили мир на свой размер.
Мы вылепили собственных богов,
Религию сплели из ложных вер.
И удивляемся: качается земля,
Пугает и уходит из-под ног.
Но не даёт гордыня умолять,
Просить, чтоб пощадил нас добрый Бог.
Игра
Парень компьютер включает.
Метко стреляет, быстро.
Ангел стоит за плечами.
Вздрагивает от выстрелов.
Телевизор
Телевизор – сладкая отрава.
Ложь, иллюзия покоя и любви.
Хорошо в мечтах туманных плавать,
Новости горячие ловить.
Погружаться в призрачные страхи,
Видя чудищ – ёжиться, потеть,
Волноваться, жмуриться и ахать.
Знать – исчезнут, если захотеть.
Повреждать свою святую душу,
Но тянуться к пульту всё равно.
Вновь приходят, загражденья руша,
Бесы в дом… Подумаешь, кино…
Душу лечит Божия реальность.
Для души скучна она, сера.
Снова убегает в виртуальность,
До самозабвенья, до утра…
Радость тихая – наряд неяркий леса,
Свежий блеск заснеженных полей
В ней не вызывают интереса.
Тошно в жизни, оглушённой, ей.
Новости
Вся семья приросла к телевизору.
Поглощает поток новостей.
Там на выбор любая провизия,
Винегреты вестей и страстей.
Иссушается мозг, выпивается,
Незаметно, под визги реклам.
Даже стих мой сейчас спотыкается:
Тянет силы бормочущий вамп.
Голоса, голоса накалённые,
Барабанный ритмический звук.
Очи в очи, глаза остеклённые…
Пьёт энергию … телепаук…
Наши души
Мы не стяжали непрестанной молитвы.
Мы не достигли чистоты сердца.
Наши мысли – словно могильные плиты.
Нам от дум некуда деться.
Что нам делать, немощным, хилым?
Ни поста достойного, ни молитвы.
Скот – о скотском, а мы до могилы
Всё – о жвачке, не слыша Ангелов пенья.
Как магнитом, нас тянет к мерцающим монстрам.
Там дурман, там отрава, там чувственный опий.
Представляется: так легко и так просто –
Штепсель выдернуть… Но скука утопит.
Наши души уже задыхаются.
Едва слышно «спасите!» пищат-голосят.
Из последних сил трепыхаются.
Жить хотят.
Вести
Нелепые мысли и страшные вести
С экранов, журналов в мозги западают.
И тем, кто скандально и шумно известен,
Внимает бездумно толпа молодая.
О Церкви – с насмешкой, о бедах – смакуя,
Кричат они громко, с настроем резвиться.
Пусть фейки, подлоги и пишут вслепую,
Но как озабочены имиджем лица.
Их слушать не нужно, их лучше не трожь.
Она агрессивна, спесивая ложь.
Желаем коктейлем вестей насладиться?
Довольно глотка, чтоб всерьёз отравиться.
В журналах
В журналах глянцевых – гламурное житьё.
В цене – успех, комфорт, богатство.
Сабвуферы и сполеры, литьё…
Автомобильно-призрачное братство…
Но каждый за себя! И день за днём
Владельцу чуда на колёсах – не до Бога.
Но будет миг, и вспомнится о Нём:
Когда вдруг встанет и обрушится дорога…
Талант
Талант дешевле, чем любовь…
Гляди: в журнальчике площадном
Свет, чистота – распяты вновь.
Талантливо! И беспощадно.
Следы
Следы бесовские – что знаки поворотные.
Развалы книжные. Тут зелья приворотные.
Журналы, где полно разборок мафии,
Эротики, на деле – порнографии.
По телевизору ещё весомей, зримее
Поведает о них учёность мнимая.
Всё то же: колдовство, убийство, блуд,
Что прямо в преисподнюю ведут.
Но лучше не выискивать следы
Природы падшей, страха и беды.
Есть Божьи драгоценные следы:
Свет солнца и журчание воды.
Хлеб на столе. Любимых голоса.
Садов цветение и детские глаза.
Когда душа возлюбит чистоту,
Увидит всю земную красоту.
А от земной поднимется к небесной,
Где с каждым шагом радостней, чудесней!
Добро и зло
У зла не увидишь дна.
У добра не видать границ.
У добра одежда одна.
У злобы тысяча лиц.
Сотни одежд, ролей.
У добра – одно упование.
У зла – никаких надежд,
обречено заранее.
Но почему, ядовитое,
так привлекает оно?
Сладкое, липкое, сытое,
тянет на дно.
Добро наши страсти борет,
Зовёт: «Поднимайся ввысь!».
Но тяжко взбираться в гору.
Легче катиться вниз.
Не имею телевизора…
Не имею телевизора,
Не читаю я газет.
Но идут из мира вызовы…
От него покоя нет.
Рассказал сосед о пенсиях,
Продавщица – про теракт…
Новостей течёт эссенция.
На душе царит бардак.
А душа сопротивляется:
Знать о взрывах – нелегко.
И скорбит она, и мается,
Растеряла весь покой…
В лес пойду – пичуга светлая
Трелью радует меня.
Утешают липы ветками,
И приходит радость дня.
Мир, в огне, скорбях и ужасах,
Разъярённый и больной,
Не исчез, а просто сузился,
Стал горошинкой одной.
На смерть Майкла Джексона
Вот мы умрем – а мир и не заметит…
Успеть бы тихо вымолвить: "Прости…"
…Какое солнце нынче Майклу светит?
Куда ему назначено идти?
Кто знает, что в душе его творилось,
Каким на самом деле был, скажи?
Звезда, как плод, созрела, покатилась…
Лишь ветка опустевшая дрожит…
Закваска
Плотская, мирская в нас бродит закваска.
Нам жизнь кинозвёзд представляется сказкой.
У каждой модели – павлиний наряд.
Царят за кулисами слёзы и ад.
Сулят нам конфетки в красивых обёртках,
Мозги заплетают умело и вёртко.
И тратим мы время и деньги на тряпки.
Но копятся где-то архивные папки.
Записаны наши дела, помышленья,
От Бога и к Богу любые движенья.
Когда же исчезнет земля под ногами,
То кто нас поймает? Что станется с нами?
Кумиры
Нет страшней восторженных людей,
Обоготворяющих кумиров,
Озарённых множеством идей,
Возносящих их, как светоч, миру…
Вот они кого-то на руках
С воплями восторженными носят.
А когда идее полный крах,
Бросят наземь, сокрушая кости…
Вновь кого-то вытащат на свет,
Понесутся с новою игрушкой…
Кажется – любви предела нет…
А остынут – не пробить и пушкой…
… Хорошо, когда любовь – тиха,
Жалостлива, и полна покоя…
Как река, бегущая века…
Как ладонь, что от беды укроет…
Нынче скромные не в моде
Нынче скромные не в моде.
Не приветствуют порой
В брючно-стриженом народе
Длинно-юбочный покрой.
То, что носится платочек,
Нет помады и румян,
Настораживает очень,
Словно вызов и изъян.
Полуголая девица,
Что из банки пиво пьёт,
Не заставит удивиться,
Большинство её поймёт.
А девчонку без раскраски,
И в платочке, и с косой,
Ожидает взгляд не ласков,
А презрительно-косой.
Поглядит красавец томный,
И усмешкой одарит:
Слишком чистый, слишком скромный,
Слишком затрапезный вид.
А придёт мечта жениться,
Станет парню не до сна.
Тут и вспомнится девица.
А она… уже жена…
