Павел Ха
Бочонок меда
– А какое мне дело до всех? – чванится медведь. – Пусть боятся меня и угождают во всём, вот и не будут стонать. А то взяли моду – над ухом каркать.
Почесал Топтыгин затылок.
– Ладно, – объявляет. – Я тебя прощаю. А теперь лети отсюда. Я спать буду.
– Ну, нет, – говорит ворона. – Не будет тебе, косолапый, ни отдыха, ни сна, ни покоя, покуда весь мёд ёжику не вернёшь, до последней капли.
Подумала и добавила:
– И даже сверх того.
А медведь будто не слышит: улёгся в мох, на бок повернулся и засопел, только лапой махнул – лети, мол.
Ну, на этот раз ворона и спускаться не стала. Прямо с ветки завела:
– КАР-КАР! КАР-КАР! КАР-КАР!
Взбеленился медведь. Подскочил к ёлке, обхватил лапами ствол и давай трясти – туда-сюда, туда-сюда! А ворона на другую ель перелетела и оттуда:
– КАР-КАР! КАР-КАР!
Полез Топтыгин за вороной. До середины добрался, ан глядь – она уже на другом дереве. И всё своё:
– КАР-КАР! Верни ёжику мёд!
Хотел медведь ворону камнем подшибить или палкой, а она забралась на самую верхушку и смеется:
– Ну-тко, попади!
Кидал Топтыгин камни, кидал палки да притомился. И то сказать: какой из косолапого метальщик? Что ни бросит – всё мимо!
А ворона насмехается:
– КАР-КАР! Маху дал! Метил в солнце – в луну попал!
– Ладно! – сказал медведь и лапой вороне погрозил. – Я знаю, кто не промахнётся. Поглядим тогда, кому весело станет.
Побежал он охотников искать. Бегал-бегал и нашёл одного. Обычный охотник, не молодой, не старый – в руках ружьё, на поясе селезень, пёс у ноги. Увидал охотник медведя, испугался, попятился, ружьишком прикрылся. А патроны-то в ружье стреляные, бесполезные.
Пёс глупый, кинулся было, да медведь рявкнул:
– Отзови пса! Порву!
– Полкан! Ко мне! – крикнул охотник.
Полкан вернулся, сел послушно у хозяйских ног, а сам на медведя глядит и клыки скалит: мол, не замай!
Медведь ворчит:
– Не боись, не трону. Потолковать надо.
– А что ж, – соглашается охотник, – надо так надо. Отчего ж не потолковать? Давай потолкуем.
Сел Топтыгин на пенёк, строгость на себя напустил.
– Ты почто, – говорит, – в моём лесу охотишься без моего на то дозволения? По справедливости закона должен я тебя теперь наказать и к штрафу представить.
Охотник удивился.
– Прости, Михаил Потапыч, – отвечает. – Не знал я, что ты этому лесу губернатор. Готов я свою ошибку исправить и штраф уплатить. Что возьмёшь отступного?
А сам потихоньку ружьишко-то надломил и пустые гильзы вытягивает.
Медведь доволен. Пятку почесал.
– Это деловой разговор, – говорит. – Денег я с тебя не возьму – к чему они мне? Даже добычу отнимать не стану. А вот службу ты мне сослужи.
– Ежели служба по силам, – соглашается охотник, – отчего ж не сослужить? В чём служба-то?
А сам стреляные гильзы под ноги бросил, сумку открыл, патроны достал и в стволы их заталкивает. А патроны-то – смех один! – с мелкой картечью, на утку. Ими стрелять, только пуще зверя злить.
Но у охотника свой резон.
– Служба простая, – поясняет медведь. – Есть у нас в лесу ворона одна, дюже нахальная. Всё она мне беспокойство причиняет, не даёт, понимаешь, покоя. Ты её из ружья подбей, чтобы она меня впредь беспокоить не смела, а я тебя тревожить не стану: гуляй, где хочешь, уток стреляй, сколько влезет! Идёт?
– Ну что ж, – соглашается охотник, – служба привычная.
А сам стволы защелкнул и курки взводит.
– Ворону подбить, конечно, можно, – рассуждает охотник. – Да больно уж дичь непрестижная. Ну, как другие охотники узнают? Ведь засмеют так, что и на людях больше не покажешься. А вот медвежья шкура – знатный трофей! Им хошь перед кем похвалиться можно.
И ружьишко к плечу прилаживает.
– Ты что это? – встревожился медведь. – Ты, парень, не дури. Порву ведь, не помилую.
А у самого голос дрожит.
Охотник смеётся:
– Ты, ваша губернаторская светлость, против ружья, что таракан против сапога. Другой, может, и порвал бы, а ты, братец, велик да трусоват. Мы, охотники, твою милость давно знаем. Ещё и губернатором объявился! Ну-ка, Полкан, давай попотчуем самозванца!
Как увидал Топтыгин нацеленные в него стволы – испугался, даже перепачкался со страху. С пенька спрыгнул – и в лес. Охотник пальнул вслед из обоих стволов, да разве медвежью шкуру картечью пробьёшь? Только зад обожгло.
Полкан погнался было за медведем, да охотник отозвал.
– Не утруждайся, – посмеивается. – Пускай его губернаторская светлость маленько пробежится, жирок растрясёт.
А Топтыгин, уж на что в последнее время чудеса бега являл, а тут все собственные рекорды побил. Пронёсся по лесу, будто из пушки выстрелили. В чащу забежал, зарылся в валежник, притаился и слушает – нет ли погони?
Потом отлежался и говорит себе:
– Ну, нашёл помощника, нечего сказать! Хорошо, жив остался.
Выбрался из валежника, сел и давай дробины из лохматого седалища выковыривать.
– Зато, – ворчит, – вороны нет.
А ворона – тут как тут, легка на помине. Прилетела, на валежник села и запела:
– КАР-КАР! Верни ёжику мёд!
Взревел медведь. Подскочил, весь валежник разметал. А ворона уже с дерева кричит:
– Верни! Верни ёжику мёд!
Косолапый и метался, и бранился, и уговаривал ворону, и грозил, и умолял.
Но пернатая непреклонна:
– Отдай ёжику мёд, что разбоем отнял, тогда оставлю в покое.
– Ах, так?! – орёт медведь. – Ну вот, я тебя перехитрю!
Нагнулся, сгрёб лапами мягкий мох и в уши затолкал:
– Каркай теперь, сколько влезет.
Развалился под кустом и лежит, довольный.
Ворона покаркала-пошумела, видит – дела нет, не слыхать косолапому. Снялась и улетела.
