Павел Ха
Единственный пассажир
Он курил молча, одну за другой, жадно затягиваясь, швырял на пол окурки. Слезы текли по лицу, он вытирал их дрожащей ладонью – они мешали видеть – и смотрел, смотрел… Он не стеснялся этих слез, потому что всегда плакал в маршрутном такси, но никто и никогда этих слез не видел.
Над Воронежем раскинулось великолепное голубое небо, по которому медленным стадом брели белоснежные кудрявые облака. Деревья стояли во всей своей изумрудной пышности, и легкий ветер шевелил их резную листву.
Маршрутка выехала на проспект Революции. Ослепительно сверкнула застекленная громадина кинотеатра «Пролетарий». Он посмотрел на плакаты с названиями картин и убедился, что фильмы все те же. Промелькнули здание ТЮЗа и одиноко сидящая на тротуаре серебряная собака с позолоченным ухом, ГУМ, почтамт, Дом офицеров. От дома к дому через проспект протянулась знакомая рекламная растяжка, которая кричала красным:
«ВИКЛАН» – ОКЕАН ЭНЕРГИИ!»
Слева за окном медленно поплыл Петровский сквер с позеленевшим памятником императору Петру. Под Петром бушевал митинг.
– Что-то новенькое, – пробормотал он.
Император опирался рукой на якорь и бесстрастно взирал на происходящее. Собравшаяся в сквере разношерстная толпа гудела, размахивала плакатами и развернутыми транспарантами. На одном из них он успел прочесть:
«АПОКАЛИПСИС ГРЯДЕТ!»
Он вспыхнул, зло и грязно выругался, а затем произнес:
– Ну и шуточки у вас, в таксопарке.
В кабине молчали.
Такси свернуло направо и помчалось вниз по склону к Чернавскому мосту. И когда внизу призывно заблестела вода, он не выдержал и закричал:
– Стой!
Маршрутка послушно приняла вправо и остановилась у самой ограды.
– Остановка в неположенном месте, – недовольно произнес голос из кабины. – Конечная?
Он не ответил. Приложив ладонь к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце, он смотрел туда, где за окнами сверкающей рябью волновалось Воронежское море – водохранилище.
Если бы он только мог, если бы мог… Что ему стоило сейчас рвануть на себя ручку двери, выскочить наружу, одним прыжком перемахнуть чугунные перила – краткий миг полета, от которого перехватывает дыхание – с шумным плеском погрузиться в мутную зеленоватую глубину, ощутить прохладу настоящей воды, вынырнуть, отплевываясь, поплыть в тяжелой намокшей одежде, выйти на берег, осторожно ступая по бетонным плитам, гладким от скользких водорослей, лечь на теплую, нагретую за день землю, смотреть, как высоко в небе проплывают облака, угадывать в них знакомые очертания, как в далеком детстве, и чувствовать себя бесконечно счастливым. Если бы он только мог…
Но он не мог.
Урчал мотор. Мимо проносились автомобили. Навстречу по пешеходной дорожке брел старый рыбак с удочкой на плече.
– Конечная? – повторили за спиной.
Щелкнула зажигалка. Он нервно затянулся, выпустил дым изо рта и резко ответил:
– Нет! «Полины Осипенко».
Маршрутка плавно тронулась и, быстро перестроившись, влилась в общий поток.
Они миновали мост, выехали на дамбу. Отсюда он хорошо видел весь правый берег. Воронеж словно наползал на водохранилище покосившимися старыми домиками и высокими многоэтажными особняками, усеявшими крутые обрывистые склоны. Купола церквей золотились на солнце, ярко горели кресты над темными кронами деревьев. Серебряно светился шар обсерватории на крыше дворца детско-юношеского творчества.
