Павел Мамонтов
Людолов. Мужи Великого князя

Полная версия

– Друзья? – выдавила она, наконец, решившись. – С волколаком? Ха-ха! Дружили волк с козой, правда не долго. До ночи, друзья, да? Потом – просто еда в одиночестве.

Не ожидавший такого ответа Нелюдь расхохотался во всю мощь своих могучих легких. Она тоже выдавила из себя робкую улыбку.

– С волками тогда мной только не делись – они мне не любы еще больше, чем ты.

Людолов вновь улыбнулся, но на сей раз – одобрительно.

– А ты смелая. Не боишься мне дерзить вот так?

– Ну, коль ты меня сожрешь – получается, мы сблизимся донельзя. Так что – не боюсь.

– Ну, чтож… Скажу как на духу – жрать тебя не хочу, – лукаво улыбаясь, ответил Людолов, поводя головой из стороны в сторону. – Людей вообще жрать – вредно для здоровья. В них говна много, веришь-нет, да вольнодумствования, от которого одни болезни. Лучше сожрем добрый окорок в таверне вместе! И, это, ты уж прости за то, что спугал, девка. Не хотел. Ну, вернее хотел, но – так, ничего дурного. Скучно мне, да и уже долго ни с одной живой душой и словом не перемолвился. Садись на заводную, коли не страшно. На лошади-то могешь?

– Могу, – робко улыбнулась она, блеснувшей надежде, все еще настороженно за ним наблюдая.

– Ну, так садись скорее! За мной тоже погоня – стоять столбом на тракте – нет времени.

Больше не тратя времени попусту, она взгромоздилась в седло заводной лошади, подивившись нескольким самострелам, притороченным к ней.

– Не видела самострелов ни разу?

– Нет, добрый молодец – не приходилось.

– И, надеюсь – не придется! Они голову доброму молодцу с плеч срезом срубить могут со ста шагов.

– А злому?

– И того хуже!

– Ты до сей поры не сказал, как тебя величать на самом деле, – напомнила она.

– Лют меня зовут. Лютобор. Нелюдем обзывают. А чаще просто – Людолов, хоть то не верно. Но я – привык.

Эта длинная для него речь так легко слетела с его языка, что он сам себе подивился. Девушка поежилась под тяжелым взглядом Людолова, хотя он этого и не желал. Внимательный и чуткий, как по природе, так и по-долгу своему, людолов, решил лишний раз ее не пугать. Растопить лед между ними, ему показалось хорошей идеей, ведь ему далеко не всегда удавалось поговорить хоть с кем-то, даже когда вокруг был избыток народа. Потому спросил первое, что пришло в кудлатую голову.

– С Рубежа идешь? Что ты там делала?

Ответ он предполагал, но соскучившись по человеческой речи, он был готов слушать что угодно, даже многократно наскучившее, однако Василиса его удивила.

– Жених у меня там был – вместе и удрали из, отчего дома на Рубеж.

– Надо же, – старательно изобразил удивление людолов.

– Я – изверг*³. Можешь поносить меня как хочешь, поучать, укорять, раз уж обещался довези куда сказал. В обиде – не буду. Только к радетелям не выдавай – прибьют, я тятю – знаю. А хозяйке корчмы я внучатой племянницей прихожусь – не прогонит чай с денек другой, приютит. Она меня не отвергала, да и работала я у нее когда-то.

– Не мне судить тебя за то, что ты изгой. Не мне, – обронил Людолов после короткого раздумья. – А сбежала чего?

– Батька вторую жену себе взял. Она ему первенца, мальчонку, родила – тот слушать её стал. Она понятно на меня стала наговаривать, да не просто так змея подколодная, а чтобы со свету меня сжить! Поэтому, когда мой Воинег посватался, батька сказал, что никакого приданного не даст, да ещё пусть за меня выкуп заплатит, раз воин, то гривен много. А Воинег он не бедный, но уже на Рубеж собрался, коня купил, нового, сбрую, сам знаешь, сколько серебро нужно. Он думал – мы вместе Степь на заставе будем пахать, хлеб растить, детишек родим. В общем, села я на заводную его и уехала.

– Недолго ваше счастье вышло, как я погляжу. Дите хоть нажили?

– Нет. Что не долго – верно. Налетели копчёные, из шайки подханка Илдэя. Хотели крепость изгоном*⁴ взять, да сторожа не дремала. Набег отбили да со стен печенега много побили стрелами. А вот моему – не повезло. Степняк ведь завсегда горазд стрелять в ответ. Вот Воинегу стрела и попала прямо в лицо. Сразу насмерть.

– А чего на Рубежа не осталась? – Людолов попытался отвлечь девушку от грустных мыслей, – Девка ты ладная, молодая. Хороша, как не посмотри. Дерзка и храбра не в меру, так для какого гридня-жениха – это даже лучше!

– Да это, – Василиса замялась, опять в её глазах промелькнула даже не робость, а страх. – Словом на заставе мне сказали, что я неудачу приношу, после того, как и второго, что ко мне там клинья подбивать начал –, убили. Не степняки, правда, а свои уже – ненароком на охоте. Но не суть… Вот мне и сказали, чтобы езжала, куда глаза глядят.

Пару ударов сердца Лют ехал молча, а потом захохотал на весь окрест. Аж слёзы покатились по шрамам на щеку.

– Не злись, – он поймал ее полный упрека и непонимания взгляд. – Ну не дуйся, кому сказал! Не в обиду я. Целая застава одной бабы испугалась?! Красивой бабы? Ох, дураки! Только не говори, что поверила в их бредни!

– Я-то что? Мне сказано уезжай – вот и поехала к родне, какая примет.

– Ух, какие вои стоят на Рубеже князя нашего свет Владимира! Сама видишь, с кем приходится земли от набегов защищать. Я про твоего суженного сказать ничего не хочу, да видать стрелу он словил, потому что вокруг него такие вот дурни сидели! Что ж, что не делается всё к лучшему – так ведь? Вон – и меня вот на дороге встретила. Разве не удача? Забудь недалеких, да прости – они под смертью часто ходят. Им и почудить можно.

– Про таких, как ты говорят «на дороге встретишь – точно к удаче», – опять съязвила осмелевшая девушка. Людолов улыбнулся – кажется, разговор налаживался.

Могучий вороной конь под людоловом запрядал ушами, тревожно всхрапнув.

– Волков чует, – ответил Нелюдь на вопросительный взгляд Забавы. – Он их издали чует – как бы они не прятались. Они его мамку зарезали, да его мальцом – подрали клыками. Вот и не любит их жутко, и при первой возможности – втопчет в землю нещадно.

– Какой замечательный у тебя конь, – она улыбнулась. – Таких и на заставе не видела, а там конячек было много.

Конь и впрямь был красавцем – сплошь угольно-черный, с белой метиной в форме полной луны на широком лбу и белыми «носками» над задними копытами. Под лоснящейся, холеной шкурой играли могучие мускулы, и хоть конь был не самым крупным из тех, что ей приходилось видеть, но такой развитой, сухой мускулатуры как у него, такой плавности и в, то же время, скрытой силы в каждом движении, она еще не видела.

– Таких на заставе – нет, – усмехнулся охотник на людей. – Они не по прибытку простым воям. Это настоящий Бухарский карабаир! Его дедушку с бабушкой из похода еще князь Святослав пригнал, как ценнейшую драгоценность. Мне его Великий князь – подарил. За такого серебра вой должен отвалить столько, что и за десятилетие не соберет.

– Можно погладить?

– Не стоит, – предупредил людолов. – Чужого он может загрызть не хуже волка, аль ногами затоптать. Ужель не знаешь? Я его Бесом назвал – за масть и буйство его.

– Не боишься, Кромки значит? А боевые кони – меня всегда любили на заставе, но, если говоришь не стоит – не буду.

– Не стоит, – согласился людолов. – Богохульно, конечно, ежель по-христиански, но ведь ему – подходит… Впрочем, есть старая легенда, что лошадки его породы рождаются с малыми крылышками над лопатками. Их непременно надо подхватить, при рождении на руки, чтобы крылышки не смялись. После их все равно не будет видно, но считается, что если сделать все правильно, то конь будет выдающимся. «Не конь, а птица» – как говорил хазарин, что к ним был приставлен.

– А твой Бес родился «правильно»? – заинтересовалась Забава, любуясь, как перекатываются мускулы под атласной кожей животного.

– Не знаю, – покачал головой Нелюдь и, словно прочитав ее мысли, вновь ухмыльнулся своей судорожной усмешкой. – Его, как и других «принимал» Акуш. Теперь уже некого спросить – умер. Но покусанного волками жеребенка я выхаживал, а потому он меня – принял и любит.

Грубая, мозолистая длань, ладонь настоящего воина, ласково потрепала коня по гриве – тот добродушно ржанул, несколько раз кивнув головой.

– Какой забавный – будто понимает все.

– А мы друг друга и понимаем, – улыбнулся людолов. – Оттого и доверие.

Заводные кони испуганно захрапели, лошадь под Васькой, заржав, затанцевала на месте, и лишь конь людолова не испугался, но злобно прижимая уши, гневно зафыркал. Большой серо-темный зверь сидел прямо на дороге, еще четверо угадывались в кустах – готовые прийти на помощь первому, в случае необходимости.

– Ой, мама… – съежилась попутчица в седле испуганной лошади.

– Ну? – спросил людолов огромного волка, как совсем недавно спрашивал ее.

Волк не ушел, оскалив вдруг блеснувшие в свете луны длинные, молочно-сабельные, острые клыки.

– И что мы будем делать, серый? – правой рукой Нелюдь огладил рукоять сабли. – Аль ослеп?

Волк не сдвинулся с места, скалясь.

– Не хочу я проливать твоей крови, серый брат. Но если не уберешься – придется, а я это – умею. Аль не чуешь?

Волк прекратил скалиться, с любопытством прислушиваясь к его голосу.

– Иди уже – весна-красна – добычи в лесу – уйма. Не из-за чего нам с тобой ссорится. Да и я – не вкусный, – сказал Нелюдь и легонько тронул коня пятками по бокам. Бес пошел вперед – ему тоже волк был безразличен: этого он успеет втоптать в пыль дороги, прежде чем подоспеют другие. А уж тех – возьмет на себя хозяин.

Волк, склонил голову набок, наблюдая за приближающимся всадником. Не двигаясь с места, все еще не признавая их силу.

– Васса, милая – следуй за мной – они не тронут, – уверенно сказал людолов, взяв под уздцы ее испуганную лошадь. Волк, вдруг окинув на прощание их холодным взглядом, прирыкнув, прыгнул в кусты и помчался в лес – следом потянулись и остальные.

– Ты их понимаешь? Что он тебе сказал?

– Что молодым девонькам – лучше не верить в сказки. То для них может быть вредно.

– Вот ты упрямый ж какой?! Ну, расскажи – интересно же? Ведь на других – кинулись бы! Сама видела! Всего-ничего, но ух и страху ж я натерпелась…

– Помолчи, тарахтелка, я думаю.

Возбуждение после страха мигом прошло, девчонка надулась от обиды, но ему было плевать – он слушал дорогу и еще долго не проронил ни слова.

– Таверна – близко! – уверенно определил он, заставив ее вздрогнуть от своего голоса, после долгой тишины.

– А я решила, что ты надулся от гордости, и не будешь говорить вовсе, – буркнула она, глядя в сторону.

– Надулся? Я? – он вновь захохотал. – Какая ж глупость, Васька. Если ты хоть немного слышала обо мне – должна знать, что я совсем не тот, кто кичится родом.

– То, что я про тебя слышала – по большей части брехня, как оказалось, – буркнула она, подозрительно косясь на него.

– А ну-ка?

– Если верить тому, что говорят – то кровожадный Нелюдь должен был не от волков спасать, а сам вместе с ними одинокую путницу сожрать. Или снасилить. Или снасилить, а потом – сожрать.

– Вот оно что, – кивнул кудлатой тяжелой головой людолов. – Ну – еще не вечер, ведь так? Может чего, и придумаю этакого, чтоб удивить.

– Тебе совсем не было страшно там с волками? – осторожно спросила она. Женщина есть женщина – будет любопытной и в старости. Лют усмехнулся.

– Нет. Волки сытые сейчас – даже не знаю, отчего эти вышли на дорогу. Напасть? Могли бы, если б мы побежали, а так, на вооруженного – не стали бы. От меня ж разит железом и кровью на сотню саженей с подветренной стороны – любой зверь почует.

Лес нехотя отступил широкой прогалиной вокруг дороги, и стали видны огни таверны – это было большое огороженное частоколом здание с множеством пристроек и домов рядом. Здесь, на окраине порубежных земель и срединных – она была первой, и не раз, в годину лихого печенежского набега – она служила защитой набивавшимся туда местным ратаям*⁵с семьями, потому и стены имела основательные, впору малому городку. Луна подсвечивала ее гладкую, выдубленную непогодами крышу, в оконцах горел огонь – люди в таверне всегда расходились поздно на ночлег. У полуоткрытых врат дремал усатый стражник, опершись спиной на бревенчатую стену и рогатину*⁶.

– Хто таковские? – встрепенулся он на звук копыт. Из небольшой сторожки показались еще несколько мужиков с короткими копьями и топорами на поясах.

– Путники, – коротко бросил людолов из-под капюшона.

– И чегой надоть такому путнику? – оценив ширину плеч новоприбывшего, осведомился страж – он явно страдал от скуки.

– А чего всем людям надо? Пожрать, выпить и потрахаться! – не остался в долгу Нелюдь.

– Конь у тебя – хорош, – заключил ратник. – А вот сам ты как будто, уж прости, в гамне валялся неделю.

Охрана за спиной говорящего за ухмылялась – какое-никакое, а развлечение.

– Смердишь псиной зверски, – продолжил первый стражник. – Ступай сначала на конюшню – хоть в поильне отмойся от грязюки, допреж войдешь к добрым людям…

Нелюдь скинул капюшон и склонился в седле прямо к стражнику лицо в лицо.

– А ну ка, повтори мил человек? Куда идти говоришь?

Страж испуганно икнул, узрев прямо перед собой жуткий лик, и засеменил ногами, явно пытаясь отступить, но отступить в стенку – никак не выходило.

– Я это… Господине… Это… Того этого… Чтобы того… Не потому, что обидеть, а чтобы того…

– Чего – того-этого? – прирыкнул людолов, хищно подобравшись в седле. Только сейчас стражи рассмотрели, насколько велик был княжий слуга – для того, чтобы убить наглеца ему сабля была не нужна – он и кулаком бы справился.

– Прости господине, – страж повинно склонил голову. – Не желал оскорблять. Прости Бога ради.

Людолов фыркнул.

– Работай, служивый. Расслабься. Я просто хочу поесть и выпить, от нас проблем – не будет.

– Ну, тогда – милости просим, – елейно улыбнулся ратник. Широким жестом руки, пропуская их внутрь, под испуганно-любопытными своих сослуживцев.

2 глава. Клятый ужин и клятые размышления.

Вопреки ворчанию на стражника, они действительно сначала направились к конюшне. Там дотошный и щепетильный людолов осмотрел с ног до головы своего коня, мельком глянул заводных и, заведя их в стойло, показал конюху свой здоровенный кулак перед носом, с предупреждением не лезть в суму у снятого седла, а так же в снасть. Тот, перепуганный видом здоровенного, покрытого шрамами воина, заверил, что у них надежная охрана, а в сумы – нет привычки заглядывать, на что Нелюдь удовлетворенно кивнул, и они, таки, направились в таверну.

Внутри было шумно, дымно от очага, но тепло и пахло едой. Таверна на перекрестке земель никогда не отличалась изысками и богатством таверн срединных земель, но в ней было все, что на данный момент было необходимо – еда и очаг с огнем. Изголодавшийся на дорожных сухарях, Лют твердым шагом направился было через зал к хозяйке трактира – могучей бабище, кою не обхватили бы поперек даже его обезьянье-длинные лапищи, попутно посматривая на поздних гостей заведения. Полутьма помещения не была препятствием для его зрения, и он отметил, что в основном посетители были с Порубежья: несколько явно семей, купец или мытарь с тремя холопами, батюшка – явно из церквушки в поселке. Под столом дрых, смачно похрапывая, местный пьянчужка в обнимку с двумя шавками-кобыздохами. Отдельно от всех, заняв два стола поближе к очагу, сидела развеселая компания в чертову дюжину раскрасневшихся от пива и мяса рыл – толи порубежников на отдыхе, толи запозднившихся охотников, но во главе них точно был боярин. Лицо боярина казалось знакомым, и людолов попутно напряг память, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах и где он видел это бородатое, смурное лицо, но с ходу – не вышло. Его приход тоже не остался незамеченным – разговоры затихли, присутствующие по старинной, общечеловеческой традиции, оценивали вновь прибывшего, пытаясь понять, кто же это такой. По-могучему телосложению и росту, характерному шороху кольчуги, его вполне обоснованно можно было принять за гридня, возвращающегося с границ со Степью, но когда он отдернул капюшон плаща, многие не смогли сдержать удивленного выдоха – здесь его тоже знали.

– Дьяволово семя! – громко объявил батюшка и приложился к кружке.

– И вам доброго вечера, святой отец, – с вежливой улыбкой ответил людолов. Монах раздраженно отвернулся от вошедшего. «Клятое радушие и гостеприимство для него – везде одинаковы».

– Ты, Васька – иди за столик – воон к тому красавцу, что изволит дремать под ним – чую, ему на сегодня угощаться уже хватит, а других свободных столов все равно нету.

– А если он будет бузить? – девушка боязливо покосилась на мирно похрапывающего пьяницу.

– Вдарь по-рогам! Да посильнее. Если что – я разрешаю, – улыбнулся он и дружелюбно кивнул могучей хозяйке таверны.

Под оценивающие, внимательные взгляды всех присутствующих Василиса юркнула на массивный табурет за столом. Пьяницу она опасалась зря – он не только не проснулся, но даже не перестал монотонно сопеть, а собака – проснулась и лениво виляя хвостом, ткнулась кудлатой головой в ее ногу, набиваясь на ласку. В полной тишине, что царила в таверне, она погладила дружелюбного пса, осторожно посматривая по сторонам – люди не разговаривали и не ели – все следили за людоловом и ней. Только священник зло ел свою кашу, неодобрительно поглядывая именно в ее сторону.

– Сейчас поесть принесут! – объявил охотник, шлепнувшись на широкую, жалобно скрипнувшую под его весом, скамью. Привычно – лицом в таверну – чтобы видеть все помещение. – Жрать хочу как волк!

– Ты и есть волк дьяволов! – вновь подал голос из своего угла священник. – Волк, попирающий землю христианскую.

– Я выпью за твое здоровье, отец! – Лют озорно подмигнул ему. – Всем приятного аппетита и доброго вечера!

Люди словно очнулись – вновь пошли разговоры, послышалось чавканье и смех. Людолов псу не понравился – с недовольным ворчанием, косясь на него, животное ушло к другому столу.

– Чего это они все замерли? – тихо, чтоб никто лишний не услышал, спросила она княжьего слугу. В его глазах играли огоньки пламени свеч, глаза его смеялись без улыбки на губах, и она такое видел впервые.

– А ты чего замерла, когда меня увидела? Там, в лесу?

– То другое дело! Я одна была – испугалась сильно. А тут их много.

– Их – много, а я – один, – кивнул он. – Не каждый день встретишь. Вы, люди, по природе своей, очень любопытны. И падки на разные диковинки, и тайны. Иные кушать не могут, пока любопытство свое не утолят. Ну вот, видимо, нам сегодня такие и попались под одной крышей.

– Вы? «Вы, люди»?

– Я сказал «вы»? Да нет – конечно же, мы! Мы, а не вы! Разумеется.

– Проехали – не важно.

– Вот и я думаю.

Связку копченой колбасы, две ржаных лепехи и две большие миски с разваренной, парящей, гороховой кашей принесла сама хозяйка. Она же принесла две огромные кружки пива. Нелюдь, покопавшись в мешочке у пояса, извлек несколько колец, кои и отдал.

– Щедро даешь, радость моя. Златом соришь, – проворковала огромная женщина. – Надеюсь, оно – получено правым*⁷ путем?

– Разумеется! – заверил людолов. Глаза его были честны и могучую женщину ответ удовлетворил.

– Комната вверх по лестнице, там же. Там же через час будет корыто с горячей водой.

– Моя благодарность, заботливая моя.

Хозяйка удалилась, плавно покачивая громадным задом из стороны в сторону – Нелюдь проводил все это мясное добро долгим взглядом, с ухмылкой покивав головой.

– От эт баба!

Василиса покраснела, но, кажется, Лют, спохватился, что она тоже «баба» и виновато крякнул, уставившись на еду.

– Хотел мяса, да сказали, что компания хлопцев, что отдыхает воон там, все уже заказали и умяли, а готовить долго будут. Остался только горох с поджаренным луком и салом, – пробурчал он, словно бы оправдываясь.

– А сало – разве не мясо? – удивилась Васса, берясь за ложку.

Она ожидала, что оголодавший людолов набросится на еду голодным зверем, такому бугаю нужно много еды, но он в очередной раз ее удивил – ел пусть и с аппетитом, но спокойно и основательно. В нем вообще все было, как казалось, если подумать – основательное. Все подогнано к той или иной необходимости: вороненная кольчуга – не для красоты, а по нужде – такая не ржавеет; диковинный плащ с капюшоном, чтобы скрывать свое слишком узнаваемое лицо; вместо привычного для всех гридней меча – сабля, ну так и это можно было понять – людолов не тот, кто открыто вызывает на бой, а тот, кто режет как на бойне не готового, чаще всего, бездоспешного противника! Пара оберегов, которых он не прятал – болтались на широченной груди открыто и вызывающе.

– Ешь, ешь, не журись!

И она с удовольствием послушалась его совета. И пусть Нелюдь был недоволен пищей – для нее, привыкшей к печеной репе и хлебу с луком – это был целый пир! Да что там – когда ее тарелка показала дно, она была почти что счастливой. А вот Людолову еда не приносила доброго расположения духа – он, с каждой проглоченной ложкой каши, казалось, все более мрачнел. Страшные рубцы шрамов на его голове вздулись и побагровели от притока крови.

– Послушай – ну вы там, на княжьих харчах – заелись!

– А? – не понял княжий охотник, оторвавшись от тарелки.

Она проглотила еще один кусок колбасы и запила ее глотком вполне сносного на ее вкус, пива.

– Говорю – вы заелись при княжьем дворе. Это ж надо так морщится и пыжится из-за этого?! Вполне себе сносная еда – чего ты?

– А-а, – людолов оскалился в улыбке. – Ты говори, говори. Говори и слушай меня, не оглядывайся. Ту компанию, что за столом сидела, когда мы вошли, ну которые всё мясо сожрали – ты их раньше видела? Не оборачивайся только.

Васька вздрогнула. Его страшные глаза, сейчас лучились весельем и смехом, как и ранее, а поза была донельзя расслабленной, но в тихом голосе не было ни намека на шутку.

– Да не припомню. Может видела иных, лица знакомые, но я тут недолго. Могу и ошибаться, – не поняла девушка.

– Я говорил о погоне, помнишь? Да расслабься, расслабься – нет ее еще, чего напряглась? Я у них дня полтора выиграл по прикидкам.

– Тогда что?

– А дружки оказывается их тут – вот что. И не думал о таком, а зараза-то вона как расползлась-расплодилась. Не оглядывайся, сказал! Там, за двумя столами сидят.

Холодок тревожного напряжение, пока не слышно, легонько, коснулся ее волос, наэлектризовав и пустив по телу мурашки.

– Они думают, что говорят тихо, прикрываясь грубыми шутками и смехом, – продолжил Лют. – Тихо, да как бы ни так – это для других тихо. Не для меня.

– И что? – глаза девушки забавно округлились, и она вновь стала похожа на испуганного совенка.

– А то. Знают они меня. И знают, за кем я был послан.

– Откуда? Кем?

– Кто я – положим, понятно, что знают. Кем послан – тоже, как раз, понятно. А вот откуда знают – то непонятно. И, черт побери – очень интересно узнать это «откуда».

– И что теперь?

– А то – резать они нас надумали. Ночью, как спать ляжем. И не только нас. Тут ведь таверна, без шума с нами не выйдет. А стало быть – и все остальные – смертники. Только не знают об этом.

При слове «смертники» она не удержалась и вздрогнула. Уютная и теплая корчма перестала быть уютной. Люди ели, разговаривали, выпивали, но после слов людолова неприятный холодок пробежал по всем. Ей почудилось, что она видит то невидимое напряжение, о котором говорит людолов. Она не удержалась и, в пол оборота, глянула на компанию за двумя столами – едят и пьют, вон даже хохочут. Косичкоусый крепыш в кольчуге вон поднял свою кружку и произнес пылкую здравицу князю – его поддержали шумным ревом все в таверне. Людолов – тоже поддержал. Все было, как и раньше, но сам воздух, ей казалось, теперь смердел опасностью.

– А разве так можно? Людей, которых тебя приютили, с которыми хлеб делил? – не поверила она.

– Можно, Васька. Еще как можно, если очень хочется. А они – ух, как хотят.

Снаружи раздался испуганный громкий матерный вопль, заглушивший весь гомон в таверне. Глаза Нелюдя сузились.

– В суму заглянул. Вот жеж, сукин сын? Не забыть дать по шее любопытному.

– В какую суму? – Василиса совершенно сбилась с мысли.

– В ту самую, девонька – в ту самую, в которую я запретил заглядывать. Сейчас эти пошлют туда малого – узнать, что случилось, а потом – рассердятся еще больше, ибо есть на что. Ты ешь. Пей да ешь – возможно, силы понадобятся. Пожалуй, рвать когти во всю прыть отсюда надо…

– Как рвать? Почему? А чего с ними делать? – она, по возможности незаметно очертила глазами присутствующих в таверне.

– Если что я и из лука стрелять могу, и сулийцу бросить.

Людолов едва подавил хохот и спрятал улыбку за кружкой пива, из которой как следует, отхлебнул.

– Чего молчишь? – шёпотом и, пригибаясь, спросила Василиса, – чего будем?

– Не будем, – покачал головой Людолов.

– Почему?

– Их чертова дюжина, Васса. Пусть всем далеко до княжьи гридни, но их много. А двое, тот, что с бородищей, да тот, что с усами – так вполне себе и за гридней сойдут. Вон на харе – шрам приметный. И на руке правой занятная метина-мозоль, что крыж*⁸ меча оставляет от постоянного пользования. Тринадцать – это много, особенно в тесном помещении – разом навалятся внезапно – не сдюжить. А у меня – ни моей секиры, ни моих ножей, ни даже щита – почти вся сброя за дверьми осталась. С собой – только пузорез-засапожник и сабля. Те, кто тут сейчас гостит – не вои – плохая подмога. А охраной у хозяйки – два калеки – вон на лавочке сидят, тыквенные семечки лузгают, да те, что у врат. Но те – не поспеют вовремя. А поспеют – вон тот же усач, пожалуй, один их посечет не вспотев. Уходить надо.

– Нельзя так, – покачала головой Васса. – Как ты это видишь?

– Тати в погоню за нами пойдут – то, как пить дать. В лесу на тракте, да ещё в темноте я могу их отменно угостить из лука – там мое преимущество. Сами – не обрадуются. Правда, рубка в темноте – это всегда риск. Тем более, если уходить придётся с тобой.

– А почему со мной?

– Если я один сбегу – это будет подозрительно. Тебя они пытать будут, пусть и второпях, но будут. Потом убьют. И всех, кто есть в корчме тоже – просто чтоб видаков не было. Уходить надо обоим.

– А если уйдем – убивать не будут?

– Будут, – не стал запираться людолов. – Со зла – могут всех посечь. Но уходить – надо.

– Нельзя, Лют. Разве можно так все оставлять? Другие ни в чем не виноваты – их оборонить надо. Убьют ведь, сам говоришь!

– А если нас с ними – тебе лучше будет от того? Я и тебя могу оставить, коль такая совестливая.

Какое-то время он наблюдал за внутренней борьбой в девушке, не мешая, давая обдумать сказанное. Ее лицо то краснело, словно от жара, то белело, словно от холода. Любопытные существа – люди. Их решения часто делят их на два больших племени – на тех, кто живет для себя и на всех прочих, которые так или иначе готовы рисковать для других, себе во вред. Людолов был почти уверен, что девушка выберет уходить – и дело тут не в племенах – просто очень страшно будет остаться при самом худшем обороте дела. Но та, глядя на играющих с псом детей, твердо сказала:

– Нет, Лют. Так нельзя. Их оставлять – нельзя.

– Почему бы это?

– Ты же княжий человек? А они – люди князя. Ну, так защити их?!

– Дуры все бабы, – покачал головой Нелюдь и добавил. – Даже если красивые… Особенно если красивые. Ты хоть представляешь, что будет? Хоть в одной сшибке была? Нет? Тогда не представляешь! Кровь, кишки, люди орут калеченные – такое желаешь увидеть? Пойдем, не дури – в лесу и сподручней, и может и не увидишь, чего не нужно! А уйдем – может и не станут резать всех тут – за нами сразу дернут в погоню.

– А вдруг станут? А вдруг станут их резать? Со зла?! Я не могу так, Лют. Здесь столько людей – вон даже женщины и дети. Надо что-то делать.

– Что ж, ладно, – Людолов покарябал шрам, думая. – Коль ты решила остаться – ты готова помочь? Мне? Оборотню-Нелюдю?

– Готова!

– Готова, рискнуть жизнью своей ради других людей?

– Готова.

– Даже умереть, если понадобиться?

Василиса кивнула, закусив губу.

– Я не слышу.

– Готова.

– Интерес-сно, – Нелюдь откинулся на скамье, взглянув на нее по-новому. «Клятое упрямство!»

– Думаю, что ты просто не понимаешь, на что соглашаешься. Просто не понимаешь, что это такое – резня в темноте.

Его лицо стало строгим, а взгляд стало почти невозможно выдерживать. Пугал. Она немного побледнела, закаменев лицом, но, тем не менее, твердо ответила:

– Я готова.

– Не переубедил?

– Нет. Кровью ты меня не напугаешь. Я же женщина – не забыл?

– Тут крови, пожалуй, будет немного побольше, – он по-доброму усмехнулся. Надо же – теперь она уже в жуткой кривой от старых шрамов улыбке могла распознавать доброту!

– Я не испугаюсь!

– И сейчас не переубедил?

– Нет.

– Добро, – скривился людолов. – Только слушай меня и ничему не удивляйся. Делаешь то, что скажу. Будешь артачится – уйду сразу. Прям сейчас уйду через крышу, а тебя – с разбойничками оставлю, потому как не мое это дело – с ними ратиться зазря.

– За людей же?

– Не ори – он ведь тоже не глухие! Могут и услышать – и тогда совсем кисло будет.

За ее спиной скрипнула входная дверь.

– О – ну вот – побежал во-двор малой, – людолов вдруг расхохотался, словно доброй шутке, но глаза, она видела – его глаза остались сосредоточенными и злыми. – Времени у нас осталось всего ничего. Решайся прямо сейчас – пока осталось хоть немного времени. Уходим?

– Нет.

Нелюдь скрипнул зубами и это звук заставил ее вздрогнуть.

– Добро-о, – протянул он. – Я предупреждал.

– Ты что-то придумал?

– Обязательно.

– Что?

– Наша сила в том, кто мы есть. Ничего такого, чего б они от меня – не ждали, – ощерился в плотоядной улыбке людолов. И только сейчас она поняла, как же подходит ему его прозвище «Нелюдь» – эти внимательные, цепкие его глаза не выражали никаких, подходящих моменту, эмоций – словно у мертвеца. Словно у не человека – взял – и все отключил!

– Богохульная нечисть!

Людолов поднял глаза на говорящего – попик решил, таки, подойти к их столу – пошатываясь, и нетвердо, стоя на ногах. От него крепко пахло хмелем, который, видимо и придавал храбрости. Такую храбрость княжий слуга не любил, от нее всегда были проблемы, и потому предостерегающе выставил руку с раскрытой ладонью перед пришедшим.

– Святой отец – мне ей Богу не до вас сейчас. Ступайте с миром.

– Ей Богу? Какому Богу? – не унялся батюшка, проигнорировав жест, и подсел к ним за стол. – У вас, язычников – богов много! Так к какому?

– Я просто хочу поесть и отдохнуть, отче – мне не до христианской проповеди.

– Право же, святой отец вовсе незачем… – начала Васька, но тот прервал ее мановением руки.

– Не сейчас глупая заблудшая овечка. Верю, что ты в душе – агнец Божий, но сейчас – ты и так греха набралась преизлиха! Просто даже сидя за одним столом с… Этим! Я уже боюсь подумать о другом между вами!

– Да он мне просто помог! Мы вовсе не… – начала она, покраснев, но он вновь прервал ее жестом.