Алексей Павловский
Ночь в Гефсиманском саду
АДАМ И ЕВА
Как уже было сказано, Бог сотворил человека из праха, из красной глины, вдунул в него душу и придал ему собственные черты. Он дал ему и имя – Адам, что дословно означает «человек».
Страницы, где описывается жизнь Адама в раю, пожалуй, одни из самых пленительных во всей мировой литературе.
В главе, где описывается райский сад, фразы словно источают легкую и нежную мелодию; все тихо, солнечно, земля уютна; деревья, цветы и злаки ласкают взор своего единственного властелина и тянутся к нему в руки. Посреди сада, разделяя его, плавно текла большая река – она питала растения влагой, от нее же исходил легкий пар, украшавший вечно голубое безмятежное небо тонкими облаками, еще не знавшими ни гроз, ни молний. В середине, отделенное от других деревьев цветущей лужайкой, стояло, возвышаясь над ними, дерево жизни, а неподалеку раскинуло широкую крону, усеянную золотистыми и румяными плодами, древо познания. Плавно огибая это священное место, река катила свои прозрачные воды куда-то далеко за пределы сада. Адам никогда не задумывался о том, куда течет столь хорошо знакомая ему река, исчезая из глаз за деревьями и кустарниками. У него не было желания узнать что-либо помимо того, что его окружало. Он даже не знал, что был счастлив.
Однако, как ни странно, первый человек, олицетворяющий в наших глазах счастливое неведение, хотя и был безмятежен, но не был бездеятелен.
Как знать, может быть, человечество, припоминая в Библии свое далекое детство, просто было не в состоянии вообразить себя бездеятельным. Тысячелетия тяжкого и непрестанного труда могли и в самом деле уничтожить в его прапамяти столь несвойственное ему состояние. Так или иначе, но Библия, которую один из поэтов назвал записной книжкой Бога, тщательно отметила, что Адам трудолюбиво и радостно возделывал свой чудесный сад, ухаживал за ним, но труды его были легки и не приносили усталости. Была у него и другая важная цель, данная Богом: Адам должен был дать имена всему, что он видит – травам, деревьям, плодам, самой реке, а также всем прочим тварям: птицам, рыбам и пресмыкающимся. Гуляя по саду и давая имена, Адам увидел, что река, при своем выходе из рая, разделялась на четыре других, которые, как впоследствии, оказалось, были четырьмя главными реками мира. Одну из них он назвал Фисон, она выходила в землю, наименованную в дальнейшем Хавила, – эта благодатная земля, похожая на рай, была тогда еще не населена, и за купами райских дерев Адам не различал ее очертаний; впоследствии люди, потомки Адама, нашли там золото, благовонную смолу, драгоценные камни, страна стала богатой и многолюдной. Вторую реку он назвал Гихон; вытекая из райского сада, она несла свои прозрачные священные воды, а вместе с нею рыб и многих тварей в страну Куш, сделавшись там главной рекой, поскольку омывала все ее границы. Третья названа Хиддекель – потом она стала известной под именем Тигр. Эта река, которой предстояло сыграть особую роль в истории человечества, текла к Ассирии, но круто изгибалась несколько восточнее этой легендарной и не менее знаменитой в истории страны. Четвертой же рекой был Евфрат.
Сотворение Евы
Выйдя из рая, все эти реки на многие тысячелетия как бы сохранили на себе благословение тех мест, где получили имена от первого человека. Ореол божественности до сих пор в глазах верующих незримо стоит над их водами. Даже современный пейзаж, давно утративший последние приметы райского происхождения, неспособен уничтожить очарование, исходящее уже не столько от самих вод, сколько от имен, продолжающих звучать по-особому, с поистине библейской торжественностью.
Вернемся, однако, к Адаму. Итак, он давал имена всему, что он видел. Мы уже знаем, что, по библейским представлениям, дать имя означало то же самое, что вызвать названный предмет к существованию. Бог поселил Адама в раю, где уже были и травы, и деревья, и птицы. И все же Адам (не забудем, что он был создан по образу Бога), дав имена всему видимому и слышимому, как бы окончательно утвердил мир в его существовании.
Итак, райский сад был возделан и ухожен трудами рук Адама. Он сделал даже большее – поименно назвал все сущее.
Бог разрешил ему все – растить деревья и травы, вкушать плоды, любоваться неизъяснимой красотой райского мира. Ему дано было великое счастье видеть однажды наяву то, о чем народы всей земли будут лишь грезить в своих смутно-прекрасных мифах, легендах и сказках.
Но был для Адама, как мы знаем, и запрет: он не должен был вкушать плодов с древа познания добра и зла.
Запрет этот, судя по Библии, нимало не тяготил Адама: у него не было ни малейшего желания отведать запретных плодов, хотя и этому плоду, как и всему прочему, он тоже дал имя – яблоко.
Не зная добра и зла, пребывая в блаженном неведении, Адам, естественно, и не стремился узнать природу ни того, ни другого. Ни злу, ни добру он не мог дать даже имени, и потому они для него не существовали. То был мир без соблазна.
Далее Библия поясняет, что Бог, видя труды Адама, решил создать ему помощника. Сад был прекрасен, но велик, даже дать имена всему, что там произрастало и цвело, летало и плавало, было делом нелегким. Как ни странно, но в библейском рассказе о райской жизни есть легкая, едва слышная практическая нота. Эта нота связана с необходимостью в помощнике.
Об этом сказано так: «И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему…»
(Быт. 2: 20).
Можно, следовательно, догадываться, что к моменту появления женщины вся основная работа – мужская была уже сделана.
Как в хорошем хозяйстве: дом готов, поле возделано – нужна жена.
«И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию.
И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку…
И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились»
(Быт. 2: 21, 22, 25).
Дальнейшее известно испокон веков всему человечеству. Некий змей (а в райском саду, как известно, были и пресмыкающиеся), воплотивший в себе злое начало, соблазнил Еву отведать запретного плода с райского древа познания добра и зла. Адам в это время спал. Когда он проснулся, Ева дала и ему откушать райского яблока.
Далее в Библии развертывается почти жанровая сценка, кстати сказать, излюбленная многими художниками, обращавшимися к этому сюжету. Пока Ева и Адам, соблазненные искусителем, вкушали яблоко, Бог, ничего не подозревая о случившемся, ходил по раю, как сказано, «во время прохлады дня».
Съев яблоко, Адам и Ева неожиданно устыдились своей наготы и, прикрывшись листьями, спрятались среди деревьев.
Божий гнев был страшен, но справедлив. Библия особо подчеркивает именно его справедливость. В основе библейского толкования вины-греха и кары-наказания лежит понятие о нравственном табу. Есть вещи, касающиеся нравственного мира, которые должны быть незыблемы: душа держится ими точно так же, как тело костьми и мышцами. Не будем вдаваться в богословские тонкости, но все же следует признать, что библейский сюжет об Адаме и Еве, безусловно, содержит в себе мысль небесполезную: нравственные устои действительно нужны и, по правде сказать, без нравственных запретов и повелений, или, как говорил Кант, без нравственного императива, и впрямь не обойтись.
Вместе с тем, как ни относиться к господней мере наказания – считать ее справедливой, суровой или мягкой, – мы не можем не испытать к нашим прародителям чувства жалости и сострадания.
Наказание же заключалось в том, что люди, задуманные Богом как существа бессмертные, отныне и навсегда становились на этой прекрасной земле ее временными гостями. Созданные из праха, они, пройдя земной круг, должны были вновь стать прахом. Те легкие и радостные дела, которые доставляли столько счастья Адаму в его саду, что он ни разу не испытал ни усталости, ни скуки, теперь обратились в тяжкий труд. «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3: 19). Жена отныне должна рожать детей в муках.
Но и искуситель-змей не остался без наказания – ему суждено было всю жизнь «ползать на чреве своем».
Но здесь надо добавить несколько слов о втором дереве – оно, как мы помним, стояло неподалеку от райской яблони. В истории наших прародителей дерево жизни тоже сыграло свою роль, правда несравнимо более пассивную и никак не отразившуюся в их тогдашней судьбе.
Широко раскинувшее свою крону на той же цветущей лужайке, где змей-искуситель соблазнил Еву яблоком, оно никогда особо не привлекало ни Адама, ни его жену. Скорее всего, они относились к нему так же, как и ко всему остальному, что цвело и благоухало в их безмятежном саду.
Однако в зеленых листьях дерева таилась неведомая сила: то был эликсир и феномен самой жизни, ее вечно творящая и неиссякаемая энергия – семя и субстанция бытия.
Дерево жизни было способно даровать бессмертие. Адам и Ева до своего грехопадения были и сами как бы подобны дереву жизни: ведь Бог задумал их такими же бессмертными, каким был сам.
После проклятия люди стали существами, обреченными на краткий земной срок, отмеченный к тому же тяжким трудом, болезнями и страданиями.
Дерево жизни отныне стало для них запретным. Ведь по неведению или неразумению они, отведав чудодейственных листьев или просто отдохнув в его животворной тени, могли вновь стать бессмертными. И, следовательно, ничто и никогда уже не смогло бы положить конец их мукам, болезням и страданиям.
Изгнание Адама и Евы из рая.
Вот почему, изгнав Адама и Еву, Бог, движимый милосердием, поставил «на востоке у сада Едемского» херувима и пламенный меч, обращающийся, как сказано в Библии, во все стороны света.
Дерево жизни, появившееся в начальной книге Библии, было, по сути, прообразом извечной и неутолимой всемирной мечты людей о победе над смертью. Ей суждено будет пройти через всю историю человечества, зажигаясь потаенным огнем в ретортах средневековых химиков, искавших «корень жизни», вспыхивая в утопиях мудрецов и мечтателей, вдохновляя поэтов всех времен и народов.
Легенда о грехопадении наших прародителей всегда имела немало истолкований, вплоть до женоненавистнических: ведь именно Ева, поддавшись коварству змея, отведала запретного плода и угостила им своего мужа. Но, пожалуй, чаще всего видели в этой печальной истории подтверждение мысли об изначальной греховности человеческой природы. Как и многое в Библии, легенда эта, разумеется, символична и потому, действительно, позволяет прочесть себя по-разному. Посмотрите, как мало в ней фигур, как мала «сценическая» площадка, как сжато и драматично действие, но как при этом огромна сила судьбы, воплощенная в образе библейского ветхозаветного Бога. Хотя история лаконична и сюжет ее предельно прост, нагляден и открыто поучителен, но стилистика мелодия, ритм фраз, образность и само наложение красок, все темнеющих и мрачнеющих к финалу, – стилистика удивительно неоднородна и разнообразна. Вначале рассказ о пребывании Адама в раю трогателен и нежен, краски чисты, линии рисунка плавны. Подобно купам деревьев и общей гармонии, разлитой в самом изображении цветущего края с опрокинутой над ним прозрачной полусферой неба, он кажется круглым, и именно таким – круглым – изображали его древние. Но все меняется, как сказано, к концу рассказа: становится грозным язык, громогласной речь, слышны беспощадные проклятия. Счастливые обитатели рая становятся изгнанниками.
Адам и Ева – первые изгнанники мира.
Их судьбе предстояло повториться в историях не только множества людей, но и множества несчастных народов.
Таков торжественный и трагический пролог истории человечества.
Что ждало их за пределами рая – там, где текли, выйдя из райского источника, четыре реки тогдашнего библейского – мира: Фисон, Гихон, Тигр И Евфрат?…
То были, по рассказу Библии, благодатные земли, лежавшие близко от рая, но они требовали от первых людей тяжкого труда «в поте лица своего».
КАИН И АВЕЛЬ
В Библии ничего не говорится о том, как жили Адам и Ева после своего изгнания из рая.
Известно лишь о необыкновенном долголетии Адама, прожившего 930 лет. То неединственный случай такого долголетия, и мы еще не раз встретимся на страницах Библии со старцами, чей возраст исчислялся несколькими веками: так, Сиф жил 912 лет, его сын Енос – 905, Каинан – 910, Малелеил – 895, Иаред – 962 года, Енох – 365 лет, Мафусаил – 968 лет, Ламех – 777.
Обычно то был знак особого благорасположения божественных сил, дарующих человеку могучую и разумную старость.
Судя по долголетию, каким был отмечен Адам, Бог не только покровительствовал ему, но и был доволен праведным, надо думать, образом его жизни.
В каком возрасте умерла Ева, осталось неизвестным. Но зато всем известны имена их детей – особенно
Каина и Авеля. Был, однако, и третий сын – Сиф (тот, что прожил 912 лет), дарованный Адаму и Еве как бы в утешение сразу после гибели Авеля; были также и другие сыновья и дочери, а также, само собой разумеется, множество внуков.
Если легенда об Адаме и Еве, их жизни в раю, грехопадении и изгнании представляла собою как бы предысторию человечества, его младенчество и неразумное отрочество, оборвавшееся, как мы видели, самым печальным образом, то с Каина и Авеля начинается, увы, та история, что обагрена кровью и преступлениями, длящимися по сей день.
Вот почему так исключительно важен этот трагически поучительный сюжет о том, как брат убил брата. Не случайно к нему прикасались едва ли не все художники, поэты и философы мира.
В истории человеческой культуры само имя Каина стало нарицательным. Как знать, может быть, именно это убийство и было подлинным грехопадением людей, навсегда отмеченных с тех пор несмываемой «каиновой печатью»?
Между тем при всей чрезвычайной важности истории о Каине и Авеле многие ее подробности, в том числе и существенные, в Библии не приводятся.
Впрочем, и во множестве других случаев эта книга всегда оставляет немало простора для воображения, догадок, разных аллюзий и параллелей.
Своеобразная фрагментарность Библии, даже ее «конспективность» является, как ни странно, и ее важнейшей художественной силой, каким-то нелегко объяснимым источником ее могучей выразительности.
Наверно, это покажется парадоксальным, но Библия, при ее внешней огромности, одна из самых кратких и лаконичных книг в мире. Особенно если учесть, конечно, колоссальный размах ее хронологии, вместившей в себя время, почти граничащее с вечностью.
Пропуски и туманности в изложении событий придают библейскому эпосу странный и только ему одному присущий «ландшафт»: перед нами, в сущности, развертывается панорама колоссальных руин, величественных обломков, нагромождения камней и глыб, то близко, то далеко разбросанных друг от друга поистине самим Временем. Это разбитая на части и все же по своему целостная и достаточно легко читаемая коллективная память человечества.
В своих монументальных фрагментах, фресках и горельефах Библия итожит и пророчествует – рассказывает о былом (действительно бывшем или воображенном) и предупреждает о бедах. Надо признать, что при всех пропусках и пунктирах Библия – на своем условном и символическом языке, посредством мифологических образов и аллегорий – рассказала о человечестве нечто очень важное и необходимое.
Вернемся, однако, к братьям – Каину и Авелю. Некоторые толкователи библейских текстов считают, что они были близнецами; иные, напротив, полагают, что Каин был намного старше, что он, по некоторым подсчетам особенно дотошных библеистов, родился, когда его отцу, Адаму, было 130 лет, а Авель появился на свет примерно лет на 30-40 позже.
Имеет ли это обстоятельство какое-либо отношение к смыслу библейского рассказа?
Отчасти, по-видимому, имеет, так как если Каин в самом деле намного старше Авеля, то он и хронологически и житейски находится, так сказать, намного ближе к поре «грехопадения» своих родителей и, следовательно, первородный грех в большей, а может быть, и в роковой мере сказался на его личности. Такая гипотеза по-своему привлекательна тем, что она отчасти «психологизирует» и библейский текст, и всю эту братоубийственную ситуацию, во всяком случае как-то объясняет ее: преступление Каина, похоже, было как бы предопределено (чуть ли не по-фрейдовски), оно жило и бродило в его смутном сознании, в его, как мы сейчас бы сказали, генах, было запрограммировано.
В Каине – как образе и персонаже – вообще чувствуется известный психологизм. Это уже не та условная фигура, какими были Адам и Ева.
Уже одно то, что он приносит дар Богу, не желая поднять глаза, как бы нехотя, словно исполняя некую формальность, которая ему уже поднадоела, – уже одно это делает его достаточно живым. В его независимости и сердитой позе есть несомненная характерность и колоритность.
Напомню, что они приносили жертву Богу одновременно: Каин, будучи земледельцем, принес плоды возделанной им земли, а пастух, и скотовод, и, по-видимому, кочевник Авель отдал Богу лучших животных из своего стада.
Бог благосклонно принял жертву Авеля, но отринул приношение Каина, поскольку оно было сделано без должного чувства.
В Библии об этом сказано так:
«Каин сильно огорчился, и поникло лице его.
И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и от чего поникло лице твое?
Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним…» (Быт. 4: 5, б, 7).
По складу своего грубого характера Каин не мог понять, чем же овцы Авеля лучше в глазах Бога, чем плоды возделанной им земли. Он искренне считал Бога несправедливым. По его разумению, внешнее поведение (не поднял глаз) не имеет никакого значения.
Каин, в сущности, первый протестант в длинной истории религиозных движений – он против формы и ритуала. Правда, от будущих протестантов его отличает поразительная духовная скудость, равнодушие и холодность к Богу и к вере. Как знать, может быть, он не столько протестант, сколько родоначальник будущих богоборцев и еретиков – особенно из числа тех, что были способны на жестокость и коварство.
«И сказал Каин Авелю, брату своему: [пойдем в поле}. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Быт. 4: 8).
Бог покарал Каина изгнанием с родной земли. Значит, уже и в те времена такое наказание считалось одним из страшнейших. Диалог между Каином и Богом исключительно выразителен и драматичен. Каин вначале стремится увильнуть от прямого вопроса: «Где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему?» (Быт. 4: 9).
Убийство Авеля.
Он еще полагает, что любое преступление можно скрыть. Библия настаивает на том, что ни одно из преступлений не может всегда оставаться тайной. Это важный моральный постулат. Он придает библейской сцене глубокую поучительность.
Вспомним снова, что говорил о Библии Эразм Роттердамский: в библейских рассказах ценна аллегоричность, иносказание, притчевость.
Притча о Каине и Авеле прошла через века и тысячелетия – она постоянно напоминала человечеству о необходимости добра, о неотвратимости наказания за зло.
Наказание изгнанием, судя по библейскому рассказу, сломило если не волю, то гордыню Каина. Отправляясь в путь, он понимает, что на нем лежит печать содеянного зла. Всякий, кто встретится со мною, говорит он Богу, убьет меня. Нет, слышит он в ответ, каждый, поднявший руку на Каина, будет наказан, ибо кара Каина состоит еще и в том, что он в своем зле и муках обречен на тягостное бессмертие.
Вспомним в связи с этим о милости, оказанной Адаму и Еве, – судьба уберегла их от бесконечности существования, от беспрерывности болей и страданий.
Бессмертный Каин, несущий в себе зло и готовность к преступлению, – зловещий образ.
Все же судьба его сложилась несколько иначе. Уйдя от родных мест далеко на восток, в землю Нод, весьма отдаленную от Едема, Каин «познал жену», родил сына Еноха (того самого, что прожил 365 лет), построил город, назвав его именем сына. Считается, что Каин, первоначально обреченный на бессмертие, все же погиб, – он был случайно убит своим внуком, принявшим его во время охоты за дикого зверя.
Во время всей этой долгой истории Адам был еще жив. Более того, Бог послал ему в утешение сына Сифа; об этом уже говорилось.
От Каина и от Сифа пошли многочисленные поколения: от первого – отмеченные грехом, а от второго благонравные и богобоязненные.
Но, рассказывает Библия, к сожалению, вышло так, что люди, невероятно размножившись и расселившись по разным местам, перемешались между собою настолько, что в каждом новом появлявшемся на свет человеке были задатки и Каина и Сифа. Человеческая природа сделалась противоречивой, сотканной из добра и зла, из света и тьмы. Раздираемый противоречиями, человек стал грешен и глубоко несчастен. В этом отношении Каин оказался бессмертным. Правда, вечно живою была и ветвь, зеленевшая от Сифа.
