Ныне идет повсеместно спор об уравнении прав и деятельности между прекрасным полом и полом некрасивым. Почему же и не идти этому спору? Нет сомнения, что мужчины могли бы, с вежливою уступчивостью, поделиться с женщинами некоторыми своими присвоенными себе профессиями и занятиями, другие даже им вовсе уступить. Но все это исключения, случайности. Но все же настоящее, природою указанное, святое место женщины есть дом, есть семейный очаг, будь она мать, дочь или сестра. Внешняя, шумная, боевая, деловая жизнь, многосложная деятельность, можно сказать, несовместна с призванием женщины, даже недостойна ее; в скромном и светлом призвании она выше, независимее, свободнее, нежели будет она на искусственных и завоеванных ею подмостках.
Впрочем, искони бывали примеры, что женщины входили в благородное сов местничество с мужчинами. Всегда и везде бывали женщины ученые, политическая; бывали женщины великие писатели, превосходные художники. Следовательно неодолимых преград общество пред ними не воздвигало; не было общественного давления, которое заглушало бы природные призвания и дарования, когда теплились в них луч и зародыш дарования.
Скажем мимоходом: если признавать семью, то надобно же кому-нибудь оставаться дома; а когда и жена с утра, подобно мужу, будет обязана отправляться на службу, на работу и к должности, то кто же останется представителем и ответственным лицом семейного дома, семейного начала?
– Quelle est la femme que vous estimez le plus? спросила Бонапарте г-жа Сталь.
– Celle qui a le plus d'enfants, отвечал он ей наотрез. Ответ конечно, не очень любезный и даже грубый. Впрочем вопрос стоит ответа.
Но когда найдется женщина, которая не только мать многочисленного семейства, но и нравственная связь и нравственная сила его; но когда эта мать, подобно крепкой и доблестной жене Священного Писания, наблюдает в доме своем за семейством и хозяйством своим и «не ест хлеба праздности», то без сомнения, общее и глубокое уважение ей особенно и преимущественно подобает.
О подобной женщине молчать не следует. Еще более: в нашу эпоху, прыткую и легко разгорающуюся пред каждою новизною, а вместе с тем, может быть, чрез чур скептическую и отрицательную в других отношениях, сознается полезным и почти обязательным; возбуждать, или по крайней мере попытаться возбуждать сочувствие к отдаленным образцам, к характеристическим личностям другого времени, другого порядка, других понятий и, так сказать, верований. Не худо иногда сравнивать настоящее время с минувшим и проверять себя, то есть человека. При этом все хорошее, добытое новыми поколениями при них и останется; никто и ничто не может посягнуть на него. Но при сравнении, при поверке, если что-нибудь окажется не совсем удавшимся, если окажется где-нибудь пробел, то почему не позаимствовать у минувшего то, что не сокрушит, не изменит, не ослабит настоящего, а напротив может служить ему опорою и целебною силою?