Петр Вяземский
Письма из Парижа (1826-1827)
Часто в Петербурге встречаешь девиц, с равною свободою изъясняющихся на языках: Французском, Немецком, Английском и Русском; я могу назвать таких, которые пишут на сих языках слогом замечательным по необыкновенной исправности и красивости [5]. Обширность этих познаний, это превосходство нравственное объясняют, может быть, причину одиночества, в котором молодые люди оставляют их в обществе и нежелание их сближаться с ними (et la répugnance qu'ils éprouvent à se rapprocher d'elles.)».
Я рад, что иностранец гласно призвал превосходство образованности женского пола над нашим в России. Я всегда был этого мнения и уверен, что наши светские общества холодны и безжизненны от нашей братии. Если просвещение наших женщин и не утверждено на глубоких и прочных основаниях, то, по крайней мере, согласиться должно, что изящные искусства, чтение иностранных книг и отечественных, сколько их есть, входят в число любимых занятий нового поколения, И если молодые девицы, поступив в звание супруг, часто менее внимательны к сим просвещенным потребностям, то, по большей части, виноваты мужья, которые не умеют ни поддерживать, ни ценить благородных склонностей подруг своих. Ты скажешь мне: «хорошо тебе за глаза обвинять своих товарищей, думая, что, за отсутствием, ты изъемлешься из общего приговора». Нет! когда я был и на лицо, всегда признавал преимущество женщин над нами, и, право, не из одной любви к ним, а из любви бескорыстной и в истине. Я довольно ездил по России, живал и в губернских и в уездных городах, и везде находил, без всякого лицеприятия, что сумма, какова бы она ни была, мыслей, утонченных чувств, образованности и сведений перетянет всегда к стороне женской. Впрочем, Французские писатели и прошлого столетия были несправедливы в отзывах своих о Русских женщинах. Царствование Екатерины должно было иметь и вполне имело влияние на умственное образование Русской женщины. Женские воспитательные учреждения, пользовавшиеся особенным покровительством и заботливым сочувствием Императрицы, были рассадниками образованных женщин. Имена некоторых из них поминаются с уважением и похвалою в мемуарах и переписках многих Европейских писателей.
Не знаю, как ты и вы все, господа столичные, но я готов многое простить автору за отзыв его о нашем простом народе. Почти все путешественники кадили некоторым вершинам нашего политического общества, чтобы потом безнаказанно и смелее бить по нижним рядам своею предательскою кадильницею. Г-н Ансело не подражал им, и вот некоторые черты из его характеристики Русских простолюдинов.
Более всего с первого взгляда иностранец удивляется в Русском крестьянине презрению опасности, которое он почерпает в чувстве силы и ловкости своей. За него испугавшись, вы указываете на беду; он улыбается и отвечает вам: небось! Это слово у него всегда на языке: оно знаменует неустрашимость, твердое основание характера его. Догадливые и услужливые Русские крестьяне прилагают все способности свои, чтобы понять вас и вам услужить: несколько слов достаточны иностранцу для объяснения мысли своей Русскому крестьянину, который, устремя глаза свои на ваши, угадывает ваши желания и спешит им угодить. Ничто так поразительно не удивляет вас, как отменная вежливость, которая отличает этих простолюдинов и являет странную противоположность с их дикими лицами и грубою одеждою: не только говоря с высшими, употребляют они учтивые поговорки, которых не слышишь во Франции, среди низших званий, но и между собою приводят они их при каждом случае: встречаяся, они снимают шляпу друг перед другом и кланяются с учтивостью, которая, казалось бы, должна быть плодом воспитания, а у них она следствие природной благосклонности. На каждом шагу иностранец на улице встречает примеры этой общежительности, свойственной Русскому народу; всегда ласковым словом остерегают прохожого и вместо грубого «прочь, посторонись» (gare!), которым приветствует вас наш носильщик и часто после того, как уже свалит вас с ног, здесь слышите вы: «барин! остерегитесь! и проч.» [6].
Далее приводит он примеры мастерства и проворства Русского работника, который один с топором своим заменяет нередко целую артель мастеровых, вооруженных разными орудиями. Вот чем довершает он свои наблюдения: «Знаю, что и у Француза найдешь готовность услужить; но, рассматривая пристально оба народа, замечаешь ощутительную разницу в свойстве их услужливости. Француз, помогая вам, следует своей природной живости, и вы, приемля от него услугу, видите по важности, которую он придает ей, что он знает её цену: Русский одолжает вас по природному побуждению и по чувству религиозному. Один исполняет обязанность, возлагаемую общежитием, другой долг любви христианской. Честь, сия добродетель народов образованных, вместе и побуждение и возмездие первого; другой и не помышляет о достоинстве своего поступка; он делает просто, что другие делали бы на его месте, и не понимает возможности поступить иначе. Если дело идет о спасении человека, Француз видит опасность и предается ей; Русский видит перед собою одного несчастного, готового погибнуть: смелость одного обдуманная; неустрашимость другого в его природе». Под Французским пером замечательны также наблюдения беспристрастные о нашем Русско-Французском воспитании. Говоря, что язык Французский сделался для нас потребностью, что вообще молодежь образуется Французскими наставниками, он прибавляет: «Наше народное честолюбие должно, конечно, быть довольно этою данью уважения, платимою нашему языку, нашим нравам, нашей литтературе; но, рассматривая сию систему глазом философическим, не найдешь ли в ней много важных неудобств? расстояние, разделяющее высшие звания общества от того, которое называется народом, непомерно. Образ воспитания, предназначенный для молодых бар, не увеличивает ли еще сего расстояния? Не уничтожает ли оно все сношения между ними и званиями нижними? Обделка ума, чувства, язык, обычаи, все различно. И притом, иностранные наставники могут ли внушить воспитанникам любовь к отечеству? Могут ли они образовать Русских? Не полагаю, и смею думать, что истинный патриотизм должно искать в одном народе. Кажется, правительство убедилось в этом неудобстве и говорит о скором учреждении Императорских учебных заведений, в которых основы воспитания будут в лучшем согласии с нравами, законами и постановлениями России».
