Петр Вяземский
Письма из Парижа (1826-1827)
Довольно ли тебе этих выписок? Право, не из лени, не по недостатку ограничиваюсь ими. Если тебе этого мало, то, пожалуй, целиком выпишу несколько писем и доставлю тебе при случае. Эта книга такого рода, что нечему в ней радоваться, ни сердиться не за что. Настоящий стакан воды: примешься за нее от жажды, проглотишь и никакого вкуса, никакого отзыва в тебе не останется; разве на дне отстоятся кой-какие соринки. Нет нам счастия на пишущих путешественников. По большей части, все напечатанное иностранцами о России составлено из пустяков, лживых рассказов и ложных заключений. Впрочем, мы также с своей стороны не правы в неосновательных суждениях о нас Европейских гостей. Они не умеют смотреть на Россию, а мы не умеем ее показывать. Мы сами худо знаем свое отечество и превратным образом обращаем на него взгляды иностранцев. Угощая приезжих Россиею, многие из нас спешат выказывать им все подлежащее осуждению, чтобы такого уловкою явить в себе изъятие из общего правила. Таить погрешности свои не нужно; но указывайте на них с патриотическим соболезнованием, а не по рассчету личной суетности. Я, признаюсь, был бы рад найти в иностранце строгого наблюдателя и судию нашего народного быта: со стороны можно видеть яснее и ценить беспристрастнее. От строгих, но добросовестных, наблюдений постороннего могли бы мы научиться; но от глупых насмешек, от беспрестанных улик, устремленных всегда на один лад и по одному направлению, от поверхностных указаний, ничему не научишься, Многие признают за патриотизм безусловную похвалу всему, что свое. Тюрго называл это лакейским патриотизмом, du patriotisme d'antichambre. У нас можно бы его назвать квасным патриотизмом [7]. Я полагаю, что любовь к отечеству должна быть слепа в пожертвованиях ему, но не в тщеславном самодовольстве; в эту любовь может входить и ненависть. Какой патриот, какому народу ни принадлежал бы он, не хотел бы выдрать несколько страниц из истории отечественной и не кипел негодованием, видя предразсудки и пороки, свойственные его согражданам? Истинная любовь ревнива и взыскательна. Равнодушный всем доволен, но что от него пользы? бесстрастный в чувстве, он бесстрастен и в действии. Но повторяю: можно ли дождаться нам от иностранца хорошей книги о России, которую видит он или из коляски, или знает по наслышке из речей людей, знающих ее также поверхностно и худо.
IV
Six mois suffisent-ils pour connaître un pays? ou observations sur l'ouvrage de M-r Anceiot, intitulé: Six mois en Russie, par J. T-y. A Paris. 1827. (Довольно ли шести месяцев, чтобы узнать государство? или замечания на книгу г-на Ансело: Шесть месяцев в России. Писано Я. Т…[8] Париж. 1827).
Вскоре после отправления к тебе письма моего о книге г-на Ансело, вышло в Париже возражение на нее, писанное соотечественником нашим, который только намекнул о имени своем, но однакоже достаточно, чтобы узнать его. Он уже не в первый раз подает в Париже Русский голос по нашим литтературным делам. Он защитил Крылова от несправедливых обвинений Французских критиков по случаю тяжбы, в которую затащил нас горе-доброхот наш Дюпре де-Сен-Мор (сущий мор для некоторых Русских поэтов); он протестовал против лжеисторических определений Альфонса Раббе, известного здесь Сокращением Русской истории (Résumé de l'histoire de Russie) и Историею Александра I, писанною уже по кончине Императора; сверх того, он известен, вероятно, и у вас по Русскому каламбуру, отпущенному в Париже на его имя [9]. Мы должны быть признательны нашему соотечественнику за хождение его по нашим делам и радоваться, что наконец нашелся у нас генеральный консул по Русской литтературе; спасибо ему, что он не дает нас беззащитно в обиду иностранцам. До сей поры мы были вне общего закона (hors la loi) и никакая власть не охраняла нашей личной безопасности. Каждый мог смело преследовать нас ложными доносами перед судом всемирным, лишать нас собственности, даже весьма часто лишать живота, как то бывает с Русскими авторами, переводимыми, или изводимыми разными переводчиками Людо-Морами. Теперь хотя есть кому замолвить об нас доброе слово в защиту, или за упокой. Пожелаем нашему усердному заступнику счастливого продолжения исполнения добровольной обязанности и уполномочим его ох лица грамотной России – отстаивать нашу честь и наши выгоды от притязаний Европейских грамотеев. Мне жаль, что возражение не ранее попалось мне в руки: оно избавило бы меня ох лишнего труда, ограничивая заботу мою одними выписками, потому что я почти во всем согласен с возразителем, Познакомлю тебя с образом мнений его и вместе с тем довершу твое знакомство с г-м Ансело. Если можно узнать человека и книгу заочно, то надеюсь, что ты после вторичного исследования будешь доволен.
