Полина Сутягина
За границей Восточного Леса
Глава 11. Жрица Мелисса
На остров спускалась зима. Дожди сменились мелкими колкими снежинками. Лужи покрыла ломкая корка льда. Близость моря и ветра не давала снежинкам собраться в мягкие белые подушки, как в лесах на материке, где выросла Римьяна. Однако в дубовой роще и кое-где между кривыми деревьями скапливались белые прогалины зимы. Холодный ветер перестал так активно свирепствовать, как в конце осени, но был все столь же холоден и недружелюбен. Казалось, именно он и являлся истинным хозяином Острова. Завывая у монастырских окон, он будто старый волк облизывал зубы, говоря: «я был тут до вас, и буду, когда вас тут не будет». На территорию монастыря вход ему был закрыт, и потому оставалось только скалиться, бродя вдоль стрельчатых башенных окон.
За одним из таких окон, на невысокой кровати под пологом лежала юная девушка. Она почти не могла двигаться и только слушала, как за окном ноет старый волк – ветер, и смотрела на призрачные обрывки серых облаков, которые он гоняет по небу – все, что она могла углядеть в стрельчатом проеме окна. От каждой попытки двинуться тело пронзительно ныло, и боль прожигала его. Однако через эту боль она была способна чувствовать конечности, что было немаловажно. Травмы, которые молодая послушница получила при падении, были очень серьезны. И даже Старшая Жрица не могла пока сказать, восстановится ли девушка полностью.
Но Римьяна не испытывала страха. Возможно, сознание не до конца вернулось к ней, и она не понимала, что с ней в действительности произошло. Из этого состояния она иногда выныривала в бодрствование, где существовал лишь клочок неба в стрельчатом окне и боль. Но чаще Римьяна спускалась на иные уровни существования, пытаясь приблизиться к тому свету, что заполнял ее перед приближавшейся смертью. Она растекалась мягким теплом внутри своего тела, проходя изломы и трещины, заполняя их и все тело светом. Единственным ритмом, который она осознавала, было ее дыхание, но и оно порой исчезало, оставляя девушку в полной тишине.
В бодрствующем состоянии она почти не принимала пищи и пила лишь немного воды. Неизвестно, что поддерживало в ней жизнь это долгое зимнее время. Однако ближе к началу весны, приход которой на северном острове достаточно долго можно было счесть незамеченным, девушка вдруг подала более активные признаки жизни. Ранним утром, когда Нритта пришла проведать послушницу, она нашла ее сидящей на кровати. И, не успев подойти, Нритта увидела, как та, что в конце осени лежала изломанная и искалеченная внизу обрыва, поднялась на ноги. Девушка ступила несколько шагов, но тут колени ее подломились, и она рухнула в объятья подбежавшей сестры. Нритта удержала ее и хотела помочь добраться до кровати. Но Римьяна лишь отрицательно покачала головой и, опершись на жрицу, снова выпрямилась и с трудом, но решительно двинулась к двери.
Девушка выглядела ослабшей. Многие мышцы подверглись атрофическим процессам вследствие долгого бездействия. Однако она совсем не казалась сломанной, и на человека, получившего травму позвоночника, никак не походила. Многие раны за это время затянулись, оставив лишь слабые рубцы.
Жрицам Ордена было известно искусство врачевания и самоврачевания, но Римьяна была еще новичком в подобного рода вещах. Да и мало кто из опытных жриц смог бы быстро восстановиться после столь серьезных травм.
До катастрофы Римьяна находилась на том этапе обучения, когда еще мало что объясняли. Послушницы просто проходили положенные ритуалы и практики и изучали писания. Жрицы считали, что многое не имеет смысла объяснять, пока нет соответствующего опыта. И для начала необходимо наработать его регулярной практикой и получить общие знания. Тот же опыт, который Римьяна обрела на раннем этапе, для Старшей Жрицы свидетельствовал о готовности девушки двигаться дальше.
Нритта вошла в просторную комнату, уставленную книжными стеллажами. Подле одного из них рядом с окном стояла Старшая Жрица. Ее силуэт в темном одеянии слегка терялся на фоне высокого узкого окна, за которым сгустились сумерки. Рядом с этой миниатюрной женщиной Нритта казалась еще более крупной и рослой. У нее было смуглое лицо, крепкие руки, привыкшие к работе в саду, и спокойный взгляд. Старшая Жрица повернулась к ней, внимательно изучая ее лицо совиным взглядом. Казалось, в этих желтоватых с прожилками глазах отражался огонь всех светильников, хотя сейчас в комнате горел лишь один. Они напоминали янтарь, который мог снова стать смолой при любом удобном случае. Тихая и спокойная, как давно потухший вулкан, она хранила в себе незастывшую лаву. И эта мощь чувствовалась, так что ее хрупкое телосложение не могло обмануть присутствующих рядом с ней.
Но Нритта и так знала, на что способна стоящая перед ней. Она знала жрицу с тех времен, когда та еще не занимала высокого поста. Она знала ее с тех времен, как сама юной послушницей прибыла в монастырь, а молодая жрица сестра Наттья присматривала за ней, как она сейчас присматривала за сестрой Мелиссой.
– Значит, она поднялась с постели, – было не совсем ясно по тону, спрашивала ли Старшая Жрица или вопрошала. Нритта кивнула.
– Она провела полдня в саду. Ходила, даже немного помогала. Пила воду и немного ела уже.
– Хорошо.
Жрица снова перевела взгляд за окно. Смотря во мрак ночи, она прислушивалась к ощущениям.
– Да. Тогда начнем сегодня, – сказала она будто бы себе.
Нритта немного колебалась. Ей казалось, что нужно чуть больше времени, прежде чем ее подопечной стоит двигаться дальше. Но вслух она лишь спросила:
– Мне привести ее?
Старшая Жрица обернулась и снова внимательно посмотрела на сестру. Она видела ее колебания, вызванные чувством, близким к материнскому. Но Старшей Жрице нельзя было располагать подобной роскошью, как жалость.
– Да, – кивнула она.
Нритта слегка приклонила голову и удалилась. Бывшая сестра Наттья, а ныне Старшая Жрица, подошла к столу и зажгла свечи, а потом принесла из другого конца зала еще один стул. Предстояла длинная беседа.
Легкий стук в дверь предварил появление жрицы и послушницы. Римьяна слегка опиралась на руку сестры Нритты, пока они поднимались по лестнице, но когда они вошли в комнату, девушка отпустила ее и самостоятельно пошла к Жрице.
Глава 12. Южный Архипелаг
Ригзури стоял у штурвала. Он любил ночные вахты. И хотя Капитан старался избегать ночных переходов, в этот раз он сделал исключение, поскольку ему стали известны планы одного богатого купца с материка, и пиратам следовало поспешить, чтобы воспользоваться привилегией этого знания. На недавно захваченном корабле нашли письмо к поверенным на остров Матуа, один из наиболее далеких островов Южного Архипелага. Этот остров славился своими экзотическими растениями, приносившими столь ароматные плоды и семена, что вся знать материка была готова платить немалые деньги за них. Капитан планировал захватить судно уже идущим с Матуа. И он подгонял команду, поднять все паруса, чтобы перехватить корабль на наиболее благоприятном для пиратов участке. Если же торговец минует его раньше, то это увеличит риски при захвате судна. Приобретенные таким образом ценности Капитан «Аурелии», как правило, продавал главе одного из благосклонных к пиратству островов. Такая сделка была обоюдно выгодной. Пирату не представлялось возможным торговать награбленными товарами на официальных рынках материка, где за них можно было бы назначить максимальную цену. Глава же «дружественного» острова, хотя и предлагал более скромную плату, но, тем не менее, так же весьма неплохую. Сам же покупатель обладал дальнейшими путями реализации награбленного, под видом перекупленного добра.
Ригзури поднял взгляд на бескрайние черные просторы небесного Океана, наполненные мириадами причудливых светящихся существ. В Лесах он никогда не видел так много звезд и так близко… Впервые небо «обрушилось» на него своим простором и глубиной, когда они скитались с Топориком по степи Равнины. Тогда двое затерянных человеческих существ, беглецов, без края и дома, – они были свободны. Казалось, сами небеса разверзлись над ними в своем сиянии, чтобы дать им веру в это. Да, это было лишь начало их бегства. И даже теперь, кто знает, что им уготовано? Быть может, смерть, пленение и новые пытки поджидают их… Любой шторм может разбить судно и пустить на корм морским существам всю команду… Но почему-то еще тогда в воздухе, наполненном диковинными ароматами степных трав, Ригзури чувствовал это таинственное расширение себя до просторов необъятности небесного свода. Эти звезды и теперь поглощали его. Возможно не было и никакого корабля, людей на нем, грузов и абордажей… А были лишь эти два Океана снизу и сверху, соединявшиеся в один через соломинку его тела.
Он отводил взгляд от небесного океана, сверяя курс. Могло показаться, что юноша у штурвала слишком уж поглощен мыслями, чтобы хорошо исполнять обязанности вахтенного. Однако Ригзури не терял бдительности. Его поглощенность наблюдением созвездиями сочеталась с высокой степенью концентрации.
За спиной послышались шаги. Склянки отбили еще два часа: пришло время смены вахтенного. Ригзури обменялся с подошедшим матросом кивками, и медленно направился на орлопдек, одну из нижних палуб, где ночевала команда. Там, неслышно пробравшись к своему гамаку, он нырнул в него и тотчас же погрузился в сон.
Через три дня их корабль вошел в потаенную бухту небольшого островка, считавшегося необитаемым. Здесь располагался последний участок суши перед широким проливом, отделявшим Матуа от Южного Архипелага. В этом месте проходили непредсказуемые течения, поэтому корабли от Матуа всегда следовали вдоль внутренних берегов Архипелага. Это было опасное место, как для пиратских кораблей, так и для их жертв. Любой неправильный маневр мог привести ко встрече корабля со скалами, куда часто и сносило неумелых мореходов коварное течение. Однако капитан «Аурелии» был знаком со здешними водами, также он знал и защищенные форты последующих островов, вдоль которых постарается пойти судно, когда прошмыгнет опасный пролив. И потом его можно будет выловить только в Южном море, на пути к материку. Но там существовал большой шанс повстречаться с охранными кораблями с материка, капитан предпочел им силы природы. А пока на наиболее высокий участок мыса были высланы дозорные, среди которых состоял и Ригзури.
Часть команды расположилась на берегу, разбивая небольшой лагерь. Возможно, в ожидании корабля пряностей им предстояло простоять здесь несколько дней. Часть людей была отправлена в горы на поиски пресной воды. Несмотря на погружение в бытовые и хозяйственные дела, все люди находились в состоянии готовности к быстрой мобилизации. При необходимости Капитан предполагал оставить ушедших на время сражения на берегу. На корабле и поблизости были оставлены самые нужные в маневрах и сражении люди, все снасти были разложены не как на стоянке, а в готовности к маневрам.
На второй день Ригзури увидел вдалеке белый парус. Юноша со скоростью лани бросился вниз по склону, и вскоре уже все люди покинули лагерь и переместились на корабль.
«Аурелия» тихо выпорхнула из укрытия как раз перед самым кораблем. Раздался рев орудий. Торговцу первым же залпом снесли грот и очень быстро сомкнулись с ним бортами. Корабль был обречен. Однако опасное течение не позволяло мешкать. На судно посыпались абордажные крючья. Команда корабля в надежде на спасение жизней сдалась без боя. Капитан «Аурелии» изначально планировал отбуксировать судно в бухту, где спокойно снять с него весь груз. Однако вследствие перестрелки, судно сошло с правильного курса, и теперь его сносило течением, и вместе с ним прицепленную крючьями «Аурелию». Вытащить оба судна даже на полных парусах не представлялось возможным, тем более что торговец теперь был малоуправляемым. Капитан быстро понял это и отдал приказ перебрасывать все из трюмов на «Аурелию». Людям с торговца было разрешено взять шлюпки со своего корабля и спасаться на них. Их шансы были невелики, но все же это давало хоть какую-то надежду, нежели оставаться на борту погибающего корабля.
На «Аурелии» Капитан поспешно отдавал приказы. Он старался до последнего вытянуть корабль за счет ветра, чтобы дать хоть сколько-то времени на перегрузку. Но когда увидел, что они близки к точке невозврата, отдал приказ немедленно разъединяться.
Частью пиратов овладела жадность. Они пытались унести как можно больше, играя на последних секундах. Но Капитан был неумолим.
– Рубить канаты!!! – прорычал он с мостика. – Оставшиеся пусть перепрыгивают так, коли смогут.
Он не был намерен принести в угоду их жадности в жертву корабль и себя. Борта разъединились, и освободившуюся «Аурелию» потянуло ветром вперед. Изуродованного же и неуправляемого торговца продолжало утаскивать течением. С него доносились отчаянные вопли нескольких не успевших перескочить на борт своего корабля бедолаг. Теперь им уже никто не мог помочь, их забирал в свою власть бесстрастный к человеческим мольбам океан. Возможно, подобная участь ждала и спасавшийся на шлюпках экипаж тонущего корабля. Ригзури не знал этого. Он больше не видел шлюпок. «Аурелия» целилась бушпритом туда же, откуда выскочила наперерез торговцу, и то, что было оставлено за ее кармой, исчезало из поля видимости.
Они нырнули в спасительную бухту. В лагере горели костры. Оставленные во время мобилизации матросы ждали товарищей на берегу. Они верили в успех предприятия, отчасти не только потому, что так доверяли своему капитану, а потому, что предполагать иное означало бы ощутить дикий ужас одиночного заключения на необитаемом острове, без особой надежды, что в это дикое место войдет хоть один корабль.
Ночь пираты решили провести в бухте. Они жарили рыбу и пили крепленую воду, которая оказалась в нескольких бочках, принесенных с торговца. Эти бочки были явно еще из запасов с материка, ибо на островах таких напитков не делали. Его называли жидким хлебом. Для изготовления напитка сбраживали плоды вьющегося растения с материка с добавлением зерен хлебов.
Ригзури не любил крепленых напитков и старался избегать подобных посиделок. Так и сейчас он воспользовался общей пирушкой, чтобы тихонько ускользнуть, и направился вглубь острова. Дележа в эту ночь не планировалось. Сразу делили, как правило, только деньги и драгоценности. Данный же груз должен был реализовать Капитан, а потом уже поделить выручку согласно договоренности.
Несмотря на то, что к данному моменту Ригзури участвовал уже в нескольких морских сражениях, сегодня ему было особенно тошно. Капитан «Аурелии» не отличался кровожадностью, и обычно после ограбления корабля возвращал судно, в каком уж оно было состоянии, владельцам и отпускал их восвояси. Такая слава порой недурно служила ему. Капитаны торговцев частенько сдавались без боя, понимая, что на непродырявленном судне уйти будет легче. Однако и чрезмерным милосердием, как и любой человек на подобном поприще, Капитан не страдал. Он действовал сугубо в своих интересах. И если для этого приходилось жертвовать людьми, пусть даже и своими, он делал это без колебаний.
В этот день Ригзури видел, как океаническая мощь утаскивала обломки корабля с его пусть и недавними товарищами, и как исчезли в его суровых водах маленькие лодки с командой и пассажирами осажденного корабля. Впрочем, возможно, они и выжили… Эти картины весь вечер живо стояли перед его глазами. Ригзури шел не оглядываясь, прочь от пирующих людей. Да, думал он, быть может, они сами были виноваты, не желая упускать ни одного мешка с товаром… Да, весьма вероятно, и все оставшиеся сегодня в живых могут так же погибнуть в любой день от непредвиденного шторма или во время сражения… И все же…
Ригзури брел к темному лесу, где деревья переплетались со своими корнями, а лианы было не отличить от спящей змеи. За эти несколько месяцев волосы юноши немного отросли, и он захватывал их сзади шнуром или повязывал платок, чтобы не мешали в сражении. Он старался не думать сейчас о том, что значила для него отрубленная коса, и что возможно, ему и не вырастить ее снова. Да и зачем это здесь? И достоин ли он ее носить?
Оставаясь на корабле, он тешил себя надеждой, что пребывание среди пиратов может дать ему пусть малый, но шанс достигнуть жреческих судов, а значит, узнать хоть что-то о сестре. Иначе… все это было напрасным…
Но сейчас, уходя во мрак диковинных деревьев, он думал не об этом. Имел ли он моральное право считать себя прежним человеком, когда стал частью того, что раньше порицал? Он прислонился спиной к влажному стволу, служившему домом для нескольких гнезд лишайников и причудливых растений, составлявших из своих жестких листьев воронки-прудики. Небо заволокло тонкими струями облаков, но кое-где через их ленты и курчавую крону деревьев проглядывали редкие звезды.
Рядом послышался шорох. Во мраке Ригзури увидел приближавшийся к нему со стороны берега силуэт. По его контурам и характерной походке он узнал товарища.
Топорик подошел ближе:
– Так и знал, что ты тут скрываешься! Так и с голоду подохнуть недолго.
Он присел рядом.
– То ты сидишь, как хищная птица на скале, почти ничего не ешь, и высматриваешь корабль… А теперь, когда добыча у нас, ты тоже не ешь и забился в лес. Как это понимать?
Ригзури поднял печальный взгляд на говорившего.
– Ну вот только не надо! – Топорик понимающе посмотрел на друга. – Ты прибыл сюда не из уютного семейного домика, не из своего гнезда на дубе каком-нибудь, а из рабской колонии! Или забыл уже?
Тот молча покачал головой и тихо произнес:
– Нет. Не забыл.
– Вот то-то и оно… – Топорик положил руку на плечо другу и слегка сжал. Потом добавил уже тише: – Так что давай, оживись немного. Наш капитан хороший малый. Ты уж мне-то поверь! Я всяких повидал…
Ригзури продолжал смотреть в землю:
– В рабство я попал не по своей воле. А здесь… это был мой выбор.
– Интересно мне будет узнать, – хмыкнул Топорик, – из чего ты там выбирал?! – Он поерзал, устраиваясь поудобнее. Но земля успела остыть, и усесться с комфортом у него не получилось. Оставив попытки, он продолжал. – Можно подумать, ты выбирал среди лучезарных перспектив, но отринул все предложения и пустился в пиратство по собственному велению сердца и разума! Как и все другие, между прочим, на этой дорожке…
– Слушай, – ответил ему юноша, – прекрати это выступление. Из тебя плохой лицедей…
– Да?! Думаешь… А вот мне казалось иначе… Хм… ну и ладно. А вот из тебя неплохой моряк, когда ты не тряпка! И смотри, эти ребята не из тихонь. Слабину сразу прочухают. А ты… – он продолжил чуть мягче, – ты, если хочешь найти свою… сестру…
Ригзури поднял на него полный приглушенной боли взгляд.
– Должен очень отличиться. Тебе нужен свой корабль, и своя команда. Причем не этих олухов. А верных тебе ребят, которые не побоятся пойти за тобой, даже в Северные моря.
– Да, ты прав, – ответил Ригзури.
С этого вечера он решил притушить в себе терзавшие его споры и направить всю энергию на реализацию плана по спасению сестры. Это стало той нитью, что выдергивала его из самых мрачных раздумий, целью, которая пронизала все его существование под пиратскими парусами.
Глава 13. Начало обучения
Весна пришла на скальный остров набуханием почек на корявых ветвях старых дубов, прогалинами влажных от растаявшего снега лишайников на серых валунах и пока еще редкими, но весьма уверенными голосами птиц.
Римьяна окончательно встала на ноги, и вслед за этим началось время ее обучения. Этот вопрос Старшая Жрица взяла под личное наблюдение, и хотя наставницей сестры Мелиссы являлась Нритта, погружениями в сложные практики всегда руководила Старшая Жрица самостоятельно. Со дня прибытия девушки в Монастырь она видела в возможности, таящиеся в ней, и одновременно с этим упрямство, сламливать которое было не ее делом. Однако после осенних событий у Старшей Жрицы не осталось сомнений относительно новой жрицы…
В одну из таких холодных весенних ночей для Римьяны начались первые индивидуальные практики. Время, которое она до того проводила наедине с собой в келье или когда уходила в дубраву, теперь было посвящено совершенно иным вещам. И возможностям, о существовании которых она раньше не подозревала.
Это было очень странное ощущение. Ее тело как будто ей не принадлежало, однако разум остался. Она не могла пошевелить ни пальцем. Тело казалось легким, но совершенно инертным. Римьяна силилась разомкнуть веки, но и это усилие было иллюзорным. Тело продолжало покоиться на кровати. Тягостная полудрема наваливалась на нее. Но оставалось четкое осознание сна, каким бы овеществленным он ни казался.
Тогда, пребывая в этой овеществленности, она приказала себе встать. Встала и прошла в сторону окна, отчетливо ощущая свое тело все так же бездвижно лежащим на кровати.
Она положила руки на каменный подоконник и почувствовала его прохладу и шероховатость. И тем не менее ее ладони все так же были на кровати, как и ее руки и тело. Тогда он залезла босыми ногами на каменный выступ и выпрямилась во весь рост в проеме окна. Шагнула чуть дальше, бездна раскрывалась перед ней, как несколько месяцев назад, когда она впервые ощутила себя живой, по-иному. Римьяна распахнула руки и нырнула в потоки воздуха, омывавшего башню монастыря. Она плыла над каменистым берегом, скользила вдоль вылизанных ветром скал… Ее тело все так же лежало неподвижно на кровати в келье.
В эту ночь у нее впервые получилось сделать то, чему ее обучала Старшая Жрица, не давая этому занятию никакого имени, не рассказывая о том, как это пройдет, кроме того, что, когда это случится, у сестры Мелиссы не будет сомнений, что это произошло.
У Римьяны в произошедшем сомнений не было.
Жизнь Римьяны на Острове временами казалась ей полусном, а иногда сном казалась ее прошлая жизнь, а то, что происходило теперь – пробуждением. Рожденная под сенью Леса, мнившегося ей бескрайним, единственно обитаем миром, теперь перешагнула порог иного бытия. Шаг этот сопряжен был с тяжелой болью, как физической, так и душевной, однако теперь Римьяна могла освободиться от нее, следуя за своим «предназначением». Так говорила ей Старшая Жрица. Девушка теперь верила ей и своим чувствам, но все же… сомневалась.
Мысленно она не давала себе забыть своего настоящего имени, хотя никто больше не звал ее так, и никогда не переставала думать о брате, хотя новый мир, открывшийся перед ней, мог с легкостью поглотить все ее старые воспоминания, если бы она позволила.
Со временем ей стало открываться новое в библиотеке – книги и те их части, что она не замечала ранее или не понимала. Да и само имя Ордена, казавшееся ей ранее несущественным, вдруг приобрело смысл.
– Мы – лишь орудие, – говорила Старшая Жрица, – через нас приходит сила, но не мы ее источник. Наша задача сохранить открывающую врата традицию и подготовить тех, кому суждено перенять ее. Остальное – лишь рябь по воде. Но только спокойная вода служит идеальным отражением лунному лику. Чем ты пустее, тем наполненнее.
Римьяна лишь молча кивала, внутри крепко держась за несколько кругов этой ряби. И если Жрица и видела это, то ничего не говорила, оставляя решение за той, кого звала сестрой Мелиссой.
