Раф Гази
Планета Навои. Сборник рассказов
2
Учетчика-весовщика звали Аслон-ака, а приемщика просто Азамат. Хотя они принадлежали к одной титульной нации, но совершенно друг на друга не походили.
Акрам-ака, дехканин лет 50, с тонкими чертами на бледноватом лице, покрытом сеткой едва заметных морщин, был облачен в черно-белую тюбетейку и в стеганный ватный чапан. Аксакалы не расставались с ним даже в самые жаркие дни – чапан надежно защищал как от палящих солнечных лучей, так и от пронизывающего ветра.
Его напарник Азамат был вдвое моложе и носил европейскую одежду: полукеды, трико, футболку. На его широком скуластом лице, коричневом и плотном, как непаханная земля, все время блуждала задумчиво-восхищенная улыбка. Возвращая пустой фартук, Азамат прижимал руку к груди и приглашал:
– У меня сын родился, на обед будем плов кушать, приходи на хауз, – и другой рукой, не оборачиваясь, указывал в сторону летней кухни, откуда струился дымок и доносился ароматный запах. Это младшие братья Азамата уже колдовали над 40-литровым казаном.
Доводилось ли вам когда-нибудь пробовать настоящий карманинский плов, приготовленный на благоуханном кунжутном масле? А вот 9-му "б" повезло! Изумрудно-желтый от красной моркови, рассыпчатый, рисинка к рисинке, с сочным мясом и распаренным чесноком, который варился вместе с кожурой, – такой плов имел удивительное свойство с поразительной быстротой таять во рту… Ребята, разбившись на группки по 5–6 человек, уминали этот божественное кушанье ложками из общего большого лягана, а дехкане ели прямо руками, макая в помидорный салат еще не остывшую тандырную лепешку. Жирное масло лилось по твердому подбородку новоиспеченного папаши, Азамат только причмокивал и приговаривал:
– Вес – четыре сто, рост – пять десять. Настоящий полвон!
– Да уж, богатырь, – подтвердил Аслон-ака, ловко загребая вместе с горстью риса изрядную долю трупа – зеленной, мелко натертой азиатской редьки, которая непременно подавалась вместе с пловом, чтобы смягчить его жирность.
– А имя придумали?
– Умид – Надёжа. Жина четыре года не мог родить, и вот родиль! Вес – четыре сто, рост – пять десять. Настоящий полвон! – черные выразительные глаза Азамата радостно заблестели и стали покрываться влагой от переполнявших и неведомых ему ранее отцовских чувств.
– Аслон-ака, Аслон-ака, – жалобно-просящим тоном обратился он к своему старшему товарищу – Рухсат беринг, ильтемос.
Весовщик хмурил брови и молчал, не зная, какое принять решение. Во время хлопкоуборочной страды объявлялся "сухой закон", но тут был особый случай.
– Хоп, майли , – разрешил, наконец, бригадир.
Азамат радостно потянулся за чайником, куда заблаговременно была налита водка, и разлил ее в две крошечные пиалки. Аслон-ака, пожелав всяческого процветания родным и близким Азамата, аккуратно отправил содержимое чашки себе в рот. В ту же секунду Азамат, прижимая левую руку к сердцу, правой рукой протянул своему старшему другу кусочек сушенной дыни в качестве закуски. Аслон-ака принял подношение не сразу, а только после того, как сделал "обез", проведя ребром ладони по протянутой руке. Затем выпил сам Азамат, и его товарищ оказал ему те же знаки внимания.
Без этого ритуала, демонстрировавшего уважение своим сотрапезникам, узбеки водку не пили и застолье не проводили.
– А что там, гитар? – увидев музыкальный чехол, обрадованно спросил Азамат. – Кто играет?
Шмель дважды просить себя не заставил. Расчехлив гитару, он перевернул ее под свою привычную руку и, очень точно попадая в ноты, своим фирменным бархатным голосом исполнил хит сезона:
– С целым миром спорить я готов.
Я готов поклясться головою
В том, что есть глаза у всех цветов,
И они глядят на нас с тобою.
Получилось немножко не в тему, но прочувственно.
– Баракалло! – похвалил Азамат. – А можно мне попробовать?
– Конечно, коллега, прошу, – Шмель уступил инструмент.
Азамат сразу, без подготовки стал в бешеном темпе, напоминающем галоп скачущей лошади, бить по струнам, при этом извлекались только басовые звуки, похожие на строй узбекского дутара.
– Принесите скорее чилим! –
На язык мне приходят слова.
Мы чилим кое-чем начиним,
А уж песня польется сама.
Вт я слышу, чилим говорит:
– В голове моей уголь горит,
А все те, кто собрался вокруг
Пусть не сохнут от зол и обид.
Это было мастерски спето и виртуозно исполнено! 9"б" дружно зааплодировал. Но сколько ни просили, Азамат играть больше не стал. После такого великолепного выступления постеснялся дальше петь и Шмель – его песни были совсем из другого эстрадно-блатного репертуара. Воспользовавшись паузой и установившимся контактом, девчонки отважились задать давно мучивший их вопрос:
– А это правда, что на ноябрьские праздники на хлопке всех городских будут резать?
– Хе-хе-хе, – тихонько себе в кулак подхихикнул Аслон-ака, а потом серьезно, с металлом в голосе (он в отличие от своего напарника говорил по-русски почти без акцента), изрек: – Узнал бы кто такие слухи распространяет, самолично сдал бы в милицию, а еще лучше – сразу в органы.
Слухи такие, действительно, ходили. Причем, уже давно, из года в год говорили, что к 7 ноября – к празднованиям Великой Октябрьской революции – из Ферганской долины приедут басмачи и порешат всех "ок клок" (белое ухо), то есть тех, кто был родом из России.
– Эта сказка! – горячо поддержал бригадира и Азамат. – В Советский Союз такой не можно, а афганский граница всякий биль.
– А что там было? – зашушукались вокруг.
– Я подписка давал. Нельзя рассказать. Я знаю язык фарси, на служба я переводчик быль.
– Ну, Азаматик, ну расскажите, – захныкали заинтригованные девчата.
– Да что там рассказать, – все же начал свой рассказ Азамат, откликаясь на это непривычное для азиатского уха уменьшительно-ласкательное "Азаматик". – Когда будет юбилей Октябрь, афганские басмачи будут переходить граница. У них биль тайный ход в горах. Каждый 10 лет они будут нападать на заставу. Когда я служил, тоже юбилей биль.
– И что, вы видели афганских басмачей? – слушателям стало жутковато, но хотелось узнать подробности.
– Я тогда ночью дневальный стоял, – стал напряжено вспоминать бывший пограничник. – Даже спал немного. Басмачи тихо казарма зашли, мне ножиком угрожал. Потом весь рота вырезал!
– А как же ты выжил? – поинтересовался Шмель, на правах коллеги-музыканта, переходя на «ты».
– Я шахада читал: Ля Иллохи илля Ллох ва Мухаммад расул Иллох – Бог есть толко Олло, Мухаммад – его пророк. Мусульмон они не трогали.
– Охмок, огузингни ёп, , – Аслон-ака был явно раздражен и пытался закрыть рот своему не в меру разболтавшемуся земляку. – Вот из-за таких дивона – дураков, как ты и распространяются эти слухи.
– Я обманул, – тут же стал поправляться перепуганный Азамат, поняв, что по горячке наговорил лишнего. – Это не со мной биль, это раньше быль, давно, очень давно, знакомый старшина, мой земляк, мне рассказывал.
3
– А вы знаете, почему Старый город называется Кармана? – уходя от опасной темы, обратился Аслон-ака к притихшим школьникам.
Современный город Навои по смелым замыслам ленинградских архитекторов начал строиться в 1958 году, на пустыре, в 5–7 километрах от населенного пункта Кармана. Со временем Навои разросся и как бы вобрал в себя и это древнее поселение. И Кармана стали называть Старым городом, а сам Навои – Новым городом.
– Существует такая легенда, – тоном школьного учителя начал повествовать политически подкованный весовщик. – У одного знатного бека была любимая дочь по имени Амина. Она неожиданно ослепла, и никто не мог ее вылечить. Ему посоветовали пойти на священную возвышенность возле реки Зарафшан и громко крикнуть "Кар Амина", что значит «Глухая Амина». Он так и сделал, и к его дочери вернулся слух.
– Мою мать тоже зовут Амина, – задумчиво произнес Рапай.
– Это очень хорошее имя, святое. Оно принадлежит не только твоей маме, да хранит ее Аллах, но и матери нашего Пророка, мир ему, – Аслон-ака молитвенно сложив руки, быстро провел их по лицу и продолжил свой краеведческий экзамен: – А кто знает, когда был построен древний Кармана?
– Ну наверное, еще до войны или даже до революции? – предположил кто-то неуверенным тоном.
– Гораздо раньше, аж в третьем веке нашей эры! – торжественно объявил Аслон-ака и обвел всех победным взором своих ястребиных глаз.
– Это же время поздней античности, – удивился всезнающий Телега.
– Наш Кармана очень, очень старый город, его издревле облюбовали поэты и святые шейхи. Он существовал одновременно с Древним Римом, вы наверняка в школе изучали его историю. И здесь уже тоже в то время были и водопровод, и бани, и огромная кирпичная цистерна Сардоба для хранения питьевой воды.
– Да ну! Не может быть! – вытянул губы бантиком и сморщил лоб ни во что не верящий Шмель, он всегда так делал, когда в чем-то сомневался.
– Очень даже может, – ничуть не смутившись, продолжал местный краевед, – ведь Кармана был столицей всего Зарафшанского султаната.
– Как сейчас Навои?
– Еще больше. Через Кармана проходил Великий шелковый путь. Здесь, примерно на полпути от Бухары до Самарканда, был построен большой караван-сарай – хазара Рабат-Малик. А еще здесь располагалась летняя резиденция бухарских эмиров.
– А что это за мечеть и старые развалины возле въезда в Старый город?
– О, это мечеть знаменитого суфия Касым Шейха и развалины той самой хазары! Недалеко от нее в своей летней резиденции Султан эмир Джелал ад-Дин, убив послов и купцов грозного Чингизхана, прятался от его мести. Этот случай описывает хивинский хан Абул Гази в своей книге «Родословная Тюрок».
Рапаю показалось, что он слушает не простого дехканина, а ученого профессора, столь необычной и насыщенной была «лекция» учетчика-хлопкороба. В школе на уроках истории о достопримечательностях местного края ничего не говорили. Вскользь лишь упоминали о древних петроглифах ущелья Сармыш. И еще Рапаю показалось, что Аслон-ака совершенно по-другому оценивает грозного повелителя Чингиза, опять не как в школьных учебниках, а с некоторой долей уважения и даже почтения.
– А откуда вы все это знаете, Аслон-ака, в каких-то древних рукописях прочитали?
– Да нет, не читал я никаких рукописей. Это мне мой учитель, домулло Шерзод поведал, а мне осталось лишь запомнить.
… Перед мысленным взором Рапая приоткрылась маленькая щелочка в таинственный мир Древней Согдианы. С приходом Советской власти этот мир никуда не исчез, а просто на время притаился. Восток не стал красным, он всегда был и оставался зеленым, а лучше сказать разноцветным. Здесь на земле Мавереннахра существовало как бы два мира. Один – искусственный, усердно насаждаемый после Октября 1917-го, а другой – естественно-исторический, складываемый веками. Взять и в одночасье его разрушить было невозможно, слишком глубокие корни он пустил в здешнюю почву.
Кстати говоря, в этой земле нашли несметные залежи золота и урана. Для того чтобы их освоить создали промышленный гигант НГМК (Навоийский горно-металлургический комбинат). А зеки и военные строители практически прямо в пустыне возвели современные обслуживающие комбинат города – Навои, Учкудук и Зарафшан. Кадры из Москвы, Ленинграда, Казани, Урала, да со всей России заманивали высокой зарплатой и бесплатными квартирами. Приезжие обитали в молодых современных городах, коренное население – в окрестных поселках и кишлаках. Эти два мира поначалу жили изолированно, практически не соприкасаясь друг с другом, разве только на центральном базаре.
Древний Восток как бы замер в терпеливом ожидании, чтобы в удобный момент вернуть себе свои права. И как только Центральная власть ослабла и закачалась, Советский мир мгновенно рухнул, испарился, словно его никогда и не было…
Древняя Согда совершила новый виток в своей истории и устремилась в неведомое будущее.
Каким оно будет?
О том, ведает лишь Всемогущий Аллах, простым смертным сие знание не доступно.
Казань.
2018
Селитра
1
Держась за шершавые поручни, я спустился по железной скрипучей лестнице в раздевалку. Раскаленный бетонный пол не успел остыть за душную южную ночь. Здесь, в этом слабо освещенном светом тусклых неоновых ламп помещении было ещё жарче, чем на улице. Открыв ключиком свой железный шкафчик, я быстро переоделся в рабочую форму – в легкие спортивные бриджи и белую рубашку, с грубо пришитыми к ней широкими нейлоновыми наплечниками.
Несмотря на ранний час – утренняя смена начиналась в 8 – солнце пекло вовсю. Ни ветерка. К платформе уже подали три пустых коричневых вагона, которые нам предстояло забить 50–килограммовыми мешками с селитрой.
– Привет, – на платформу легко запрыгнул Рустам и протянул мне руку.
– Здорово, – пожал я его узкую жесткую ладонь.
– Тагир еще не пришел?
– Нет, не видел. А что, он уже приехал?
– Должен был сегодня выйти.
Тагир был третьим грузчиком в нашей бригаде. Он жил в небольшом поселке в километрах 60 от химкомбината. Но там не было работы. Во всяком случае, такой хорошо оплачиваемой, как на нашем химическом заводе. Всю неделю он таскал мешки, а на выходные уезжал домой, к семье. Но на этот раз Тагир отсутствовал 2 недели, он взял отпуск, чтобы заняться строительством дома, который возводил уже несколько лет. В это время его замещал дежурный грузчик.
– Я сейчас быстро переоденусь, ещё успеем, – бросил мне на ходу Рустам и спустился в раздевалку.
Перед началом каждой смены мы с Рустамом забавлялись тренировочным спаррингом. И он, и я немножко увлекались каратэ, на этой почве и сошлись.
– Маваши–гэри, – предупредил меня мой спарринг–партнер и круговым движением поднес свою левую ногу к моему правому уху.
Я легко отбил его удар.
– Ёко–гэри, – выстрелил правой ногой мне в живот Рустам.
Но я успел захватить крестообразным блоком его стопу и тут же нанес ногой ответный удар в правое плечо.
– Ну что, каратисты, опять деретесь! – услышали мы добродушный голос и, бросив свои занятия, кинулись здороваться с Тагиром.
Мы были искренне рады видеть нашего товарища. Дружески приобнимая и похлопывая по плечам, осторожно прижимались к его щетинистой бороде. Тагиру было года 32–33, он на 6–7 лет был старше нас с Рустамом, и мы относились к нему с должным уважением, как к старшему брату. Тагир обладал совершенно неспортивной низкорослой фигурой. В отличие от жилистого и сухопарого Рустама, он выглядел несколько мешковатым и рыхлым. Но это впечатление было обманчивым – чтобы составить правильное мнение о его физической кондиции, нужно было видеть его в работе.
– Кто сегодня начнет «бить середку»? – спросил меня Рустам, когда Тагир ушел в раздевалку.
Наша работа состояла из трех этапов. Когда забивали мешками дальние ряды в углах вагона, работали все три грузчика. Потом один отдыхал, оставались вдвоем. И наконец, пустое пространство в середине вагона, куда умещалось 4 ряда, заполнял мешками один грузчик.
«Бить середку» – было самым трудным. Здоровенные парни, приходившие устраиваться на «блатную» работу в цех селитры, обучались этому искусству месяц, а то – и два. А некоторые и вовсе сбегали, так и не научившись справляться с такой адской нагрузкой. Я начал «бить серёдку» через неделю, чем был страшно горд.
У Тагира случился полумесячный перерыв, и сразу «бить середку» ему было бы тяжело. К тому же он был «одноплечником», то есть работал с одного правого плеча. Лишь через несколько дней Тагир сможет обрести привычную форму.
– Ну давай я начну, – предложил я, памятуя о том, что вчера последняя «середка» была за Рустамом.
Обычно бригада грузчиков из трех человек нагружала за смену 3–4 вагона по 65–70 тонн. Когда подавали три вагона, на каждого члена бригады выпадало по одной «середке». Вчера был тяжелый день, и Рустаму выпало дважды одному работать в середине вагона. Сегодня это предстояло мне.
«Дальняк» мы отбегали шутя, хотя пот с нас катил градом. В вагоне стояла страшная духота, к тому же пышущие жаром, как горячие пирожки из печки, бумажные мешки с селитрой сильно нагревали тело.
Я устроился под лентой дребезжащего резинового транспортера, чей конец втыкался в распахнутый проем открытых ставней вагона. Здесь была хоть какая–то тень. Утирая тыльной стороной ладони пот с лица, я наблюдал за слаженной работой ребят. Через каждые 6 секунд транспортёр выстреливал очередным 50–килограммовым мешком, грузчики едва успевали их подхватывать. Тагир – молодец! Несмотря на двухнедельный перерыв, форму совсем не потерял, выглядел свежо, дыхание его было ровным. Правда, «ходить на ближний» было легче, чем «бегать на дальняк», хотя и работали на «ближнем» вдвоем. В дальние концы вагона грузчикам приходилось бегать с мешками на плечах, иначе не укладывались в шестисекундный интервал. А здесь, «на ближнем», когда выстраивались ряды поближе к дверному проему вагона, постепенно переходили с бега на быстрый шаг. А «середка» забивалась, вообще, почти стоя на месте.
Рустам с Тагиром выпрыгнули из вагона, я встал под транспортер, приготовившись «бить середку». Во время переходов с разных режимов работы – «дальняк», «ближний», «середка» – лента не останавливалась. Вообще, за всю смену можно было лишь один раз нажать на тревожную красную кнопку. Тогда женщины–фасовщицы, наполнявшие на втором этаже цеха мешки селитрой, выключали конвейерный агрегат. Если кнопка зажигалась больше одного раза, то накладывались штрафы.
При приеме мешков с конвейера была своя хитрость. Нужно было встать спиной к транспортеру и ловко принять на плечо с большой скоростью летящий сверху по резиновой ленте бумажный мешок. А потом, используя не собственную силу, а силу инерции движения груза, сделать быстрых два–три шага, и переломив мешок на плече, бросить его точнехонько к стенке вагона. Это был технически сложный прием. Провести его помогали наплечники из нейлоновой ткани, которые были нашиты на рубашке каждого грузчика. Скользя по гладкому нейлону, бумажные мешки получали дополнительное ускорение. К тому же нашивки оберегали плечи от ожогов.
Я начал «бить середку» аккуратно, как шар в бильярдную лузу, подгоняя один мешок к другому. Выстроив восемь «этажей» первого ряда левой стороны «середки», я сменил плечо и стал бить правую сторону. Какое это счастье для грузчика иметь пару рабочих плеч!
– Работай левым плечом, а то будешь «одноруким», как Тагир! – урезонивал меня опытный Рустам, когда я год назад пришел в его бригаду.
Рустам ходил под мешками 5 лет (как вернулся из армии на гражданку, так и устроился на химкомбинат), и сначала тоже был «одноплечником». Но потом сумел сменить технику и научился работать с двух рук. А вот Тагир грузил селитру уже 10 лет, но так это умение и не приобрел. Из–за чего имел большие неудобства.
После складирования 8–9–го уровня и до последнего 13 «этажа» грузчики работали в технике «стакана». К транспортеру вставали уже не спиной, а лицом. Сначала нужно было остановить двумя руками летящий мешок, приведя его в вертикальное положение. Потом быстро подсесть под ленту, развернуть корпус и выпрямившись, поставить груз на плече на «попа», как стакан. Со «стакана» удобнее было закидывать мешки на верхние «этажи» под купол вагона – бросок совершался за счет ног и движения плеча. Умение ровно, строго в вертикальном положении удерживать и передвигаться с 50–килограммовым мешком на плече тоже приходило не сразу. Особенно сложно с таким «стаканом», не позволяя упасть ему на пол, бегать «на дальняк».
В тот день мы «накушались» вдоволь – опять подали дополнительный четвертый вагон. Цех селитры гнал план. Нам с Рустамом пришлось «бить по две середки», а Тагир к концу смены с непривычки тяжело дышал, хотя всячески скрывал, как трудно ему приходится.
