Ракитин Кирилл
Моя необычная обычная жизнь
Глава 17
Надо сказать, что наше эпичное появление со светомузыкой и сиреной произвело впечатление не только на поездную бригаду, но и вообще на всех, кто это видел. А видел это почти весь поезд.
При нашем появлении все разговоры вокруг нас как-то стихли. Мы с Дашей с невинным видом тут же уселись на свои места, и сидели молча и тихо, как мыши под веником. Августа Демьяновна, всем своим видом показывая остальным пассажирам, что ничего «такого ужасного» не произошло во вверенном ей коллективе, поворачиваясь к нам, имела совсем другое выражение лица. Сергей и Володя, наши спутники, глядели на нас с Дашей с восторгом, и втихаря показывали нам большие пальцы.
Лишь один раз Августа Демьянова, обратилась к нам, едва слышно прошипев:
– Что это было, Ракитин?
– Мы боялись опоздать к поезду, – нейтральным голосом ответил я, и обратился к проходившей проводнице:
– А можно нам чайку?
Проводница с обалдевшим видом кивнула и отправилась за чаем.
– Со мной твои штучки не пойдут, Ракитин! – зло прошептала Августа Демьяновна, пропуская проводницу, вернувшуюся со стаканами – Наш разговор ещё далеко не окончен!
– Разумеется, Августа Демьяновна, – ответил я, с хрустом откусывая «цукор пресований», – разумеется.
Честно говоря, я очень опасался Дашиной реакции. (О реакции её мамы, узнай она об этом, мне и думать не хотелось)
Истерики со слезами, отчуждённости, или, что самое плохое, страха. Страха передо мной. Поэтому я ни на секунду не выпускал Дашиной руки из своей, стараясь даже на ходу уловить волны её настроений и внушить ей спокойствие и уверенность, которые, к слову, сам ощущал не очень.
К моему удивлению, моя помощь в этом плане Даше особо не требовалась. Не то, чтобы она была абсолютно спокойна, но её волнение не выходило за рамки такого же, как, скажем, при просмотре фильма, или, как тогда, когда мы, хохоча, удирали от милиции в Ленинграде. Похоже, Даша понимала и мои сомнения на свой счёт, поэтому успокаивающе подала мне руку сама. Она вообще, как я уже писал, очень хорошо меня понимала.
Надо сказать, что прежде я принципиально старался не использовать свои возможности на Даше и её маме. Моё воздействие было кратким, лишь на период непосредственного физического контакта. Позже человек неизбежно возвращался к своим собственным мыслям. Да мне и самому не хотелось ничего искусственного в наших отношениях. Так что я с облегчением убедился в том, что мне не надо «лезть в душу» к Дарье, в квантово-физическом понимании этой фразы.
Т.е. буквально.
На выходе из вагона, судя по тому, как Августа Демьяновна оглядывалась, она ожидала, что нас будет встречать по меньшей мере с десяток автоматчиков, которые сразу закуют нас в кандалы и отвезут в самую мрачную тюрьму. А её саму, как главаря, расстреляют на закате. Разумеется, никаких автоматчиков нас не встречало, и даже обычного наряда милиции тоже не было.
Сергей и Володя, улучив момент подошли к Дарье, и подхватив её чемодан, спросили:
– Что там было?
На что она пожала плечами, и безмятежно улыбнувшись, лаконично ответила:
– Мы опаздывали.
Парни смотрели на неё с обожанием. Я же внутренне застонал;
– Даша, ну что ты делаешь? Только-только разобрались хотя бы с этими «ромео», и смотри, что ты натворила; они вновь «твои на веки». Даша рассмеялась:
– Они не опасны. Они теперь уже не разделяют нас. Мы теперь для них словно двуглавое чудовище. Может я кому из них и нравлюсь, – лукаво улыбнулась она, – но они уже чувствуют, что быть рядом со мной опасно, и с удовольствием предоставят эту честь тебе. Да и их родители никогда не позволят своим славным мальчикам дружить с такой плохой девочкой.
И запрокинув голову Даша вновь весело засмеялась.
Я смотрел на неё с изумлением;
– Откуда ты это всё…? – я развёл руками.
Дарья насмешливо смотрела на меня:
– Это суть Тайна Великая Женская есть. Вам, грубым примитивным созданиям, этого не понять. – И снова засмеялась.
Августа Демьяновна смотрела на нас, как на слабоумных, а ведь она ещё не знала, что мы оставили за спиной два тела в милицейской форме без сознания. Боюсь, знай она это – отвезла бы нас сама к ближайшему патрулю. Или мы её – в больницу. С инфарктом.
Позже в троллейбусе нам удалось сесть отдельно от всех, и мы стали говорить серьёзно.
– Кирилл, я боюсь, – сказала Даша. – Я боюсь, что они не оставят нас в покое, что они найдут нас.
– Пусть они лучше сами боятся. Того, я сам их найду, – мрачно ответил я, чувствуя, как ярость вновь поднимается в моей душе.
– Не надо, Кирилл, – попросила Даша. – Не надо их искать. Я боюсь за тебя.
– Даша, я не идиот и не «спаситель мира». Преступников пусть ловят другие, честные милиционеры, если таковые ещё остались. А если нет, то я всё равно не спасу всех. Но за тебя, Даша, – я сглотнул комок в горле, – я перегрызу горло любому и заберу его душу.
Впервые я произнёс эту формулу, но больше никогда не забывал. И это были не пустые слова. От ярости, что начала подниматься во мне, я на мгновение утратил контроль над собой, попросту забыв, как именно это отражается на моём виде.
И глаза мои залила чернота.
Позже я не раз пытался поговорить с Дашей об этом моменте, но она всегда лишь пожимала плечами и говорила:
– Так я же тебе верила. И сейчас верю, – после чего целовала меня, и я, разумеется, уже не мог ничего допытываться и анализировать.
Дарья не отпрянула от меня в испуге, что происходило практически со всеми без исключения, кто хоть раз наблюдал это зрелище. Напротив; она прижалась ко мне плотнее, и САМА взяла мои руки в свои.
– Кирилл, не надо. Всё хорошо, и я рядом. Мы вместе и вместе мы справимся. Не воюй в одиночку, прошу. Помни, что я всегда рядом.
Её слова привели меня в чувство. Возможно, это была одна из тех критических точек в наших отношениях, пойдя которую уже ничего невозможно отыграть назад. Это момент выбора. И Даша его в тот момент сделала.
Как сделал и я.
Навсегда.
Придя в себя и немного помолчав, я сказал Даше:
– Хорошо, я не буду их искать. Но ты же понимаешь, что они не оставят нас в покое. Мы слишком многое увидели и узнали из того, что видеть и знать не должны. Поэтому тактика «ничего не делать и ждать, пока всё рассосётся само» фатальна для нас. Я бы даже сказал, смертельно фатальна. Ничего само уже не рассосётся.
Даша вздрогнула;
– А что мы можем сделать? Обратиться к другим? А вдруг они такие же или заодно? Тем более здесь, на юге. А обратно, когда мы ещё поедем.
– Как я уже сказал, я не могу вести с ними войну в одиночку. Не могу и победить их всех. И помощи нам ждать неоткуда. Значит выход один; мне придётся переиграть их на их собственном поле.
– И ты это сделаешь? Ты сможешь?
– А у нас просто нет другого выбора, Даша. Но у нас есть и преимущество. Козырь в рукаве. Они не представляют, с КЕМ они имеют дело, – и я хищно оскалился.
– А КТО ты, Кирилл? – тихо спросила Даша.
– Я уже один раз ответил на этот вопрос, отвечу ещё раз: я человек, Даша. Просто не совсем обычный человек. Но человек.
А главное, что ты должна знать, что я тот человек, который не даст тебя в обиду никому и никогда.
Глава 18
Как я и предполагал, лагерь встретил нас настороженно. Известие о наших «подвигах» молниеносно (спасибо Сергею и Володе) стало известно буквально каждому.
Мы с Дарьей были немедленно вызваны на «допрос с пристрастием» к директору лагеря, где озвучили нашу версию событий, о которой договорились заранее, что просто были задержаны по ошибке. Затем нас собирались отвезти к поезду, и даже уже посадили в машину, но водитель всё не шёл, а поезд уже вот-вот уйдёт, а мы очень боялись подвести Августу Демьяновну, (замечательную женщину, она нам прямо как мать родная), и мы от отчаянья приняли такое решение, вернее я принял, а Даша здесь лицо страдательное, она плакала, а я не знал, что делать, но я же ребёнок, я растерялся, был не прав, а может прав, теперь я не знаю.
Тут Даша начала рыдать и нас наконец отпустили.
Первой реакцией директора, которому вовсе не улыбались неминуемые разборки с милицией, и наличие как минимум одного хулигана в образцовом («до этого момента») лагере, было немедленно отправить нас с Дашей домой. (Пошептавшись с Августой Демьяновной, директор озвучил вариант с «двумя хулиганами»). Розовые волосы Даши и мои «татуировки» не добавляли нам симпатий в глазах начальства. Но технически это было сделать невозможно. Билетов нет, везти некому, и вообще ситуация спорная.
От безысходности было решено оставить нас пока что в лагере, и дать возможность «искупить ударным трудом» своё преступление, что возможно нам зачтётся гуманным советским судом, где мы непременно окажемся со временем из-за своего поведения. А комсомольская организация школы, куда мы, правда, ещё не встали на учёт (а может теперь уже и не придётся), ещё скажет своё веское слово.
Мы выслушали сей вердикт со скорбными лицами, изо всех сил демонстрируя, что «смущены и полны раскаяния», но когда мы уже вышли от директора, Августа Демьяновна, глядя в наши честные лица, тихонько сказала:
– Ракитин и Щербакова! Меня вы не обманете. Я не верю ни единому вашему слову, и не верю вашим хитрым физиономиям. И твоим крокодиловым слезам, Щербакова, я не верю тоже. Я уже всё поняла про вашу парочку. Вы – Божье наказание мне, лишь не пойму за что.
И добавила ещё тише:
– Ребята, от всего сердца прошу вас: сидите тихо. Не высовывайтесь. Никаких авантюр, драк, курений, самоволок и прочих нарушений режима. Только труд, труд и труд. Иначе вас уже ничто не спасёт.
Такое «триумфальное» появление в лагере создало нам, как я шепнул Даше, «аванс доверия» и некоторую фору по времени, чтобы влиться в коллектив без немедленных «вступительных экзаменов», как правило обязательных для новичков.
Привлекательность Дарьи не осталась, разумеется, незамеченной мужской частью лагеря, но репутация причастной к преступлению «странной девушки» (одни волосы чего стоят!) несколько охлаждала (я понимал, что лишь на время) их романтический интерес к ней. Плюс рассказы «рыцарей Дарьи» – Сергея и Володи, о наших с Дашей непривычных отношениях, и явно давнем знакомстве. Сходиться со мной ближе никто не спешил, чтобы не забыть замазанным в «порочащих связях» (что поделаешь; историческая память ещё долго будет сказываться в национальном менталитете). Поэтому я оказался в некоем социальном вакууме. Вроде, как и не полноценный бойкот, но и к общению никто особо не стремился.
Однако, вопросы про Дашу и наши с ней отношения всё же последовали; гормоны юности перевешивали социальные страхи «непоротого поколения». А вот к этому-то мы с Дашей и подготовились заранее!
Нами были разработаны несколько версий наших взаимосвязей, которые должны были всех запутать и ничего не прояснить. Эти версии должны были вбрасываться «в народ» постепенно, один за одним, но разным людям, и непременно «по секрету». Эти версии включали, например, вариант с одним отцом, но мы не знали этого, и всю жизнь считали себя чужими и даже собирались пожениться в будущем, а теперь вот вдруг выяснилось, что мы родня. Или вариант с разными отцами-близнецами, один из которых разведчик, погибший, очевидно, на тайном задании (мама не рассказывает), и второй брат усыновил/удочерил ребёнка брата, а КГБ сделал фальшивые «Свидетельство о рождении», так что мы всю жизнь считали себя родными братом и сестрой, и любили друг друга как брат и сестра, а теперь выяснилось, что мы не родные брат и сестра, а лишь двоюродные и теперь мы не знаем, что делать дальше. Или мы вдруг оказывались вовсе не роднёй, а считали себя роднёй, и теперь вот опять, что нам делать со своей любовью.
И т. д. и т. п.
Главный смысл был в том, что мы и сами пока что толком не знаем, кто мы друг другу, потому, что взрослые детям всё время врут и скрывают правду (с этим соглашались все и сразу). На будущее у нас были заготовлены ещё более экзотические варианты, но их время пока не пришло; они должны были быть рассказаны уже в школе, куда приедут из лагеря наши уже отработанные версии.
В общем, Игра началась. Ну а что вы думали? Игра – это серьёзно! И я не зря обучал ей Дашу.
Откуда вообще мне пришла идея Игры?
Как уже говорил, одной из версий произошедшего со мной была та, что я, на самом деле, погиб там, на поле с молниями. И возвращаясь постоянно по спирали времени обратно, каждый раз попадал в иной вариант реальности. Я не находил видимых отличий, но, возможно, они так незначительны, что найти их вообще нереально. Но сама возможность этого диктовала и возможность разных вариантов судеб любого человека данного мира. Так, например, возможно, что наш водитель уже давно погиб в ДТП в каком-нибудь другом варианте своей жизни, и жив лишь в этой версии мира. И напротив; кто-то из тех, кого уже нет с нами, в другой версии мира продолжил жить, но мы уже ушли из того варианта сами, а потому считаем, что он умер.
Повторюсь; ни доказать, ни опровергнуть эти версии было невозможно. Но зато можно было ИГРАТЬ.
Глава 19
На следующее утро началась наша лагерная жизнь.
Подъём в 5 утра (дежурные вставали в 4), завтрак, загрузка в кузов обычного бортового грузовика, и выезд на поле. Работать предстояло на прополке и окучивании виноградников или табака. Для чего каждому вручалась солидная тяпка с массивным лезвием (не чета магазинным дачным хлюпикам), и указывался фронт работ.
Землю, независимо от наличия сорняков, следовало взрыхлить у каждого растения. А земля была каменистой плотности, нафаршированная каменной же крошкой. Так что тяпкой приходилось не рыхлить, а лупить со всей силы, разбивая спёкшуюся землю. При такой работе одной, даже усиленной тяпки, хватало лишь на неделю. В общем, «пахать» приходилось без дураков, в полную силу.
В первый день, закончив свои грядки, я увидел, что Даша едва осилила половину, и, несмотря на то что у меня болели даже те мышцы, о наличии которых я и не подозревал, молча прошёл на её участок и начал ей помогать. Парни, что давно уже закончили свою работу и теперь валялись в тенёчке, снисходительно поглядывая на новичков, некоторое время смотрели на нас, но затем несколько человек встали и пришли нам на подмогу. С Серёгой и Вовой, в первых рядах, конечно же.
Девчонки лагеря смотрели на это поджав губы, но никто ничего не говорил, хотя и помогать новенькой, разумеется, никто из них не пошёл. Так общая, безликая ещё для нас с Дашей, масса коллектива лагеря, начала постепенно разделяться на индивидуальности.
В полдень тот же грузовик вернул нас в лагерь, где дежурные уже приготовили обед, после которого все завалились спать. После обеда я не пошёл спать, а пошёл искать Дашу, и вскоре нашёл её с мокрыми глазами, сидящей на каком-то бревне в кустах у границы территории лагеря. Я сел рядом, обнял её, и так мы молча и сидели некоторое время. А ещё через четверть часа нас нашла одна из девчонок.
Сердито сбросив мою руку, она сама обхватила Дашу за плечи и сказала:
– Все через это прошли. В первые дни мы все плакали и не могли выполнить дневную норму. Я, например, от усталости даже есть и спать не могла. Нужно продержаться первые дни, а там всё уже будет легче. Ну не легко, но привычно и по силам. А сейчас необходимо поспать.
И обращаясь уже ко мне:
– Тебя это касается тоже. И не бойся; никто не съест твою Дашу. Иди уже, давай, отсюда.
Эту девочку звали Надежда Быстрова, и она стала нашей первой удачей и помощницей.
После дневного сна все отправились купаться, и мы с Дашей, разумеется, тоже. Но от усталости ожидаемого восторга с нами не приключилось. Немного поплескавшись недалеко от берега под бдительным оком директора («За буйками, не дай Бог кого увижу – тот больше не пойдёт на пляж никогда»), мы с Дашей просто сидели рядом и молча смотрели на море.
К нам особо никто не подходил, в компании не приглашал, очевидно, понимая, что такое первый день. Ну и потом, негласный «карантин» продолжал ещё действовать. Мы всё ещё оставались инородным телом в лагере; наша дальнейшая судьба была неясной ни для кого, в том числе и для нас самих. Потому никто с нами устанавливать более близкое знакомство не торопился.
Ужинали мы уже в городской столовой. Правда, особо есть нам с Дашей и не хотелось, но мы понимали, что это просто надо. Вечером ребята затеяли было танцы, но я тихонько посоветовал Даше не выделываться и не злить девчонок, демонстрируя «двужильность», и мы, сославшись на усталость, сопровождаемые снисходительными взглядами, и даже парой смешков, отправились спать.
Так продолжалось ещё два дня, и мы действительно, уже начали входить в рабочий ритм, да и общаться ребята с нами стали больше. Ну а потом нас наконец нашли.
Глава 20
Жёлтый милицейский «Жигуль» мы увидели ещё на подъезде к лагерю. Он по хозяйски и нагло расположился прямо посередине дороги сразу за воротами, перегородив дорогу грузовику.
Возле машины стояли и курили двое; сержант, очевидно, водитель, и майор. "Прямо "дежа вю", – ухмыльнулся я.
Только если ТОТ майор был толст и усат, имея явно кавказские черты, то ЭТОТ был бледен (это на юге-то!), конопат и имел жидкие белесые волосы. Рядом с ними переминалась с ноги на ногу директор лагеря.
– Ракитин и Щербакова, подойдите! – скомандовала она.
Вокруг нас сразу словно образовалось пустое пространство. Я презрительно хмыкнул, и взяв Дашу за руку, подошёл с ней к директору, попутно «вливая» в Дашу спокойствие, и гася зарождающуюся у неё панику.
– Вот, – каким-то неестественно высоким голосом сказала директор, кивая на двух милиционеров, которых я демонстративно игнорировал, – хотят с вами двумя поговорить.
– Говорите, – предложил я им.
Майор смерил меня высокомерным взглядом;
– Говорить будешь ты, а мы будем спрашивать. И не здесь.
Он распахнул заднюю дверь Жигуля;
– Садитесь, по-быстрому. Времени у нас мало. И так вас тут целый час уже ждём.
– Это у вас времени мало, – нагло ответил я, и услышал, как за спиной ахнула директор, – а у нас каникулы и времени полно. К тому же нам надо умыться, переодеться и пообедать. Вы не можете лишать нас воды и пищи. Да и Августа Демьяновна тоже должна привести себя в порядок и пообедать.
– Какая ещё Августа Демьяновна? – сбился майор. – Нас послали только за вами двумя.
– Ну как же, товарищ майор, – дружелюбно осклабился я. – Мы ведь НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ, а значит допрашивать нас вы можете лишь в присутствии родителей или учителей. А Августа Демьяновна нам здесь заместо матери родной. К тому же она была в с нами в поезде, а вам же нужен взрослый СВИДЕТЕЛЬ? Это ведь проще, чем искать пассажиров поезда и гулявших по улице людей, – прозрачно намекнул я.
Взрослый свидетель, судя по всему, был милиции совсем не нужен.
– Но мы не собираемся вас «допрашивать», заявил майор. – Просто побеседуем, зададим пару вопросов…
– Устно мы можем побеседовать и здесь, – ответил я, – А если под запись, то как будет называться бланк такой «беседы» и собственно ваши действия? Может нам директор тогда ещё и адвоката поищет пока что?
Директор пошла пятнами:
– Ка-какого ещё «адвоката», Ракитин? Что ты несёшь?
– Простого, с лицензией. Впрочем, я не настаиваю, а лишь предлагаю. Но не настаиваю. Пока что., – и выразительно посмотрел на майора.
Тот пошёл на попятный:
– Ладно, давайте мойтесь и обедайте, но только быстро. Мы подождём. И пригласите эту вашу, как её – Авдотью Августовну
– Августу Демьяновну, – поправил я, и мы с Дашей пошли умываться.
Первый раунд был за нами. Пусть и небольшая, но всё-таки победа была сейчас очень важна. Она мало того, что слегка сбила спесь с приехавших. Это тешило самолюбие, но не было так уж важно. Важнее было то, что она ломала выстроенную ими линию поведения, и пока ещё не ясный нам план. А это давало нам шанс найти прореху в их тактике и перехватить инициативу.
К чести директора, надо отметить, что она порывалась поехать с нами тоже. Но я был уверен, что непосредственно в отделе милиции и прямо сейчас с нами ничего не случится. А вот потом… Но это уже зависело от результатов наших переговоров. А я был отчего-то убеждён, что нас везут пока что именно на переговоры, а весь этот ментовский антураж – он исключительно для запугивания. Была бы Дарья одна – она бы подписала и сделала всё, что угодно. Но со мной такие номера не проходили.
По прибытию в райотдел, майор вначале долго молча заполнял какие-то бумаги, специально нагнетая обстановку, затем завёл нас в кабинет, заставил совсем уже павшую духом Августу Демьяновну, подписать какие-то обязательства, что-то вроде «говорить правду и ничего кроме правды». Затем попытался проделать тот же номер со мной и Дашей, но я напомнил ему, что несовершеннолетние свидетели в возрасте до 16 лет не предупреждаются об ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу заведомо ложных показаний.
– По нашим самым справедливым и лучшим законам в мире, – с усмешкой добавил я.
Майор зло посмотрел на меня, и открыв «Дело» начал перечислять наши преступления: нахождение в нетрезвом виде в общественном месте, аморальное поведение там же, сопротивление и оскорбление сотрудников милиции, отказ представиться, из-за чего, якобы и были доставлены в райотдел, нападение на сотрудников милиции при исполнении с нанесением им телесных повреждений разной степени тяжести. В общем, светила нам колония для несовершеннолетних, позор родителям, и крушение всей жизни в перспективе.
На Августу Демьяновну было больно смотреть; она явно находилась в предынфарктном состоянии. Я встал. Не спрашивая разрешения, налил ей воды из неизменного графина, заставил выпить. Даша тоже сидела ни жива – ни мертва; ошеломлённая тяжестью обвинений и наказанием за него.
Меня охватила злость. Я схватил майора за руку, «ливанул» ему от души тревоги, и зашипел:
– А ну закончил мне здесь комедию ломать! Довёл, сука, женщину! А ты хотя бы выяснил вначале, были ли мы вообще в том отделе? Были ли мы там зарегистрированы или нет? А если нет, то почему? И не хочешь ли пойти «паровозиком», как соучастник похищения детей в регионе?
Глаза мои начали опасно темнеть, а майора приобретать осмысленное выражение. Подставы – обычное дело в силовых структурах, а по такой расстрельной статье идти никто не захочет.
– Может мне стул в окно швырнуть, да позвать на помощь? – продолжил я давить на него, не давая опомниться. – Ни слова тебе здесь не скажем, а вот проблем ты себе наживёшь, это точно. Давай, где начальник твой? Веди!
Теперь и Даша была на грани истерики, а Августа Демьяновна так просто впала в ступор и никак не реагировала уже ни на что.
– Дарья, позаботься пожалуйста, об Августе Демьяновне, – сказал я своей «соучастнице», но дотрагиваться до неё не рискнул. Я буквально весь звенел от гнева.
Вместе с майором мы подняли на этаж выше, и подошли к тяжёлой двери, с табличкой «Начальник РОВД полковник..».
– Ашот Гамлетович, осторожно посунулся в дверь майор, – Тут к вам эти… ну ЭТОТ…
Услышав имя начальника, я вспомнил другого майора, его взгляды в сторону Даши, и меня буквально скрутило от бешенства.
ПЕРЕГОВОРЫ?! Какие ещё нах «переговоры» с теми, кто ПОСМЕЛ?
НА ДАШУ!
Злоба распирала меня и буквально лишала разума, а шрамы на теле жгли огнём.
– Охраняй! – рыкнул я майору, и оттолкнув его ворвался я в кабинет начальника.
Опытный Ашот Гамлетович мигом почуял опасность, и даже успел потянуться к телефону правой рукой, но это было всё, что он успел. Мои пальцы левой «электрической» руки через мгновение впились в его руку на телефоне, буквально прожигая её насквозь.
Кто-нибудь разве может оторваться самостоятельно от провода под напряжением? Вот и Ашот Гамлетович не смог. И сказать ничего не мог тоже. Потому что, что тут скажешь, когда тебя колбасит напряжением?
Нырнув в «волновую» тень мира я резко потянул общий контур, что смог захватить, волновой структуры тела полковника, и Ашот Гамлетович вдруг осознал, что умирает. Умирает безвозвратно, безнадёжно, и душу его охватила смертная тоска и непередаваемый ужас. Но это уже был мой «подарок».
Немного придя в себя, я взял под контроль свой разум, свои чувства и свои действия. Убить Ашота Гамлетовича очень хотелось, но было нельзя. Сейчас, по крайней мере. Я слегка ослабил давление, заглушил «искры» на татуированной руке, и приблизив свои уже абсолютно чёрные глаза почти вплотную к лицу полумёртвого и обмочившегося от ужаса и боли главного милиционера района, прорычал ему в лицо:
– Если я продолжу, полковник, то через пять минут в этом кресле будет сидеть слюнявый идиот. Который закончит, и, уверяю Вас, очень быстро закончит, свои дни в ближайшей психушке. Мне продолжить или мы будем говорить, как взрослые и СЕРЬЁЗНЫЕ люди? Можете попытаться вызвать охрану. У Вас три секунды на выбор.
– Говорить, – не задумываясь прохрипел Ашот Гамлетович, – говорить.
– Отлично, – я, с безмятежным выражением на лице, как ни в чём ни бывало, откинулся на кресле, но не спуская при этом настороженного взгляда с полковника. Я знал, что он в любом случае не успеет, но он-то этого не знал
– Вы зачем мне этого идиота майора подсунули? – укоризненно сказал я. – Довёл, придурок, пожилую женщину почти до инфаркта. Да и Даша могла испугаться, а Даша бояться не может.
– Почему? – рефлекторно спросил полковник, держась за покалеченную руку.
– Потому, что если Даша испугается, то начнёт плакать. А если Даша начнёт плакать, то сюда приедут ВЗРОСЛЫЕ, чтобы её утешить, и выяснить, кто причина её слёз.
– Взрослые? – тупо переспросил Ашот Гамлетович.
– Ну да, взрослые, – изобразил я недоумение, – я ведь ещё ребёнок. Несовершеннолетний даже.
Полковник обалдело смотрел на меня, полностью потеряв контроль над ситуацией. Между тем я продолжал:
– Я понимаю, что вы здесь все уже давно забыли свою профессию, но хотя бы чуйка на самосохранение должна ведь остаться? Он что, майор этот ваш, не видел разве, что я его не боюсь? Ребёнок его не боится! Майор не понимает, что так не бывает? И что надо сразу идти выше, а не изображать из себя «плохого полицейского»? Ну да ладно; это Ваши идиоты, разбирайтесь с ними самостоятельно. Но есть и другие, и к ним у меня уже свой счёт.
Не давая милиционеру прийти в себя, я повысил голос:
– Вы, полковник, вообще берега видите? Хоть какие-то? Вы что творите-то? Похищение детей, организованных (!) детей, сексуальные домогательства…
– Какие дети?! «Какие домогательства?» – обалдело спросил полковник, у которого моментально пересохло в горле. Он сразу, в отличие от майора, оценил возможные последствия одного лишь подозрения на это.
– Мне плевать, если «дорожники» (железнодорожная милиция), берут дань с поездных катал и лоточников. Это их бизнес и их издержки. Такси, ночлежки, проститутки – на всё это мне глубоко плевать.
Но ДЕТИ!
Крышевание, Ашот Гамлетович, имеет одну неприятную закономерность; оно рождает безнаказанность для низовых структур. А безнаказанность неизбежно ведёт к вседозволенности, или, говоря по-вашему, «беспределу». Который, в свою очередь, рано или поздно очень сильно подставляет саму «крышу». Вот и думайте, в каком месте будете рвать этот круг. От себя лично я посоветовал бы Вам, Ашот Гамлетович, срочно «зачистить хвосты», если мои предположения правильные. И другим урок, и вам спокойнее.
Жалости к будущим жертвам этой «зачистки» я никакой не испытывал.
– Хотите получить сюда десяток комиссий из Москвы и «важняков» (следователи по особо важным делам)? А они накопают и то, что было, и чего не было. Сами знаете.
Ашот Гамлетович к тому времени немного пришёл в себя, и попытался укрепить позиции:
– Это всё твои СЛОВА. Только слова.
– А я ничего доказывать Вам не собираюсь, – пожал я плечами, и слегка затемнил глаза, отчего полковника снова прошиб пот, а сердце пропустило пару ударов. – Вы можете рискнуть и сыграть со мной. Я-то готов, а Вы?
– Но до Москвы далеко, а вы уже здесь, – сделал продажный мент последнюю попытку
– Что касаемо «Москвы», то письма с описанием ситуации уже отправлены. Пока лишь по частным адресам, но случись что с нами, они пойдут по адресам официальным. И очень многим адресам. Лично пойдут, не по почте. Замолчать не выйдет, кто бы не покрывал вас «наверху». Так что скорее произойти «что-то» здесь может именно с вами. Хвосты рубят – головы летят.
Но ведь кроме официальной, легальной стороны, есть и другая. А ну как КТО-ТО СПРОСИТ из очень серьёзных людей? И им не нужны будут ни формальные доказательства, ни улики. Просто они очень хорошо УМЕЮТ СПРАШИВАТЬ. И НАКАЗЫВАТЬ тоже умеют очень хорошо.
Ашот Гамлетович вытер внезапно выступивший пот.
– Но о чём ты вообще? – пытался ухватить нить смысла милицейский начальник.
– А Вы, полковник, вот прямо сейчас позвоните в ТОТ райотдел, и спросите, в какое время мы были с девушкой в нём зарегистрированы, как задержанные. Ну или не были.
Под моим пристальным взглядом полковник набрал номер, запросил дежурного и указанные мною сведения. Выслушав, молча положил трубку, подумал, и наконец, сдался:
– Что ты хочешь?
С полковником мы договорились.
Снятие всех обвинений. Претензии с обеих сторон обнуляются; нас остановили по ошибке, а потом сразу повезли на вокзал. Прямо с улицы. Не было никаких похищений и нападений. Машину никто не угонял; просто водитель как выскочил после аварии, так сразу побежал за помощью, а был он в гражданской одежде, поэтому его не заметили.
На тех, кто задержал нас в Джанкое, накладывается штраф в нашу пользу; по 2 тысячи с каждого. И это ещё мелочи; это нам «на мороженое». Обычно те, кто дотрагиваются до Даши лишаются руки. Которой дотрагивались. Деньги должны быть положены в Центральную Сберкассу Ленинграда, а до конца смены мне переданы Сберкнижки «на предъявителя». Кроме того, РОВД обеспечивает полную безопасность нашего лагеря и всех детей от местного криминалитета; пусть хоть пост выставляют.
И да; надо как-то компенсировать Августе Демьяновне перенесенные нервные потрясения, и объяснить ей, что всё, что она видела тогда в Джанкое – ей лишь показалось. А всё, что наговорил сегодня глупый майор – лишь небольшое недоразумение. Путаница в документах. Майора накажут.
Ашот Гамлетович хотел было встать из-за стола, но ноги его предательски дрожали, а брюки были мокры. Он досадливо опустился обратно в вонючее кресло, и сказал мне:
– Пригласи своего воспитателя и майора.
Через некоторое время личная машина начальника РОВД доставила нас всех в лагерь. Августа Демьяновна прижимала к груди заманчиво позвякивающий свёрток с какими-то коробками, а также периодически нервно трогала свой карман.
Даша, которой я успел шепнуть «мы выиграли», безмятежно улыбалась, держа меня за руку, которую ни разу не отпустила с момента, как мы вышли из отделения милиции. Ну а я раз за разом прокручивал в голове нашу «беседу» с Ашотом Гамлетовичем, выискивая в ней слабые места, и думая, что можно ещё сделать для нас с Дашей.
