Ракитин Кирилл
Моя необычная обычная жизнь
Когда я уже покидал кабинет начальника РОВД, он вдруг спросил меня негромко:
– Да кто вы такие-то? КТО ты?
Я вернулся к его столу, наклонился, и, слегка затемнив глаза так же тихо ответил:
– Вам не надо этого знать, полковник. Более того, Вам не надо было бы знать даже того, что ТАКИЕ люди вообще существуют. И эти люди, поверьте мне, очень нервно относятся к тому, когда кто-то начинает наводить о них справки. Вам следует знать лучше вот об этом.
И ещё.
Не пытайтесь ИГРАТЬ со мной, полковник. Вы всё равно проиграете, а цену проигрыша Вы уже поняли. За Дашу я Вам горло перегрызу и душу заберу.
– Но кто, чёрт побери, такая, эта ваша «Даша»?
Я молча дошёл до двери, но там обернулся и сказал:
– Ненужное знание, полковник. Но я отвечу; она – принцесса.
Глава 21
На следующее утро Августа Демьяновна и директор лагеря вид имели неважный.
Но довольный.
Директор, буркнув нам с Дашей что-то типа «не сомневалась, что это недоразумение», более ничего нам сказать не пожелала. А вот Августа Демьяновна, выпив третий стакан чая подряд, поманила нас к себе и негромко сказала:
– Я ещё не выжила из ума, и отлично знаю, что именно я видела ТОГДА. И я по-прежнему ни на грош не верю вашим словам, но рада, что всё закончилось благополучно. Надеюсь, что закончилось.
А после, с сомнением повертев в руках пустую кружку, ещё тише добавила:
– И спасибо тебе, Ракитин.
Поняв, что «опала» с нас снята, ребята перестали нас сторониться. Сергей и Володя, ехавшие тогда с нами а поезде, и тоже всё видевшие, ещё какое-то время пытались поддерживать героический флёр Даши, но я им кое-что объяснил, и они прикусили языки.
Поскольку сегодня был выходной, а ни на какие экскурсии преподавательско-воспитательский состав лагеря явно не годился, то день объявили «свободным»; желающие могли провести его на пляже, в лагере, или получить «увольнение» в городской парк. Мы с Дашей решили, что днём на пляже нам делать нечего – мы ещё не вполне адаптировались к местному солнцу, и лучше мы пойдём купаться вечером. А потому предпочли прогулку в парке. С нами увязались ещё пятеро; наша первая подруга Надя Быстрова, два "рыцаря Даши" – Сергей и Володя, ещё один мальчик, откровенно симпатизирующий Наде, и яркая весёлая хохотушка Лена, поглядывающая с интересом на Сергея.
Мы не возражали, а напротив – были рады; т. к. пора было укреплять знакомства и более плотно вписываться в коллектив. И если Даша была просто рада прогулке и решению проблемы, то я смотрел на происходящее именно так: пора реализовывать нашу программу: заводить друзей и полезные для будущего знакомства в школе. Жить жизнью «обычного подростка» иначе не выходило никак.
Впрочем, и «роботом» я тоже не был; всё же гормоны порой рулили настроением сильнее, чем мозги. Что с полным основанием считал исключительно заслугой Даши, испытывая к ней всё более сильную привязанность. Ко всеобщей радости я захватил фотоаппарат, и мы набегались и наснимались вволю, аж на все 36 кадров «Свемовской» плёнки. Особенно в живописном Большом Хаосе – естественном нагромождении каменных глыб, появившихся на этом месте миллионы лет назад.
Когда мы уже шли ближе к выходу, дорогу нам перегородила огромная собака, внезапно вышедшая из кустов. Она стояла прямо по центру аллеи; огромная, лохматая, страшная. Вывалив меж желтоватых, внушительных размеров клыков тёмно-бордовый язык, она недовольно порыкивала в нашу сторону. Девчонки взвизгнули и замерли, схватившись за парней. Те приняли мужественный вид, но делать что-либо ещё не рисковали.
И были в этом абсолютно правы.
Я аккуратно освободился от Дашиной руки, «перецепив» её на Володю (чтобы Лена не ревновала), а сам не торопясь пошёл к псине. Я не боялся животных, т. к. уже научился с ними справляться, используя свои возможности. Благо они рассказать никому ничего не могли. При моём приближении собака угрожающе зарычала и, приподняв верхнюю губу, показала мне свои клыки во всём их смертоносном великолепии. Я подошёл ещё на шаг и затемнил глаза.
Для полноценного контроля мне нужен телесный контакт. Я был намного быстрее любой собаки, но демонстрировать это при посторонних не мог. Поэтому приближался к ней осторожно, без резких движений, постепенно выбирая расстояние и занимая нужную позицию. В ракурсе, когда я заслонял собой собаку, ребята не смогли бы оценить адекватно мою скорость.
Когда до зверюги осталось около двух метров, она атаковала.
Чуть развернувшись, я пропустил собаку мимо себя, и положив ей руку на голову, моментально заглушил агрессию, «разбудив» и «подогрев» чувство подчинения и радости. Собачью, как и кошачью волновые структуры я изучил давно, и контролировать их мне труда не составляло. Они были значительно проще, чем человеческие, и куда более управляемы. Одно внутреннее усилие – и вот лохматая страшила уже лежит у моих ног, радостно подметая хвостом дорожку. Я был сейчас для неё Вожаком, и она выказывала и радость, и покорность, как того и требует собачья иерархия. Собаки ведь животные стайные, а в стае без иерархии невозможно.
Я немного наклонил голову, чтобы скрыть глаза, и сказал своим замершим товарищам:
– Проходим быстро, но не бежим. И долго я её не удержу, не стойте.
На самом деле держать так собаку я мог довольно долго; всё же не человек, но опасался, что кто-то из ребят увидит мои глаза или полезет к зверю. По аллее к нам уже спешили милиционер в форме и мужчина в рабочей спецовке.
– Малчик, малчик, – закричал он издалека с южным акцентом, – нэмэдлэнно отойди от собаки! Медлэнно так отойди. Руками не маши.
– Так «медленно» или «немедленно»? – изобразил я непонимание, под смешки ребят, которых страх уже начал постепенно отпускать.
– Ти шутиш, малчик? – возмутился рабочий. – Это очэн опасный и злой собак. Лучшэ уходы тихо.
– Опасный? – притворно удивился я, – он что, зализывает врагов до смерти?
– Ти смотри; смелий, но глюпый! Совсэм животных не знает, – турыст, – с презрением сплюнул он, – ныкакого понымания. Не умеет думат совсем…
Мужчина в спецовке подошёл к собаке, которая приветствовала его парой взмахов хвоста, и, надев на неё ошейник с крепким поводком, посмотрел мне в лицо. А я ему улыбнулся.
Нет, он не закричал и не отпрыгнул. Он просто резко замолк и очень быстро, не оглядываясь, ушёл. И милиционер с ним тоже ушёл, предварительно очень внимательно посмотрев на меня и на Дашу.
– Ну вот, – с удовлетворением подумал я, – эта строчка в докладе будет нам очень даже полезна.
После обеда все дружно отправились на пляж. Поскольку мои «татуировки» нервировали директора, равно как и внимание окружающих к ним, мне милостиво разрешили загорать (а заодно и купаться) не на основном пляже, а в стороне, по другую сторону от длинного мола, уходившего в море. Там вдоль берега были свалены огромной кучей бетонные волноломы, среди которых можно было найти для себя уединённое местечко.
Для начала мы отправились «искать место под солнцем» лишь вдвоём с Дашей, но постепенно к нам присоединилось ещё человек шесть-семь, выказывавших к нам несколько большую симпатию, чем остальные. Таким образом у нас начала формироваться уже СВОЯ компания более-менее близких товарищей. Наш план начинал понемногу реализовываться, чего нельзя было сказать о моих мечтах об обычной жизни обычного подростка. Вероятно, их следовало уже хоронить окончательно. И жить в той реальности, что имелась в наличии, а не в той, что была лишь у меня в голове.
Поскольку мы с Дашей всё никак не могли остаться наедине, то и поговорить более подробно о том, что произошло в РОВД, нам не удавалось до самого вечера.
Ворота лагеря выходили практически сразу на автомобильную трассу, петлявшую вдоль берега. Со стороны моря дорогу ограждал широкий и низкий каменный парапет, сидя на котором можно было смотреть на море с высоты птичьего полёта. Формально, это территория была уже за пределами лагеря, выход с которой расценивался, как «самоволка». Но, поскольку, от парапета до собственно ворот было не более 10 метров, то сидеть там любителям созерцания закатов, разрешалось. Впрочем, таковых, кроме нас с Дашей, в лагере больше не нашлось. Поэтому мы и облюбовали это место для наших бесед, когда нам хотелось побыть вдвоём, но не хотелось, чтобы это выглядело так, будто мы скрываемся от других людей.
Мы сидели на виду у всех, но вокруг нас всегда было пустое пространство и незаметно подойти к нам никто не мог. Идеальная позиция; с одной стороны ни от кого не прячемся, (не подумайте мол, чего), а с другой – наедине.
Наблюдать там закат стало нашей с Дарьей ежевечерней традицией, к которой все в лагере быстро привыкли, и уже не пытались составить нам компанию, как бывало в первые разы. Целый день мы были в коллективе, с ребятами и преподавателями, и реально побыть вдвоём и отдохнуть от толпы могли лишь здесь. (Ну не прятаться же нам по кустам, в самом деле!). Здесь мы могли помолчать вдвоём, рассказать друг другу какие-то новости, слухи и сплетни из лагерной жизни, договориться о совместных действиях или словах. Ведь наша Игра продолжалась; версии о том, кто мы с Дарьей друг другу продолжали «по секрету» пополняться новыми сведениями, и обрели уже какую-то свою, независимую от нас жизнь. Правда, Даша как-то высказалась в том плане, что это не совсем «по-товарищески» – так врать новым друзьям. На что я возразил, что в Игре нет друзей, а есть лишь игроки, которые могут быть врагами, а могут таковыми и не быть, и могут быть даже друзьями, но Игра от этого не перестаёт быть Игрой, а в жизни вообще есть не только друзья. Впрочем, как и в самом лагере тоже. И ещё неизвестно, как дальше повернётся всё в той же школе. Да и Игра по нашему плану была ещё далеко не окончена. И вообще, люди меняются, отношения меняются, и вчерашний друг внезапно становится врагом.
Тогда Дарья очень внимательно посмотрела мне в глаза, и тихо спросила:
– А ты? Ты не предашь?
Я взял её руки в свои, поцеловал кончики пальцев, и также серьёзно и тихо ответил:
– Никогда. Клянусь.
– И не будешь лгать!
– Не буду, – согласился я. – Так я и сейчас тебе говорю лишь правду. С нашей первой встречи. Помнишь?
– Забудешь, разве, – улыбнулась Даша. – Но ты ведь и ВСЕЙ правды мне не говоришь.
– Всей – не говорю, – не стал я спорить. – Но и не лгу никогда.
– Это так, – согласилась на этот раз Даша, и мы замолчали, провожая взглядами солнце, уходившее в море.
О событиях в РОВД я рассказал Даше лишь то, что счёл нужным ей знать.
О своих «особенностях» я пока что не рисковал ей открыться полностью, будучи не в состоянии предугадать её реакцию, и желая, чтобы к этому моменту, который всё равно неизбежно должен был наступить, наши отношения с ней станут настолько крепкими, что никакие мои «необычности» не смогут им навредить. Я боялся, что Дарья попросту сочтёт меня не вполне психически здоровым, и решит держаться подальше. Или поделится с мамой, а в этом случае я просто был уверен, Анастасия Марковна постарается оградить Дашу от меня. Разумеется, «ради её собственной пользы», как же иначе! Не понимая, что сейчас именно я обеспечиваю Даше безопасность.
Я помнил, что Дарья уже видела кое-что из моего «арсенала». Но она точно также не задавала мне вопросов, как не задавал ей вопросов я, относительно того, о чём она не хотела говорить. И в этом не было обиды или недоверия, а напротив; было взаимное понимание и взаимное уважение личного внутреннего пространства каждого. Поэтому, я не стал рассказывать Дарье, что банально запугал полковника страхом смерти, к которой он и в самом деле был весьма близок. Сказал лишь, что пригрозил жалобами в «высшие инстанции», введя его в заблуждение о наших возможностях. И потому мы решили дело миром – взаимным отказом от претензий. Начинать же войну было бы самоубийством. Я вполне отдавал себе отчёт, что если я ещё в состоянии справиться с отдельными людьми, то против организации мне не выстоять никак.
О деньгах же я Даше пока ничего не стал говорить, полагая их поступление своего рода индикатором; поверил мне полковник или нет. И если денег не будет, то придётся начинать действовать на опережение, привлекая уже официальные структуры. Словам, связанного с криминалом милиционера, я не верил ни на грош. Нужны были дела. Их я и ждал.
Интермедия 3
На уютной даче, собрались те, кто олицетворял официальную и реальную власть на земле.
Эти люди в принципе ничего не боялись, но лишние проблемы им были ни к чему, особенно, если это могло повредить «делам». А их «дела» были деньги. Очень большие деньги.
Поэтому, собравшиеся сейчас решали, насколько реальны угрозы со стороны мальчишки, и насколько опасен он сам. Разумеется, они могли бы просто проигнорировать его, или напротив, организовать через местный криминалитет «несчастный случай», но дети были из Ленинграда, организованный коллектив, и случись что с ними, расследовать дело наверняка прислали бы «важняка» из другого региона. К тому же, парень был не один, а с непонятой девчонкой (а два тела – это был бы уже явный перебор). Да и сам этот парень был странный донельзя. Не бывает таких школьников. Поэтому вопрос заслуживал обсуждения.
К тому же, если разобраться, прав он был, это странный школьник. Милиция в Джанкое обрела слишком много независимости, а глядя на них, такой же «суверенности» могли захотеть и другие. Что грозило утратой контроля (и доходов). И это ставилось опасным уже для них самих. Наглый мальчишка был прав. Следовало напомнить всем, кто Хозяин в доме. Кроме того, не только все присутствующие, но и многие, кто «по ту сторону», не одобряли преступлений на сексуальной почве, тем более против детей. А здесь речь шла именно о детях. И это уже был настоящий «беспредел», что по закону, что по криминальным понятиям.
Все сидящие в комнате были материалистам до мозга костей, а потому к «мистической» части рассказа Ашота Гамлетовича, отнеслись весьма скептически.
В отличие от него самого.
– Дырки в руке он тебе обычным электрошокером сделал, – говорил басом солидный человек в светлой рубашке. – Такие есть у американцев, я видел. А сердечко просто на ток среагировало; вот ты и начал помирать. Меньше коньяка пей.
Все засмеялись.
– Но глаза, глаза! Вы не видели его глаз. Я от одного их вида в штаны напустил, а вовсе не от тока. Никто из вас не видел, того, что видел я, а ржёте тут. Это был настоящий ужас, настоящая смерть.
Смешки присутствующих, как и их ухмылки стали реже, а потом и вовсе исчезли. Начальник РОВД не был честным человеком, но и трусом он не был никогда. И все это знали. А потому, если он был напуган, то один этот факт уже заставлял отнестись к ситуации серьёзно.
– Ну ты не нагнетай, так-то уж, Ашот. «Сама смерть». Придумаешь же.
– Не верите. Вы ещё рапорта не видели, как он с охранной псиной справился!
– И как же? – проявил интерес полный.
– А так, что просто подошёл к ней, руку на башку положил, а та и давай расстилаться перед ним, словно щенок перед матёрым. У меня у самого такая собака. И я знаю, что так не бывает! – в голосе начальника РОВД зазвучали истеричные нотки.
Он выпил залпом стакан воды, и вновь заговорил.
– И никакой это не «шокер» был; я их тоже видел. Этот сумасшедший у моего стола за секунду от двери оказался; я и глазом моргнуть не успел, как его пальцы словно когти в меня впились – не вытащить и не оторвать. Был бы шокер – я бы валялся без сознания, а он меня «держал». И я понимал, что умираю, сознания не терял. Это было ужасно, ужасно! Не дай Бог никому из вас почувствовать такое. Он пригрозил «забрать душу», и я вдруг понял, что он и вправду может это сделать, хоть никогда в эти поповские сказки не верил. И эти его глаза ещё… Чёрные полностью. И такая злоба от него шла. Словно он зверь какой, а не человек! Не зря он пригрозил «перегрызть горло». А вы всё веселитесь! – со злостью добавил он, невольно дотронувшись до забинтованной руки.
– А может ты и прав; может и не человек. Вернее, не совсем человек, – неожиданно сказал, сидевший чуть поодаль от остальных, худощавый седой и немолодой уже человек в очках и сером костюме.
Все в изумлении повернулись к нему.
– Была когда-то давно уже такая программа; по вмешательству в генетику человека. Направленная эволюция. Высший уровень секретности.
– Тьфу, пакость! – сплюнул ещё один из присутствующих, с тщательно уложенными волосами… – Это же фашизм, товарищи, чистой воды! Немцы же такое делали. Никогда не поверю, что у нас в стране…
– Ты не партсобрании своём, и не на митинге, – веско оборвал его худощавый. – Вот потому и засекречено всё было. Но я слышал, что Программу эту давно прикрыли. Значит, что-то ещё делается, или это утечка, или частная разработка… – задумчиво сказал он.
– А разузнать по СВОИМ каналам Вы не сможете? – обратился к нему Ашот Гамлетович.
– Ашот, ты что, не слушал меня? – рассердился худощавый. – Я же говорю вам: высший уровень секретности. Гостайна. За один лишь проявленный интерес можно попасть в разработку, а то и вовсе в «несчастный случай». Так что я свою голову ради пустого любопытства подставлять не стану. И вам никому не советую. Может мне даже этого говорить не стоило, да вот же – решил предостеречь, – досадливо сказал он.
– Извините, – сказал Ашот Гамлетович, – всё толком в себя прийти не могу.
– Нет, ты всё правильно нам сказал, – пророкотал полный. – Болтунов тут нет. Ты знаешь.
Худощавый кивнул. А Ашот Гамлетович добавил:
– Вот и этот парень говорил тоже самое. Слово в слово. Что, мол, «там» очень не любят, когда начинают наводить про них справки или задавать вопросы. И реагируют «нервно»; так он сказал.
Худощавый вновь кивнул, подтверждая, но говорить больше ничего не стал. Да и всё что хотел, он уже сказал, а болтать попусту не привык.
– А почему он назвал девчонку «принцессой»? – вдруг спросил полный. – Это кликуха такая у неё или может она чья-то дочь? Авторитета какого?
– Здесь не криминал, точно, – ответил начальник РОВД. – Не тот стиль. Не похоже совершенно.
– А на что похоже? – поинтересовался с причёской
– Похоже… похоже на «практику», – сказал вдруг полный.
– А парень?
– А парень, скорее всего, просто охранник. Но не только; у него задача «решать вопросы» по обеспечению безопасности в целом.
– У пятнадцатилетнего пацана? – с сомнением сказал тот, что с причёской.
– А что, разве плохо справляется? – хмыкнул худощавый. – На мой взгляд, абсолютно грамотный расчёт тактики. В Джанкое беспредельщиков – ментов ваших успокоил, и здесь всё уладил. Отличная работа, между прочим. Я бы такого к себе аналитиком взял.
– Так «принцесса» всё-таки, почему? – напомнил с причёской.
– Я думаю, что это не «кликуха», – седой немного высокомерно глянул на толстяка, – возможно, что это её «статус». Мало ли, что там яйцеголовые удумали. Они там в своей науке все ненормальные и маньяки. Может она им по плану должна будет рожать «особых» людей. Кто их знает?
– Так они же открыто приехали, со школой. Имен и фамилий не скрывают, – удивился причёсанный
– А как они должны были приехать? С табличкой института? – снисходительно пояснил седой мужчина в очках, – Это называется «социализация». Объект помещают в обычную среду, чтобы он вписался в социум, завёл друзей детства и пр. А сами наблюдают, иногда вмешиваются, или дают поручения.
Тот, что с причёской снова сплюнул, а начальник РОВД спросил:
– Так что решаем?
Полный встал:
– Парня и девицу не трогаем. Ты, Ашот, делай то, о чём договорился с ним: обеспечь им безопасность со своей стороны, и переведи деньги. В Джанкой отправь людей. Тех, кто был в отделе – в дальний аул, и пусть сидят тихо. С теми, кто забирал парня с девчонкой с улицы – думай сам, но на горных дорогах опасно, особенно, если тормоза неисправны. Сами нос никуда не суём, вопросов никому не задаём. Гостайны – не наш профиль. Это всех касается! А будут вопросы к нам – ничего не видели, ничего не знаем. В журнале никто не зарегистрирован, а кто в тот день дежурил – уже ничего не расскажут.
На том и закончили.
Глава 22
Между тем, наша жизнь в лагере наконец-то обрела какую-то стабильность.
Мы влились в общий ритм «работа – сон – пляж – сон», с вкраплениями экскурсий по выходным, фильмов в открытом кинотеатре, бренчанием на гитаре (нашлась какая-то развалюшка, обклеенная переводными красотками) и танцами по вечерам в лагере.
Танцы были скучными.
Глядя на это унылое топтание, традиционно называемое «танцы», мы с Дашей и придумали кое-что. В театральной студии, где она занималась, были уроки танцев, да и я имел «за душой» некоторое представления о них, пусть на основе лишь виденных на картинках, но тем не менее. В общем, мы решили научить ребят паре-тройке групповых танцев. Разумеется, самым простеньким, но таким, чтобы всем было интересно, а главное, ЗАХОТЕЛОСЬ их танцевать. Поэтому, зайти мы решили «с козырей»; научить в первую очередь танцу «с поцелуями».
Простенький танец, в котором танцующие образуют два круга – внешний из мальчиков и внутренний из девочек, которые, после нескольких простых па, меняются по кругу партнёрами. На самом деле, никаких поцелуев танец не предусматривал; просто перед сменой партнёра, танцующие прикладывались попеременно щёчками – «раз-два», целуя при этом воздух. Но, как объявили мы с Дарьей, если кто-то совершенно случайно поцелует не воздух, а саму щёчку, то ПО ПРАВИЛАМ танца все делают вид, что ничего не видели.
Мы показали с Дашей сам танец, напели мелодию, и дело пошло!
Если вначале желающих было мало, и танцевали практически лишь девочки, то по мере того, как девчонки начали вытаскивать своих кавалеров в круг, а ребята переставали стесняться и путаться в ногах и руках, на площадке всё чаще зазвучали не возмущённые вопли от отдавленных ног, а смех и шутки. И к танцующим поспешили присоединиться практически все остальные.
На следующий день мы научили всех ещё одному танцу, и дав на закрепление пару дней, ещё и третьему. Те были уже без поцелуев, но ребята так вошли во вкус, что гордо демонстрировали своё новое умение прямо на городских улицах, например, в ожидании автобуса или начала сеанса кино, а то и у входа в столовую.
Воспитатели нашу инициативу одобрили, и даже попросили меня сделать несколько снимков этих танцев для будущего фотоотчёта в школе, а ребята, поймав кураж, с удовольствием попозировали. Разумеется, от традиционного утрамбовывания танцплощадки никто не отказался, но коллективные танцы прочно заняли своё место в нашем досуге.
Мы с Дашей, разумеется, тоже не чурались «традиционных» танцев, хотя желающих потанцевать с Дашей было много больше, чем желающих танцевать со мной. Меня не то, чтобы сторонились, но окружающие словно чувствовали во мне что-то чужеродное. Вот уж воистину свой среди чужих, чужой среди своих. Даша видела это, но не понимала причины. Хотя, если честно, я и сам её не очень понимал. Желая меня как-то поддержать, Дарья старалась после любого танца держаться рядом со мой, несмотря на то, что я никак её не удерживал и не ограничивал в свободе общения или выбора партнёра для танца (о чём изначально у нас была договорённость). И ни малейшей ревности, или того, что можно было бы принять за неё, не выказывал. Но тем не менее, одного конфликта на этой почве избежать всё же не удалось.
Наверное, самый рослый и сильный юноша в лагере, по имени Алексей, похоже, решил всерьёз добиться Дашиного расположения. И лучшего способа это сделать, как пригрозить мне, он не нашёл.
Если честно, я вначале воспринял всё это как неудачную шутку; ведь мы с Дашей уже прочно утвердили свою репутацию, как «пара». Столько сил и времени было потрачено на то, чтобы избежать таких подростковых разборок, столько историй было рассказано по наше якобы совместное детство – и вот на тебе. Впрочем, о возможной причине я догадывался. Не иначе, как Августа Демьяновна поведала кому-то о нашем с Дарьей, появлении в школе, что и дало кому-то повод сомневаться и …НАДЕЯТЬСЯ.
Хотя, какая разница кем мы были друг другу прежде, когда было очевидно, кем мы друг другу сейчас. Но для Лёши это было слишком сложно. «Играй гормон» туманил его разум, и нашёптывал в уши «вижу цель – не вижу препятствий». А возможно, что уже и сама Даша ему была не так важна, как показать всем, что он тут «альфа-лидер», и указать новичку его место. В общем, после пары словесных перепалок, Лёша всё-таки решил перейти к делу. Т. е. к драке.
Дарья примчалась к месту «дуэли» вместе с Надей, теперешней её лучшей подругой, но я сказал Даше, что на этой стадии отказ от драки ничего уже не решает (просто она будет позже), а репутацию погубит. А репутация – одна из целей нашего пребывания здесь. Дарье пришлось смириться.
Ещё никто в лагере не видел меня «в деле», а сам я вовсе не горел желанием демонстрировать свои возможности. Такое всегда лучше держать в секрете. В общем, я решил сыграть «от обороны», изобразив что-то в стиле Пернелла Уитакера; боксёра, получившего прозвище «Неприкасаемый» за своё умение уворачиваться от противника.
Лёша же был уверен в победе, полагаясь на свою силу. Но в состязании со мной на скорость у него не было шансов. Я же не хотел ни бить его, ни тем более калечить, но и сам быть битым не собирался тоже. У него была своя цель, а у меня своя.
В общем, немного побегав за мной по «рингу», Лёха выдохся, и принялся клеймить меня за якобы трусость и боязнь получить удар. «Публика», хоть и считала в большинстве своём, Лёхину затею глупой и не имеющей смысла, но в душе болела за него; ибо он был, во-первых, «свой», а я нет, а, во-вторых, некоторые полагали, что новенькому и так слишком много ништяков привалило, что несправедливо. Поэтому меня следует немного «приземлить».
– Ты драться-то не умеешь; трусишь как девчонка – вещал Лёха, тяжело переводя дух. – Всё время с девчонкой водишься, парней избегаешь, и сам такой потому, что как девчонка.
Сравнение с девочкой всегда считалось в подростковом, (и мужском вообще) сообществе позором, который смыть можно было лишь одним – «настоящим мужским поступком»; сиречь – дракой. Но я-то не был обычным подростком, а потому взять меня на такое примитивное «слабо» было делом безнадёжным. Но и потерять с таким трудом заработанную репутацию, было никак нельзя. Плюс, я уже и сам начинал понемногу заводиться. Мне ничего никому не надо было «доказывать», но спускать оскорбления, пусть я их таковыми и не считал, было нельзя. Поэтому, когда Лёха в очередной раз кинулся в атаку, я вместо ожидаемого им уклонения шагнул навстречу.
Лёха техники не знал; просто бил со всей дури. А я знал. Правда, наработанного выполнения какого-либо приёма (так называемой, мышечной памяти) не имел, зато с успехом мог компенсировать это высокой скоростью; раза в три-четыре быстрее обычного человека.
Когда Лёха ударил меня правой рукой целясь в голову, я чуть шагнул влево, отбил левой же рукой его руку внутрь, одновременно фиксируя его кисть, а затем, выполнив обычную заднюю подсечку своей правой ногой, свободной правой рукой просто толкнул противника назад, удерживая его кисть на болевом заломе.
Продолжая держать противника за руку, я присел рядом и негромко сказал:
– Не позорься, второй раз будет больнее.
В принципе, я мог сразу добить его правой рукой, но не хотел доводить дело до вечной войны. Но Лёха моим словам не внял. Поэтому, при следующей своей попытке, получил довольно чувствительный удар коленом в живот, локтём по печени, и с заломленной за спину рукой, валялся мордой в землю.
Теперь Лёха внял.
Подождав, пока мой противник придёт в себя, я протянул ему руку с извечной формулой:
– Мир?
– Мир… – не очень охотно, но Лёха всё же пожал мою руку.
Парни зашумели, обступив нас, а девчонки тем временем потихоньку исчезли, видя, что конфликт исчерпан. Когда все вернулись к корпусу, я слегка придержал своего противника "по рингу" на улице, и оставшись с ним наедине, сказал:
– Лёша, я не знаю, зачем ты это затеял. Я вовсе не возражаю, чтобы ты общался с Дарьей и даже подружился с ней. Но именно, что подружился. Не более. И если она сама этого захочет. И, прошу тебя, никогда не пытайся больше встать между нами, потому, что за Дашу я перегрызу горло любому.
Затем, немного помолчав, добавил:
– И я не шучу.
