Ричард Морган
Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии
Глава двадцатая
Ортега подбросила меня на улицу Миссий, когда на город уже опускалась ночь. Всю обратную дорогу с ринга она была погружена в раздумья и отвечала на вопросы односложными фразами; я предположил, что это сказывается постоянное напряжение, вызванное необходимостью напоминать себе, что я не Элиас Райкер. Но когда я, выходя из аэрокара, непроизвольно повёл плечами, Ортега порывисто рассмеялась.
– Посиди завтра в «Хендриксе», – сказала она на прощание. – Я хочу тебя кое с кем свести. Правда, потребуется время, чтобы всё устроить.
– Договорились.
Я развернулся, собираясь уйти.
– Ковач!
Я обернулся. Ортега высунулась из открытой двери, глядя на меня. Положив руку на крыло машины, я опустил взгляд. В наступившей затянутой паузе я ощутил, как моя кровь начинает насыщаться адреналином.
– Да?
Помявшись, она сказала:
– Карнаж ведь что-то недоговаривает, так?
– Если судить по тому, как он трепался без умолку, полагаю, да.
– Я тоже так подумала. – Ортега мягко ткнула кнопку на панели управления, и дверь начала опускаться. – До завтра.
Проводив взглядом её транспорт, поднявшийся в воздух, я вздохнул. Я почти не сомневался в том, что поступил правильно, подойдя к Ортеге в открытую; вот только я никак не ожидал, что будет так сложно. Не знаю, насколько давними были её отношения с Райкером, но химия между ними, несомненно, была сокрушительной. Я вспомнил, что читал, будто феромоны, первоначально привлекшие друг к другу особей противоположного пола, с течением времени изменяются, всё крепче связывая их. До сих пор никто из биохимиков не смог до конца объяснить подобный процесс, хотя были попытки воспроизвести его в лабораторных условиях. Ускорение и искусственное прерывание эффекта привели к неожиданным результатам, одним из которых стал эмфатин и его производные.
Химические препараты. Я до сих пор не мог прийти в себя от коктейля Мириам Банкрофт и новых приключений не хотел. Я твёрдо сказал себе, что это мне не нужно ни при каких условиях.
Впереди и вверху, над головами многочисленных вечерних прохожих, я увидел голографическое изображение гитариста-левши, играющего перед «Хендриксом». Вздохнув, я пошел вперед.
Не успел я пройти полквартала, меня обогнала громоздкая автоматическая машина, прижимавшаяся к тротуару. Она была похожа на робота-ползуна, убирающего улицы Миллспорта, поэтому я не обратил на неё внимания. Через мгновение меня с ног до головы окатил поток образов, проникающих в сознание.
– …из «Домов» из «Домов» из «Домов» из «Домов» из «Домов» из «Домов»…
Голоса томно стонали и ворковали, мужские, женские, накладываясь друг на друга, сливаясь в хор мук оргазма. Навязчивые образы показывали всю палитру сексуальных предпочтений – настоящий водоворот мелькающих чувственных ощущений.
– Настоящее…
– Нерезаное…
– Полное воспроизведение чувств…
– Подстроенное…
Словно в подтверждение последних слов, случайные образы слились в поток разнополых комбинаций. Судя по всему, этим великим разнообразием опций сканировалась моя реакция, и результат поступал непосредственно в передающее устройство. Технология высочайшего уровня.
Поток закончился телефонным номером, выведенным ярко светящимися цифрами, и возбужденным мужским членом в руках женщины с длинными чёрными волосами и алыми губами, изогнувшимися в улыбке. Она заглянула мне прямо в глаза. Я ощутил прикосновение её пальцев.
«Голова в облаках, – выдохнула женщина. – Вот на что это похоже. В жизни ты не поднимешься на небеса, но вот это ты можешь себе позволить».
Уронив голову, она провела губами по члену. Как будто это происходило со мной. Затем чёрные волосы сомкнулись с двух сторон, закрывая занавесом изображение. Я оказался на улице, шатающийся, покрытый потом. Автореклама проехала дальше. Опытные прохожие отшатывались от проезжей части, выходя из зоны действия передатчика.
Я обнаружил, что отчётливо помню номер телефона. Пот быстро остыл, и меня охватила холодная дрожь. Расправив плечи, я пошёл дальше, пытаясь не обращать внимания на понимающие взгляды прохожих. Я уже почти пришёл в себя, когда толпа впереди поредела и я увидел перед парадным входом «Хендрикса» длинный, приземистый лимузин.
Натянутые до предела нервы заставили руку дёрнуться к убранному в кобуру «Немексу», прежде чем я узнал машину Банкрофта. Шумно выдохнув, я обошёл лимузин и убедился, что за рулем никого нет. Я остановился в недоумении, но тут люк пассажирского салона открылся, и из машины выбрался Кёртис.
– Надо поговорить, Ковач, – драматичным тоном, каким говорят герои дешёвых голофильмов, произнес он, и я едва не издал истеричный смешок. – Время принимать решение.
Оглядев его с ног до головы, я по каким-то едва уловимым мелочам в осанке и поведении понял, что он усилился химией, и решил немного повеселиться.
– Согласен. Прямо в лимузине?
– Здесь много народу. Ты не хочешь пригласить меня к себе в номер?
Я прищурился. В голосе шофёра прозвучала неприкрытая враждебность, также бросающаяся в глаза, как и затвердевший член, проступающий через безукоризненно отутюженные брюки. Впрочем, и у меня самого была такая же опухоль, правда, постепенно рассасывающаяся. Но я отчётливо помнил, что лимузин Банкрофта оснащен системой защиты от уличной рекламы.
Тут дело в чём-то другом.
Я кивнул на двери отеля.
– Хорошо, пошли.
Двери открылись, впуская нас, и «Хендрикс» ожил.
– Добрый вечер, сэр. Сегодня вечером к вам нет гостей…
– Ты разочарован, да, Ковач? – фыркнул Кёртис.
– …и не было ни одного звонка после вашего ухода, – невозмутимо продолжал отель. – Вы хотите пригласить этого человека в качестве гостя?
– Да, разумеется. У вас есть бар, где мы могли бы посидеть?
– Я же сказал – к тебе в номер, – прорычал Кёртис и тотчас взвизгнул, налетев голенью на низенький столик с металлической крышкой.
– Бар «Полуночная лампа» находится на этом этаже, – неуверенно произнес отель, – но в нем уже давно не было посетителей.
– Я сказал…
– Заткнись, Кёртис. Разве тебе никто не говорил, что торопиться во время первого свидания нельзя? Хорошо, пусть будет «Полуночная лампа». Зажгите её для нас.
В противоположном конце вестибюля, рядом с консолью для автоматического заселения постояльцев, с недовольным скрежетом сдвинулась в сторону широкая секция стены, и в проёме зажёгся свет. Не обращая внимания на презрительно фыркающего у меня за спиной Кёртиса, я шагнул в проём и заглянул в бар «Полуночная лампа», к которому вела короткая лестница.
– Это устроит. Заходи.
Тот, кто оформлял интерьер в баре «Полуночная лампа», подошел к работе чересчур буквально. Стены, покрытые психоделическими завитками полуночной синевы и багрянца, были увешаны гирляндами разнообразных часов, показывающих или строго полночь, или полночь без скольких-то минут. Они переплетались со всеми известными человечеству видами ламп – от первобытных глиняных светильников до световых сосудов с распадающимися энзимами. Друг напротив друга, вдоль стен, стояли скамьи, а перед ними столики с крышками в виде циферблатов. Центральную часть помещения занимал круглый бар в виде старинных часов. У числа «двенадцать» застыл робот, составленный исключительно из часов и ламп.
Ощущения были жутковатые, сказывалось полное отсутствие других посетителей. Проходя к ожидающему нас роботу, я отметил, что Кёртис немного успокоился.
– Что будут пить джентльмены? – неожиданно произнесла машина, не имеющая видимого голосового отверстия.
Её лицо было сделано в виде древних аналоговых часов с тонкими, словно паутина, стрелками в стиле барокко и римскими цифрами. Я обернулся к Кёртису.
– Водку, – бросил тот. – Со льдом.
– Виски. Того же сорта, что в баре из номера. Комнатной температуры, пожалуйста. Оба напитка запишите на мой счет.
Лицо-циферблат кивнуло, и многосуставная рука принялась выбирать стаканы с полки наверху. Другая рука, оканчивающаяся лампой со множеством носиков, налила в стаканы заказанные напитки.
Кёртис взял стакан и плеснул щедрую порцию водки себе в горло. Шумно всосав воздух сквозь зубы, он одобрительно крякнул. Я осторожно пригубил виски, гадая, сколько времени прошло с тех пор, как эта жидкость в последний раз протекала по трубкам и кранам бара. К счастью, мои страхи оказались напрасными, поэтому я сделал уже более солидный глоток, пропуская виски в желудок.
Кёртис с грохотом поставил стакан на стойку.
– Ну а теперь ты готов говорить?
– Ладно, Кёртис, валяй, – медленно произнес я, уставившись в стакан. – Полагаю, у тебя есть для меня сообщение.
– А то как же. – Его голос натянулся, готовый вот-вот треснуть. – Дама сказала, ты должен принять её щедрое предложение, или будет хуже. Вот так. Мне было велено дать тебе время подумать, поэтому я допью водку.
Я уставился на лампу из марсианского песчаника, висящую на противоположной стене. Настроение Кёртиса начинало приобретать смысл.
– Значит, я забрался в твои владения, так?
– Ковач, не шути с огнём. – В голосе шофера прозвучало отчаяние. – Скажешь одно неверное слово, и я…
– Что?
Поставив стакан на стойку, я повернулся лицом к Кёртису. Он был вдвое моложе моего субъективного возраста, молодой и физически накачанный, к тому же заведённый химией, и ему казалось, что он непобедим. Кёртис так напоминал меня самого в этом возрасте, что я почувствовал себя неуютно. Мне захотелось встряхнуть шофёра.
– Так что ты со мной сделаешь?
– Я служил в морской пехоте Солнечной системы.
– В качестве кого, мальчика на побегушках?
Я почти ткнул его кулаком в грудь, но вовремя уронил руку. Смутившись, я понизил голос.
– Послушай, Кёртис, остановись. Так будет лучше для нас обоих.
– Ты считаешь себя таким крутым, мать твою, да?
– Тут дело вовсе не в крутости, ма… Кёртис. – Я едва не назвал его малышом. Похоже, какая-то часть меня всё же хотела драться. – Речь идёт о двух совершенно разных биологических видах. Чему тебя учили в морской пехоте? Рукопашному бою? Двадцати семи способам убить голыми руками? Внутри ты по-прежнему человек, Кёртис. А я чрезвычайный посланник. Это не одно и то же.
Он всё равно бросился, начав с прямого выпада правым кулаком, призванного меня отвлечь, за которым последовал удар ногой с замаха, нацеленный в голову. Если бы удар достиг цели, я оказался бы с проломленным черепом, но он был выполнен безнадёжно театрально. Возможно, всё дело в нейрохимии, которой Кёртис накачался вечером. В настоящей схватке никто в своём уме даже не пытается наносить ногой удары выше пояса. Одним движением отразив оба удара, я схватил Кёртиса за ногу. Резкий рывок – и он, не удержав равновесия, распластался на стойке бара. Схватив Кёртиса за волосы, я прижал его лицо к прочной поверхности.
– Теперь видишь, что я имел в виду?
Кёртис сдавленно вскрикнул, тщетно пытаясь вырваться. Автобармен с лицом-циферблатом безучастно взирал на происходящее. По стойке расплылась лужица крови из разбитого носа. Я принялся изучать образованный узор, стараясь отдышаться. Поскольку я блокировал подготовку посланников, от резких движений у меня сбилось дыхание. Схватив Кёртиса за правую руку, я выкрутил локоть к затылку. Кёртис затих.
– Вот и хорошо. А теперь стой спокойно, иначе я её сломаю. У меня сегодня плохое настроение. – Говоря, я быстро обшарил его карманы и нашел во внутреннем нагрудном кармане пиджака небольшую пластмассовую трубку. – Ага. Значит, вот какие радости возбудили твою систему сегодня вечером? Гормональные усилители, если судить по вскочившему члену. – Поднеся трубку к тусклому свету, я увидел внутри тысячи крошечных кристаллов. – Армейский формат. Где ты раздобыл эту дрянь, Кёртис? Прихватил, увольняясь из морской пехоты?
Продолжив обыск, я обнаружил средство доставки: крошечный пистолет со скользящим патронником и электромагнитной катушкой. Кристаллы насыпаются в патронник, электромагнитное поле воздействует на них, ускоритель выплевывает из дула со скоростью, достаточной для проникновения сквозь кожу. Очень похоже на осколочный пистолет Сары. Просто и надежно; недаром медики предпочитают подобные устройства гипноспрею.
Подняв Кёртиса, я отстранил его от себя. С трудом держась на ногах, он зажал ладонью окровавленный нос, сверля меня глазами.
– Хочешь запрокинуть голову назад, чтобы остановить кровь? – спросил я. – Валяй. Я не собираюсь больше тебя бить.
– Ублюдок, бать твою!
Я показал кристаллы и пистолет.
– Где ты это достал?
– Пососи свой член, Ковач! – Помимо воли Кёртис всё же закинул голову назад, пытаясь при этом смотреть на меня. Его глаза вращались в орбитах, словно у объятой паникой лошади. – Я тебе дичего де скажу, твою бать, долбадый ублюдок!
– Что ж, с разбитым носом тебе действительно говорить трудно. – Положив препараты на стойку, я окинул его мрачным взглядом. – В таком случае, позволь кое-что сказать тебе. Знаешь, что происходит, когда из человека готовят чрезвычайного посланника? В его психике выжигают все инстинкты неприятия насилия, развившиеся в процессе эволюции: опознание сигнала покорности, преданность стае. Это происходит постепенно, нейрон за нейроном; а на замену приходит сознательное желание причинять боль.
Кёртис молча смотрел мне в глаза.
– Ты не понимаешь? Мне было бы гораздо проще убить тебя прямо сейчас. Гораздо проще. Я вынужден был сделать над собой усилие, чтобы остановиться. Вот что такое чрезвычайный посланник, Кёртис. Человеческое существо, разобранное до винтика и собранное заново. Орудие.
Молчание затягивалось. Не было никакой надежды определить, понимает ли Кёртис то, что я говорю. Вернувшись на полтора столетия назад, в Ньюпест, к молодому Такеси Ковачу, я понял, что вряд ли. В возрасте Кёртиса всё это похоже на воплощение мечты о силе.
Я пожал плечами.
– На тот случай, если ты ещё не догадался, мой ответ на вопрос дамы – нет. Меня это не интересует. Ну вот, это должно тебя несказанно обрадовать, а ты всего лишь заплатил расквашенным носом за то, чтобы узнать ответ. А если бы ты не загрузился по самые уши, обошлось бы и без этого. Передай даме большое спасибо за предложение, я его по достоинству оценил, но здесь происходит слишком много интересного, чтобы я ушел просто так. Передай ей, я начинаю получать удовольствие от происходящего.
У дверей бара послышалось тихое покашливание. Обернувшись, я увидел на лестнице мужчину в костюме, с ярко-красным ирокезом на голове.
– Я не помешал? – поинтересовался полицейский. Он говорил неторопливо и спокойно. Не то что тяжеловесы с Фелл-стрит. Я взял стакан со стойки.
– Нисколько, офицер. Проходите, присоединяйтесь к нам. Что будете пить?
– Чистый ром, – сказал полицейский, приближаясь. – Если он есть. Маленькую рюмку.
Я поднял палец к лицу-циферблату. Бармен достал откуда-то небольшой стаканчик и наполнил его сочной красной жидкостью. С любопытством взглянув на Кёртиса, полицейский подошёл к стойке и протянул длинную руку за стаканчиком.
– Благодарю. – Пригубив напиток, он одобрительно склонил голову набок. – Неплохо. Мне бы хотелось поговорить с вами, Ковач. Наедине.
Мы оба посмотрели на Кёртиса. Водитель бросил на меня взгляд, полный ненависти, но появление постороннего загасило боевой задор. Полицейский кивнул в сторону выхода. Кёртис направился к лестнице, зажимая разбитый нос. Проводив его взглядом, полицейский снова повернулся ко мне.
– Ваших рук дело? – рассеянно поинтересовался он. Я кивнул.
– Он начал первым. Слово за слово, и вот пришлось применить силу. Бедолага полагал, что вступился за женщину.
– Что ж, я рад, что он не вступился за меня.
– Как я уже сказал, пришлось применить силу, и, возможно, я чуточку перестарался.
– Чёрт побери, можете не оправдываться.
Полицейский оперся о стойку и огляделся вокруг с неподдельным любопытством. Наконец я вспомнил, где видел его лицо. Тюрьма Бей-Сити. Тот, кто показал мне значок, словно боялся испачкать.
– Если парень чувствует себя обиженным, пусть подает заявление, и мы снова заглянем в память отеля.
– Значит, у вас есть ордер, да? – Я постарался придать вопросу небрежное равнодушие, которого на самом деле не испытывал.
– Можно сказать, есть. Правда, с прокуратурой всегда приходится возиться. Ох уж эти ИскИны, мать их! Послушайте, я хочу извиниться за Мерсера и Дэвидсона, за то, как они действовали в управлении. Порой эти двое совсем теряют голову, но по сути своей ребята они неплохие.
Я махнул рукой, сжимающей стакан.
– Забудем.
– Вот и отлично. Меня зовут Родриго Баутиста, я сержант следственного отдела. В основном работаю в паре с Ортегой. – Осушив стаканчик, полицейский улыбнулся. – Должен подчеркнуть, наша связь чисто служебная.
– Замечание принято. – Я подал автобармену знак, прося повторить. – Ответьте на один вопрос: вы что, ходите к одному парикмахеру, или же одинаковые прически укрепляют командный дух?
– Мы ходим к одному и тому же парикмахеру, – виновато пожал плечами Баутиста. – К старику на Фултоне. Судя по всему, когда его отправляли на хранение, «ирокезы» были последним писком моды. Никаких других причесок он делать не умеет. Но старик милый и берёт недорого. Несколько лет назад кто-то из нас впервые заглянул к нему, а теперь мы все ходим, и он делает существенную скидку. Ну, знаете, как это бывает.
– Ну а Ортега?
– Ортега стрижётся сама. – Баутиста развел руками. – Специально обзавелась трехмерным сканером, говорит, это помогает ей отрабатывать координацию движений.
– Она не такая, как вы.
– Да, она другая. – Баутиста задумчиво умолк, уставившись в пустоту. Рассеянно пригубив обновленную порцию, он печально усмехнулся. – В общем-то, я пришёл как раз из-за неё.
– Ого! Это будет дружеское предупреждение?
Баутиста скорчил гримасу.
– Ну, оно точно будет дружеским, что бы это для вас ни значило. Мне разбитый нос не нужен.
Я помимо воли рассмеялся. Баутиста присоединился с мягкой улыбкой.
– Дело в том, что она себе места не находит, видя, как вы расхаживаете с этим лицом. Они с Райкером были очень близки. Больше года Ортега выплачивала закладную за его оболочку, а с жалованьем лейтенанта это совсем не просто. Она даже подумать не могла, что этот ублюдок Банкрофт не пожалеет денег на такую оболочку. В конце концов, Райкер уже немолод, а красавцем он вообще никогда не был.
– У него есть нейрохимия, – заметил я.
– Ну да, конечно. У него есть нейрохимия. – Баутиста махнул рукой. – Вы её уже пробовали?
– Пару раз.
– Всё равно что танцевать фламенко, запутавшись в сетях, верно?
– Да, она грубовата, – подтвердил я.
На этот раз рассмеялись мы оба. Успокоившись, полицейский снова сосредоточил взгляд на стаканчике. Его лицо стало серьёзным.
– Я вовсе не пытаюсь надавить на тебя. Я только прошу, чтобы ты действовал поаккуратнее. Кристине сейчас такие переживания ни к чему.
– И мне тоже, – искренне признался я. – Это ведь даже не моя планета, мать твою.
Баутиста сочувственно посмотрел на меня – а может быть, он успел немного опьянеть.
– Как я понимаю, Харлан совсем не похож на Землю.
– Правильно понимаешь. Слушай, не хочу показаться бессердечным нахалом, но разве никто не объяснил Ортеге, что Райкер ушел так далеко, насколько это возможно? Не собирается же она ждать его двести лет, ведь так?
Прищурившись, полицейский пристально посмотрел на меня.
– Так, значит, ты уже слышал о Райкере, да?
– Мне известно, что он получил дуплетом из обоих стволов. Известно, за что он отправился на хранение.
В глазах Баутисты блеснуло что-то похожее на осколки былой боли. Нет ничего приятного в том, чтобы обсуждать коррумпированных коллег. На мгновение я пожалел о сказанном.
Местные обычаи. Впитывай их.
– Не желаешь присесть? – печальным тоном предложил полицейский, оглядываясь вокруг. Судя по всему, высокие стулья убрали от стойки давным-давно. – Может, тогда в кабинку? Рассказ будет длинным.
Мы устроились за одним из столиков с крышкой в виде циферблата, и Баутиста, порывшись в карманах, достал пачку сигарет. Я содрогнулся, но, когда он попытался угостить меня, решительно покачал головой. Как и Ортега, Баутиста был удивлен.
– Я бросил.
– В этой оболочке? – За покрывалом ароматного сизого дыма брови Баутисты уважительно поднялись вверх. – Поздравляю.
– Спасибо. Ты собирался рассказать о Райкере.
– Так вот, Райкер. – Откинувшись назад, полицейский выпустил носом две струйки дыма. – Райкер работал с ребятами, которые занимаются кражей оболочек. Это очень тонкая работа. Похитить целую оболочку, не причинив повреждений, – задача непростая. Приходится иметь дело с гораздо более ловкими и умными преступниками. Время от времени «кражи оболочек» пересекаются с «органическими повреждениями». В основном тогда, когда преступники начинают расчленять тела. В таких местах, как клиника «Вей».
– Да? – равнодушно заметил я.
Баутиста кивнул.
– Кто-то хорошенько поработал там вчера и сберёг нам кучу времени и сил. Превратил заведение в распродажу бывших в употреблении запасных частей. Но, насколько я понимаю, тебе об этом ничего не известно.
– Должно быть, это произошло, когда я выходил на улицу.
– Наверное. Ну так вот, зимой ноль девятого года Райкер шёл по следу каких-то мошенников, якобы они страховая контора. Ну знаешь, человек регулярно выплачивает страховые взносы, а когда приходит время забирать клон, выясняется, что резервуар пуст, и никто не знает, куда подевалось тело. Райкеру удалось расколоть их; выяснилось, что оболочки использовались в каком-то грязном вооруженном конфликте на юге. Коррупция на самых верхах. Волна докатилась до президиума ООН. Слетело несколько важных голов, а Райкер стал героем.
– Очень мило.
– Если не заглядывать далеко, то да. У нас по поводу героев поднимают очень много шума, и Райкер не оказался исключением. Интервью по первому каналу Всемирной сети, широко освещённая в средствах массовой информации встреча с высшим руководством Объединенных Наций и всё такое. Пока шумиха не утихла, Райкер ухватился за свой шанс. Добился перевода в «органику». Они с Ортегой уже встречались пару раз по работе; как я уже говорил, наши дела время от времени перехлестываются, поэтому Райкер знал, что к чему. Естественно, наш отдел никак не мог ему отказать. Особенно после того, как Райкер публично заявил, что собирается в корне изменить работу «органики».
– Ну и что, у него получилось? Я имею в виду изменить работу «органики»?
Баутиста надул щеки.
– Райкер был хорошим полицейским. Ты мог бы спросить об этом у Ортеги, но где-то через месяц совместной работы они втюрились друг в друга. Поэтому теперь она не может мыслить непредвзято.
– Ты не одобряешь?
– А что зависит от того, одобряю я это или нет? Если испытываешь к человеку такое чувство, что тут попишешь? Я просто хочу сказать, что об объективности надо забыть. Когда Райкер влип, Ортега пришла ему на помощь.
– Вот как? – Не переставая говорить, я отнёс стаканы к автобару и вернулся с полными. – А я слышал, это она его сдала.
– Где ты такое слышал?
– Слухи. Правда, источник не слишком достоверный. Так, значит, это неправда?
– Нет. Уличная грязь любит преподносить все в таком духе. Полагаю, при мысли о том, что мы истребляем друг друга, они делают в штаны от радости. На самом деле, Управление внутренней безопасности взяло Райкера на квартире у Ортеги.
– Ого-го!
– Да, вот какая штука. – Я протянул Баутисте стаканчик, и он смерил меня долгим взглядом. – Понимаешь, Ортега внешне ничего не показала. Просто начала работать, чтобы разбить обвинения УВБ.
– Насколько я слышал, за Райкера ухватились крепко.
– Да, тут источники тебя не обманули. – Полицейский задумчиво посмотрел в стаканчик, словно решая, продолжать ли дальше. – Ортега предположила, что Райкера подставил какой-то высокопоставленный ублюдок, которому здорово досталось в ноль девятом году. А он действительно много кому наступил на мозоль.
– Но ты в это не веришь?
– Очень хотелось бы поверить. Как я уже говорил, Райкер был хорошим полицейским. И я говорил, отдел кражи оболочек имеет дело с более сообразительными преступниками. А значит, ребятам приходится действовать крайне осторожно. Умные преступники нанимают умных адвокатов, им нельзя просто так давать в зубы, когда хочется. Отдел органических повреждений занимается всеми, от уличного сброда и до самого верха. Мы действуем более свободно. Именно этого ты… извини, Райкер и хотел, добиваясь перевода. Свободы. – Опрокинув стаканчик, Баутиста поставил его на столик и посмотрел мне в глаза. – Лично я полагаю, Райкера занесло.
– Тра-та-та?
– Что-то в таком духе. Мне несколько раз приходилось видеть, как Райкер ведёт допросы. Так вот, по большей части он ходил по краю. Один неосторожный шаг и… – В глазах Баутисты появился страх. Страх, с которым он жил каждый день. – Имея дело с этими подонками, иногда бывает непросто держать себя в руках. Очень непросто. На мой взгляд, именно это и произошло.
– Мой источник утверждает, что Райкер сделал эн-эс двоим, а ещё двоих оставил с нетронутой памятью больших полушарий. По-моему, непростительная беспечность.
Баутиста утвердительно потряс головой.
– То же самое говорит и Ортега. Только дело не так просто. Понимаешь, всё случилось в одной чёрной клинике в Сиэтле. Двое нетронутых выскочили из здания, впрыгнули в транспорт и попытались бежать. Когда их аэрокар оторвался от земли, Райкер проделал в нем сто двадцать четыре дыры. Случайно задел соседние машины. Нетронутые рухнули в Тихий океан. Один из них умер ещё в воздухе, другой – в момент удара о воду. Транспорт затонул на глубине двести метров. Райкер действовал не на своей территории, а сиэтлским фараонам очень не нравится, когда чужаки со значками открывают у них в городе пальбу средь бела дня. Поэтому спасательная команда не подпустила его к телам. Все были очень удивлены, что извлечённая память полушарий принадлежала католикам, и кто-то в управлении полиции Сиэтла заподозрил неладное. Копнул чуть поглубже и выяснил, что заявления о требованиях веры подделаны. Причем весьма небрежно.
– Или в спешке.
Щёлкнув пальцами, Баутиста ткнул меня пальцем. Определенно, он уже был в подпитии.
– Попал в точку. Как решили ребята из УВБ, Райкер испугался, что свидетели уйдут живыми, и от безысходности налепил им на память бирки «не тревожить». Естественно, когда нетронутых вернули, они в один голос заявили, что Райкер припёрся в клинику без ордера, попытался проникнуть по нахалке, а когда его не пустили, прорвался силой и начал задавать вопросы, играя плазмометателем в игру «кто следующий».
– Так всё и было?
– Ты насчет ордера? Да. Райкер не имел права действовать в Сиэтле. А вот насчёт остального никто не знает.
– А что говорил сам Райкер?
– Он сказал, что ничего подобного не делал.
– Только и всего?
– Нет, это длинная история. По словам Райкера, он якобы получил информацию о заведении от одного из осведомителей, постарался хитростью пробраться внутрь, но вдруг по нему открыли огонь. Утверждает, что тоже стрелял в ответ и, может быть, кого-нибудь и зацепил. Но только не в голову. Утверждает, что клиника пожертвовала двумя сотрудниками и сама спалила им головы. Утверждает, что понятия не имеет о фальсификации сообщений о вере. – Баутиста печально пожал плечами. – Того умельца, что проделал фокус с исправлением памяти полушарий, нашли, и он заявил, что ему заплатил Райкер. Прошёл проверку на детекторе лжи. Но он также сказал, что лично с Райкером не встречался, тот ему позвонил. Виртуальная связь.
– Что можно подделать. Запросто.
– Точно, – радостно улыбнулся Баутиста. – С другой стороны, этот тип говорит, что до этого неоднократно выполнял работу для Райкера и много раз встречался с ним лично. Это тоже было проверено на полиграфе. Райкер с ним знаком, это бесспорно. И разумеется, УВБ захотело узнать, почему Райкер пошёл в клинику один, без прикрытия. Она разыскала свидетелей, случайных прохожих, заявивших, что Райкер вёл себя как сумасшедший, палил вслепую, пытаясь сбить аэрокар. Как я говорил, полиция Сиэтла была совсем не в восторге.
– Сто двадцать четыре отверстия, – пробормотал я.
– Да. Это очень много. Райкер уж слишком рьяно стремился остановить этих двоих нетронутых.
– И всё же не исключена возможность, что его подставили.
– Да, не исключена. – Баутиста чуть протрезвел, и в его голосе прозвучали сердитые нотки. – Много чего не исключено. Но факт остается фактом, что ты… чёрт, что Райкер забрался слишком далеко, и когда ветка под ним сломалась, его никто не поймал.
– А Ортега, значит, приняла версию о подставе, вступилась за Райкера, билась с УВБ до самого конца, а когда она всё-таки проиграла… – Я кивнул, соглашаясь с собственными рассуждениями. – А когда она проиграла, стала выплачивать закладную за оболочку Райкера. И продолжила собирать доказательства, так?
– Опять попал в точку. Она уже подготовила ходатайство о пересмотре дела, но с момента вынесения приговора должно пройти не меньше двух лет до того, как диск поставят на вертушку. – Баутиста тяжело вздохнул. – А сейчас она места себе не находит.
Некоторое время мы сидели молча.
– Знаешь, – наконец сказал Баутиста, – я, пожалуй, пойду. Мне как-то не по себе разговаривать о Райкере, видя перед собой его лицо. Представляю, каково приходится Ортеге.
– Это лишь одна из сторон жизни в современную эпоху, – сказал я, опрокидывая стакан.
– Да, полагаю, ты прав. Наверное, ты думаешь, я уже должен был бы к этому привыкнуть. Половину своей жизни я провел, разговаривая с жертвами, носящими чужие лица. Я уж не говорю про преступников.
– А Райкера ты кем считаешь? Жертвой или преступником?
Баутиста нахмурился.
– Нельзя так ставить вопрос. Райкер – хороший полицейский, допустивший ошибку. Это не делает его преступником. Но и жертвой тоже не делает. Просто человек вляпался. Да я сам постоянно нахожусь в двух шагах от этого.
– Ты прав. Извини. – Я потёр лицо. Посланник не должен допускать в разговоре такие оплошности. – Мне знакомо твоё состояние. Знаешь, я что-то устал. Пожалуй, пойду спать. Если хочешь перед уходом пропустить ещё стаканчик – на здоровье. Я заплачу́.
– Нет, спасибо. – Баутиста допил то, что у него оставалось. – Старинное правило полицейского. Никогда не пить в одиночку.
– В таком случае мне тоже надо стать полицейским. – Я встал, слегка покачиваясь. Каким бы заядлым курильщиком ни был Райкер, развозило его от пары рюмок. – Надеюсь, провожать тебя не надо.
– Не беспокойся. – Поднявшись из-за столика, Баутиста нетвердой походкой направился к выходу, но, сделав шагов пять, остановился и обернулся, сосредоточенно нахмурившись. – Ах, да. Надеюсь, не надо говорить, что меня здесь никогда не было, так?
Я махнул рукой.
– Тебя здесь никогда не было.
Он довольно улыбнулся, и его лицо вдруг стало очень молодым.
