Роберт Байрон
Дорога в Оксиану

Полная версия

Часть II

Персия

Керманшах

ПЕРСИЯ: Керманшах (4900 футов), 29 сентября. – Вчера мы пропутешествовали двадцать часов. Больше усилий было потрачено на споры, нежели на передвижение.

По дороге в Ханикин мы попали в пыльную бурю. Во мраке вырисовывалась линия холмов. Кристофер схватил меня за руку. «Иранские крепостные валы!» – торжественно объявил он. Через минуту мы преодолели небольшой склон и вновь оказались на пустынной равнине. Так повторялось каждые пять миль, пока оазис скудной зелени не известил нас о приближении к границе города.

Здесь мы сменили машину, так как Персия и Ирак отказывают друг другу в пропуске водителей. В остальном приём вышел радушным: персидские пограничники посочувствовали нам по поводу отвратительного таможенного оформления и протомили в ожидании три часа. Когда я оплачивал пошлину за ввоз фотоплёнок и лекарств, служащие брали деньги, отводя в сторону глаза, словно герцогиня при сборе пожертвований на благотворительность.

Я рассказал Кристоферу о форменном издевательстве над людьми:

– Почему шах заставляет их носить эти шляпы⁷⁹?

– Тсс, не упоминайте шаха вслух. Называйте его «мистер Смит».

– В Италии я всегда называю Муссолини «мистер Смит».

– Значит, «мистер Браун».

– Нет, в России так называют Сталина.

– Тогда «мистер Джонс».

– «Джонс» тоже не годится. Теперь, после смерти Примо де Риверы⁸⁰, так следует называть Гитлера. И вообще, я порядком запутался в этих именах. Нам лучше называть его «Марджорибэнкс»⁸¹, если хотим запомнить, о ком идёт речь.

– Договорились. Только записывайте так же на случай, если они конфискуют ваш дневник.

Что я и начал делать в дальнейшем.

В Касре-Ширине мы задержались ещё на час, пока полиция оформляла разрешение на въезд в Тегеран. И здесь Иран раскрыл перед нами своё истинное величие. Освещаемая впереди восходящей луной, а позади – заходящим солнцем, обширная панорама округлых предгорий уходила вдаль от сасанидских руин, мерцая то тут, то там янтарными огоньками деревень, пока вдали, наконец, не выросла могучая череда пиков крепостных валов. То вверх, то вниз, рассекая свежий бодрящий воздух, мы мчались к подножию гор, затем всё выше и выше, к перевалу между иглами сосен, вышивавших звёздный узор. По другую сторону перевала находился Керенд, где мы поужинали под музыку ручья и пение сверчков, глядя на сад умытых луной тополей и опустошая корзину со сладким виноградом. Комната была увешана печатными плакатами с изображением женской половины Персии в объятиях Марджорибэнкса, на которого с высоты арки в Ктесифоне одобрительно поглядывали Джамшид, Артаксеркс и Дарий.

Тегеран

Тегеран (3900 футов), 2 октября. – В Керманшахе негодование водителя выплеснулось через край. Он хотел заночевать в Казвине вместо Хамадана. Почему так, он не сказал, да и вряд ли знал; он был похож на ребёнка, который хочет только эту куклу, а не другую. Чтобы прекратить спор, в котором принял участие весь персонал гостиницы, утром я уехал в Таке-Бостан. Таким образом, дальше Хамадана мы в тот день не продвинулись.

В гротах Таке-Бостана⁸², судя по всему, трудился не один скульптор. У парящих над аркой ангелов коптские головы, а рельефы их одеяний выглядят плоскими и изящными, как на бронзовых медальонах эпохи Возрождения. Боковые панели внутри арки украшены более объёмными рельефами⁸³, которые различны между собой; слева – законченный барельеф искусной работы и детальной проработки, а напротив – незавершённая резьба из череды плоских поверхностей, будто наложенных на камень, а не высеченных из него. В глубине арки⁸⁴, находясь в разительном контрасте с динамичными и кинематографичными сценами охоты и суда, возвышается гигантская фигура царя на коне, чья бездушная безжалостность напоминает немецкий военный мемориал. Типичный образ сасанидской культуры. Трудно поверить, что скульпторы были персами.

Гроты вырублены в основании огромного горного выступа и отражаются в воде. Рядом с ними стоит полуразрушенный домик для отдыха, в котором устроила пикник компания дам. Романтика этого места сразу же рассеялась, как только к ним присоединился джентльмен, пленяющий рублеными чертами лица и одетый в испачканную рубашку навыпуск, сиреневые сатиновые брюки-гольфы и хлопковые чулки на сиреневых подтяжках.

Бехистун⁸⁵ задержала нас на минуту, продемонстрировав огромную клинопись, вырезанную, словно страницы книги, на скале цвета крови; так же и Кангавар – маленькое разрушенное местечко, которое может похвастаться развалинами эллинистического храма и оравой бросавшихся камнями мальчишек. В Хамадане мы не стали беспокоить гробницы Есфири и Авиценны, но посетили Гунбади-Алавиан – мавзолей Сельджуков XII века, чьи некрашеные лепные панели, пышные и утопающие в буйстве растительного изобилия, всё столь же торжественны и богаты, как и Версаль; вероятно, даже богаче, если принимать во внимание возможности бюджета. Когда великолепие достигается только работой резца по гипсовой штукатурке, а не богатствами всего мира, то это совершенство самого образа. Великолепие мавзолея наконец перебивает послевкусие Альгамбры⁸⁶ и Тадж-Махала⁸⁷ в магометанском искусстве. Я приехал в Персию избавиться от этого привкуса.

День пути прошёл в диком напряжении. Мы то пикировали, то взмывали по горному серпантину, проносясь над бескрайними равнинами. Солнце испепеляло. Огромные спирали пыли, танцующие, словно демоны, над пустыней, удушали нас и тормозили бег стремительного «Шевроле». Вдруг далеко впереди, в долине, мелькнул бирюзовый кувшин, подпрыгивавший на спине осла. Рядом шёл хозяин в одеждах тускло-голубого цвета. И, глядя на этих двоих, затерявшихся в гигантской каменистой пустоши, я вдруг осознал, почему синий – исконно персидский цвет, название которого на фарси означает воду.

К наступлению ночи мы добрались до столицы. Ни один проблеск света не мелькнул на горизонте. Но затем деревья и дома внезапно нас окружили. Днём эти места похожи на Балканы. Но горы Эльбурса, занимающие половину небосклона, придают удивительное очарование выходящим на них улицам.

Тегеран, 3 октября. – В английском клубе мы застали Крефтера⁸⁸, ассистента Герцфельда⁸⁹ в Персеполе, занятого беседой с первым секретарём американского консульства Уодсвортом⁹⁰. Секрет, который сильно волновал их обоих, а потому недолго оставался в тайне, заключался в том, что за время отъезда Герцфельда за границу Крефтер нашёл несколько золотых и серебряных дощечек, повествующих об основании Персеполя Дарием. Он вычислил их местоположение при помощи абстрактной математики; и вот дощечки лежали внутри каменных ящиков, найденных во время раскопок. Довольно неохотно он показал нам фотографии: археологическая ревность и подозрительность читались в его глазах. Герцфельд, похоже, приобрёл Персеполь в частную собственность и теперь запрещает там фотографировать.

Сегодня днём я побывал у Мирзаянца, миниатюрного и вежливого пожилого джентльмена. Мы сидели в его кабинете с видом на круглый пруд и сад, полный посаженных его руками петуний и герани. Мирзаянц – депутат от армянской колонии Джульфы под Исфаханом, к тому же перевёл на армянский язык «Корсара». Байрон сентиментально почитаем его народом за упоминание армянского монастыря в Венеции. Мы заговорили о войне, о том, что большинство персов ставят свои деньги (как в прямом, так и в переносном смысле) на Центральные державы⁹¹. Не имея никакого представления о морской мощи, они даже не представляют себе, какой ущерб может нанести Англия отдалённой на 200 фарсахов⁹² Германии. Мирзаянц был более дальновиден:

«Я часто рассказываю людям следующую историю. Однажды я путешествовал из Басры в Багдад и ненадолго остановился в гостях у одного шейха, который делал всё возможное ради моего удовольствия. Он был богатый человек, а потому дал мне прокатиться на прекрасной серой кобыле, которая гарцевала и брыкалась, в то время как сам он, не спеша, ехал рядом на еле ступающей вороной лошади. Тогда я спросил его:

– Почему ты дал мне прекрасное животное, а сам едешь на кляче, которая хуже побитой собаки?

– Ты думаешь, что моя лошадь никуда не годится? – ответил шейх. – Давай устроим скачки.

Первые четверть мили я мчался впереди. Наконец оглянулся.

– Давай, давай, – прокричал шейх, взмахнув рукой.

Я поскакал дальше. Через некоторое время шейх начал меня догонять. Я хорошенько подстегнул свою лошадь, но всё было напрасно. Вороная кобыла пронеслась мимо, казалось, еле переступая копытами.

Так я отвечаю людям, что серая кобыла – это Германия, а вороная – Англия».

Голхак

Голхак (4500 футов), 5 октября. – Утро лени. Деревья затеняют камышовые шторы лоджии. Горы и голубое небо проглядывают сквозь деревья. Ручей бежит с холмов в выложенный голубой плиткой бассейн. «Волшебная флейта» звучит из граммофона.

Здесь будто тегеранский Шимла⁹³.

Сумку из Багдада я получил спустя две недели из рук офицера военно-воздушных сил, принимавшего участие в эвакуации ассирийцев. Он рассказал о том, что если ему или его сослуживцам приказали бы бомбить ассирийцев, о чём велась широкая дискуссия, то они, без сомнений, подали бы рапорт об отставке. Аэродром возле Мосула, где они приземлились, был усеян трупами с простреленными гениталиями; хоронить убитых пришлось британцам. С подветренной стороны деревни также распространялось жуткое зловоние, напомнившее старшим офицерам о событиях мировой войны. Военные сделали фотографии массового убийства. По возвращении в Багдад снимки у них конфисковали и приказали хранить молчание. Как и любой человек, офицер был в ярости от возмущения, когда речь зашла о сохранении лица Британской короны путём сокрытия ужасных изуверств.

За обедом мы познакомились с мистером Уайли, американским охотником на крупную дичь, который охотился на диких ослов в окрестностях Исфахана. Разговор зашёл также о каспийском тигре и нерпе, дикой лошади и персидском льве. Тигр и нерпа встречаются довольно часто. Ходят слухи, что два года назад какой-то немец подстрелил здесь дикую лошадь, но, к сожалению, его слуги съели не только мясо, но и шкуру, после чего это животное больше никто не видел. Последнего льва видели вблизи Шуштера во время войны.

Горы казались бесконечно живописными во время нашего продвижения через сады и огороды на пути к голым предгорьям, ясным и жизнеутверждающим, словно призывный голос. На востоке одинокой шапкой снега виднелся Демавенд. Солнце клонилось к закату. Наши тени удлинились, слившись воедино над всей равниной в огромную тень. Нижние холмы окутала мгла, затем верхние и, наконец, вершины. Не желая расставаться с солнцем, Демавенд розовым угольком тлел в темнеющем небе. Когда мы позднее повернули лошадей, закат обратился вспять: солнце, зашедшее за облака, вновь возродилось под ними. Демавенд скрылся в тени, а предгорья осветились предзакатными лучами. На этот раз тень нарастала быстрее. Горный хребет погрузился во тьму. Розовый уголёк затеплился вновь, но лишь на минуту. Наконец из своего укрытия вышли звёзды.

Сегодня вечером пришло известие, что позавчера в десять часов вечера в тюрьме скончался Теймурташ⁹⁴; его лишили всего необходимого, в том числе возможности нормально спать. Я был в Москве во время его визита в 1932 году и нахожу это известие крайне печальным; те, кто знал и любил его как всемогущего визиря, сильно потрясены утратой. Однако правосудие здесь – дело королевское и личное; его вполне могли бы прилюдно забить ногами до смерти. Марджорибэнкс правит страной с помощью страха, главный из которых – страх королевского сапога. Некоторые могут утверждать, что это делает ему честь в век оружия, разящего на расстоянии.

Тегеран

Тегеран, 7 октября. – Занятый поиском поддержки для своих путешествий, я встречался со многими интересными людьми, в числе которых министр внутренних дел Джем⁹⁵, менеджер по сбыту Англо-персидской нефтяной компании Мустафа Фатех и эпиграфист Фараджолла Базл. Не стоит забывать и о чаепитиях у Мирзаянца, где беседы велись на английском, греческом, армянском, русском и персидском языках. Главным гостем был Эмири-джан, брат военного министра Сардара Асада и один из великих бахтиарских вождей. Он привёз в подарок дочери Мирзаянца позолоченную кукольную мебель, обитую плюшем, что привело гостей в полный восторг. Все восклицали: «Вах! Вах!»

Шир Ахмад, посол Афганистана, напоминает тигра, переодетого в еврея. Я попросил:

– Если ваше превосходительство изволит дать мне разрешение, то я надеюсь посетить Афганистан.

– Надеетесь посетить Афганистан? – ревёт: – Р-РАЗУМЕЕТСЯ, вы посетите Афганистан.

По его словам, из Герата в Мазари-Шариф действительно проходит дорога.

Тегеран, 10 октября. – В Рее, примерно в шести милях отсюда, есть башенный ребристый мавзолей⁹⁶, нижняя часть которого построена в сельджукском стиле; ещё одна башня⁹⁷, более изящная, но менее монументальная, находится в Варамине. Она стоит под крышей, и там живёт опиумный наркоман, который, приподняв голову и отвлёкшись от приготовления обеда, поведал нам о том, что это его дом, построенный 3000 лет назад. Мечеть⁹⁸ в Варамине относится к XIV веку. Издалека она напоминает разрушенное аббатство, например, Тинтерн; но вместо шпиля у неё купол, венчающий восьмиугольную среднюю часть над квадратными палатами с михрабом⁹⁹ на западной стороне. Здание целиком построено из простого кирпича цвета café-au-lait¹⁰⁰, прочного и непритязательного материала правильных пропорций; здесь ясно выражена идея содержания, чего не встретить в мавританской и индийской фасадной архитектуре. Внутри находится михраб из стукко¹⁰¹, выполненный в той же технике, что и в Гунбади-Алавиане в Хамадане; но формы, даже будучи более поздними, остаются грубыми и запутанными.

В мечети к нам подошёл человек, имевший вид потрёпанного железнодорожного носильщика (как и большинство персов при нынешних законах о роскоши). На его запястье сидел крапчатый серо-белый сокол с кожаным клобуком на голове. Сокола забрали из гнезда ещё птенцом.

Мы были приглашены на обед к Ганнибалу, который, как и Пушкин, ведёт свою родословную от арапа Петра Великого, в связи с чем приходится кузеном некоторым английским королям. Сбежав от большевиков, Ганнибал принял персидское подданство и теперь ведёт образ жизни более персидский, нежели сами персы. Слуга, освещая путь трёхфутовым бумажным фонарём, провёл нас через лабиринты старого базара к дому хозяина. В гости были также приглашены каджарский принц, сын Фарманфарма¹⁰², и его супруга, получившая воспитание в Гонконге. Они, будучи англичанами больше самих англичан, испытывали смущение из-за необходимости обедать на полу. Дом был крошечный, но миниатюрная башня-ветролов и внутренний дворик создавали уютную атмосферу. В настоящее время Ганнибал занят созданием библиотеки в честь Фирдоуси¹⁰³ по случаю тысячелетия поэта в следующем году.

Зенджан

Зенджан (5500 футов), 12 октября. – Мы ещё здесь, но не оставляем попыток добраться до Тебриза на грузовике. Пока что путешествие продвигается не по плану. Грузовик должен был выехать в четыре часа. В половине четвёртого нас посадили в кэб и отправили к гаражу за Казвинскими воротами. В пять часов, уже оттуда, нас попытались вывезти на сломанном автобусе. Попутно выяснилось, что здесь никогда не было грузовика. В результате мы решили нанять другую машину, но перед отъездом потребовали от первого гаража вернуть задаток, чем вызвали там бурю негодования. Тем временем появился наш грузовик; водитель пригрозил полицией, если откажемся от его услуг. Мы не согласились.

На следующее утро в Казвине мы наняли другую машину. В этот раз водитель не стал закрывать боковины капота. Поэтому, когда на скорости сорок миль в час колесо поймало яму, а мой лоб треснулся о деревянную стойку, я задал виновнику тумаков по спине. Машина остановилась как вкопанная. Мы велели водителю продолжать движение. Он послушался, но стал держать скорость не больше десяти миль в час. Мы велели ехать быстрее. Он проехал так совсем немного, а затем снова сбавил скорость.

К р и с т о ф е р. Быстрее! Быстрее!

В о д и т е л ь. Как я могу ехать, если вы меня бьёте?

Р. Б. Езжай!

В о д и т е л ь. Как я могу вести машину, если ага¹⁰⁴ меня не любит?

К р и с т о ф е р. Веди осторожно. Мы не испытываем неприязни, но ненавидим опасное вождение.

В о д и т е л ь. К несчастью, как я могу вести машину? Ага ненавидит меня. Мои дела плохи.

К р и с т о ф е р. Ты нравишься аге.

В о д и т е л ь. Как это может быть правдой, если я разбил ему голову?

И так на протяжении многих миль, пока мы не подъехали к полицейскому посту. Здесь водитель остановился, собираясь жаловаться на нас. Оставалось только одно: жаловаться первыми. Мы выпрыгнули из машины и направились к посту. Встревоженный водитель предложил ехать дальше, так как стало очевидно, что если мы с такой поспешностью ищем полицию, то она окажется на нашей стороне. Мы согласились.

Случившееся стало для нас яркой иллюстрацией и предупреждением о том остром ужасе, который испытывают персы перед угрозой физического насилия.

Мы преодолевали милю за милей по прямой линии между параллелями горных хребтов. Купол¹⁰⁵ Сольтание возвышался над пустыней. Пытаясь добраться до него, мы разрушили целую ирригационную систему. Здесь перед нами открылась совершенно иная Персия. Хотя до главной дороги оставалось ещё несколько миль, стало заметно, что мода на шляпы Пехлеви вновь уступила место старинным шлемам, изображённым на древних рельефах в Персеполе. Большинство жителей деревни говорили по-турецки. Подкрепившись кружкой курта¹⁰⁶ и лепёшкой хлеба размером с шатёр, мы зашли в мавзолей.

Строительство этого замечательного сооружения было закончено монгольским принцем Олджейту¹⁰⁷ в 1313 году. Яйцеобразный купол высотой около 100 футов опирается на высокий восьмигранник, окружённый частоколом из восьми минаретов на углах восьмиугольного парапета. Кирпич имеет розоватый оттенок, но минареты изначально были бирюзовые. Вокруг основания купола сверкают обведённые ляписом лазоревые трилистники. На фоне плоской пустыни, зажатой среди глинобитных хижин, этот гигантский памятник Монгольской империи возвещает о зрелости среднеазиатской культуры, что родилась при Сельджуках, монголах и Тимуридах и взрастила зёрна персидской архитектуры. Конечно, это в большей степени фасадная архитектура, прототип Таджа и сотен других святынь. Но она по-прежнему полна силы и содержания в отличие от её потомков, достигших лишь живописной утончённости. В архитектуре мавзолея есть смелость настоящего изобретения; изящество принесено в жертву идее, и результат, каким бы несовершенным он ни был, рождает триумф идеи перед примитивностью строительных технологий. Огромная часть великой архитектуры славится тем же. Как в этой связи не вспомнить о Брунеллески¹⁰⁸.

Местная гостиница называется «Гранд Отель – Таун Холл». Мы не были к ней слишком привязаны, поскольку Хусейн Мухаммад Ангорани, местный представитель Англо-персидской нефтяной компании, пригласил нас на ужин. Он принимал нас в длинной белой гостиной с блестящим расписным потолком; даже двери и окна были обиты белым муслином. Из мебели стояли две латунные кушетки с атласными валиками, кольцо жёстких диванов в белой обивке и перед ними маленькие белые столики с дыней, виноградом и сладостями. В центре зала, застеленного коврами в два слоя, стояли три высокие масляные лампы без абажура. Нас сопровождал одетый в бежевый сюртук седобородый дворецкий, которого хозяин называл «ага».

В нашем рекомендательном письме было сказано, что мы хотим посетить Сольтание. Если будем возвращаться этой же дорогой, сказал хозяин, он отвезёт нас в своём автомобиле. Лишнее беспокойство? Он бывает в Сольтание каждый день по делам или для занятий спортом. На самом деле у него там дом для приёмов. По своей наивности я поверил всем озвученным любезностям. Но Кристофер представлял себе ситуацию намного лучше. После сытного обеда, во время которого мы ели руками, дворецкий сопроводил нас обратно в наш пустой чуланчик в «Гранд Отель – Таун Холл».

Я сижу на улице перед гостиницей, ибо утреннее солнце – единственный источник тепла. Напыщенный старик в клетчатом твиде, похожий на Ллойда Джорджа¹⁰⁹, только что подошёл ко мне и представился как рейси-шоза, что значит «капитан шоссе», или начальник окружной дороги. Он сопровождал англичан в Баку, где наградой за его помощь стала большевистская тюрьма.