Проклятие разжегшим огнь войны:
Муж и жена теперь разлучены;
Карл – лучший муж; и (хоть пройди весь свет)
Супруги лучшей, чем Мария, нет;
Вы, как поток, разделены; но вас
Вновь вместе я узрю, настанет час.
И дуб-вещун нам говорит о том,
Что К. и М. в родной вернутся дом,
Недолго ждать нам; а случится это,
Да не забудут К. и М. поэта.
Мы по утрам в сомненьях всякий раз:
Король всё тот же иль другой у нас?
Я ночью крепко спал,
Когда незваный кто-то,
Гоня мой сон, вдруг стал
Стучать в мои ворота.
«Кто не даёт мне спать?» —
Я закричал сердито.
«Не бойся, я не тать,
Стучу, ведь дверь закрыта.
Я мальчик. Путь далёк,
Плутаю – ночь застала.
Открой, я весь продрог» —
Он повторял устало.
Что делать? Голос мил,
Дождь льёт; решил – поверю,
Свечу я засветил,
Спустился, отпер двери.
Увидел: лук при нём,
И крылья за спиною.
Дрожал он. «Быстро в дом, —
Я рек, – иди за мною».
Чтоб гостя обогреть,
Его подвёл я к печи
И стал ему тереть
Ладони, руки, плечи.
Согревшись, молвил он:
«Мой лук подмок, похоже,
Боюсь, что повреждён,
А ну проверю всё же».
Ошибся он, зане
Лук бил совсем не худо:
Стрелою сердце мне
Пронзил юнец-приблуда.
Потом, раскрыв крыла,
Смеялся надо мною:
«Прощай, не помни зла,
Но ты пропал, не скрою».
За то, что столько лет не мог прийти
Я к твоему пристанищу – прости;
Что я не лил в отчаянии слёз,
Обряды не свершал, не рвал волос —
Прости меня; не знал я, был в сомненье,
Нашёл ли здесь твой прах упокоенье,
А ныне знаю; на дары взгляни,
Те, что тебе принёс я, вот они
Перед тобою: кипарис, паслён,
Тис, сельдерей – ты будешь защищён;
Но долг ещё один немалый есть;
Я с тем пришёл, чтоб и его принесть:
Меня, пусть смертным, ты явил на свет;
Бессмертьем я воздам тебе в ответ —
Восстав из праха, до скончанья дней
Ты будешь жить в поэзии моей.
В её одежде беспорядок
Премил мне и для взора сладок:
Батист, что с плеч готов упасть,
Невольно разжигает страсть;
Корсаж прельщает, и немало,
Сквозь кружева блистая ало;
Скосился бант – он взгляд манит;
Манжета сбилась – дивный вид!
Вот юбка нижняя волною
Вдруг всколыхнулась предо мною;
Застёжка туфельки нескладно
Вдруг отошла… Взираю жадно:
Так обольстит меня едва ли
Наряд, точнейший до детали.
Коль имя при крещении бы мог
Тебе я дать, Невестой бы нарёк;
А то Стыдливой Музой стала б ты
Иль Музой Роз: невинны и чисты
Стихи твои; будь цензором Катон,
Не смог бы к ним придраться даже он.
Любовь мой перст ожгла огнём,
Но сердце устояло;
И это значило, что в нём
Для страсти места мало.
Почти я нынче не влюблён…
Но если жар вернётся,
Пусть лучше перст сожжёт мне он,
Чем к сердцу подберётся.
Прощай, Дин Борн! Мне никогда уж впредь
Бурливых, шумных вод твоих не зреть;
Камнями скован яростный твой бег;
Будь даже золотым твой скальный брег,
Серебряным – поток, я б и тогда
Был рад, что расстаёмся навсегда.
Твой путь скалист, и скальность узнаём
Мы даже в людях на пути твоём;
Обычаи, манеры! Я б назвал
Всех, кто живёт тут, поколеньем скал!
Неистовы, как море в шторм, они,
Грубы, крикливы, дикарям сродни…
Вернусь ли? С превращеньем (не скорей)
Брегов скалистых – в реки, рек – в людей.
Я б нынче мог
Отдать должок,
Бианка, – за лобзанье,
И был бы рад
Его стократ
Вернуть – потрафь желанью.
А молвишь: «Что?
Какие сто?
Мой поцелуй – дороже»,
Не возражу
И так скажу:
«Что ж, спорить мне негоже».
Не дремлет, ждёт
Удачи тот,
Кто беден годы кряду:
Себе не враг,
Почти за так
Он обретёт усладу.
О Джулия, как дивен облик твой!
Пленяешь ты небесной красотой.
В своём венце не королева ль ты?
В нём сплетены прекрасные цветы.
Вкруг шеи камни чудные блестят:
Рубины, жемчуга, алмазы в ряд.
Кольцо златое и резной браслет,
В лучах сверкая, сами дарят свет.
Меж персей, что как лебеди на вид,
Чаруют взгляд сапфир и хризолит.
О том же, что утаено от глаз,
Пусть знают халцедон, опал, топаз.
Не стих на камне —
Честь эта не нужна мне —
Вечнозелёный,
Пусть над могилой сонной
Священный лавр шумит своею кроной;
Со всех сторон
Пусть будет виден он;
Узрит любой,
Что сей хранитель мой —
Мне вековечный памятник живой.
Отыщется ли где герой,
Кто б пересёк простор морской
На гиппокампе – есть такой?
Кому под силу бури снесть,
И взглядом ярость волн известь,
Их усмирив, – храбрец ли есть?
Кто, мощен, не свернёт с пути,
Кто скалы может развести… —
То – я! До цели – мне дойти!
В любви будь рьян, победа в ней – прекрасна:
Не любит тот, кто не желает страстно.
Два купидона как-то раз,
В суме увидев мёд,
Пустились в шумный спор тотчас —
Кто лакомство возьмёт.
Венера тут пришла на крик
И, не ища, кто прав,
Пыл юный остудила вмиг,
Кнутом их отстегав.
Но, видя слёзы их, она
Сказала нежно: «Вам
Весь мёд я отдаю, сполна,
Делите пополам».
Пусть буду я в тепле, пусть буду сыт:
Любовь богатству лишь благоволит;
А если на беду придёт нужда –
Что я любил, то разлюблю тогда.
Я «валентин» твой? Коли так —
Не медля, под венец,
Чтоб пыл любовный не иссяк:
Прождём – любви конец.
В чём поклялась, то выполняй,
Иль не давай обет;
В любви священны клятвы, знай:
Кто лжёт, тем веры нет.
Ты дважды мне лгала, друг мой, —
Могла и погубить!
Ещё обманешь – и женой
Тебе ничьей не быть.
Коль глянешь ты по случаю в мой том,
Не замечай больших ошибок в нём,
Мигни о малых: мол, грешки нашёл,
И не кричи, что их родитель гол;
Быть начеку обоим нам пристало;
Труд долог: и Гомер дремал, бывало.
Пишу – моё писанье
Вам средство пропитанья:
Не будь моей подмоги,
Вы б протянули ноги.
Властитель добрый – за него молись,
А если злой – с почтеньем покорись;
Семь шкур сдирает, мочи нет терпеть?
Но чада, что грешны, целуют плеть!
Не тронь тирана, предоставь богам
Его прикончить: суд вершить не нам.
Представь, Бианка: я слепой —
Случиться может так со мной —
И я дороги не найду,
А отыщу, так упаду;
Тогда тебе идти вперёд,
Пусть запах твой меня ведёт;
А может, поведёт меня
Твой свет, лучом своим маня;
С тобой вдвоём мне не пропасть —
Не поскользнуться, не упасть.
Красавцем-мужем любит прихвастнуть,
Хоть лыс он и глаза навыкат – жуть!
А уши – крылья: ежели взмахнёт,
То в небо голова его вспорхнёт.
Есть вдоволь хлеба и воды,
А в большем нет у нас нужды;
Хоть тратить мы налог вольны,
Но по природе мы скромны.
Последние в аду? И ад таков,
Как здесь, у нас – без пыток и оков?
Коль худший грех лобзания и страсть,
Будь первые – не прочь мы в ад попасть.
Что красота? Луч яркий, что, блистая,
Летит от середины и до края.
Прощанье – ад; ты мной любима,
Но всё ж прощай, о Дианима:
Ты брови хмурила вчера,
А значит, мне уйти пора,
Хоть горько мне; ты красотой
Своей славна. А добротой?
Примером будь для юных дев,
Мои страданья не презрев:
Убей! – всё лучше для меня,
Чем чахнуть мне день ото дня;
Но нет – в жестокости своей
Мне ранишь сердце всё больней.
В твоих руках моё спасенье:
Смерть принесёт мне облегченье.
Яви же милость! Мне даруй
Один прощальный поцелуй —
И я им буду упоён,
Хоть палачом мне станет он.
Антея словно в сумерках видна:
Под тонким шёлком возлежит она —
Иль, может, розы так в рассветный час
В туманной дымке различает глаз.
Всё ж сумерки: батист, заре под стать,
Дню светлому даст после воссиять.
Белейших ты затмишь собой лилей,
Затмишь собой и белых лебедей;
Ты более бела, чем белый крем,
Иль лунный свет на глади, видный всем,
Чем прелести Юноны, жемчуга,
Плечо Пелопа, первые снега…
Всё ж белизною я не восхищён
И был бы рад вполне, как Иксион,
Когда б ты белым облаком, друг мой, —
Нежнейшим, тёплым – возлегла со мной.
Блажен ты будешь, брат, вдвойне, втройне,
Коль ныне поклянёшься мне
В том, что оставишь город: поменяй
Его на деревенский рай;
Надёжней всё же будет на селе,
К природе ближе и к земле,
Стремиться к добродетели, расти
Тебе на сём благом пути:
Ведь не названье, суть её важна —
Жить скромно учит нас она;
Сей путь – он твой; иди и не робей,
Ведомый совестью своей;
Живи не наслаждениям в угоду:
Пусть мудрость подчинит природу
И вовремя подскажет, в назиданье,
Что надо усмирять желанья;
Что накопить как можно больше злата,
Ещё не значит жить богато:
Кто алчности своей всегдашний раб,
На самом деле нищ и слаб.
О, сей чуме ты не поддашься, брат,
Да и сейчас ты небогат,
Ведь небеса нещедрою рукой
Дают тебе доход такой,
Что проявлять пристрастия гурмана
Ты, верно, можешь, но не рьяно;
И ты живёшь, чтоб ублажить подчас
Живот голодный, а не глаз,
Желудку своему не потакая:
Куда полезней снедь простая.
Жизнь сельская ещё прекрасна тем,
Что есть жена – на зависть всем:
Не столь красива, может, и нежна,
Но добродетельна она.
Бок о бок с ней вкушать приятно сон,
Когда на страже Купидон;
Тревоги дня не помешают вам:
Сны безмятежны по ночам,
И силы тьмы здесь не внушат вам страх;
На сих безгрешных простынях
Жена твоя (и да узришь воочью)
Невинна будет каждой ночью.
Луга, ручьи, что здесь увидишь ты,
Навеют сладкие мечты;
Ключи и рощи, птиц чудесных пенье,
В тени дерев уединенье,
Трав изумруды, розы и лилеи —
Нет видов ярче и живее;
Резвятся, блея, милые ягнятки,
Молочные сосцы им сладки;
Приснится фавн, он защитить готов
Овец от страшных, злых волков.
Картины дня, что зримы здесь, чаруют
И ночью крепкий сон даруют.
Но сон ночной не так уж долог будет,
Крик петуха с зарёй разбудит
И возвестит: пора вставать к трудам;
Но прежде – жертву надо вам
Богам воздать и вознести моленья,
Дабы загладить прегрешенья.
Мозоли вам подскажут: царь богов
Всё за труды отдать готов.
Благой сей труд к тому же не несёт
Опасных, горестных забот
Торговцев, коим не сидится тут:
За златом в Индию плывут,
Боясь всего (и страхи не пусты) —
И бурь в пути, и нищеты.
А здесь сидишь ты в доме, не в каюте,
У очага, в тепле, в уюте,
На карту глядя, где моря едва ли
Кому-то смертью угрожали;
Но всё ж ты скажешь, грезя о штормах
И подавляя лёгкий страх:
«У тех сердца, как дуб иль медь, прочны,
Кому и бури не страшны».
Ты дома, но, доверясь парусам,
Отправиться ты можешь сам —
На карте – по морям и океанам
К раскрашенным заморским странам,
По компасу маршрут сверяя свой —
Вояж не слишком дорогой.
Ты и рассказы слушаешь с вниманьем,
Дивясь чужим повествованьям
О дальних государствах: ты не глух
К тем знаньям, что даёт твой слух,
Не подвергая истинность сомненью —
Хоть правду скажет только зренье.
Когда ж ты слышишь и о злых делах,
И о пороках при дворах,
Тогда в ответ (хоть ты и не свидетель)
Твоя вскипает добродетель.
Но ты живёшь бесстрашно и не втуне
Бросаешь вызовы фортуне;
Нет мыслей сдаться, отступить в испуге —
Тебе смешны её потуги;
Что б ни случилось, радость иль беда,
Кто мудр, тот будет благ всегда;
Так дуб, что много бедствий перенёс,
Лишь крепче после бурь и гроз.
Будь стоек, как скала, назло судьбе,
И сделай то, что я тебе
Советую: учись нужду терпеть;
Сие полезно будет впредь,
Коль пожелаешь (мой совет – и даром!)
Жить на селе с приватным ларом,
Ему внимая; он твой аппетит
Хотя бы хлебом утолит:
Здесь нету яств, и не о них забота —
И хлеб хорош, коль есть охота;
Откажешься от стейка и подобной
Еды привычной – жирной, сдобной,
Чтоб суп с капустой, свёклой и крапивой
Глотать с улыбкою счастливой;
Твой Гений скажет, блюда одобряя:
Сие – амброзия живая.
Но если ты себя уверишь всё ж,
Что выбор твой не столь хорош —
На эти блюда, не впадая в грех,
Смотреть ты можешь без помех.
Здесь, у камина, в грусть тебе не впасть:
Сверчков наслушаешься всласть,
Увидишь мышь проворную – мелькнёт,
Сбирая крошки; рядом кот:
Пора бежать ей в норку, чтоб скорей
Спастись от гибельных когтей.
Пусть будет мал запас, но (если кратко):
Любовь всегда важней достатка.
Жизнь не считая праздной канителью,
Её сверяй с благою целью;
Чтоб не кидало, брат, из края в край,
Любых излишеств избегай;
Что заработал, то разумно трать,
Но и предел богатства знать
Полезно тоже; в скромности, в любви,
В согласии с собой живи.
Ваш сельский дом – твоей жены и твой —
Да обратится в рай земной;
Но знать во всём златую меру надо,
Ведь польза не в ладах с усладой.
Счастливой парой жить вам, честь по чести,
И в мир иной отправьтесь вместе.
Двоим – любовь и вера, кров и хлеб,
Ну а потом – и смерть, и склеп.
А коли так, то можно, уж поверьте,
Всю жизнь прожить без страха смерти.
Вижу, как нарцисс-пророк,
Наклонив свой стебелёк,
Мне сулит недолгий срок:
Я поникну головой
И закончу путь земной —
В землю прах вернётся мой.
Искусник Лупо (ты таков!),
Возьми-ка краски всех цветов
И Бриджмена портрет пиши,
Но против правды не греши;
Вот он, взгляни: больной старик,
Что лгать, болтать и льстить привык;
У щёк – сиреневый отлив,
Багровый нос прыщав и крив.
Отобрази (что не табу)
И шишки, и угри на лбу;
Но должен ты себя беречь:
Как Бриджмен произносит речь,
То не пиши: откроет рот,
Дыханья яд тебя убьёт.
Кафф ходит в церковь часто – кроме дней,
Когда сбирают подаянье в ней;
Тогда он дома, есть на то резон:
Бесплатно спать не может в церкви он.
У Фона баки, густы и красивы,
Со щёк свисают, словно ветви ивы; —
Чтоб нерадивых сечь, он ветви эти
Вполне бы мог использовать как плети.
Вряд ли Парки возразят —
Будем ночь и день подряд
Целовать подружек, петь,
Танцевать, в свирель дудеть;
Утомимся – всей гурьбою
Сядем, венчаны лозою,
За вино, и – Вакху слава!
Тирс тряхнём: что ж, крепок, право.
Был бы жив Анакреон,
С нами пировал бы он.
Гимн Горацию пропеть
Не пора ль? Помрём – и впредь
Вилсон и Готье нам тут
Не сыграют, не споют.
Когда отправлюсь я в последний путь,
Моих потомков хилых не забудь:
Рукой своею мощной поддержав,
Продлишь им жизнь надолго, храбрый граф.
Покуда я любовью лишь согрет,
Спасите, снег и хлад, меня от бед!
Загасит капля малый уголёк,
А пламя не потушит и поток —
Взамен страстей, что сердце мне спалят,
Уж лучше гибель или вечный хлад.
Как поясок на Джулии хорош! —
С сияющей он радугою схож;
Иль нет – мы в нём любви границу зрим:
Земные наслажденья все – под ним.
О, куда бы улететь,
Чтоб огонь не мучил впредь?
Может, отыскать мне клад,
В коем снег, и лёд, и град?
Иль попасть в подземный грот,
Где озноб меня проймёт?
Или, может быть, пути
К ледяным морям найти?
Иль спуститься вглубь, туда,
Где извечны холода?
Жар уменьшу там; но есть,
Место, где мороз не снесть:
Грудь у Джулии моей
Такова, что нет хладней,
Царство льда… Не от огня —
Смерть от стужи ждёт меня.
Ушла, оставив белый свет,
Я в сорок семь неполных лет;
Имела шесть я сыновей
И дочь на выданье; но с ней
Беда стряслась: земле она
Уж девять лун как предана.
Жизнь прожита достойно мной:
Была я верною женой.
Побольше меценатов бы, как ты,
Не ведали б поэты нищеты;
Лентулу, Котте, Фабию под стать,
Щедрейший из людей, ты смог нам дать
Не только темы для стихов – ты нас
Поддерживал, спасая в трудный час,
За что мы к твоему порогу (трону),
Наш тирс положим (жезл), и лавр (корону);
Венки, мой друг, заслужены тобой:
Из лавра, мирта, дуба – да любой!
Прекрасные фиалки будут в хвори,
И лилии зачахнут, сникнут в горе;
Тюльпан головкой пышною склонится,
Подобно потерявшей честь девице;
Нарцисс заплачет горько, удручён,
Как в пост иль в день печальный похорон;
Болезнь Сафо – и для виол беда:
Простясь, закроют веки навсегда.
Когда Леандр средь грозных скал
Погиб в волнах – не поражал
Сердца крылатый Купидон;
Нет, на крутом утёсе он,
С погасшим факелом, у края,
Поникнувший, сидел, рыдая,
И повторял в тоске глубокой:
«О море, как же ты жестоко!».
Глядел на Геллеспонт потом —
Так, будто сам погиб он в нём, —
Уже безмолвствуя в печали:
Рыдания язык сковали.
Войну затеяв, чают, что урон
Добычей щедрой будет возмещён.
Здоровье – первый дар благой;
Добросердечье – дар второй;
Достаток честный – третий дар;
Четвёртый – верной дружбы жар.
Когда расстались, боль была сильна —
Так, брошена душою, плоть больна.
Тебя не беспокоило нимало,
Что слёзы лил я; ты же не рыдала.
Мой поцелуй остался без ответа,
Ни вздоха не услышал я; и эта
Твоя суровость странной мне казалась:
В душе твоей (я знал) любовь осталась.
Скажи, молю – хотя б одной слезой
Почтила ль ты прощание со мной? —
Мне б легче было; но шепнул Эрот:
Слёз по тебе любимая не льёт.
Неси, поток, молю,
К ней, к ней слезу мою —
К той, что терзает
Меня, строга:
Слёз жемчуга
В колье, смеясь, сбирает.
Взгляни! Увлечена,
Венок плетёт она
Из дивных примул!
Донесть сумей
Мой жемчуг ей,
Чтоб он её не минул.
Напомни, сколь немал
Запас их, что прислал
Я ей дотоле:
Ты всё принёс,
И горьких слёз
Моих не будет боле;
Их не коплю сейчас,
Родник иссох, угас;
Я, верно, в силе
Найти, как впредь
Мне не скорбеть,
Чтоб слёз глаза не лили.
Скажи ей, коль велит
Прислать их – без обид,
Я не исполню:
Слёз не лия,
Рыдаю я,
Любовью сердце полня;
Хоть я на всё готов,
Но боле жемчугов
Ей не прибудет;
Скажи ей вслед:
Теперь их нет —
Впредь и просить не будет.
Блаженны дни теперь нас, может, ждут:
Тюльпан и Роза под венец идут!
К весне увидеть сможем, что за плод
Сей сладостный союз нам принесёт.
Девы мне носить сулили
По весне цветы к могиле,
Утром и к исходу дня,
Поминая тем меня.
Обещали – долг отдайте:
Здесь фиалки рассыпайте.
Жену-блудницу учит Скобл кнутом,
Отрежу, шлюха, нос – кричит притом;
Она ему, рыдая, – что, мне мало?
Зачем ещё дыра, одной хватало.
Нет, не песок в часах, взгляни —
Похоже, «водные» они;
Но я читал – в том нет секрета —
Что не вода в них, слёзы это
Влюблённых; по стеклу стекая,
За каплей капля, не смолкая,
Тихонько слёзы те журчат
На свой неповторимый лад:
«Отмерен вам, влюблённым, век,
Но наш не прекратится бег».
Прощай же, сак, ты дорог мне и мил:
Нужней, чем кровь для тела, ты мне был;
Родней, чем близкий друг, жена иль брат,
Душа для плоти; слаще всех услад;
Милей невесты, в час, когда она
Уже подходит к ложу, смущена;
Чудесней, чем соитья чудный миг,
Чем ласки, поцелуи, страсти крик;
Нет наслаждений, что с тобою схожи,
Ты для меня на свете всех дороже.
О, дар богов, о, ангелов напиток!
Ты крепишь дух, ты чист, как злата слиток;
Лучишься, словно солнце в летний зной;
Блистаешь ярко, в чём сравню с тобой
Комету, что проносится в ночи
(Предвестниками бед её лучи),
Иль пламя, что, взметнувшись к небу вдруг,
Бросает сонмы жарких искр округ;
О, ты нектар, ты божеству под стать,
Твой дух предвечный может низвергать
Несчастья, беды, горести, что тут
Нас исстари заботят и гнетут.
Ты можешь вихрем, что вздымает воды,
Мощней искусства, мудрости, природы
В безумие сакральное завлечь,
В холодном сердце страстный пыл зажечь,
Восторгами нас полнить, чтоб они
Сверкали в душах, молниям сродни.
Мог петь бы Феб? Иль Музы? Нет, нимало,
Когда бы им тебя недоставало.
Что без тебя Анакреон, Гораций?
В небытие ушли бы, без оваций.
Ты – ключ Феспийский, бардов вдохновенье,
Им должно пить тебя, верша творенья:
С твоим подспорьем под пером поэта
Польются строки – лавр ему за это.
Но почему, в преддверии прощанья,
Столь долог взгляд мой, полный обожанья?
От дьявольских красот твоих робея,
Скажу им всё же – прочь, и поскорее!
Обидишься – отвечу, не тая:
Тебя природа гонит, а не я.
Она ошиблась: мы с твоею силой
Никак не совладаем, друг мой милый;
Не улыбайся (иль улыбку спрячь),
А то лукавым взглядом обозначь,
Что ты моё решенье понимаешь —
Тебя лишь зреть – но вряд ли одобряешь.
Пусть пьют тебя другие, в добрый час!
Уста их радуй, мой тебе наказ;
Тебя люблю я, знаешь ты, но всё ж
Мою ты музу больше не тревожь:
Я б не хотел, чтоб было что меж вами,
И век твой дух витал бы над строфами.
Теперь у Гласко, надо ж, – зубы есть;
Желты, но не болят; всего их шесть;
Из них в рядок четыре, что без гнили,
Бараньей костью лишь недавно были;
Они – для вида, так в них мало толку;
Он днём их носит, вечером – на полку.