Роман Фис
Исчезающий: За горизонтом событий
Часть первая: Родственные связи
Ничто так сильно не сближает двух близких родственников, как смерть одного из них.
Глава 1
Застыв возле окостеневшей женщины, я изучал телефон в поисках старых, новых или просто знакомых номеров. Узнав, что моя мама жива, я со спокойной душой пытался найти номер Даши. И, не удивившись его отсутствию, глубоко вдохнул морозный воздух. Выдыхая его, я смотрел в небо цвета пыльного снега и стремительно покрывался мурашками. Я сознавал, что дело не в воздухе и даже не в том, что я поговорил с мамой, отчего мне стало любопытно: энергия скольких людей во мне усваивалась. Возможно, это была смесь энергий, украденной женщиной у двух людей. Или у десяти. И, решив, что это не важно, я открыл в телефоне фотогалерею. Мне нужна была машина или, хотя бы понимание ее наличия, либо отсутствия в моей жизни. Конечно, будь я в своей изначальной проекции, то подобный трюк с поиском был бы исполнен зря. Тогда я не относился к фанатам фотосессий с машинами. Но, держа в уме, что каждая моя новая версия может удивлять своими поступками и образом жизни, я не списывал со счетов подобную вероятность. Блуждая по пространству вариантов очень глупо отбрасывать какую-либо возможную вероятность. Тем более, если она возникла в голове в подобном виде.
– Бинго, мать твою! – сказал, уткнувшись в фотографию «Хендай». – Этого еще не хватало…
Нащупав в кармане ключ от машины и посмотрев на номера машины, я двинулся вдоль дома. Надеясь найти машину, которую искренне считал автомобилем для ‘особо одаренных’ водителей, любящих резкие перестроения и быструю скорость, но не имеющих достаточное количество денег для того, чтобы купить нормальную машину, я сконцентрировался на номерах. Невзирая на то, что мне был нужен черный, полностью тонированный автомобиль, я всматривался во все сраные «Акценты»: если я решил купить подобную машину, то образ мышления этой моей проекции, вероятно, мог допустить и полное перекрашивание авто. Но вместо отчетливых цветов, я видел ржавые, а временами и сгнившие машины. Дойдя до последней, припаркованной возле дома, состоящего из восьми подъездов, я проследовал к следующей многоэтажке. У меня не было сомнений, что, учитывая дефицитный на парковки район, моя машина могла стоять где угодно. Я проходил дом за домом, заглядывал во дворы и даже выходил на проезжую часть, по обе стороны утыканную автомобилями. Мои ноги замерзли, а пальцы рук, пульсируя болью, перестали сжиматься. Внутренне балансируя между признанием поисков безрезультатными и характерным для себя «Умри, но сделай!», я плелся вдоль заснеженной дороги в сторону дома Юли. Изредка поглядывая на странное небо, я пытался понять, какому принципу нужно придерживаться, чтобы прознать всю подноготную своей проекции и проекции мира. Желательно, сразу же после перемещения в пространстве вариантов. С другой стороны, мне и принципы были не ясны. Задумавшись над тем, что, будь здесь китайский Борис, он бы мне все разложил по полочкам, я миновал очередную забытую Богом машину. Но китайского здесь не будет, как не будет и его проекции. Китайский Борис погиб, а значит – завершил свой жизненный цикл сразу во всех вариантах. Мне оставалось догадываться, как именно погибали миллионы его проекций, но, вероятно, это были несчастные случаи, либо убийства.
Подойдя к подъездной двери, я забыл, что у меня не было как ключа от домофона, так и от квартиры. Но вспомнив, что я не запер дверь, я удалил из головы одно из препятствий. И, решив дожидаться любого входящего или выходящего человека, завис над рассуждением о кончине китайского Бориса. Допуская мысль о том, что в этом варианте наших жизней его могли свести в могилу крадники, я вспомнил о женщине, которая, как кожаный манекен синего цвета, лежала напротив подъезда в сугробе. Глядя на нее, я поймал себя мысли, что она вполне могла стать его убийцей. И если это так, то энергия китайского Бориса в том или ином количестве находилась сейчас во мне.
– Выходит, я высосал китайского Бориса! – воскликнул, и, поняв, что мое выражение достаточно двояко, осмотрелся по сторонам.
Справа, у соседнего подъезда, стояла женщина с ребенком на руках. Взглянув на меня, она покачала головой, после чего открыла дверь и исчезла в каменном человейнике. Я несколько раз трухнул головой, чтобы выкинуть из головы картинку, рисовавшуюся при втором трактовании моих слов. Впрочем, долго думать об этом мне не позволила вибрация телефона.
– Слушаю, – произнес, не глядя на экран.
– Ты как? – спросила Юля.
– Иду по стопам сна, – ответил, взглянув на женщину в сугробе.
– Черт… – прошептала она. – Я же говорила: никуда не влезь! На тебя уже покушались?
– Все в порядке. Женщина мертва, а я преисполнен.
– В каком смысле? – осторожно спросила Юля.
– Я высосал ее энергию, – буднично произнес я. – И она умерла.
– Андрей… – прошептала она.
– Что? Я играю по их правилам! – уверенно заявил ей, едва не перейдя на крик. – И планирую надрать каждого в задницу! Вернуть Дашу и Диму! Точка!
– Ее нет в нашей проекции?
– Я не знаю, – успокоившись, ответил. – Номера телефона нет.
– Главное, что событие сформировано. Встретитесь.
– Наша встреча не отметит того, что я сотру их в порошок.
– Давай об этом вечером? Мне нужно работать, – произнеся, она устало выдохнула, после чего спросила: – Ты что собираешься делать?
– Хотел к маме съездить, – ответил ей. – Представляешь, моя мама жива! Еще я узнал, что у меня есть машина. Только теперь не могу ее найти.
– Она стоит напротив подъезда.
Обернувшись назад, я внимательно изучил припаркованные автомобили и, не найдя ни одного «Хендая», произнес:
– Тут нет ни одного «Акцента».
– Эта машина была у тебя черт знает сколько лет назад, – устало сказала Юля, – А сейчас у тебя другая машина фиолетового цвета.
Я снова обернулся и мои глаза уперлись в машину, припаркованную напротив подъезда. Фиолетовая баварская «тройка», возле которой лежала мертвая женщина, являлась самой яркой машиной среди находящихся на парковке автомобилей. А если учитывать состояние – самой «живой». Появление женщины-крадницы теперь я мог обусловить не только слежкой или наводкой Стаса, но еще и приметным автомобилем. Машиной, которую невозможно не заметить. Но я так же понимал, что все перечисленное могло быть совокупностью, из-за которой эта женщина лежала в снегу. А могло и не быть. И отпустив эту мысль, мне в голову пришла другая. Откуда Юля знала о существовании машины до мельчайших подробностей? Решив, что нет смысла искать ответы самостоятельно, имея возможность спросить, я произнес:
– Откуда ты все это знаешь? Я про машину и мое прошлое из этой проекции.
– Я подселенка с двухсотлетним стажем, не забывай, – ответила она. – А если серьезно, все достаточно просто: отключи разум. Все мысли, что приходят тебе в голову, не случайны. Подсознание, как правило, общается с тобой методом всплывающих мыслей. Если ты невзначай подумал о маме, значит в этой проекции она существует и ты с ней недавно общался.
– Это странно… – задумчиво произнес я. – Ведь если она умерла, то и все ее проекции в пространстве вариантов тоже погибли.
– Андрей, ты немного не понял масштабов. С помощью книг ты делаешь то, чего не могут сделать самые сильные маги. Ты меняешь пространство вариантов, восстанавливая погибшие проекции, которые при обычных обстоятельствах будут мертвы. Ты изменил пространство вариантов, а значит – обернул жизнь некоторых людей вспять. Именно поэтому они хотели забрать у тебя способность. Им подобное не под силу. Честно, я боюсь представить, что нас ожидает в этом варианте жизни.
– Я избранный… – протянул, представляя, как, натянув маску мстителя, расправляюсь со Стасом, цыганом и Ксюшей.
– Где-то в других проекциях, может быть, – говорила она с улыбкой, которая чувствовалась через динамик, – но здесь ты обычный донор для крадников. Большая-пребольшая пачка сока, которую почти выпили.
– Последнее сравнение мне понравилось. Ладно, до вечера.
– Будь аккуратен, – произнесла она, посерьезнев. – Никуда не вляпайся!
Я положил трубку и, засунув телефон в карман, достал ключи.
Глянув на брелок в виде номера машины, с прицепленным чип-ключом, я улыбнулся. Можно было не отмораживать себе руки с ногами, просто нужно было достать из кармана ключ.
Сев в машину и запустив мотор, я включил музыку.
– Ну хоть здесь неизменно… – произнес, глядя на плей-лист. Он состоял из Hozier, Alex Clare, Astrality, Bondi и других, близких к сердцу исполнителей. Заключив, что предпочтения со вкусами людей незыблемы в любых их проекциях, я двинулся в сторону Шахт.
Медленно плетясь по заснеженной дороге, я про себя отмечал непривычное для Ростова затишье. Оно заключалось в полупустых дорогах и почти полном отсутствии людей на улицах. Возможно, в любой другой момент я бы сделал поправку на время года, пронизывающий холод и непривычно огромное количество снега для моего города, но не сейчас. Чувствуя каждой клеткой тела след от крадников, я отметал любые разумные объяснения. Мысленно зачеркивая любое, даже самое легко обосновывающееся явление, вместо него я заносил в скобки мистический подтекст. Условности перестали таковыми быть. Теперь каждое дуновение ветра меня настораживало.
Проскочив центр, который был спокойным и тихим как Левенцовка, я выехал на трассу, после чего попытался отключить разум. Заблокировав внутренние сенсоры мозга, влияющие на восприятие и заглушив аналитические механизмы, я улыбнулся тому, насколько это легко получилось. Но теперь, глядя на дорогу, мне предстояло вернуться в прошлое собственной проекции. Зафиксировать все, что происходило в новом для меня варианте жизни. Я сконцентрировался на убаюкивающей пустоте, образовавшейся внутри головы. Только этот феномен, который можно было спутать с медитативным состоянием, в отличие от него, как не высвобождал мою сущность из тела, так и не отключал восприятие окружающего мира. Я мог спокойно управлять автомобилем, переключать музыку и, при необходимости, пообщаться на какую-нибудь простецкую тему. Я был все тем же человеком, только с полностью отключенным сознанием, которое тихим, едва различимым эхо высказывало сомнение относительно моей задумки. Но я уже сталкивался с подобным. В день, когда мы с китайским Борисом сидели на диване в состоянии гипноза. Когда Стас, он же Константин, он же Славик наполнял Юлю энергией. Я тогда слабо верил в собственные способности. В то, что во мне есть дар. Но сомнение являлось проделками разума: метафизического процессора, в который загрузили множество мусорных социальных программ для сдерживания человеческих возможностей, разбавив этот смысловой борщ рекламными вставками телефонов, машин и люксовой одежды с лакшери-досугом. Придуманными для ограниченных людей вещами, чтобы им было хоть к чему-то стремиться. И все мы стремились. Пытались заработать больше, отдыхать дороже и выглядеть богаче. Но теперь все иначе. Я оставил бессмысленную беготню в прошлом.
– Или я считаю, что оставил это в прошлом потому что мой набитый ересью разум отключен? – спросил, посмотрев сквозь зеркало себе в глаза. – А когда он включится, я снова стану таким же примитивом…
Поняв, что возникший вопрос стал следствием вырвавшегося разума, я намного более ответственно подошел к сдерживанию базовых интеллектуальных функций. Спустя пару минут в моей голове образовалась нужная пустота, а еще через несколько – она начала заполняться фактами из жизни, которую я не проживал. Заполняться так же, как любая брешь, образованная потерей. Я словно смотрел полнометражный фильм на ускоренном режиме, что, после каждой увиденной сцены, не мешало мне корчиться от осознания собственной никчемности. Плаксивый разрыв отношений с Евой, мамино потакание мне и моим прихотям, укоренившим инфантилизм, породившим слепую самоуверенность. В этой версии я был полной противоположностью предыдущих себя. Чего только стоил мой уход из университета, ради обучения на парикмахера в доме красоты Алекса. Он научил меня стричь, окрашивать волосы и быть полу педерастом: человеком, не имеющим дело с мужчинами, но ведущим себя так, словно в нем побывал ни один член. Я был мастером общения с девушками, но не хотел заводить отношения из-за неминуемых сложностей в быту. Я желал жить для себя, мечтал получить максимум от жизни, но ленился работать. Был востребованным бьюти-стилистом, но, не имея никаких стремлений, зарабатывал лишь для цацок, подкреплявших фальшивый имидж. Машина, брендовые вещи и модное окружение вызывало бы рвотный рефлекс у любой из моих версий, в которых я оказывался, но не в этой. Нынешний я чувствовал себя гармонично в этом. Продолжив блиц-просмотр своей новой жизни, я удивился, узнав о нормальных отношениях с бабушкой и отцом. Даже не анализируя, я понял причину близости с ними: не имея жесткого, скверного характера, помогающего моим предыдущим проекциям достигать вершин, я был мягок и податлив, что воздавалось их финансовой вовлеченностью в мою жизнь. Я был гребаным меркантильным ужом, с милой улыбкой выслушивающим советы и рекомендации. И, держа в уме, что бабушка, дедушка, мама или папа помогут, выполняющим их как услужливая собака. Возможно, я бы запротестовал вслух, утверждая, что это моя самая худшая проекция из всех, но в ней моя мама была живой и невредимой. И поняв откуда росли ноги моего инфантилизма, какую цену нужно отплатить, чтобы стать таким собой, каким я был несколько проекций назад, я решил отбросить сравнение в дальний ящик и больше не пытаться этого делать.
Включив разум, я сфокусировался на дороге, после чего, вспомнив слова Юли, достал телефон и предпринял еще одну попытку найти номер Даши. Когда и она оказалось тщетной, я решил, что на обратном пути заеду к ней. Сознавая, что, вероятно, мое появление будет не более чем вялая попытка перенести отношения из наших прошлых версий в новую реальность, которую мне не до конца удалось осмыслить, я не подвигался в своем решении. Хуже было не попробовать.
Заехав в Шахты, я столкнулся с еще большим количеством снега на дороге и с полным отсутствием людей. Мой город детства казался огромным чистилищем от мира живых. Пространством, в котором если и было что-то одухотворенное, то оно спряталось где-то далеко за пределами зримого. Там, где прикосновение не имеет никакого значения, потому что его, как такового, не существует.
Поступивший звонок на телефон вытащил меня из размышлений. Это был отец. Не припомнив, сколько мы с ним не общались, я поднял трубку:
– Привет, папуля! – сказал, после чего, немного дернувшись от брезгливости, поправился: – Привет, пап.
– Привет, барбос! Если получится, купи бабушке воду. В идеале: минерализированную, – произнес он.
– Минеральной? – спросил у него, увильнув от огромной льдины, образовавшейся посреди дороги.
– Минерализированной! – ответил он.
– Как дела? – спросил, уйдя от рассуждений о правильности названия воды.
– Сегодня уже едим. Ночь была очень сложной. Спали поочередно с Галиной.
Я понял, о чем он говорил. Мой разум, словно рыбак, закинувший удочку в информационный ворох сознания, вытащил нужный фрагмент воспоминаний новой проекции. Галина, о которой говорил папа, была его третьей женой. Человеком, по качествам и имени являвшийся копией моей мамы. Они приехали из Мурманска три недели назад, чтобы взять бабушку, к тому моменту лежавшую в больнице, под присмотр. Позже, как это обычно бывает в наших обшарпанных больницах, ее выписали с теми же симптомами, с какими и положили. Теперь бабушка лежала неподвижной, а возле нее бегали мой папа со своей женой. И я готов был перестать размышлять на тему бабушкиной болезни, подталкивающей ее к пропасти небытия, но вместе с информацией, вытянутой разумом, всплыла еще одна: когда я помогал бабушке переезжать из дома в квартиру, мы обнаружили возле входной двери увядшие лепестки роз. Тот я, находившийся рядом в момент обнаружения, не придал этому значения. Но то была не смыслящая в магии проекция. Человек, не знавший о том, что в обычном мире, – без сущностей, вырвавшихся из лимба, поглощающих энергию людей, отправляя их души в лимб, которые выбирались в мир живых такими же озлобленными сущностями, тем самым продолжая краднический круговорот, – существуют энергетические воры, или просто завистники, готовые из-за разъедающего чувства на любые заговоры, не говоря уже о данной реальности, в которой армия сущностей-подселенцев бродила налево и направо. Решив немного изменить маршрут, в котором теперь первоначальной задачей стало посещение бабушки, я остановился возле магазина.
Выйдя из машины, я осмотрелся вокруг. Дороги были пустынными, и, с редким появлением полицейских автомобилей, ощущение тревоги лишь усиливалось.
– Никого не осталось? – спросил, проводив взглядом полицейский автомобиль, после чего зашел в супермаркет.
Пройдя вглубь стеллажей и уткнувшись в собственное отражение в зеркале, я замер. Бледное, впавшее лицо и тощие руки вновь вернули меня в размышления о том, как это произошло. Я понимал, что мой внешний вид, дело рук крадников. Возможно, Стаса и его вонючей компании. А может и кого-то другого. Перестав гадать, я оглянулся по сторонам. Торговый зал был пустой, если не считать уткнувшуюся в экран телефона кассиршу. Бродя между прилавков, я ознакамливался с космическими ценами на продукты, которые буквально одну проекцию назад с натяжкой являлись адекватными. Здесь был хлеб за тысячу, лапша быстрого приготовления за шестьсот, но не было воды. И, обойдя магазин несколько раз, я проследовал к кассе.
– Доброго дня! – сказал, заставив кассиршу подскочить на стуле. – Подскажите, где здесь выставлена вода?
– Ее нет, – ответила она, легонько пнув ногой пустую пятилитровую бутылку, которая, укатившись под стол, издала звук столкновения с другими бутылками.
Кассирша выглядела полуобморочной. Ее лицо, подобно моему, покрывал тонкий слой серой кожи, а синяки под глазами захватывали даже впавшие щеки. Глядя потухшими глазами, она подталкивала меня просканировать ее. И я сделал это. Сделал с такой скоростью, какой хватит лишь на то, чтобы один раз моргнуть. Я узнал, что в ее жизни все складывалось так, как в шаблонных сериалах про невзрачную девушку с района: работа с ранних лет, первый секс-партнер в школьные годы с последующей беременностью, патологическая прижимистость во взрослом возрасте, передавшаяся от родителей. Если бы мне нужно было охарактеризовать ее жизнь в двух словах, то кроме как беспросветной тоской ее нельзя было назвать. Но далеко не внутрежизненные оказии являлись причиной ее предпанихидного внешнего вида. То была всего лишь классическая история, с которой люди сталкивались либо лично, либо по касательной, с помощью знакомых. История, об которую даже бумагу жалко марать: настолько она банальна и затерта до дыр. Немного отдалив фокус, я попытался раскрыть неведомую причину ее угасания, но столкнулся с сильным блоком. Я не сдался и попробовал еще раз. Как дурак, бьющийся о стену, я пытался разбить стену своим экстрасенсорным лбом, но, устав, бросил попытки. Во мне было слишком мало сил и энергии, чтобы преодолевать подобные барьеры. И тогда я решил, что впредь подобные усилия стоит прикладывать исключительно в оптимальном для себя состоянии. Оптимальном для того себя, каким я был в предыдущих проекциях. Но закончив думать о этой женщине и ее блоках, у меня в голове возник вопрос об отсутствии творческих порывов. Немного обдумав, я обнаружил, что вот уже несколько проекций меня не волновал вопрос написания книг. Он, как и отсутствие тяги к никотину, были ярко выраженными отпечатками моих новых версий. Следуя за смысловой нитью, вытягиваемой моим мозгом из запутанного клубка непоколебимой бытности новых форм собственного Я, мне удалось прийти к тому, что мое розово-влажное обращение к отцу не случайность. Что это громкое заявление моей проекции о себе. Демарш четко выстроенной системы внутреннего мироздания против вторгнувшегося сознания, олицетворением которого я и являлся. Я, остро реагировавший на сформированные устрои, пытавшийся диктовать свои правила. Ведь как это заведено – в чужом храме никто не может диктовать свои условия. В этой песочнице я был всего лишь горской кварца, принимавшей любую попавшуюся под руку форму. Сливаясь с новой проекцией, становился ее продолжением.
Вырвавшись из размышлений, я, наплевав как на рамки приличия, так и на внутренние ограничения новой проекции, сдавливавшей меня тисками, запрыгнул на стол кассы и посмотрел под него. Там лежало множество пустых бутылок разного объема. Смятые и ровные, они прятали под собой ноги непрочитанной мной женщины. Я бы без раздумий заключил, что всю воду в магазине выпила она, но ее внешний вид полностью противоречил бы моему выводу. Люди, пьющие воду в огромных количествах, не могут быть иссохшими.
– Вы что делаете?! – возмутилась кассирша.
– Признайтесь, вы выпили всю воду? – спросил ее, спрыгнув со стола.
«Он здесь», – всплыл голос в моей голове.
Будучи убежденным в невозможности посторонних голосов в виду отсутствия рака, я обернулся в сторону стеллажей. И, никого не обнаружив, внимательно посмотрел на кассиршу.
Тем временем она смотрела куда-то в глубину зала.
– Да, как скажешь, – более отчетливо донесся тот же голос.
Я снова обернулся назад. Между высокими полками, до отказа забитыми продуктами, стоял парень моих лет. Тон его кожи заметно отличался от цвета лица кассирши. Он был светлым и, можно сказать, живым. Пристально глядя на меня, он разговаривал по телефону. Его выражение лица подсказывало мне, что он пытался запомнить каждое слово собеседника.
– Как скажешь, – сказал он, улыбнувшись.
За считанное мгновение считав парня, питавшегося энергией кассирши и других окружавших его людей, я понял, что мне необходимо стать третьим собеседником.
– Можете пока подбирать слова, я скоро вернусь, – сказал кассирше, после чего двинулся к стеллажам.
С каждым шагом, приближавшим меня к парню, я предвкушал момент, когда начну поглощать энергию, под завязку заполнявшую его чакры. Темная дымка, вместо голубой оболочки, указывала на то, что это всего лишь человеческая оболочка. Что в теле парня ничего человеческого не осталось. И факт его краднического начала легализовал мои действия. Понимание, что передо мной находился подселенец из лимба, развязывало мне руки.
– Подскажешь, который час? – спросил его и, увидев злобную улыбку на его лице, выхватил телефон.
– Ты что, совсем… – возмутился он, но не успел закончить свою мысль ввиду моей ладони, накрывшей его сердечную чакру.
Мое тело покрыли мурашки. Энергия, проникавшая через мою ладонь в чакры, преисполняла меня. Я видел фрагменты жизней каждого человека, чьи частицы энергии наполняли подселенца. Отрезки их жизней, при которых она была украдена. Я чувствовал, как становился более свежим. Как у меня появлялись силы и поднималось настроение.
– А ты думал один такой? – спросил с ухмылкой и приложил телефон к уху.
– Антон…? – донеслось знакомым тембром из динамика.
– Антон скоро все, – ответил я.
– Андрюша! – радостно зазвучала Ксюша в динамике. – Ты как никто другой умудряешься выходить сухим из воды. Значит, Эльмира тоже все?
– Она иссякла гораздо быстрее, чем Антон. – ответил ей, глядя на стремительное увядание паренька.
– Как тебе новая проекция? Нравится? – самодовольно спросил она.
– Инфантильненько. Психолога на нее не хватает.
– Ну, знаешь! Ты еще много чему удивишься. Если, конечно, доживешь.
Я чувствовал ее улыбку. Что она упивалась своей победой, должной раздавить меня.
– Мы еще встретимся, – разозлившись, я ускорил поглощение энергии, заставив паренька упасть на колени. – Сперва я заберу тебя, потом цыгана. Стаса оставлю на десерт. Или он уже Константин?
– Не скрою, я очень рада была с тобой повстречаться. Возможно, это прозвучит романтично, но ты лучший из прочих.
– Прочих?
– Они и одного перемещения не переживали, – продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос, – теряя энергию, погибали на этапе первого секса. А ты до сих пор держишься! Мало того, даже сопротивляешься!
Когда Ксюша закончила свою мысль, паренек уже лежал на тускло-белой плитке магазина. Он смотрел на меня потухшим взглядом и даже не пытался ничего произнести. Еще немного подержав ладонь на чакре, я оторвал ее и, не дожидаясь никаких слов, вернулся к диалогу:
– Антон был сытным, – сказал я. – Скоро приду за тобой.
Из динамика послышался заливной смех. И если раньше он меня просто раздражал, то сейчас выводил из себя.
– Андрей, это только разминка. Ты не выберешься из Шахт, уверяю тебя. Останешься там вместе со своей мамашей. Но не переживай, твой учитель и за игрушку свою не забыл. Даша отправится вслед за тобой.
Я вспомнил о Даше. Об обещании позвонить ей или приехать. Возможно, мне стоило сперва приехать к ней и вместе направиться сюда. Держа тревогу в узде, я твердил себе, что, постфактум, все всегда складывается гораздо более гладко, нежели представляется в пиковый момент стресса.
Выдохнув, я решил ничего не отвечать, вместо чего положил трубку и бросил телефон на грудь паренька. К тому моменту он не дышал. Просканировав тело и убедившись, что сущность отправилась обратно в лимб, я заметил пятилитровую бутылку под стеллажом. Но, прихватив ее и направившись к выходу, меня остановил тяжелый визг кассирши:
– Ты что с ним сделал?!
Я прикинул, что даже после двух марафонов подряд человек будет гораздо более энергично кричать.
– Освободил его. Заодно нашел воду.
Не услышав ничего в ответ, я вышел из магазина, сел в машину, закурил сигарету и направился в сторону дома бабушки.
Проезжая с детства знакомые улицы, я впервые ощущал себя здесь чужаком. Человеком, которого отвергали даже грязные облака. Я осматривал знакомые по предыдущим проекциям местечковые бутики, табачные лавки и супермаркеты, и не видел ничего, кроме тусклых огней и непонятно для кого освещавших улицы. Проехав центр города, я проследовал в район ХБК, после чего, свернув в сторону дома бабушки, попал на ухабистую дорогу. Моя подвеска громыхала так же, как внутреннее чувство тревоги. А пальцы отбивали ритм, доносившийся из колонок.
Остановившись возле дома, я прихватил бутылку с водой и зашел в калитку.
– Воду привез? – спросил отец, куривший возле домовой двери.
– Отвоевал, можно сказать, – произнес, демонстративно подняв бутылку.
– Тогда пошли, – он бросил окурок на землю.
Приглядевшись, я отметил про себя, что папа выглядел так же, как кассирша. Его уставший вид подкреплял мою тревожность и, не долго думая, я приступил к сканированию. Ловко улавливая флешбеки из жизни отца, мне оставалось не утонуть в потоке информации. Навязчиво проникая в мою голову, формируя размытые образы, они являлись подобием тени силуэтов, танцующих под фонарным столбом в ночи. Это не было визуальным шоу, я не увидел ни одной картинки: ни размытой, ни четкой. Вместо них возникающие из ниоткуда формулировки, больше похожие на собственные догадки. Я бы их так и воспринимал, будь я собой в изначальной проекции. Но проходя в дом вслед за отцом, я был совсем иной версией себя. Человеком, при считывании других людей, полностью опирающимся на хаотичные умозаключения, являвшиеся истинной в последней инстанции. Человеком, который смог объяснить прижимистость своего отца тяжелой жизнью в юности, а серьезность – суровостью окружающей среды. Но одно мне оставалось неизвестно: отчего он внешне смахивал на ожившего мертвеца, а не на живого человека. И, продолжая его сканировать, я уже стоял возле кровати, на которой лежала бабушка. Не обращая на нее внимания, желая довести задуманное до конца, мною была предпринята одна попытка за другой. И в момент, когда мне стало понятно, что я впустую расходую энергию, которой у меня не много даже с учетом двух опустошенных сущностей, я оставил отца с его прошлым в покое.
– Привет, внучик, – едва послышался голос бабушки.
Уронив на нее взгляд, я понял, что она при смерти. Мне даже не требовалось пользоваться какими-либо способностями, все было на виду. Ее иссохшие губы и слабость в произношении говорили сами за себя.
– Привет, бабушка. Ты держишься? – спросил, не зная, что в подобных случаях нужно говорить.
– Еще как держусь… – ответила она.
Я перевел взгляд на отца. Глядя на него, было ясно, что он все понимал. Что он, как и я, наблюдаем последние моменты жизни сильной женщины, переживавшей за всю семью и управляющей этой самой семьей как штурман кораблем.
– Никогда не носи черное, – бабушка разбавила молчание, – этот цвет тебе не нужен.
Я опустил глаза на одежду и тут же почувствовал зловоние. Запах беса, который невозможно спутать ни с чем. Он тонким шлейфом тянулся от бабушки, распространяясь по всей комнате. Эту вонь слышал только я один и, возможно, бабушка, ввиду того, что она – его жертва. Глядя на черные джинсы, меня, как летящий в ворота футбольный мяч, снова понесло в воспоминания девятимесячной давности. В момент, когда моя проекция помогала бабушке переезжать. Когда она еще была полна сил и мы вместе переносили мешки с одеждой к подъезду, после чего, убедившись, что машина пуста, направились к квартире. Когда, поставив мешок возле двери, моя проекция заметила у порога рассыпанные лепестки роз, но не придала этому значения. Когда моя проекция кивнула в сторону увядающих лепестков, после чего, усилиями бабушки, они были выброшены в мусорное ведро. Но существо, которое прикрепили к лепесткам колдовским заговором, словно пса, охраняющего собственность, переключилось на нее. Я не сомневался, оно было вызвано с одной лишь целью – забрать энергию жизни. Чтобы бабушка увядала, подобно лепесткам роз, выброшенным в помойное ведро.
Оторвав взгляд от собственной одежды, у меня оставалось одно лишь желание – разорвать всех, кто в этом замешан. Но, сдерживая бурю внутри себя, я решил отставить в сторону эмоциональность.
– Ты помнишь цветы? – поинтересовался у бабушки.
Не видя от нее реакцию, я повторил вопрос в более твердой форме:
– Цветы, которые были под дверью, ты помнишь?
Она посмотрела на меня ясным взглядом, после чего чуть громче обычного произнесла:
– Никому не говори об этом. Возможно, кто-то к нам затесался.
– Так, пойдем, – сказал отец, легонько подтолкнув меня, – пусть бабушка отдыхает.
Я поставил бутылку возле кровати и направился к выходу.
– Тут нечистая история, – прошептал идущему позади меня отцу.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, когда мы оказались у двери.
Я не совсем понимал, как объяснить присутствие магии человеку, прожившему почти шестьдесят лет в реалиях, в которых существовала лишь сухая причинно-следственная связь. Глядя на него, я не сомневался, что мои доводы будут бесполезны, но, в то же время, было очевидным, что попробовать стоит.
