Роман Фис
Исчезающий: За горизонтом событий
– Увядание бабушки связанно с колдовством.
Он приподнял бровь, но ничего не сказал. Именно таким я его знал в предыдущих проекциях. Человеком, держащим свое мнение при себе даже при самых фантастических предположениях, звучащие извне. Если, конечно, это не влияло на окружающих.
– Колдовством? Андрей, я все понимаю, стресс и так далее, но давай не будем закапываться в конспирологию.
– Послушай, я не зря спросил за цветы, – я продолжал напирать. – Очевидно, что был совершен обряд. Когда речь заходит за колдовство, многие ошибочно полагают, что наступает период, когда все просто идет из рук вон. Оно иногда так, но порой это не потому что колдун что-то там наколдовал и мир вокруг человека изменился, а потому что прикрепленный к человеку бес строит козни. Колдовской обряд – это обращение с просьбой к какому-либо демону, который направляет подручного беса. С какого момента здоровье пошло под откос?
– Поездки на север, – задумчиво ответил он. – Ты же сам знаешь, как она мечтала съездить ко мне в гости. Вот, съездила. Не нужно было ей никуда ехать…
В голосе отца звучала досада. Я понимал его, ведь однажды я тоже терял свою маму. Но если в моем случае ее уход был внезапным, то сейчас все намного более сложно. Видеть последние дни близкого человека – самая болезненная пытка из существующих. Но даже сознавая непосильную тяжесть, свалившуюся моему отцу на плечи, я так и не смог найти решение, как ему помочь или, хотя бы, успокоить словами. Мы были слишком похожи в своей черствости и в реакции на удары судьбы, и, мне не хотелось говорить бесполезных, утешительных слов, подчеркивающих бесперспективность происходящего. Слов, которые я не переносил. Ненавидел особенно крепко, в случае, если я становился их конечным адресатом.
– Я поищу человека, способного помочь, – сказал ему.
Он выдохнул, уведя взгляд в сторону.
– Хорошо.
– Держись, – сказал, похлопав ему по плечу, – все наладится. Бабушка слишком сильный человек, чтобы умереть от подобного.
Отец пожал мне руку и я вышел из дома. Сев в машину, я на некоторое время позабыл о том, что мне нужно было ехать к маме. Откинув сидение и погрузившись в глубину своего сознания, я оказался в самых темных уголках своей памяти.
Я говорил то, во что сам не верил. Черную магию невозможно обвести вокруг пальца. Бес вывернет душу наизнанку чередой разрушающих обстоятельств, после чего переломает хребет. С магией можно бороться лишь магией, что, в моем с бабушкой случае, не представлялось возможным. Я не был магом. И как бы мне того не хотелось, я не способен обучиться этому за несколько дней.
Повернув ключ зажигания, я спровоцировал рев двигателя, после чего, вспомнив объяснения Стаса о влиянии магии на жизнь, зажег сигарету и улыбнулся. Но улыбнулся не его гипнотизирующей фантазии, эстетично заполонившей пустоты моего сознания, в которых должны были умещаться знание с критическим мышлением, а от последующей неспособности воспринимать информацию от китайского Бориса, полностью противоречившей услышанной в комнате со стульями…
– Что ты видишь? – спросил китайский Борис, кивнув в сторону сидящих напротив нас мужчин.
Я поставил стаканчик с кофе под ноги, лишив руки последнего источника тепла, после чего оперся спиной на лавочку. Сконцентрировавшись на читке, я сразу же провалил задание, на которое должно было уйти не более десяти секунд – по пять на каждого. Сознавая затяжку времени, я первую минуту не мог отбросить мысль о неудаче, но, поборов ее тяжесть, блокирующую сознание, ответил:
– Тот, что слева – крадник.
Человек, про которого я говорил, сидел в потертой одежде, с засаленными волосами, а грязь под его ногтями можно было увидеть даже на другом конце квартала. От него веяло завистью к собеседнику, который был его полной противоположностью: опрятный внешний вид, лощеное лицо. Но от него веяло тревогой. Эта тревога, как я полагал, являлась следствием утечки энергии. И, чтобы убедиться в своих предположениях, я отдалил фокус, после чего увидел тусклую Муладхару – чакру, отвечающую за выживание, чей недостаток энергии лишает человека уверенности в своих силах, делая его тревожным. Этот человек ничего не понимал. Не мог приложить ума, почему все идет наперекосяк. Почему он устает сильнее обычного и не получается осуществить задуманное.
– Ты увидел энергоотток? – спросил он.
– Нет, в том и дело, что не увидел. У него разабалансированна Муладхара, отсюда я сделал вывод, что если не сейчас крадет энергию, – кивнул в сторону засаленного соседа, – то наверняка он ей периодически подпитывается.
Пока я предлагал свою версию, китайский Борис отбивал пальцами ритм на своем стаканчике с кофе. В том ритме я узнавал не попытку остановить обморожение пальцев в достаточно прохладную осень, а желание занять себя в момент, когда я говорю полную чепуху.
– Ты чувствуешь запах? – поинтересовался он.
– Да, запах тревоги.
– Давай по порядку. – предложил он, прихлопнув по коленям, – Ты увидел двух приятелей, один из которых неопрятный, а второй одет как с иголочки, но от него исходит запах тревоги и разбалансированна Муладхара. И после этого ты сделал вывод, что возле него находится крадник? Но если ты не увидел оттока энергии от одного к другому, то это не крадничество. Если рядом с жертвой находится крадник, энергия не перестает перетекать от жертвы к краднику. Почему ты не рассматриваешь вариант с колдовством?
– Смысл ведь один: один человек делает жизнь другого хуже.
– Не совсем, – он покачал головой. – Конечно, есть ритуалы, называемые «крадник» – когда через предметы происходит воровство способностей, либо энергии, и этим промышляют как колдуны, так и, собственно, крадники. Отличает одних от других то, что крадники имеют в своем арсенале лишь способность воровства через предметы, а колдуны могут красть энергию, возвращать ее, наводить порчи и проклинать. А это уже другой уровень…
Я вновь посмотрел на засаленного парня. Пытаясь увидеть в нем колдуна, мне в голову приходил лишь образ Славика – внешне непутевого, но, на самом деле, очень умного человека. Он так же сидел рядом и с открытым ртом внимал мои слова, словно собака, перед носом которой трясут костью, но ввиду того, что она без ног, дотянуться до нее не представляется возможным. С таким же выражением лица, словно на него садились не один десяток раз. И, конечно же, гнилыми мотивами. Я не ставил под сомнение слова китайского Бориса, отчего даже мысленно не колебался относительно того, что перед нами колдун. Но имея в голове образы, сложенные с помощью фильмов, мне было тяжело принять подобных ничтожеств за колдунов.
– Более того, – тем временем продолжал китайский Борис, – и ты, и я можем проклясть словом. Но если нам для этого требуются очень сильные отрицательные эмоции, то для колдуна это раз плюнуть. Присмотрись к жертве: у него задета лишь одна чакра. Знаешь, почему?
– Если отталкиваться от собственных предположений, которые я уже озвучил, то крадник нашел уязвимость или искусственно создал ее, после чего подключился к чакре и периодически, по мере необходимости, высасывает энергию из жертвы, – я взял паузу, поднял глаза на памятник Пушкину, затем перенес взгляд на китайские автомобили, мчавшиеся по Ворошиловскому проспекту, после чего подытожил: – Но если моя версия не подходит, я готов выслушать китайскую. Тем более это сейчас тренд такой.
– Я русский! – громко отреагировал китайский Борис.
Его реакция доставила мне удовольствие, а окружавшим нас людям, сидевшим на лавочках, дала небольшую передышку в диалоге.
– Над жертвой совершили обряд! – понизив голос, сказал он.
– Хорошо, причем тут чакры? – спросил у него. – Колдовство изменяет классический ход событий внутри варианта жизни на разрушающие… – произнеся, я задумался над этим и, придя к выводу, что разбалансировка чакр имеет прямую зависимость от неблагополучных жизненных ситуаций, добавил: – Хотя, в принципе, это не противоречит.
– Я понял, ты не правильно представляешь себе колдовство. Ты считаешь, что после совершенного над человеком обряда или наведенной на него порчи, обстоятельства сами по себе формируются таким образом, чтобы человеку было хуже. Но это не так. Обряд – это обращение с просьбой. К демону, ангелу, не важно к кому, главное – к существу из другого, нематериального мира. В данном случае, судя по тому, какая чакра разбалансированна, наш колдун обратился к темным силам, чтобы они помогли уничтожить его товарища. К какому демону я не могу сказать. Но с уверенностью заявляю, что демон, следуя просьбе колдуна, направил подручного беса и с тех пор он находится рядом с жертвой. Подстраивая ситуации, бес выводит из строя Муладхару, у жертвы появляется неуверенность в себе, страхи, тревога. Муладхара потянет за собой остальные чакры, – если, конечно, жертва не погибнет от несчастного случая, – после чего этот человек будет находиться на грани самоубийства.
– Мне послышалось, или ты сейчас сказал, что рядом с ним бес?
– Да, ты пока не совсем в теме, но это только начало. Дальше бес будет залазить в голову жертве, транслировать выматывающие сны из-за которых та не сможет высыпаться, заселять в голову саморазрушающие мысли. Задумайся, почему ты чувствуешь запах беса на таком расстоянии от жертвы?
– Прокачался, – ответил, пожав плечами.
– Потому что он исходит от беса, жертвы и колдуна, призвавшего его. Иногда зловоние от жертвы может не исходить, но от колдуна разит бесом в любом случае из-за контакта. Его можно спутать с запахом тревоги, исходящей от человека, потому что, как ты понимаешь, темные силы не связанны с положительной энергетикой.
– Когда бес выполнит просьбу, он вернется обратно? Или идет к колдуну? – спросил его.
– Если порчу не снимут, то обратно к демону. Если снимут – к колдуну. Только если колдун не сделает отвод. Но я ни разу не слышал, чтобы колдуны его не делали.
– Что значит отвод?
– В случае, если жертва снимает порчу, бес не возвращается в темный мир с пустыми руками. Снятие порчи, печати или проклятия – это возврат «пожеланий» тому, кто их послал. Призванный бес не имеет права вернуться с пустыми руками.
– С каких пор бесы кому-то что-то должны? Тем более людям.
– Все упирается в энергию, – ответил он спокойным тоном. – Бес питается энергией жертвы, в том числе энергией мучений, которая является очень мощной, после чего, возвращаясь, отдает ее демону.
– А если колдун сделал отвод?
– Обычно его делают на животных: кошки, собаки. Бес пожирает энергию собаки или кошки, возвращается и отдает ее демону. На этом все.
– Так какого черта мы тут сидим? – громко спросил, наплевав на конспирологию. – Ладно колдун убивает людей, тут еще можно понять – вокруг много дебилов, но он же еще и живодер! Давай прикончим его!
– Как ты себе это представляешь?
– Прикончим колдуна его же оружием! Ну, не обрядами, а опустошением. Заберем всю энергию и дело с концом!
– Мне становится тревожно от того, что ты не впервые говоришь подобное. Мы не можем подобным образом распоряжаться своими способностями. Уподобляться краднику – значит самому стать крадником. Решать судьбу крадников могут лишь опустошители.
– Ты видел их? – бросил в ответ. – Я вот за все это время видел только множество крадников, черных магов, но ни одного опустошителя. Быть может их и не существует! Так почему нам не взяться за дело?
– С опустошителями только Стас виделся. Мы не того ранга, чтобы вести с ними диалог.
– Хорошо, давай снимем заговор! – предложил ему, вспомнив, что беса можно отослать обратно к колдуну.
– Заговоры снимать могут лишь одаренные люди. Видишь это? – он поднял левую руку, на которой висело три плетенных браслета: два красных и один черный. – Я тебе не о браслетах, у тебя такой же. Они всего лишь защищают от слабого и среднего сглаза. Посмотри на палец.
Я перевел взгляд на безымянный палец, на который было надето серебряное кольцо с выгравированными крыльями.
– Это заговоренное кольцо, – произнес он. – Защита от колдунов. Любые попытки колдуна навести на меня порчу, поставить печать или провести какой-либо другой обряд спустя три дня возвращаются к нему обратно. В течении трех дней меня, конечно, немного штормит, но ничего.
– Как это проявляется?
– Так как появившийся возле меня бес не может нанести прямого ущерба, влезть в голову или изменить реакции, он, продолжая попытки пробить стену, затрагивает меня через сны. Как только мне начинают сниться кошмары, я понимаю, что на меня что-то пытались навести. Очень удобная штука. Это все Елена делает, она оцерквененная и достаточно одаренная женщина.
– Так давай отведем его к ней! – желая проучить колдуна, сразу же предложил китайскому Борису.
– Каждый человек должен самостоятельно находить выходы из ситуаций. Даже при самом мощном колдовстве окно возможностей остается открытым. С помощью него можно выкарабкаться. Поэтому давай оставим двух так называемых друзей и переключимся на соседнюю лавочку.
Я глубоко вдохнул ноздрями воздух, притянув невидимую струйку истощаемого зловония. Чувствуя ненависть к засаленному колдуну, я готов был биться об заклад, что он так и останется в живых. У меня не было сомнений, что прикончив своего товарища, он переключится на другого человека…
Глава 2
Выбросив окурок и вернув кресло в исходное положение, я несколько раз нажал на педаль газа, включил режим езды и, тронувшись, произнес:
– Был бы ты сейчас жив, мы бы точно что-то придумали.
Вывернув на асфальт, я взвешивал истинное влияние гипноза в исполнении Стаса. Сравнивал себя прошлой версии с настоящим и, проезжая без компании попутных машин от светофора к светофору, удивлялся собственному преображению. Находясь рядом с ним, я принимал каждое его утверждение за чистую монету и полностью игнорировал утверждения китайского Бориса, противоречившие словам Стаса. Сомнений больше не оставалось: новая проекция стала для моего разума спасительным кругом в океане колдовства. И если отбросить инфантилизм, пустивший корни в моей проекции, педераста Алекса, каким-то непостижимым образом вписавшегося в мою жизнь и теперь уже незначительной детали, в которой я являлся чьим-то энергетическим обедом, нынешняя проекция мне казалась не такой уж унылой. Теперь я знал наверняка, что опустошителей никогда не существовало. Они были очередным плодом воображения Стаса, не желавшего чтобы мы расправлялись с подселенцами, крадниками и прочей нечестью, что, несомненно, играло мне на руку. Китайский Борис был прав – опустошая крадника, ты сам становишься крадником. Но я принял это. Как принял тот факт, что с нечестью можно бороться только лишь ее методами. У всего есть предел. И мой уже достигнут.
Выбравшись из рассуждений, я закурил сигарету и с радостью отметил, что повернул на улицу, от которого до родительского дома было рукой подать. Раскидывая взгляд в разные стороны, я фиксировал поваленные сухие деревья, заброшенные дома и разрушенные школу с больницей, которые в моем детстве были в идеальном состоянии. Проезжая мимо дворца культуры, мне было больно от того, что от ухоженного здания остались руины и обуглившаяся крыша, накрывавшая их. Свернув влево, я очутился в окружении разрушенных домов. Стараясь поднять информацию из недр памяти новой проекции, я не смог найти ни малейшего обрывка воспоминаний об этих местах. Вместо этого было накопано множество загулов по второсортным барам, просиживание за компьютером и десяток тупых занятий с тягой к курению, подчеркивающих мою уникальность в обществе инфантильных мальчиков.
– Первым делом пошлю все окружение к чертям собачьим, – произнес заточенному внутри меня сознанию из новой проекции, выбросив недокуренную сигарету. – Готовься к изменениям, инфантильная сучка.
Остановившись возле спуска к калитке, я вышел из машины и глубоко вдохнул. Здесь, в сравнении с Ростовом, воздух был не намного чище, но дышалось легче. Решив, что дело в отсутствии бесконечного потока машин, отравлявшими ростовскую среду выхлопными газами, я перестал об этом думать и шагнул во двор.
Неспешно продвигаясь по имениям, я пытался запомнить дом в нынешнем обличии, но его сгоревшая версия никак не вытеснялась из головы.
– Андрюша! – раздался позабывшийся голос мамы, высунувшейся из двери.
Она искренне улыбалась мне. Как, за исключением Даши, никто и никогда не улыбался.
– Мам! – воскликнул с дрожью в голосе, после чего ускорил шаг, перешел на бег и, подбежав вплотную, крепко обнял ее.
– Давно тебя не было, – прошептала она, поцеловав в щеку.
– Замотался, – ответил, отлипнув от нее. – Теперь все будет иначе.
– Надеюсь на это, – улыбнулась она в ответ. – Проходи, нечего здесь морозиться!
Я послушно перешагнул порог, разулся и, бросив куртку на кушетку, проследовал в зал.
Знакомые обои в прихожей и в зале приободряли меня, напоминая о детстве. Беззаботном времени, не вмещавшим в себя никаких утрат. Осмотревшись, я улыбнулся и плюхнулся в мягкое кресло.
– Привет, Андрей, – недовольным тоном произнес отчим.
Он сидел в кресле напротив и, не поворачиваясь, смотрел в телевизор, находившийся по левую от него сторону. Из динамиков квадратного серого устройства твердили об очередном рекорде осадков, обновлявшемся каждые 2-3 дня. Негативные новости чередовались с позитивными, которые, как натянутая на глобус сова, не должны были вызывать у людей никаких эмоций – лишь вопрос «зачем?». Но, как следовало ожидать, львиная доля людей здешней проекции по своему уровню кретинизма ничем не уступали людям в предыдущих своих версиях.
– Общество неизлечимо больно, – прошептал на выдохе, видя заулыбавшееся лицо отчима в качестве реакции на милых маленьких панд, родившихся в богом забытом заповеднике.
Как только новостной блок подошел к концу, лицо отчима, бесконечно сменявшее гримасы от веселого к унылому, остановило калейдоскопический круговорот эмоций на угрюмом рисунке.
– Опять за деньгами? – спросил он, закурив сигарету.
– Саша, хватит! – бросила мама, вошедшая в комнату с подносом в руках.
– Какие деньги? – спросил его.
– Никакие! – сказал он и, отвернувшись в сторону телевизора, тихо добавил: – Пора бы уже стать самостоятельным…
К тому моменту мама поставила поднос на стол и села на подлокотник моего кресла. На нем аккуратно лежали запеченные кусочки хлеба с колбасой и сыром. Видя их, меня насквозь прошибала ностальгия по времени, когда я был тупым подростком, с удовольствием возвращающимся домой ради пары горячих бутербродов. Ощущая тлеющую внутри себя грусть, я заключил, что ничем не отличаюсь от остальных людей. Я так же, как и они, находился в отрыве от настоящего и, не обращая на него никакого внимания, тосковал по недостоверному прошлому, тем самым оставляя пространство для тоски по искажению в будущем. Но, наверное, это такое у человека свойство – упорно игнорировать собственную жизнь, чтобы потом грустить о ее скоротечности.
– Андрюша, в этом месяце у меня не так много денег, – виноватым тоном произнесла мама, протянув мятые купюры.
– Да о каких деньгах речь?! – возмутился, отодвинув ее руку в сторону. – Ничего мне не нужно! Сам разберусь!
– Я тебе говорила не лезь! – повысив голос, она обратилась к отчиму.
Поняв, что ругань на пустом месте ни к чему, я попытался разрядить обстановку:
– Давайте поступим следующим образом… – взяв паузу, чтобы понять, каким именно образом нам нужно поступить, я слегка замешкался. Глядя на отчима, я начал понимать его недовольство, излучаемое с самого порога. Он был не в восторге от моей несамостоятельности. С другой стороны, кто виноват в том, что моя инфантильность достигла подобных масштабов? Моя ли несуразная проекция? Поняв, что перекладывание с больной головы на здоровую ничего не изменит, я решил продолжить компромиссным предложением, должным устроить и отчима, и маму: – Я попробую разобраться сам, а если станет прямо совсем туго, обращусь к вам. Договорились?
Когда отчим, услышав мое предложение, улыбнулся, я почувствовал облегчение от успешного смягчения углов. Понимая, что это всего лишь первый кирпич в фундаменте моих изменений, я не радовался, но теперь в собственных глазах выглядел не так жалко.
– Бери, кушай, – сказала мама, погладив меня по голове.
Взяв бутерброд, я с удовольствием освежил свои воспоминания о ее кулинарных навыках. Уплетая один за другим куски теплого хлеба с сыром и колбасой, мы погрузились в обсуждение дел мамы, отчима и, конечно же, моих. Про свои дела я не мог рассказывать так же емко, как мама и, обходясь преимущественно общими формулировками, заканчивал каждое изложение мысли фразами «все хорошо», «но все будет хорошо» или «все не так уж и плохо». У меня не было желания сканировать ни ее, ни отчима. Но я сделал это. И не найдя в отчиме и маме ничего опасного для себя, заключил, что это вошло в привычку. Как и бесконечная тяга к курению в новой проекции. Но зацикливаться на сдерживании своей способности я не стал. Зачем ограничивать себя в том, что не несет никакого вреда для окружающих? Если таковыми не считать крадников-подселенцев.
Проведя вечер в обсуждении, мы лишь в момент очередного новостного блока поняли, что уже девять часов. Мне было недостаточно этого времени и я не хотел уезжать в Ростов, но, помня, сколько дел впереди, грустно озвучил:
– Мне пора.
– Конечно, нам и самим завтра рано вставать, – сказала мама, погладив меня по руке.
Я быстро уловил в темных уголках памяти своей проекции, что говоря «нам», она подразумевала только лишь себя. Отчим и здесь не работал – только пил, курил, смотрел новостные блоки и раз в месяц ездил в банк, чтобы обналичить пенсию. Которую потом он потратит на бутылку вина, приговаривая, что пиво или водка намного вреднее.
Улыбнувшись, вспомнив фразу «Вино – это не про алкоголь, а про разговоры», я встал с кресла.
– В конце недели заеду.
– Буду очень рада, – сказала мама, улыбнувшись в ответ.
Я пожал руку отчиму, поцеловал маму и поковылял из дома, после чего, выйдя со двора, сел в машину. Моя рука потянулась к сигаретам, но я одернул себя. Твердо решив изменить себя, мне нельзя было допускать слабину. Тем более на этапе борьбы с проекцией, когда она в любую секунду готова завладеть телом, чтобы продолжить влачить свою жалкую инфантильную жизнь. Запустив двигатель, я перевел машину в режим езды, достал телефон и позвонил Юле.
– Ты куда пропал? – претензионно донеслось из динамика. – Мы договаривались, что никто никуда не пропадает!
– Не попадает, – поправил ее, – ни в какие ситуации не попадает.
– Ты где? – выдохнув, спросила она.
– В Шахтах, – ответил, выезжая на дорогу, – Через полтора часа буду.
– Хорошо. Нам есть что обсудить.
– Что-то позитивное? – спросил, даже не надеясь на утвердительный ответ.
– Из позитивного в этих проекциях лишь то, что мы живы.
– Я это и имел в виду, – произнес, убедившись в ответе.
– Ты видел, я тебе присылала видео в «Вотсап»?
– Никаких оповещений не было.
– Напомни, какие у нас цели в новой проекции?
– Стереть в порошок Стаса, Ксюшу и цыгана, – произнес без промедлений.
– Про Дашу не забыл? Ребенка?
– Это входит в пакет.
– Включи оповещения! – внезапно раздалось на том конце провода.
– Как скажешь. Когда приеду – позвоню, – произнес, после чего положил трубку и открыл приложение.
Глядя одним глазом на дорогу, вторым в десятки непрочитанных чатов, я поймал себя на мысли, что даже в этой проекции я не был особенным любителем приложений с включенными оповещениями. Насчитав семь чатов, в которых содержались сообщения с благодарностью за качественную стрижку или окрашивание, я отправил каждой из девушек сердечки, после чего продолжил бродить по перепискам с незнакомыми мне людьми. Остановившись на контакте с именем «Hair Club» – салоном красоты из предыдущей проекции, я проник в чат.
«Андрей, ты надолго задержишься?», – прочитав утреннее сообщение, во время которого я был занят выкачиванием энергии из крадницы, вопрос моего рабочего места перестал быть открытым.
«Андрей, ты почему трубку не берешь?!», – последовало спустя пару часов.
Свернув приложение, я посмотрел на входящие вызовы. Не увидев никаких пропущенных звонков, я переместился в настройки «Вотсап», скопировал номер телефона, привязанный к моему аккаунту и сравнил его с указанным в Apple ID. Убедившись, что это два разных номера, я написал в «Календаре» напоминание для себя, что мне нужно найти второй телефон, после чего продолжил чтение сообщений:
«Андрей, сколько можно?!».
«Андрей!!!».
«Если ты до завтра не выйдешь на связь, то можешь катиться ко всем чертям!».
Каждое из сообщений было написано с интервалом в два-три часа и, закончив ознакомление с ними, я отправил:
«Телефон был севший. Завтра приеду».
Закончив с работодателем, я открыл чат с Юлей. Увидев в нем три видео, под каждым из которых были обозначены даты их записи, я прикинул, что отвлекаться за рулем не самое удачное решение и, заблокировав телефон, бросил его на пассажирское сидение.
Проносясь по заснеженным улицам, я свернул в сторону поселка Каменоломни и сквозь него пробрался на трассу, ведущую в Новочеркасск. Выбирая путь, я руководствовался желанием побыть как можно дольше в пути. Мне хотелось проветриться, переосмыслить произошедшее, пытавшееся ускользнуть из лап разума. Так обычно ведут себя сновидения: сперва они, словно густой дым, заполняют голову информацией и образами, которые, после пробуждения, растворяются настолько медленно, что человек не успевает уловить момент их полного исчезновения. Прокрутив всплывшую в голове мысль, ко мне пришла другая, более изощренно-конспирологическая: что, возможно, подобный прием пытались перенять, а затем и освоить англичане. Уходя не попрощавшись, англосаксы как бы копировали основные принципы сновидений: ты вроде здесь и ничто не предвещает твоего отбытия, но уже спустя минуту ты куда-то исчез, причем совершенно непонятно в какой из моментов это произошло. Впрочем, искусство исчезновения вряд ли способно вписываться в жизнь так же органично, как оно это делает в ситуации со снами. Так же органично, как англичане, закрепившиеся в умах всего человечества в качестве нации, вечно сующей свой нос в чужое дело.
– Даже до снов добрались, скоты, – прошептал, глядя на дорогу. – Не зря Марк Твен смешал вас с дерьмом.
Добравшись до Новочеркасска, я повернул на узенькую трассу по направлению к Большому Логу. На ней я почувствовал единение с собой. И пусть по дороге мне встретились всего несколько машин, двигавшихся по встречной полосе, на этой трассе была какая-то особенная атмосфера. Что не мешало мне терять силы. Проезжая метр за метром, я чувствовал как они покидали меня. Так же стремительно, как автомобиль, отдалявшийся от Шахт. Сомнений не оставалось – заимствованная у крадников энергия улетучивалась. И в момент, когда я решил, что было бы неплохо встретить на своем пути еще одного крадника, на горизонте появился едва различимый силуэт. Приближаясь, я фиксировал взглядом «голосовавшую» женщину в свадебном платье. В следующую минуту, нажав на тормоза, я остановился возле нее.
– До Ростова подвезете? – открыв дверь, спросила она.
– Садись, – сказал ей.
Она села и я тут же нажал на газ.
– Была скучная вечеринка? – спросил после некоторой паузы. – Или поняла, что это не настоящая любовь?
– Я знала, что она не настоящая, – спокойным голосом ответила она. – Пришлось сбежать. Любовь требует жертв.
– Наверное, – произнес и, вспомнив о Даше, спросил: – А каких жертв она требует?
– Да любых! – воодушевленно произнесла она. – В нашей жизни за все ценное нужно бороться. А любовь вне этой категории, она ничего не стоит. Потому что это чувство бесценно!
– Выходит, мы гонимся за бесценным и необъяснимым, – подхватил я. – Как шизофреники, отчаянно отстаивающие свой выдуманный мир.
– Наверное, – пожала она плечами.
Ее ответ дал понять, что она не совсем поняла мой посыл. Сперва мне показалось, что именно из-за этого у меня появилось желание ее просканировать. Но, чуть поразмыслив, я понял, что мне так показалось по причине поверхностных выводов. И как только я капнул глубже, причин для этого оказалось гораздо больше, где понимание истинной причины ее нахождения на безлюдной дороге среди зимней ночи – самая элементарная из них.
Повернувшись в сторону девушки, я увидел на ее шее шрам шириной с указательный палец. Эта находка не вызывала никаких эмоций, кроме желания осмотреть ее с головы до ног. И, проводя по ней взглядом, я находил похожие шрамы на локтях, запястьях.
Увидев мое любопытство, она накрыла ладонями шрамы на запястьях.
– Быть может остановимся? – спросила девушка, слегка дрогнув голосом. Но только дрогнула она не доброжелательно, а так, словно милый голосок являлся фильтром для зловещего, холодного голоса, порождавшего тревогу вибрационной волной.
– Чуть позже, – ответил, решив, что неплохо было бы ее просканировать, – тут сугробы, ухабы. Если остановимся, то уже не выедем.
– А нам и не нужно выезжать, – произнесла она своим настоящим голосом, который был спрятал за милым голосочком.
