Ростислав Паров
Неупокоенная Слобода
4. Пленник
Очнулся Хэй спустя три часа.
Вокруг оранжевые из кирпича стены с небрежной кладкой, исчерканные черной краской. По правой стене – узкие под потолком окна. Свет из них видимыми глазу лучиками освещал висящую в воздухе пыль. Большая навозная муха, жужжа, курсировала по всей комнате, временами залетая и в закуток с пленником. Воняло чесноком, потом, табаком и пылью. Сырой пылью.
Руки и ноги Хэя скованы кандалами. Четыре мощных крюка на двух противоположных стенах надежно фиксировали толстые, но недлинные цепи. Пленник посажен на широкий из стены выступ, спиной прислонен к стенке, неровности которой больно впивались в и без того израненную плоть.
Во рту ощущался вкус крови, горло пересохло. Ныла не только спина. Побаливали сбитые кулачные костяшки, подрагивала чуть опухшая слева скула. Урчал, требуя пищи, желудок.
Первые секунды Хэй был не в силах себя осознать: память о недавних событиях напрочь отшибло, а унылый интерьер не напомнил ему ничего из виденного. Пробуждение проходило постепенно.
«Есть хочется, – думал он. – И пить тоже… очень хочется. Спина болит, сильно болит, – он покряхтел и чуть повернул туловище, чтоб не касаться ушибленным местом кирпичной кладки. – Воняет чем-то. Сильно воняет».
Наконец он ощутил и холод на своих запястьях.
«Что это?» – пленник приподнял правую руку, на предплечье которой холодел железный зажим кандалов.
Хэй потянулся левой, чтоб снять его, но она, будучи облаченной в такой же браслет, достать до того не смогла. Мужчина разозлился, потянул сильнее – безуспешно. Мимолетный сигнал отчаяния вмиг напомнил ему о вчерашнем:
«Марафон, дикарь на дороге, драка… поражение».
Заратца внезапно накрыло унижением. Он уступил: сначала новенькой на турнире, а затем в полях – слабым никчемным дикарям. Горечь достигла состояния тошноты, и Хэй чуть не срыгнул в сторону. Сплюнул, вытер засохшие губы.
«Ленты! – молнией пронеслось у него в голове. – Почему не защитили мне спину?»
Восстановив в памяти печальные для него события, мужчина огляделся по сторонам: обстановка незнакомая, причудливая мебель и стены. Очень грязно и душно. С улицы доносится какой-то шум, похожий на шелест деревьев под ветром.
В голове Хэя не было ни единой мысли, ни единого решения, как ему действовать. Он понимал лишь то, что ему надо вернуться домой. Вот только с железными путами по рукам и ногам сделать это было нереально.
От этой неопределенности внутри него вновь начала закипать злоба. Прерывисто дыша, узник встал на ноги, натянул железную цепь.
– Р-р-р-а-а-а! – выплеснул он накопившийся гнев и с силой дернул рукой в сторону.
Зажим впился в предплечье, причинив ему сильную боль. Страдание, как нередко бывает, погасило ярость, выдавив на его щеки соленые капли.
«Слезы?!» – искренне удивился Хэй.
Ему казалось, дотоле он никогда не плакал от боли, только от сильной радости.
В темноте слева заскрипел диван, мелькнул незнакомый силуэт. Вставший с кровати хмыкнул, прочистил горло, откашлялся. Подошел к заратцу, убедился, что тот в сознании, и направился на выход.
Судя по одеждам, это был тоже дикарь, но не из тех, что встретились Хэю ранее. Новый.
Спустя несколько томительных минут, по истечению которых ощущение бессилия и паника заглушили все прочие, дверь снова отворилась. Этого дикаря Хэй уже знал: худой, с большим носом и тяжелым, исподлобья, взглядом – прочие нападавшие называли его Роном.
Тот вошел неспешно, зацепил на ходу спинку стула и, так что деревяные ножки оного противно заскребли по полу, потащил его за собой. Он остановился примерно в метре от пленника. Вынул из кармана брюк портсигар, достал сигарету, постучал ею о тыльную сторону ладони.
Когда загорелась спичка, глаза Хэя округлились: он ранее не видел настоящего огня, а единственное, что было на него похожим, – это сопло миниатюрной ракеты, которую выпустил в тот день его робот-спутник. Как завороженный наблюдал он за превращением деревянной палочки в уголек.
Рон молча закурил и выпустил сизую струю в направлении пленника. Тот закашлялся.
Затянувшись вновь, дикарь откинулся на спинку стула, балансируя на двух его задних ножках. Хэй отметил, что лоб мужчины густо изрезан морщинами, на правой щеке шрам, зубы неровные и желтые, одежда мятая.
При появлении чужака паника ушла на второй план, а едкий дым, выпущенный Хэю в лицо, вновь нагнал раздражения. Челюсти его сжались, руки собрались в кулаки и натянули цепи.
– Имя… есть? – после долгой паузы молвил дикарь и выпустил в пленника еще одну дымную струю.
Гнев вновь овладел Хэем, и он, позабыв, о цепях, сделал полшага вперед, готовый выбросить кулак в направлении обидчика. Цепь натянулась, не позволив чемпиону начать удар, который бы наверняка травмировал ему руку. В неконтролируемом раздражении он зарычал.
– Звереныш, – скривил губы Рон.
Хэй и сам не узнавал себя. Злоба, раздражительность, обостренные чувства.
«Что со мной?! – восклицал про себя он. – Что они сделали со мной?!»
Дикарь поднялся, почти вплотную подошел к пленнику. Затянувшись, он надолго задержал дым во рту, как будто о чем-то задумавшись. Взгляды мужчин сцепились, и тогда, чуть подождав еще, Рон выпустил дым наружу.
Хэй кашлянул и на шаг отступил.
– Говорить-то вообще… – начал было дикарь, но дверь распахнулась и громко о стену хлопнула.
– Капитан, там это… – замялся прибывший.
– Что «это»? – не оборачиваясь, сурово прохрипел Рон.
– Ну, это… – совсем оробел второй. – Голова прибыл… И Годенко – тож с ним.
– Иду.
Мужчина бросил окурок на пол и аккуратно растоптал ботинком.
– Да они как бы… тут уже.
– Лядь… – стиснул зубы Рон и только тогда повернулся к посланцу.
По скрипучей деревянной лестнице в полуподвальное помещение уже спускались двое, громко меж собой что-то обсуждая и весело посмеиваясь. Вскоре они показались в комнате: один в пиджаке, с огромным, растягивающим ткань сорочки животом, второй – плотный, невысокий, седой, со старческими пигментными пятнами и обвисшей на шее кожей.
Вид обоих показался Хэю настолько ненормальным, что он с отвращением сморщился и отвел глаза.
– Ну, здравствуй, Иваныч, – во все зубы улыбался толстяк, протягивая правую ладонь, а левую отводя для объятий. – Поймал, грят, птичку?
– Здравствуй, Сергеич, – начал серьезно капитан дикарей, – даже двух, – но закончил с улыбкой.
– А-ха-ха-ха-а-а! – расхохотался Сергеич, дружески похлопывая капитана по спине. – Ну, показывай, показывай! Не томи уже!
– Голова, – отняв ладонь, Рон чуть склонил подбородок перед лощеным стариком, зашедшим за толстым вслед.
– Здравствуй, Рон! – жилистой, но властной рукой тот пожал его ладонь. – Сработал, значит, брукобой ваш?
– Ум-ф, – не раскрывая рта, кивнул капитан. – Изумительно сработал, – сиял он.
–Ха-ха! – засиял и старик. – Рон, я уж и забыл тебя улыбающегося.
Дикарь враз стал серьезным, словно позволил себе лишнего, а глава, взяв того под локоть, побрел к незнакомцу.
– Хм-м… – щурясь, глазел старик на Хэя. – Крепкий лючок нам попался.
– Это что у него на животе такое?! – скорчил гримасу Годенко, тыча пальцем в фактурные мышцы пресса. – А, Иваныч?
Он раскрыл инкрустированный цветным стеклом портсигар, молча протянул голове, а затем капитану. Рон вытащил сигаретку, но вместо того, чтобы тут же закурить, заложил себе за ухо.
– Благодарю, – буркнул он.
– Что говорит? – старик кивнул на пленника, а тот, пораженный его увядающей старостью, вновь отвернулся.
– Пока ничего.
– Иваныч, это ж разве можно?! – прикуривая, изумился Сергеич. – У тебя же все говорят! Рано или поздно, но говорят. Так ведь?
– Так.
– У-тю-тю, – словно играя с ребенком, толстый дикарь выставил два пухлых пальца козой и направил на молчаливого невольника.
Хэй насилу сдержался от того, чтобы не цапнуть обидчика за пальцы. Если б они не воняли табаком, он бы, вероятно, так и сделал. Заратец кипел изнутри, мозг подсовывал ему образы эффективных ударов, сокрушающих мелькающих перед ним врагов, кулаки инстинктивно сжимались.
Годенко, видимо, найдя это издевательство недостаточным, попытался щелкнуть узника по носу. Хэй и сам не понял, как челюсти его дернулись вперед и, чуть зацепив палец дикаря, громко клацнули.
– Вот, лядь, псина какая дикая! – не на шутку испугался тот. – Сейчас я тебе, – начал закатывать он рукав.
– Нет, не сейчас, – уверенной рукой Рон перекрыл ему путь к жертве и ею же увлек обиженного в дальний угол. – Сюда посмотри.
Толстяк продолжал пыхтеть ровно до тех пор, пока не увидел трофейного робота.
– Фа-а! Какая штучка диковинная! – натужно наклонился он над устройством. – Жница?
– Нет, мушка, – холодно отвечал капитан. – Жница крупнее.
– Внутрь лазил?
– Колька полезет. Может жахнуть.
– Может, – авторитетно согласился глава.
Тот разговор Хэй практически не понимал, да он его почти и не слушал. Его раздражало все: ситуация, дикари, их разговоры, выдыхаемый ими едкий дым, оковы на руках, его собственное поведение. Даже само раздражение – и то раздражало.
Заратец ухватил цепи руками. Дернул влево, затем вправо. Потом, добавив к рывку вес туловища, снова влево. Ему показалось, что стены, в которых торчали крюки, начали разрушаться, и он удвоил усилия.
Среагировав на лязг, трое вернули свое внимание к пленнику.
– Смотри-ка, кирпич аж крошится! – утробно рычал Годенко. – Не боишься?
– Нет, – капитан презрительно глянул на узника и легонько постучал по набедренной кобуре.
– Быстрее устанет – быстрее заговорит, – деловито заключил глава, отворачиваясь. – Молодец, Рон! – с силой, которую нельзя было ждать от старика, он хлопнул того по обоим плечам. – Большой успех и большая надежда! Не зря я тебя выбрал!
– Надо в производство пускать, – не улыбнулся похвале капитан.
– Одобряю. Пускай, – кивнул голова.
– Сколько людей и ресурсов, скажу позже, – задумался вдруг Рон. – Как этого допрошу.
– Ресурсы, Рон, теперь, я думаю, не проблема, – довольно ухмыльнулся старик. – Эта твоя мушка все меняет. Слышь, Мишка, теперь конкуренты у тебя появятся!
– Да это ж и прекрасно, Павел Алексеевич! – довольно заржал толстяк. – Не одному мне тележку теперь тянуть!
– Иваныч, собирать у тебя надо, – серьезно продолжал капитан. – И людей в основном твоих, они в электричестве смыслят.
– Ну вот, конкуренты, называется! – картинно возмущался Годенко. – У Быстрова тоже смыслят, да и поленовские сумеют.
– Быстрова нельзя, – сердито отрезал голова.
– Павел Алексеевич, да полно тебе на него дуться! – аккуратно приобнял толстяк старика. – Ну сглупил человек разок, ну с кем не бывает? Все мы, бывает…
– Рон! Рон!.. Рон! – кричал кто-то с лестницы. – Рон!..
В комнату вбежал лет тридцати мужчина: гладко выбритый, в зауженных книзу штанах и серой навыпуск рубахе. Из всех дикарей лишь он показался Хэю относительно нормальным. Он был бы совсем нормальным, если б не его хлипкое телосложение и девчачий по заратским меркам рост.
– Рон! – с сияющими от слез глазами тот бросился к суровому капитану с объятьями. – Получилось, Рон! У нас получилось!
Глядя на них, Хэй положил, что все-таки поторопился с выводами.
– Да, Коля, получилось, – кратко улыбнулся дикарь, дважды хлопнул вбежавшего по спине и аккуратно от себя отстранил.
– Каков нахаленок, а! Или не видишь, что тут твой начальник стоит?
– Михал Сергеевич, виноват! – спешно и не слишком искренне начал кланяться тот. – Голова, Павел Алексеевич, виноват!
– Ха! – ничуть не рассердился боевой старик. – Хорош паясничать! Вон, погляди!
– О-о-о-о! – руки Николая затряслись, и он рухнул перед роботом на колени. – Родименький мой! Ненаглядненький! – тремор в его руках усиливался.
– Не здесь, – строго осек его капитан.
– Да, – поддержал его Годенко, – а то ведь и жахнуть может.
– Может, – протянул Николай, поглаживая корпус робота. – Но не станет ведь, да? Такой красавец!
– Его бы изучить нам, – украдкой шепнул Рон голове.
– Сегодня покажем его, и пусть забирает, – глядя на завороженного инженера, улыбался старик. – Слышь, Колька? Сегодня забрать его сможешь.
– Правда?! – вскочив, воскликнул тот. – Павел Алексеевич, вы не шутите?!
– Два дня тебе поиграться, – не разделял его эйфории капитан. – Дел невпроворот.
– Ум-ф, – согласно мыкнул Николай. – Рон, а как я его забрать смогу? Где, когда, как?!
– Вечером у меня заберешь, – вмешался голова. – Часикам к девяти будь.
– Принял, Павел Алексеевич! – светился инженер. – Рон, ну я пошел тогда?.. А то ж вы сами сказали, невпроворот их.
– Стой! – окрикнул его капитан. – С этого дня ходишь с охраной. Особенно с этим.
– С охраной?! – выпучил глаза Николай. – Я?
– Идем, распоряжусь.
Вскоре ушли все четверо. К тому моменту Хэй уже осознал бесполезность усилий по выдергиванию цепей: конструкция была слишком крепкой. На время он успокоился и попытался вслушаться в разговор дикарей, из которого понял лишь то, что те были очень рады заполучить дрон, пусть и деактивированный.
«Дикари, – заключил про себя Хэй. – Какой толк с отключенного робота?»
Мужчина пребывал в одиночестве недолго. Не прошло и минуты, как в комнате появился Заур: уже знакомый заратцу дикарь, которого он отправил в нокаут вслед за его гнедой. В руках бородатого брюнета, ростом недотягивающего даже до Мальвы, был небольшой, наполненный тлеющими углями мангал.
– Время отдать должок, дрючок, – приговаривал он, устраивая жаровню у стены.
Хэй сморщился, совсем не представляя, что и зачем тот собирается отдать. Он с интересом наблюдал, как дикарь надевает рукавицу, как достает из принесенной «коробки» железный прут, как завораживающе сияет его красно-оранжевый кончик.
«У дикарей столько интересных вещей!» – не ощущая угрозы, подумал заратец.
Заур поднес раскаленный конец к телу жертвы и сам, казалось, поразился совершенному спокойствию со стороны пленника.
– Сказочный тупица, – подивился дикарь и прижал раскаленный кончик к правому боку.
Хэй завопил: никакая боль из ранее им испытанных не шла в сравнение с этой. От крика его, казалось, зазвенели в комнате стекла. Заратец отпрянул, отступил, ошарашенный, и сам мучитель.
– Дрючок, ты чего? Я ж только начал, – быстро пришел в себя Заур и двинулся с раскаленным прутом на пленника.
Теперь Хэй уже хорошо представлял, чем грозит ему новое соприкосновение с «интересной вещью». Лицо его исказилось от ужаса, невольно потекли слезы. Словно беспомощный зверь, он забился как можно дальше в свой закуток.
Бородач медленно приближал свое оружие к телу пленника, словно упиваясь страхом, что поглотил Хэя.
– Заур, лядь! – неожиданно прогремел знакомый голос.
– Капитан… – от неожиданности дикарь обронил железяку, чуть не угодив ею по ступне Хэя.
– Вон! – зло процедил командир.
– Капитан, я… – совершенно потерял задор истязатель.
– Вон! – заорал на него Рон, и тот, опустив глаза, поспешил удалиться.
Хотя чуть ранее Хэй мечтал сокрушить дикарского командира, в ту минуту он был ему бескрайне благодарен. Непослушные слезы все еще лились по щекам, тело тряслось в судороге, зубы постукивали. Бок нестерпимо жгло.
Рон неспешно поднял железный прут, отошел к стене и погрузил обратно в жаровню. Вернувшись, он занял свое прежнее место на стуле.
– Имя у тебя есть? – без толики сочувствия медленно вопросил он.
Пленник с готовностью закивал.
– Хэй, – дрожащим голосом произнес он.
– Так больно? – словно удивленный реакции заратца, поморщился капитан.
– Д-да… – жмурясь от дикой боли, выдавил Хэй.
– Понятно, – Рон встал. – Сейчас я тебя подлечу и ты мне все расскажешь. Договорились?
Невольник не возражал, хотя и не до конца представлял, что значит «подлечу».
– Совместим тогда.
Капитан отошел к дальней стенке, поворошил в шкафу, звякнуло стекло. Вернулся с наполненным до середины стаканом.
– Пей, – поднес он сосуд к губам пленника. – Это ослабит боль.
Хэй с готовностью выпил все содержимое, однако облегчения не почувствовал.
– Горькая, – понемногу успокаивался он.
– Кому как, – принюхался к стакану дикарь. – По мне так просто мерзкая. Так вот, – продолжал он, вновь уходя к шкафчику, – город, в котором ты жил… Как называется?
– Город? – все еще дрожал Хэй. – Про город не знаю, я жил в Зарате.
– Ясно, – мужчина вернулся с бинтами, тряпкой и еще одной склянкой. – Сейчас потерпи, не дергайся. Гипохлорит, – поболтал он бутылкой.
Рон сложил тряпку вчетверо, обильно полил ее из бутылки и приложил прямо на ожог. Хэй вздрогнул, ощутив сначала облегчение от касания холодной жидкости, а затем раздражение – уже от касания плоти тряпкой. Заратец настроил себя, что это как последнее силовое повторение, которое всегда дается через боль и терпение.
– Подержи тут, – отпустил тряпку Рон и взялся за бинты. – Скажи мне, Хэй, – он стал обматывать повязку вокруг торса пленника, – сколько вас там вообще, в Зарате?
5. Без угля
Произошло это за семь дней до пленения Хэя.
В южном округе Слободы патруль милиции задержал хулигана. Молодой человек в богатых одеждах избивал на улице девушку. Избивал в кровь, прямо на глазах ошалевших прохожих. Сначала задержанного конвоировали в южное отделение, а уже оттуда – в центральное, к капитану слобожанской милиции.
Дело по всем признакам было пустяшное, и окружной начальник мог вынести приговор сам. Но он побоялся, поосторожничал.
– Кого убил? – скосился на задержанного и его конвоиров капитан, когда те заявились в его душный прокуренный кабинет.
– Да никого! – задергался связанный по рукам юноша. – Шлюху проучил только.
– Молчи, – нахмурил брови начальник и потянулся за сигаретой.
– Молчать?! – криком возмутился задержанный. – Я молчать не стану!
– Бабай, успокой, – кивнул капитан здоровенному сподручному, караулящему у двери.
– Эй, эй!.. – закудахтал молодой человек, да было уже поздно.
Огромный охранник всадил свой могучий кулак в живот преступника, и тот, напрочь утеряв задор и дыхание, опустился на колени.
– Докладывай, – взор капитана остановился на старшем конвойном.
– Родион Иванович… – немало растерялся тот, – девку избил в Кулагинском… Шлюху. Повязали, в отделение привели… А Рузанкин к вам приказал.
– А сам что? – смотрел на того исподлобья начальник.
– Так ведь это… из Песковых он, – перейдя на шепот, поведал конвоир. – Младшенький.
– Лядь, и что с того?! – вскипел Родион Иванович.
Прибывшие, не понаслышке зная о суровом нраве капитана, непроизвольно попятились. Родион Брагин уже семь лет руководил слобожанской милицией и имел репутацию жесткого, порой до лютости строгого, но честного и справедливого начальника.
– Обратно везти, что ль? – нашел капельку смелости второй патрульный.
– Нет, – погасил свой гнев начальник. – Свидетелей сколько?
– Человек пять.
– А побои?
– Не тяжелые и не легкие. Средненькие.
– На два дня в темницу, сто гривен девке и двадцать штрафа. Оль, зафиксируй, – не глядя в сторону молчаливой секретарши, приказал капитан. – А Рузанкину скажите, что если он ссыкло… Нет, передайте, чтоб завтра к полудню тут был. Сам скажу.
Мужчина уже махнул рукой, дабы посетители убирались, как молодой человек снова подал голос.
– Родион Иванович, – застонал, поднимаясь, он, – вы с отцом обсудили бы. Чтоб без темницы… Всегда ведь уговориться можно.
– Вот же дрючело, – нервно выдохнул капитан. – Еще тридцать штрафа за попытку подкупа. Оля!
– Уже пишу, Родион Иванович, – отозвалась кроткая, некрасивая лицом блондинка.
– Все, валите уже. И Пескову сообщите.
– Сука ты дрючная! – обозлившись, оскалился Песков-младший. – За сестренку свою не боишься? Нет?! А зря! – зло рассмеялся юноша, когда Бабай уже повел того к двери.
Здоровяк среагировал незамедлительно, с силой вмазав голову паренька о полотно двери.
– Ты что, оступился? – нагнулся он к упавшему и, приподняв того, с силой приземлил его лицо на деревянный пол. – Осторожнее, дурачок! Поранишься же.
– С Устиновым посади, – с трудом сдерживая ярость, кинул им вслед капитан.
Не было ничего столь для него раздражающего, как угрозы в сторону младшей, по большому счету совершенно беззащитной сестры. Подчиненные, что давно с Родионом работали, хорошо о том знали, потому Бабай и не побоялся приложить юношу.
Преступника увели, а в кабинет проскользнул лысоватый, в грязном пиджаке мужчина – один из следователей, работавших под началом капитана. Обосновавшись у начальничьего стола, он битый час излагал результаты своего расследования, однако Брагин, задав по ходу доклада несколько уточняющих вопросов, остался недовольным.
– Марат, ты тупица, – затушив очередную сигарету, заключил капитан.
– Э-э… Тупица? – чесал крючковатый нос подчиненный. – Нет, совсем нет.
– Это был не вопрос.
Родион Иванович встал и, сунув руки в карманы, пошел по кабинету кругом.
– Доказательств нормальных не собрал… а парней троих обвинил, жизнь им готов загубить… И у меня почти час отнял. Для чего, лядь?! – процедил он в конце.
– Так ведь все указывает… – не закончил следователь, как над столом начальника загорелся красный фонарь.
Свечение фонаря означало, что слобожанский голова срочно желает капитана милиции к себе.
– Завтра к утру, Марат, – недовольно выдохнул Родион, подходя к вешалке с пиджаком. – Или у тебя появятся доказательства, или пойдешь тюремщиком. Все, вали.
Через пять минут он уже сидел в милицейской бричке. Он мог бы взять и автомобиль: их было в отделении два и так получилось бы чуть быстрее, но капитан не любил трескотню мотора и вонь от выхлопов. К тому же кони, в отличие от машин, не ломались.
«Неужели из-за Пескова?» – раздраженно гадал Брагин.
Пару раз на его памяти подобные казусы, когда голова выгораживал какого-нибудь отпрыска из богатой семьи, случались. Капитан был оттого не в восторге, но принимал такие решения легко: окончательный вердикт по любому делу, если оно обжаловано обвиняемым, оставался за головой.
«Каждый день то же самое, – на минуту забыв о делах, задумался он. – Несчетное число сумасшедших дней вроде этого. Зачем бы оно мне надо? – уже не в первый раз задавал себе этот вопрос Родион. – И если не это, то что взамен? Куда приложиться мне? – тоже не в первый раз не найдя ответа, он грустно вздохнул. – Нет, просто надо выспаться».
Голову он нашел в его усадьбе, в светлом, с любовью обставленном кабинете. Несмотря на еще ранний вечерний час, Павел Алексеевич Буров был уже хорошо выпивши. Преклонных лет мужчина скромно сидел на роскошном диване: в руках – бокал, на столике рядом – пустая бутылка.
Голова выпивал редко и никогда не вызывал в таком состоянии по служебным вопросам.
– Здравствуй, Рон! – дружелюбно улыбнулся старик. – Присаживайся, – неопределенно махнул он рукой, позволяя гостю выбрать любое место по вкусу.
Тот взял простой стул, наподобие того, что стоял у него в кабинете, поставил чуть сбоку от дивана. Сложив в замок пальцы, капитан в ожидании уставился на главу. Тот молчал.
Несколько минут Павел Алексеевич в задумчивости крутил в руках бокал, почесывал блестящие на пиджаке пуговицы, пока наконец не решился.
– Уголь – все, – тяжело молвил он и только тогда приземлил опустевший бокал на стол.
Не было секретом, что запасы старой шахты, дававшей слобожанам тепло и энергию многие десятки лет, почти полностью выработаны. Заменить ее должна была новая шахта, запущенная менее года назад, ресурса которой, по оценкам, могло хватить лет на сто, а то и на двести. Пикантности ситуации придавал тот факт, что угольным предприятием в Слободе владела семья Буровых.
– Совсем? – остался невозмутим капитан.
Голова усмехнулся.
– Нет, не совсем. Месяца на три еще хватит.
Гость молчал, и Павлу Алексеевичу пришлось продолжить.
– Столько было надежд на «Звездную», а оказалось… Пустышка, – цокнул языком он и поднял глаза на капитана. – Закончили на днях доразведку – слезы.
– Сменять его за зерно тоже нельзя?
– Рон, мальчик мой, – беззлобно усмехнулся глава, – да всех наших полей не хватит, чтоб столько угля наменять. Зерна экспортного – его же и так ни на что не хватает.
– Чем грозит? – выдержав паузу, спросил капитан.
– Чем? – Павел Алексеевич иронически улыбнулся, покачал седой головой. – Это конец, Рон. Конец нашей Слободы!
Брагин поморщился.
– Электростанция, литейный, водопровод, лесопилка!.. – начал бегло перечислять голова. – Большая часть фабрик, мастерских – все схлопнется! – горячился старик. –Только это все ерунда в сравнении с зимой. Чем мы топить будем? За пару годков лес вырубим и все, конец!
Лесной покров Слободы в силу географических особенностей и структуры сельского хозяйства был весьма скромным.
– Будем убивать друг друга за корку хлеба! – чуть не пустив слезу, закончил Буров.
Капитан еще никогда не видел его столь расстроенным. Трагедия семьи тесно переплелась с трагедией всего поселения, заставив старое, закаленное годами сердце страдать.
Старик потянул бокал к губам, но, ничего в нем не обнаружив, в чувствах вернул на стол.
– Думай, Рон. Думай, как нам этого всего избежать.
– Я? – округлил глаза мужчина, в представлении которого задача была явно не для капитана милиции, у которого дел и так было по горло.
– Ум-ф, – не открыв рта, подтвердил голова. – Я неделю думал, да все бестолку, – с досадой махнул он рукой. – Теперь давай ты.
– Павел Алексеевич, – пеняя на опьянение старика, учтиво начал Брагин, – я капитан милиции… Когда, да и как?..
– Точно же, – не дослушал его голова, – я ведь тебе не сказал еще, – он хитро улыбнулся, глаза его заблестели. – Я выбрал тебя преемником. Чего ты удивился-то? – повеселел глава. – Хочешь сказать, не по фамилии тебе?
– И это тоже, – совсем стал серьезным гость, никак не ожидавший такого поворота.
– Сила Буровых была в угле, – подмигнул голова, – а теперь нет ее, этой силушки. Заканчивается, все!
– А связь с Духом?
– А, – отмахнулся Павел Алексеевич, – Дух может любого одобрить, ему до фамилии нет дела.
– Ясно, – едва заметно скривил губы Рон. Официальная версия сношений Буровых с Духом была иной.
– Сейчас, пока все не уляжется… да, может, и после того, как уляжется, сила будет в милиции. Она у тебя не совсем твоя… общественная она, слобожанская. Но милиция тебя любит, они за тобой пойдут. Все по разуму, Рон, ты не думай, что я шучу над тобой.
Брагин тяжело вздохнул. С одной стороны, в хлопотах головы и хлопотах капитана милиции было мало разницы: и те и другие были бесконечными, не оставляющими ничего для тебя личного. С другой же стороны, Родион никогда не стремился к власти и вовсе ее не жаждал, посему известие то ничуть не принесло ему радости.
– Понятно, – сухо ответил он. – Как с милицией быть?
– Сделаем так…
По замыслу головы, формально Родион должен был остаться капитаном, текущие дела передать своему заместителю, а сам – всецело сосредоточится на поставленной задаче. Это, как полагал Павел Алексеевич, позволит тому сохранить свое влияние на милицию и при необходимости, в которой он не сомневался, воспользоваться ее возможностями.
– Вот, – Буров достал с полки записку и сунул ее капитану. – Сходи для начала к Лычному, он все тебе лучше меня расскажет.
– Что расскажет? – Рон покрутил бумажку в руках.
– О том, как все обернуться может. Он большая умница… свой он. Обязательно поговори с ним, – старик протянул руку, показывая гостю, что тому пора. – А завтра в обед приходи. Расскажешь, что ты надумал.
Семен Лычный уже много лет был советником головы, имел репутацию очень умного, важного и очень занятого человека. Помимо основной работы он увлекался историей, писательством и архивами. Родиону уже приходилось иметь с ним дело, он тоже признавал его ум, но за снобизм и чванливость сильно недолюбливал.
Он отыскал Лычного ближе к восьми вечера, в одном из слобожанских кабаков, известных высокими ценами и добротной водкой. Тот ужинал в одиночестве, за одним из дальних, скрытых полутьмой столиков: маленькая, с пожелтевшими страницами книжка под канделябром, недопитая рюмка, едва тронутое блюдо с закуской.
– Здравствуй, Семен Романович, – бухнулся напротив капитан.
Советник так был увлечен чтением, что заметил его лишь в последний момент. Он поднял на незваного гостя взгляд, поправил очки.
– Мы с вами уговаривались о встрече разве? – сощурился мужчина, выглядящий на все свои шестьдесят. – М-м, Родион… Родион Иванович. Али провинился я чем? Али закон нарушил?
– Али вот, – решил перейти сразу к делу Рон и бросил на стол записку.
– Что это? – брезгливо отодвинул от себя бумагу Семен Романович.
– Признание в любви, – съязвил капитан.
– Не надо. – Лычный отодвинул письмо еще дальше, будто совсем не понял сарказма. – Я человек семейный, мне лишней компрометации не надо.
– Лядь, да прочти уже! – отвернулся в сторону Рон. – Голова передал.
– Эта ваша уличная грубость… – фыркнул в ответ советник, аккуратно разворачивая листок. – Совсем вас не красит, Родион Иванович, уж поверьте мне.
– Как и ваша изысканность, – парировал капитан. – Семен Романович, давай уже по-простому, без всех этих любезностей и обхаживаний.
Лычный прочел короткую записку дважды, аккуратно сложил и вернул ее Брагину. Затем снял очки, вытер вспотевшие веки и уставился прямо на собеседника.
– Ради вас… Прости. Для тебя, Родион Иванович, я постараюсь! – иронично приободрился он. – Так что? Чем мои знания могут тебе помочь?
– Что будет без угля?
– М-м, – скрыл улыбку ученый, – готовите план стабилизации?
Рон многозначительно промолчал.
– Давно пора, давно, Родион Иванович, – советник вынул из-за воротника салфетку, бережно положил рядом с приборами. – Что такое уголь? – вопросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Уголь – это энергия. Чем больше энергии, тем больше мы можем произвести продукции: еды, одежды, кирпича, водки… Всего.
Ученый вновь сделал паузу, ожидая реакции благодарного слушателя. Тот опять промолчал и, достав портсигар, вынул последнюю сигарету.
– По моим оценкам, Родион Иванович… Кстати, это ужасно вредно, – указал он на сигарету.
– Ум-ф, – промычал в ответ Рон.
– По моим оценкам, – неодобрительно покачал головой советник, – уголь позволил увеличить нам выпуск примерно в два-три раза. Точнее никто не скажет, уж поверьте… Уж поверь мне, Родион Иванович.
Рон кивнул, все еще не решаясь зажечь свой последний запас.
– Соответственно, если его не будет, то и выпуск наш упадет в два-три раза, – развел ладони Лычный. – Мы все станем в разы беднее. Всего-то! – хохотнул он и залпом осушил недопитую стопку. – Присоединишься?
– Нет. Ужасно вредная штука.
Семен Романович прыснул от смеха, в этот раз совсем искренне, так что сам чуть не устыдился этой своей естественности.
– Твоя правда, Родион Иванович, жутко вредная!
– Его нечем заменить? – улыбнулся и капитан. – Уголь этот?
– Конечно, можно. Теоретически.
Советник поманил пробегавшего мимо официанта и указал тому на пустую стопку.
