Василий Геннадьевич так разволновался, что даже не заметил, как правая нога провалилась в рытвину на тротуаре. Мужчина издал приглушенный стон, но сдержался, чтобы прохожие не заметили, как ему на самом деле больно. При этом штанина зацепилась за гвоздик на худой дощечке, которой пытались прикрыть рытвину, порвалась и испачкалась. Единственные приличные брюки оказались испорчены, а Василий Геннадьевич дальше пошел прихрамывая, но зачем-то продолжая натягивать улыбку, хотя он уже успел порядочно отойти от подъезда.
Рытвины, ямы, доски служили таким же будничным украшением почти всех столичных дорог, как дыры – окружающих зданий, но латать все это было некому и не на что.
Василий Геннадьевич свернул в переулок и начал двигаться осторожнее: здесь всегда были грязь и лужи, даже в самую сухую погоду. В середине переулка ему чуть не оторвали руку – какой-то мальчишка выскочил не пойми откуда и потянул за портфель. Мужчина вовремя опомнился и стал отбиваться другой рукой, но, если бы не подоспевший вовремя дворник со сломанной лопатой, Гусь остался бы и без последнего приличного портфеля. Оборвышу здорово досталось инструментом, но Василию Геннадьевичу некогда было узнать, чем все закончится: он и так опаздывал.
На входе в здание Комитета у него, как обычно, долго проверяли паспорт, который он протянул через разбитое окошко.
– Вы бы мне уже пропуск сделали что ли.
По переглядываниям охранников гость быстро понял, что шутка была не к месту.
Василий Геннадьевич прекрасно знал, что надо подняться в скрипучем лифте на восьмой этаж, а потом найти хорошо знакомый кабинет. Потертый ламинат в здании выглядел не менее жалким, чем тротуар, по которому он только что шагал, двери были не во всех кабинетах, а в стенах остались следы от патронов. Только молодая секретарша продолжала чинно сидеть и делать вид, что не замечает посетителя. Василий Геннадьевич молча прошел мимо нее и дотронулся до ручки кабинета.
– Подождите! – спохватилась девушка. – Ждите здесь, вас проводят.
– А что, сегодня в другой кабинет? – удивился мужчина. Голос дрогнул, а тело начало усиленно потеть, но он постарался снова взять себя в руки.
– Мне сказали, вы здесь должны подождать, – раздраженно отмахнулась секретарша.
Василию Геннадьевичу всегда казалось, что сейчас он научит эту девицу хорошим манерам, но, каждый раз вспоминая, что теперь он не в том положении, чтобы кого-то наставлять, он себя останавливал. Вместо норовивших вырваться наружу нравоучений гость принялся разглядывать развешанные на стенах портреты, которые сотни раз видел в государственных кабинетах и во время всех общественных мероприятий. С фотографий смотрели суровые военные лица, ничем не примечательные и не отягощенные, кажется, большим умом. Но одна физиономия показалась новой: худая и вытянутая, не похожая на остальных, с острым подбородком, легким прищуром и улыбкой, затаившейся где-то в правом уголке губ. Надпись под свежим портретом гласила: «Ф. А. Бернард».
«Этот далеко пойдет, урод», – то ли подумал, то произнес Василий Геннадьевич.
– Да, я тут не очень вышел. Хотя я и в жизни так себе, – смешливо протянул человечек, высунувшийся из кабинета.
Василий Геннадьевич весь сжался и робко поспешил к человечку. Он не знал: отшутиться в ответ или сделать вид, что ничего не было. Но когда человечек распахнул дверь и предстал перед ним в полный рост, то Василий Геннадьевич выдохнул. Он увидел перед собой хрупкого и маленького мужчину средних лет, который к слову «опасность» был скорее антонимом, чем синонимом. Так что Гусь просто состроил извиняющуюся гримасу, в этом он преуспел за годы службы.