С.Н. Адушев
Инквизиция: Саммаэль
Глава 3. Благословение. Неизбежное начало.
Весна.
В священных гротах под базиликом Святого Престола на глубине 3х метров у гробницы мощей мёртвого правителя погрузившись в молчание стоит камерарий Паймон. Ранее он призвал к себе на аудиенцию инквизитора Саммаэля и скрестив руки на груди в покаянии, он ждёт, когда тот его потревожит.
Инквизитор бесшумно приблизился и заметив это за собой, показательно прокашлялся в кулак. Но надлежащего эффекта не последовало и на терпеливом вздохе инквизитор стал жать столько на сколько его хватит.
В гротах стоит затхлый запах земли и благородной плесени. Именно так называют здесь запах гнили, но в любом случае инквизитор не чувствует не то не другое. Его приобретённая Аносми́я (потеря обоняния), не позволяет различать запахи. Взамен он незаметно высунул кончик языка, попробовав воздух на вкус. Свою странность он прировнял к благословению Создателя, что даровал ему вечный покаянный пост. Теперь и всегда для него вся еда – это сочетание четырёх вкусов без изыска, но как бы их не комбинировать, вкус всегда остаётся постным.
– Отче? – хватило его не на долго и выдержав терпеливую паузу он воззвал внимание к себе, от чего камерарий вздрогну, но не обернулся. Камерарий от части забыл, что хотел обсудить с инквизитором и решил начать c самого начала.
– Прекрасная усыпальница, неправда ли Саммаэль?
– Несомненно, Отче…
– Высечена из цельного камня и отполирована верными рабами церкви… – камерарий скользнул пальцами по гладкой поверхности крышки гроба, исполненной в образе правителя, что лежит под ней. – Видя такие покои усопших невольно начинаешь почитать и уважать, то что осталось в камне и не важно, кто на самом деле лежит под плитой, – камерарий улыбнулся, продолжая вести разговор с инквизитором спиной. – Знаешь Саммаэль, были случаи, когда начинка гроба отличалась от описания на нём? – он попытался оглянуться, но в пол оборота осёкся. – Да, такие случаи редкость, но всё же к таким рода подменам ведут корыстные нужды. Одна из таких и особо низкая возникает в душе грешника, и имя ему святотатство, – он вновь многозначно улыбнулся, инквизитор услышал улыбку в интонации, но не предал этому значение. – Ты только представь Саммаэль, после смерти тебя будут слепо чтить и почитать, восхвалять и молиться, совершенно не важно кем ты был при жизни?
– Это можно достигнуть лишь Верой и покаянием, иное ересь, – инквизитор спустил взгляд и невольно заметил дрожь в пальцах камерария. – Мне тяжело представить и гораздо тяжелее осознать если милость Создателя можно достичь обманом…
– А вот кому-то оказалось не сложно, – камерарий Паймон наконец-то обернулся и Саммаэль увидел его лицо. Глаза блестят скрытым азартом, но мимика этого не выдаёт. – День за днём, каждый день, грешник выносил кость за костью, придерживаясь своего плана, дабы освободить место под себя. В конечном итоге, он вынес останки правителя и сам занял его место под плитой, – камерарий замолчал, пронзительно просматривая инквизитора на сквозь, но ничего там не увидел, только холодный камень скудной сущности. – Там во мраке гробовой пустоты, ещё остался едкий запах правителя и тишина. Грешник какое-то время улыбался, он радовался свершению своего идеального замысла, его переполняет радость, что теперь его будут чтить и почитать, восхвалять и молиться. Он знал, что содеянным обманул всех, возвысившись к Создателю без очереди и труда.
– Он умер? – равнодушно спросил инквизитор и камертарий разочарованно выдохнул.
– Как и все, как каждый из нас, рано или поздно, но строго в отведённый час…
– Отче, когда кто-то из нас погибает, то тем самым он позволяет другому продвинуться ближе к совершенству, заняв его место. А если погибает грешник, то тем самым очищает дорогу праведности. Беспрепятственный путь в массы – таким является правильное движение вещей в мире Создателя, остальное порождение ереси…
– В том то и суть, Саммаэль, – камерарий отвернулся от него и вновь склонил голову над надгробной плитой правителя. – Грешник не верит в правильный порядок вещей, для него существуют только корыстные цели. Его святотатство для него не есть – грех, для него это восхождение. Он верит во что-то своё, искажённое, изуродованное понятие правильности, в то что праведнику не постичь. Мы называем это ересь, но он называет – истиной. Прикрываясь ей, он оправдывает все свои согрешения, поднимаясь на ступень ближе к Тёмным богам, создавая для Создателя никого иного как врага…
– Именно для этого и нужна инквизиция, мы разоблачаем на зачатках ереси и пресекаем даже если приходится оставить глубокие увечья на праведном лике души…
– Всё, как и всегда, слово в слово по кодексу, инквизитор, – камерарий обернулся, и морщинистая кожа его лица сжалась, натягивая улыбку.
– Отче, если Вы позволите, – Саммаэль остановить речь камерария, дабы сократить её до сути. – Я уверен, но Вы не это хотели поведать мне?
– Ваша проницательность, вас не подвила, инквизитор, – он устало выдохнул и от ухмылки не осталось и следа, кроме натянутых морщин. – Как ты знаешь, я уже третий год на своём посту, и мы до сих пор не переизбрали правителя и не уверен, что в ближайшее время изберём. Многие считают, что это в моих интересах, но нет. Я устал, мой век подходит к своему завершению и стоит задуматься, быть может это наша последняя встреча инквизитор Саммаэль. Мой путь закончится где-то здесь в святых гротах базилика Святого Престола, а твой путь наоборот начинается здесь, и ты его продолжишь в других землях, – он протянул руку, и инквизитор откликнулся на жест. Саммаэль молча приклонил колено и, склонив лысую голову, ощутил влажное тепло ладони камерария Паймон. – Я благословляю тебя инквизитор Саммаэль в твой Крестовый поход, но я боюсь представить, что ждёт тебя у стен Цитадели, то разнообразие ереси, что породило бездействие и равнодушие трона империи.
– Провидение основных линий будущего несёт в себе целый ряд проблем, Отче, – Саммаэль своевольно поднял взгляд с самых низов на камерария Паймон Без единого намёка на улыбку, инквизитор заглянул в его глаза и увидел там страх. – Одна из наиболее фундаментальных проблем такова, что даже попытка прорицания может изменить то самое будущее, которое пытаешься прозреть.
– Я не прорицаю, инквизитор, – камерарий недовольно убрал руку с его головы и тот встал перед ним крепким станом. – Я ведаю, что впереди вас ждёт тьма самых черных дней, которые когда-либо переживало человечество, и вы должны быть готовы к этому.
– Отче, страшна не Тьма сама по себе. У неё нет ни формы, ни плоти. Она всего лишь отсутствие света. Там, где появится свет, всегда отступает тьма и я предвкушаю, когда зажгу первые праведные костры в землях подверженных ереси, – Саммаэлю трудно было не заметить разочарование в глазах камерария, но собственной уверенности не поубавилось. – Будьте уверены, Отче, Тьма неизбежно отступит…
– Ступай инквизитор Саммаэль восвояси, начни свой поход, – камерарий через силу улыбнулся, глядя ему в глаза, но в этой улыбки было не больше искренности чем в том, что он оправдывает Крестовый поход. – В первую очередь ты должен понимать, что это не мирное паломничество, это твой Крестовый поход, а уж потом милосердие и справедливость. Ступай…
Саммаэль молча поклонился камераррию, прощаясь, быть может в последний раз. Он оставил его в священных гротах с ощущением не досказанности, которое повисло молчанием и грустным взглядом в спину.
Глава 4. Пандемониум.
Весна.
Инквизиция движется строгим маршем под единым хору́гвью (религиозное знамя). Поднимая за собой пыль, строй уже должен был углядеть шпили цитадели перед собой, но взамен впереди обозначилась чернь, что как ночь восходит за горизонтом.
Марш инквизиции остановила каменная стена, что перегородила дорогу цельным каменным изваянием в форме кисти руки, остерегающей путь. Его не возложили сюда, оно вырвалось из самих недр земли, вспоров дорогу и перегородив путь. Обтёсанный мастером, кусок камня олицетворяя собой изваяние, палец к пальцу, остерегающая длань. Она замерла стенной перед строем инквизиции, а меж её папиллярных линий (рельефные линии на ладонных) предупреждающая надпись.
– Почему остановились? – послышался пьяный голос апостольского нунция (высший дипломатический представитель Святого Престола) кардинал Мастема. Его красное оттёкшее лицо появилось из двери кареты отведённой ему одному, а следом всё тело вывалилось наружу. – Что стоим, я спрашиваю? – мятый мантеле́т (накидка без рукавов, элемент облачения высокопоставленного сана), тонзура (выбритое место на макушке) с остатками взъерошенных волос и кубок с алтарным вином в руке. Для нунция Мастема этот марш ничто иное, как ссылка. Он не желал и не стремился к этой должности. В уныние он провёл всю дорогу и выбираться из него он не собирается. – Так всё же, мне кто-нибудь ответит или мне самому нужно идти в начало строя? – нунций Мастема продолжает краснеть, надрывая связки, но на него никто не обращает внимание и это заводит его ещё сильнее. – Ко мне! Объясните мне…
– Позор, презренный… – не сдержался Саммаэль, стоя в начале марша перед каменой дланью. – О чём только думал камерарий выбрав этого презренного…
– “Оставь надежду вперёд идущий, там ждёт тебя лишь пепел и забвенье”, – прочёл с руки Конрад Мракобес – второй инквизитор в марше из четырёх. – Как кстати написали и с глубоким смыслом звучит. Эта фраза подходит и к нашей дороге, и к тому о чём ты спросил, брат, – улыбнулся Конрад поглядывая на Саммаэля.
– Я бы хотел улыбнуться Конрад, но скулы сводит от неприязни к нунцию, – Саммаэль чётко слышит вопли разъярённого кардинала там позади, что мечется возле своей кареты так и не осиля отойти от неё.
– У меня есть правило, если ты сомневаешься в своей правоте, взгляни на оружие, что держишь в руке и оно тебе подскажет, – Конрад многозначно улыбнулся, глядя на пляшущего нунция, чувствуя на поясе увесистую тяжесть «утренней звезды», излюбленного оружия – булавы с шипованным оголовьем.
– Что может подсказать холодная, бездушная сталь в руке кроме того, что нужно убивать? – в руках Саммаэля нет оружия, но почему-то он представил меч.
– Цель всегда оправдывает средства… – Конрад оскалился широкой ухмылкой и посмотрел на реакцию Саммаэля. Его грубые черты лица и крупное телосложение, по сравнению с подтянутым Саммаэлем, всегда заставляют принимать его слова в серьёз, даже не смотря на то, какую бессмыслицу он сейчас произносит.
– Брат, твоя жестокостью за частую выходит за рамки разумного, – Саммаэль хмуро ответил его настойчивости, без доли страха к такому собеседнику.
– В ней та и заключается абсолютная истина, которая никогда не изменится в нашем деле…
– Милосердие и справедливость – вот наша истина, если ты не забыл, брат? А уж потом жестокость…
– Мир всем, – усмехнулся Конрад и провёл по письменам на каменной руке. – Всё едино, брат.
– Если вы закончили, то теперь, пожалуй, я скажу… – раздался хриплый старческий голос из-за каменного изваяния. Сразу и не заметишь, но всё это время в его тени сидел грязный дед. Его можно было не заметить сразу, но теперь точно неразвидеть. По принадлежности не понять кто он, но дорогие лохмотья намекают на важность персоны. – Вы не успели, Империи больше нет… – старик начал подниматься и его подхватил ещё более неприметный незнакомец. По сумке, из которой торчит край книги, можно сделать предположение, что это придворный писарь и это предположение будет верно.
– Не скажи старик, всё в плоть до наоборот, наша работа только начинается, – Конрад не перестаёт улыбаться, даже не смотря на то что это теперь удивление от появление незнакомого старика.
– Думаю вы ещё не знаете о чём говорите, – старик махнул рукой в сторону за каменную стену, так небрежно, что это могло расцениваться как неважно. Если раньше шпили Цитадели радовали взор, то сейчас всё выглядит удручающим там впереди, на другом конце куда упирается дорога. Один обожжённый камень вместо неё, целая гора уродливого изваяние, а не столица империи. – Теперь это место выглядит как воспоминание, и оно неизбежно меркнет под гнётом высокомерия мёртвых, что погребены здесь на вечно…
– Кто ты, старик, назовись? – Саммаэль зашёл за каменную ладонь и обернулся на старика, осознавая, что разговаривает не с простолюдином.
– Имя моё громкое для здешних мест, я бы очень хотел его забыть, как страшный сон, но оно, я знаю, будет преследовать меня, даже после смерти…
– Это Фер Геомант! – подскочил гонец Аластор к старику и упал перед ним на колени. – Простите меня милорд, что так долго… – он взял руку старика и приложился к ней челом (лбом). Гонец хотел плакать от вида своего правителя, но ему что-то мешает. Может это напряжённая ситуация, может выдержка, но он не позволил себе проронить слёзы.
– Бесконечно долго, Аластор… – старик отнял свою руку и возложил её на голову гонца, прощая его. – Он всё и всех уничтожил…
– Кто Он? – Саммаэль подошёл к старику и хотел даже отдёрнуть его силой, но встретил усталый взгляд, что не пытается даже сопротивляться его вопросам.
– Он, чьё имя я не желаю произносить…
– Похоже, с ним по именам не поговоришь, – как и прежде улыбнулся Конрад, абсолютно не имея представления с кем разговаривает, да ему и нет дела до этого, он прибыл выполнять свою работу.
– Люцифер? – Саммаэль знал ответ на этот вопрос, но для себя он должен был услышать ответ.
– Да, – выдохнул старик.
– Где он сейчас?
– Мёртв, как и все те, кто посмел ему возразить. Цитадель стала им надгробием, а залы усыпальницей, – старик вздохнул с глубочайшей болью в сердце и Саммаэль увидел всю эту боль в его глазах. – Он хотел создать здесь новый мир и даже успел дать ему имя – Ад.
– По мне этому место больше подходит – Пандемониум, ведь только это здесь и осталось.
– Сейчас это не важно, для Него это должен был стать новый мир.
– Мир, – усмехнулся Саммаэль, – Мир – это самая сложная цель. Вижу Люцифер переоценил свои силы. Всего чего Он добился – это прекращение войны, разрушение, а вот Мир – это уже нечто совершенно иное и именно для него Церковь явила нас.
– Прискорбно, инквизитор, что вы хвалитесь итогом здесь и сейчас, находясь в неведенье событий. Уверен всю информацию вы черпаете из запоздалого доклада моего гонца Аластора и я повторюсь, это прискорбно…
– Так это основная цель канцелярии, для этого мы здесь. Нет времени скорбеть о мёртвых, старик, нужно восстанавливать Мир.
– Я скорблю не о мёртвых, но о живых. Бремя смерти несут те, кто остались стоять на её пороге. Им придётся вновь учиться жить со знанием, что ничто никогда не будет прежним и с надеждой смотреть в будущее…
– Надежда – это повязка, которой нам закрывают глаза. Сорви её старик со своих глаз – и увидишь то, что вижу я, а я вижу кульминацию плана Создателя.
– Я тоже вижу её, но я так же свидетель тех дней, когда Империя в одночасье задохнулась собственным равнодушием. Когда каждый человек в грязи собственных преступлений должен был пасть на колени и молить о прощении, но вместо этого взял в руки оружие. В ту проклятую ночь, когда безумие для каждого стало истиной, Врата Хаоса разверзлись, как воспалённая рана, и легионы проклятых хлынут в созданное ими царство. И ничто это не могло остановить, даже вся церковная рать во главе с Инквизицией. Так что вы опоздали…
– Позволю себе напомнить, что это Вы нас воззвали, фер Геомант. Теперь по прибытию что я вижу, перегородили дорогу и упрекаете через слово – это ни есть содействие – это есть препятствие священной канцелярии…
– В чём дело, Саммуэль? – ворвался в разговор нунций Мастема. Не выпуская кубок из рук, он всё же добрался к началу марша и своим вниманием окрестил присутствующих.
– Саммаэль… – сквозь зубы произнёс инквизитор, но этого было достаточно громко чтобы его услышал нунций.
– Я так и сказал, Саммуэль, – удивился возмущению инквизитора и небрежно отмахнулся от него. – К чему препираться, инквизитор, знай место… – здесь Саммаэль поймал вскипающий гнев внутри себя и сжался как пружина.
– Да, Отче… – он переступил через себя, но обида легла в его сердце тяжким грузом. Саммаэль почувствовал это и знал, что в какой-то момент она потребует освободиться.
– Так почему мне до сих пор не доложили какова причина столь долгой остановки? – нунций почувствовал свою важность и скрыть этого больше не может. Он выпучил круглый живот вперёд себя, чем умудрился подвинуть Конрада, что на голову массивней его. – Разве мы не должны уже прибыть в Алькасаба-нок-Вирион?
– Должны… – смиренно ответил Саммаэль и отступил взгляд в ноги. Он не чувствует вины – он понимает глупость такого допроса.
– Тогда где хвалённые сады и красоты шпилей Цитадели, Саммуэль? – нунций взмахнул кубком расплескав драгоценные для него капли алтарного вина.
– Достопочтенный фер Геомант вышел Вас встречает, Отче, – сдерживая праведный гнев, Саммаэль отступил, давая узды правления дипломатии тому кто для этого назначен.
– Кто? – усмехнулся нунций, обратив внимание на старика перед собой. – Хм… а я подумал нищие сбежались милость просить, – он выдал неуклюжий реверанс и полез свободной рукой в карман под мантеле́т (накидка без рукавов, элемент облачения высокопоставленного сана). – Моё почтение, это должно быть Ваше? – вынув руку, на открытой ладони показал золотое кольцо с тлеющим камнем.
– Так и есть, апостольский нунций (высший дипломатический представитель Святого Престола), – фер Геомант взял кольцо и одел на палец. Тут же из-под его босых ног по земле прошла дрожь и эту дрожь почувствовали все. Кони попятились, строй инквизиции стал рассыпаться и хвалённый марш на мгновение превратился в массу напуганных церковников.
– Вот оно истинное превосходство проклятья рода геомансеров, – Саммаэль обернулся на безликую толпу, что разом перекрестилась в ужасе. – “Вся мощь марша потеряла всякий смысл лишь малым фокусом старика, что же на самом деле произошло в столице империи? Не может и не должен один человек обладать таким могуществом” – подумал инквизитор и вернул свой взгляд на нунция, что пятится от старика как от чумного. Видя этот первородный страх на лице, тот принял самое верное решение, по мнению Саммаэля и заверещал, обведя пухлым пальцем на старика, придворного писаря и гонца, что привёл инквизицию к Пандемониуму.
– Взять их всех под стражу!
Саммаэль неожиданно для себя почувствовал на лице еле заметную, но давно забытую эмоцию. Ухмылка затаилась в уголках его губ и блеск в глазах охарактеризовал согласие на арест фер Геоманта.
Глава 5. Чертоги Твердыни Адма.
Весна.
Столицу империи Солнечного Гало стерегут три Твердыни: Адма, Севоим и Сигор. Они как непреклонные защитники, щитом и мечом обязаны разить врага. Но в былой войне Твердыня Адма выступила основной атакующей силой. Под правлением Люцифера, силы, брошенные на столицу, имели сокрушительную мощь для последних. Под натиском врага империя Солнечного Гало пала – именно такая официальная версия по словам фермилорда Геоманта.
Инквизиция под главнокомандование апостольского нунция Мастема заняла расположение в Твердыне Адма основываясь на том, что именно здесь берёт своё начало восстание Люцифера.
Все Твердыни империи исполнены по одному шаблону. Центральная башня – Донжон, навалена слоями этажей, один за другим взгромоздившихся друг на друга. Каждый слой этого каменного пирога венчают два четырёхгранных обелиска – по одному с каждой стороны центральной лестницы, что ведёт от подножья ворот Твердыни к самому верху, где раскрыты двери входа в Приёмный зал.
Гладкие колонны двумя рядами держат высокий потолок Приёмного зала. Остатки рваного ковра ведёт к пьедесталу, на котором каменный трон занял апостольский нунций Мастема. Перед ним стоят два доверенных инквизитора из четырёх. Хмурый Саммаэль с вечными поисками истины и крупный по размерам Конрад Мракобес. Пусть первый взвешивает всё сказанное, второй же со своей широкой ухмылкой рад просто стоять перед нунцием.
– Любая война – это смерть рациональности, – как истинный прирождённый оратор, нунций гласит на весь Приёмный зал, жестикулируя перед собой не пустеющим кубком алтарного вина. – Только при взгляде в прошлое события кажутся справедливыми и предопределёнными выбором. Но вот те, кто сражался там, редко знают, почему они это делают, а те, кто ими командует, редко видят картину достаточную для хоть сколько-нибудь правильного выбора, кроме как сказать потом – «мы сражаемся с ними, потому что мы были здесь», – он говорит и одновременно наслаждается тем как говорит. Ему нравится в себе абсолютно всё, и слова, и рифма, и уж тем более свой тембр голоса. – Империи возвышаются и рушатся, цивилизации приходят и уходят. Каждой из них думается, что её закат – чудовищная, вселенская трагедия, но таков порядок вещей, – его слова воодушевляют Конрада и он улыбается шире обычного, чувствуя в груди тепло. Саммаэль же стоя рядом и слушая, понимает, что дипломатическая миссия нунция здесь не имеет никакого смысла, но это не мешает в чём-то быть согласным с ним. – Старая династия должна сгинуть и оставить пустующий трон юным преемникам, и посему вы не можете отвергать естественное право человеческой расы править всеми землями. Ведь так предречено Создателем…
– Мечты, Ваше преподобие… – невзначай остановил его Саммаэль.
– Всем людям свойственно о чём-то мечтать, но каждый мечтает о своём и по-своему, – усмехнулся энтузиазму Саммаэля. Он давно выделил его из четвёрки и уже задумал ему роль в своей пьесе, но он ещё не знает, что и Саммаэль отвёл ему роль в своей постановке. – Кто-то видит во сне собственное величие и, просыпаясь, понимает, что оно умчалось вдаль, развеялось подобно утренней дымке. Но такие, как мы, те, кто мечтает наяву, не прельщаются пустыми образами. Наши грёзы порой оказываются твёрже камня, ибо мы трудимся, бьёмся, меняемся ради них. И всё это первый шаг к моей мечте…
– Мечты лишь грёзы и останутся таковыми без чёткого плана, Отче.
– Верно, Саммуэль, – привстал нунций, указав на него кубком. – Твои слова лишний раз подтверждают, что ты там, где и должны быть, – он качнул торжественно рукой, будто произнеся тост и собираясь за это выпить. – На таких как ты и держится постулаты Веры как она есть. Такие как ты нужны мне, да чего там, такие как ты нужны Святому Престолу, но нужны здесь и сейчас!
– Но тем неимение, Отче, с начала работа, а потом мечты…
– Иначе и быть не может, – откинулся на каменном троне нунций. – Какие будут предложения, как видишь ты свою работу?
– Стоит отправится на пепелище Пандемониума. Необходимо оценить последствия гибели и провести расследование непосредственно на поле боя. Если Вы позволите выразить своё мнение…
– Позволяю, – высокомерно взмахнул рукой нунций.
– Я не доверяю свидетельству фер Геоманта. Более чем уверен, он причастен к гибели самым прямым умыслом…
– Без домыслов, Саммуэль, только факты, – осёк его нунций и на оттёкшем лице вместе с испарённой проступила самодовольная ухмылка. – Но дело имеет место быть. Пусть этим направлением займётся Томас со своим орденом просветлённых, – нунций махнул прислужнику, чтобы наполнил кубок. И совсем юный мальчик босиком подбежал с кувшином в руках и покорно дополнил алтарного вина в кубок. – Ступай, – отмахнулся от него нунций, но взгляд его говорил иначе, что стало заметно невооружённым взглядом. Саммаэль невольно зарычал себе под нос и отвёл взгляд от наглядного грехопадения.
– Тогда, с Вашего позволения, имеет смысл отправиться в город Шеол?
– Напомни, зачем? – силой оторвав навязчивый взгляд от молодого прислужника, нунций потерял на мгновение нить разговора.
– Основная и подавляющая сила Люцифера явила себя именно из северных земель, там должно быть семя ереси.
– В твоих словах достаточно логики, чтобы она была истиной, – нунций заметил отвращение к себе во взгляде инквизитора, но его слабости выше гордости. – Пусть возьмёт на себя это орден Тамплиеров и поведёт их никто иной как инквизитор Деса…
– Неразумно, Отче, – Саммаэль повысил голос. Ему много чего хочется сказать, даже высказать, но статус не позволяет даже перечить апостольскому нунцию.
– Объяснись, Саммуэль? – лицо нунция отекло ещё сильнее и стало багровым, как алтарное вино в кубке.
– Саммаэль, – инквизитор поднял взгляд и их глаза встретились. – Моё имя Саммаэль, Отче.
– Это никак не должно помешать тебе, объяснить мне свою дерзость! – нунций швырнул кубок в пол, что как колокол осыпал звоном Приёмный зал.
– Ваше право так разбрасываться силами и отправлять инквизиторов в одиночестве прямиком в ловушку…
– Запомни инквизитор, если ты знаешь, что это ловушка и ты движешься к ней, то это уже конфронтация, – нунций встал с каменного трона и одной ногой ступил на ступень ниже. Он вытянул руку и презренно указал пальцем прям в лицо Саммаэля. – А она инквизитор, пусть докажет, что равна мужу иначе, в чём её великий замысел?
– Ученные опытом, мы находимся сейчас на руинах целой Империи, что пала от превышающей силы ереси, Отче. И оставшись в одиночестве, Вас не спасёт ни титул, ни вера в землях еретиков…
– Так вот Вы, двоя, и останетесь здесь, по обок от меня. Вам здесь предостаточно работы, – от перепалки тяжёлая отдышка заставила нунция сесть обратно, сдав позиции в споре. Он вновь махнул прислужнику и тот уже бежит с новым наполненным кубком алтарного вина. – Вам предстоит разжечь священные костры инквизиции, дабы обозначить начало очищения Твердыни Адма от ереси…
– Ваше Преосвященство, Вы сами озвучите решение остальным инквизиторам?
– Зачем? – нунций как в тосте поднял кубок и улыбнулся грустными глазами. – У меня есть ты. Я назначаю тебя старшим. Донеси им волю мою…
