С.Н. Адушев
Инквизиция: Саммаэль
Глава 12. Обвинение.
Лето.
Второй день слушанья начинается в том же составе.
Поджав плечом Саммаэля дабы не сбежал от ответа, Конрад продолжает назойливо жаловаться на свои видения.
– Брат, я похоже схожу с ума, – он склонил голову, но всё равно остаётся выше Саммаэля. – Она моё наваждение, на кого я не взгляну, на меня смотрят эти её необычайно чёрные глаза. Я разрываюсь между желанием в надежде увидеть её и убить себя от горя… – ему всегда казалось, что Саммаэлю не было и нет никакого дела до его бреда, но оказалось всё до наоборот. Саммаэль просто молчал, он знал, что ему суждено рано или поздно омрачить Конрада раньше, чем тот его поймёт сам. – Брат, ты должен мне помочь?
– Твой порок как ржавчина для железа, – голос Саммаэля зазвучал холоднее стали, что как скопившаяся вековая месть наконец-то пронизывает плоть обидчика. – Чувство вины пятнает и разъедает тебе душу, так же, как и ржавчина, постепенно проникая всё глубже, пока не выест самую структуру металла, – он уже понял, что случилось с ним, все заметки сошлись. Он надеялся, что Конрад где-то глубоко тоже это понял, но просто ещё не признался в этом себе. – Однако, даже если весь мир будет ненавидеть тебя и считать тебя порочным, ты будешь чист перед собственной совестью, ты всегда найдёшь братьев, которые тебя поддержат, но они так же будут порочны, как и ты.
– К чему ты ведёшь? – Конрад нахмурился, на глаза спустилась тень, а руки его задрожали.
– Прими мои слова правильно, брат, – Саммаэль взял его за плечи и силой сжал, так чтобы тот действительно услышал каждое слово. – Проклятье пало на тебя.
– Вздор, – не прилагая особых усилий Конрад одной рукой отодвинул Саммаэля от себя. – Я порочен, скрывать нет смысла пред тобой, но проклятье уже перебор, брат.
– Окстись, докажи, что я не прав и я заберу свои обвинения, – Саммаэль ниже его ростом, но смотрит на него с высока. Конрад поднял руку, чтобы покрыть себя крестом, но она сама собой вздрогнула. Помогая второй, он через силу совершил такие знакомые движения, но с таким трудом, что на лбу проступила испарина. – Проклятый не может себя крестить…
– Нет, стой, это просто судорога стянула мне руку… – Конрад схватил его за руку, будто тот уходит, но беспристрастный взгляд Саммаэля отринул эту версию.
– Я дам распоряжение на твой допрос, – с тяжестью в голосе на выдохе ответил Саммаэль. – Мне этого более чем достаточно, брат.
– Дай мне покаяться, прошу? – его глаза обречённо блестят, растворяя в себе ужас осознания. Дрожь пробила Конрада, его ноги подкосились, и он отступил от Саммаэля.
– Я сжалюсь над тобой, лишь потому, что ты мой брат по общему делу, но это будет последний раз, – Конрад посмотрел на него, а в глазах бликует принятие тех допросов, что проводил сам и которые предстоят ему, но уже в другой роли. От былой силы у инквизитора осталась только жалость, что морщится вместе с памятью о нём. – Даю отсрочку тебе до окончания трибунала. У тебя останется время на покаяние, которое ты заслуживаешь, брат…
– Слово предоставляется стороне «обвинения», – спасительный зов секретаря прозвучал и в молчаливой паузе присяжные секретарь уступил трибуну «обвинению». Но Саммаэль не торопится обвинять старика в клетке, он и без этого уверен в себе, ему надо до конца убедиться, что Конрад его понял, и поэтому продолжает стоять рядом с ним.
– Инквизитор Саммуэль, прошу занять своё место, – затянувшаяся пауза вынудила нунцию Мастема вмешаться, что и заставило Саммаэля всё же покинуть брата, дабы выполнять судебный долг.
– Благодарю, – не заставив повторять дважды, Саммаэль встал за трибуну. У него в голове ещё крутиться недосказанность с Конрадом, но концентрация внимания теперь нужна в «обвинение». – В начале своего выступления, я хочу напомнить присяжным, что основной задачей инквизиции является определение, является ли обвиняемый виновным в ереси или нет, – Саммаэль взглядом пересчитал присяжных, ловя в их глазах понимание. – Отцеубийство, братоубийство или даже самоубийство, не так страшны, как сама ересь, ведь она и является корнем зла. Е́ресь – это сознательное отклонение от веры и принятие лжи за правду. Обманутые глаза уже не видят истины и, следовательно, мотивом всех преступлений становится ложь, которую преступник принимает за всё туже правду. Можно сказать, что он и не виновен вовсе, он лишь слепец, что как нож ранит невинную плоть в руках истинного убийцы, чем и является ересь. Можно было бы признать и так, если бы не последствия и воля выбора. Ведь двери церкви всегда открыты, а служители всегда выслушают и наставят на путь истинный. Тогда вопрос кроется в том почему никто из членов верховной семьи не пришёл в церковь, почему не приник к устам Создателя? Быть может, вся семья изначально захлебнулась ересью, если можно так сказать, сама породила её и блаженно купалась в своих привилегиях над праведными мирянами, что покорно служили им робами, а не как завещалось Создателем? Да, вопросов много, но это не всё что осталось без ответа, а без ответа остался главный обвиняемый – Люцифер. Мне довилось лично видится с ним и более решительного и наполненного смыслом взгляда как у него я не встречал никогда в жизни. Светлы, как восход утреней звезды глаза, он озарил меня своим вниманием.
– Да, но он тогда ещё был Люцианом, а не воплощением зла! – из своей клетки выкрикнул фер Геомант и кто-то из стражи ударил по прутьям, да бы осечь ответчика.
– Так может это вы наделили его сием качеством в своих сказаниях, фер Геомант? – Саммаэль невольно улыбнулся, он надеялся, что вызовет у старика бурные эмоции, так и случилось.
– Действительно «ответчик», – вступился нунций Мастема и оттёкшее лицо, как полнолуние взглянуло на старика в клетке. – У вас было время высказаться, прошу теперь соблюдать тишину.
– Благодарю, – показательно в поклоне продолжил инквизитор и самодовольную ухмылку не может, да и не хочет скрывать. – Давайте начнём в обратном порядке, нежели так как поведал нам всеми уважаемый фермилорд Геомант? Если вы позволите, то на мои вопросы, мне бы очень хотелось, чтобы вы тоже отвечали, уважаемый фермилорд, – Саммаэль обеими руками показательно указал на запертого в клетке старика. Ему по-настоящему не важно будет ли участвовать тот в опросе, он чувствует, что нащупал что-то действительно важное во всей этой тёмной истории и сейчас приступит к вскрытию гнойника. – Первый вопрос – кто убил Абаддона?
– Люцифер, – выдохнул фер Геомант, понимая куда начинает клонить «обвинение», и только злорадствующая ухмылка Саммаэля становится шире.
– Верно, и хочу напомнить, кем был Абаддон, – Саммаэль заглянул в свои записи, разложенные перед собой, но не стал с них читать. – Наместник города Шеол, прямой потомок правителей Севера, главнокомандующий батальоном (до 1000 воинов) регулярных войск. Так всё и могло быть, но в один славный день для империи, за долго до рождения Абаддона, народ севера покорился Первому императору Гало. Для всех не секрет, их завоевали ложью и обманом. Обещая лучшее, им даровали худшее наследие. Император Гало распорядился копать Врата именно в столице Севера. Прошу заметить, ни в каком другом городе своей империи. Почему? – молчание повисло, как на картине маслом, все сидят с открытыми ртами и молчат. – Потому что он знал, чем всё обернётся. Он знал, что истребит северян в конечном итоге, что так и вышло. Проклятье Первого императора Гало, пало именно на годы правления Абаддона. В результате с чем остался Абаддон – с умирающим севером. Что получила империя – кровного врага. – трибуны взвыли, но не на долго, Саммаэль осёк их вой своим голосом. – Вопрос второй – кто убил генерала Небироса?
– Люцифер… – безнадёжно выдохнул фер Геомант и его глаза закрылись в горе, сжав морщинистое лицо.
– И здесь в точку, фер Геомант, – хлопнул по трибуне, Саммаэль поднял палец верх, привлекая внимание. – Ветеран войны, резни при Тир-Харот и генерал одноименной заставы. Кто-нибудь сказал бы, что это прекрасная пенсия для такого большого человека как Небирос, но не сам военный генерал. Чьё тщеславие и обида копилась годами и вылилась восстанием против короны империи… – Саммаэль улыбнулся и скользящим взглядом заметил безнадёжность «защиты» фер Геоманта. – Следующий вопрос вытекает из первых двух и звучит так – кто остановил армию?
– Люцифер, – вновь произнёс старик. Так часто он не произносил это имя, даже до своей клятвы не делать этого.
– Именно! – Саммаэль пальцем указал на ответчика, чтобы все запомнили его слова. – А вот теперь, Вы только подумайте, что если Люцифер собрал всех врагов Империи в одном месте, чтобы одним ударом остановить войну?
– Это домыслы! – старик в клетке гневно дёрнул прутья, и она затрещала.
– Домыслы? – усмехнулся Саммаэль понимая, что гнойник сорван, сейчас гной пойдёт напором наружу. – Но у Люцифера всё-таки получилось это сделать, не так ли? Пепелище видел каждый из здесь присутствующих. А что получил взамен Люцифер, кто убил его?
– Лишь смерть и грех, то что заслужил… – устало склонил голову старик, его сердце наполнено болью, что жертва, которую принёс он, сейчас оклеветана, да так умела, что не оспоришь.
– По Вашей официальной версии, фер Геоманта. Его сразил дикий орк – ирония Создателя, смесь плесени и отходов жизни деятельности человека, и безродный эрелим? Ух, много сомнений вызывает у меня эта версия… – Саммаэль потёр ладони, готовясь растоптать всю «защиту» старика в пух и прах. – Как бы за этими двумя именами не скрывался боле страшный грех, чем-то что Вы уже здесь расписали… – он только косвенно подозревает Михаила и Гавриила в убийстве брата, свержению Люцифера, но уже в слух намекает на это. – Знание в этих вопросах – не есть добро или зло. Оно приобретает нравственность только при использовании. Если использовать со злым умыслом, оно становиться злом. Если применять во благо других, оно становится добром. Вот только каким же это знанием владел Люцифер, чтобы императору пришлось свергнуть его? Ведь именно так всё и закончилось для него. Теперь ответь те мне, там ли мы сейчас ищем истину?
– Всё не так, всё до на оборот, – старик не в силах уже стоять, упал в своей клетке вымотанный клеветой. Он закрыл глаза ладонью, дабы не показывать свои слёзы от невосполнимых потерь.
– Ложь… – безжалостно Саммаэль смотрит на старика в клетке и всё больше чувствуя в себе правоту. – Ложь – воплощение ереси и она бесспорно способна уничтожить реальность, создавая Хаос заблуждений. Во всём её мраке одна лишь единственная истина, как Светоч, способна спасти нас от Хаоса. Истина – это власть и наша власть должна оставаться непоколебимой. Я, инквизитор Саммаэль, признаю Люцифера жертвой клеветы лжецов! Призываю вынести фермилорду Геоманту наивысшую меру наказания за ересь – смерть! – Саммаэль ударил кулаком по трибуне, как молотком судьи и этим жестом погрузил в молчание суд присяжных. Ощущая триумф и дрожь возбуждения, он собрал записи и в полной тишине покинул место выступления.
Глава 13. Приговор.
Лето.
Третий день слушанья.
Выступает апостольский нунций Мастема. Он красноречиво вещает, подводя к решению судебного дела над правителем твердыни Сигор фермилорда Геоманта. Решение ему известно и лежит перед ним заверенное, но ещё не оглашённое.
– Да, пламя восстания Люцифера бушевало во всех уголках Империи Солнечного Гало. Жители оказавшихся в этих объятьях, неважно, чью они сторону занимали, в глазах истории отличаются друг от друга лишь тем, как решили встретить свой конец, – в его горле пересохло, и он с грустью принял тот факт, что в столь ответственный момент остаётся трезв. – Возвращаясь к первоисточнику, а именно ко лжи и мотиву её, которое послужило сему бесчеловечному истреблению, знайте, что лож – воплощение ереси, от этого и отталкиваемся. Она твердит нам о своём превосходстве. Заявляет, что рано или поздно все мы станем её рабами, что реальность погибнет, и она будет владычествовать вечно. Именно поэтому ересь должна караться без жалости и сожаления, – нунций опустил взгляд на решение присяжных и ему стало действительно грустно. – Ересь говорит нам, что такова судьба, она говорит, что в парадоксальном времени Хаоса это уже случилось. Эти слова, как и вся её природа, пропитаны ложью, и само её существование не более чем сама лож, – глядя на старика в клетке, «ответчика» у которого не было шансов защититься, он будто наконец-то по истине ощутил себя трезвым. Весь груз ответственности пал на его плечи и ноги задрожали. – Да, мощь ереси велика – это совокупность похищенной энергия человеческих разумов. Обличье ереси – это образ, при взгляде на который мы понимаем, что к нам возвратились прегрешенья наши, – нунций не хочет зачитывать решение, но таково требует трибунал канцелярии и это сильнее его желаний. – Верно, она обладает мощью, но эта мощь пожирает не только нас, но и саму себя, а это обуславливает, что ересь не хищник, она – падальщик. Взирая с призрением на её лживость, ересь всё же сильна, она способна извращать разумы живых, превращать плоть в насмешку, отрицать смерть и разрушать труды смертных. Она может сокрушать армии и повергать героев в бегство, и она всегда там; выжидает за границей мысли и за краем зрения, – нунций вновь посмотрел на старика в клетке, давая ему последний шанс на спасение. – Фермилорд Геомант вы отрекаетесь от своих убеждений?
– Никогда… – за долгим молчанием, ответ старика прозвучал хрипло, но достаточно разборчиво.
– Прошу повторить? – нунций понадеялся, что старик всё же одумается и исправит свой ответ, но нет.
– Никогда! – закричал старик на него, что осталось духа. – Я никогда не откажусь от истины, от того что Люцифер великим предатель и никак не герой, в которого хотите обратить его Вы. Вы даже не понимаете то, что он погубил целую цивилизацию ни оставив в памяти даже то доброе что было у нас всех тогда…
– Вера, – с глубокой грустью выдохнул нунций Мастема и взял решение присяжных в руки. – В правильных руках вера – это величайшее оружие, но даже самый лучший клинок оказывается подвержен последствиям ошибок его обладателя. В чужих руках могучий меч веры может нанести больше вреда царству Создателя, чем все еретики вместе взятые. Вот почему те, кто заявляет, о своей праведности, должны быть подвергнуты самому суровому испытанию, – нунция на мгновение замолчал и на его глазах скопились слёзы, что задрожали, но так и не соскользнули. – Если возражений нет, то я готов огласить приговор? – на его вопрос остановить это безжалостное следствие, не прозвучало не единого возражения. – Ну что ж… – нунций выдохнул себе под нос горячий воздух и кинул прощальный взгляд на старика в клетке, что смиренно ждёт решения большинства. – В судебном деле над правителем твердыни Сигор фермилорда Геоманта, трибунал установил абсолютным большинством целенаправленно лжесвидетельство «ответчика» с целью введение в заблуждения описывающие события восстания Люцифера, приведшие к истреблению целой цивилизации. Трибунал постановил, посмертно снять обвинения с фермилорда твердыни Адма Люцифера обвинения в предательстве и отступничестве от короны Империи. Трибунал так же постановил наложить обвинение на правителя твердыни Сигор обвинение в ереси и разжигании вражды с призывом к мести. Приговор по делу правителя твердыни фермилорда Геоманта назначить смертная казнь на Аутодафе (торжественная религиозная церемония, которое заканчивается публичным сожжением осуждённых еретиков), – по трибунам суда и следствия прошёл шокирующий вздох и угас в прискорбном молчании самого нунция Мастема.
– Ты представляешь, что сотворил, Саммаэль? – Конрад Мракобес стоя рядом с ним не меньше изумился приговору, чем свидетели дела.
– Справедливость… – усмехнулся в ответ Саммаэль, самодовольно глядя на старика в клетке, что прикрыл голову руками в ужасе поражения, зарыдал.
– Что скажут люди, когда казнят последнего правителя? Это же твоя вина…
– Вина? – высокомерно посмотрел на него Саммаэль и усмехнулся. – Ты хотел сказать заслуга?
– Нет, я не путаюсь в таких словах, брат.
– Ты не можешь ясно видеть всей картины, твой разум одурманен пагубным пороком. Праведникам нужен герой, ибо только герой способен умереть один-единственный раз, а трус умирает снова и снова, рассказывая о своём позоре. И во всей этой истории только Люцифер станет таковым героем, а я преемником его, – не снижая высокомерный взгляд с Конрада во взгляде Саммаэля видно, как он наслаждается каждым моментом своего триумфа и цедит его по глотку. – Нам предстоит тащить невежественных и слабых к свету, какова бы ни была цена. Неважно, сколько из них будет рыдать и истекать кровью по пути, но мы придём, пускай не все, но всё же мы будем там куда ведёт нас перст Создателя. А я позволяю моей легенде расти сверх всякой степени правдивости. Я позволяю людям думать, что я непогрешим и могуществен вне моих возможностей. Я с радостью принимаю это за служение Создателю, ибо я и есть его Перст…
– Я не узнаю тебя, брат, – Конрад ошарашенно попятился от Саммаэля. – Гордыня ослепляет тебя…
– Трибунал сегодня закончится, и я вынужден выдать тебя под стражу, Конрад Мракобес.
– Как скажешь, брат. Я буду ждать тебя в лаврах твоего тщеславия и гордыни, – Конрад поклонился Саммаэлю, выразив свою наигранную покорность. – Ну а пока мне нужно покаяться перед твоим грядущим допросом…
