Савкин Александр
Политика-Малитика
Моей жене,
Моей вечно юной любовнице.
Цифры были убийственными. Они скакали перед глазами оживляя картины скромного детства и неустроенной юности, заставляя вспоминать времена, когда незнакомцы не здоровались со мною на улице почтительно перешёптываясь: «Кто, кто? Депутат наш!», а смотрели как на пустое место, а то и не замечали вовсе. Толстая папка со статистикой лежала на столе и уничтожала самооценку. Я физически чувствовал, что исчезаю. Исчезаю с карты региона как политический субъект. Теряю идентичность и растворяюсь в бурлящей массе человеческого бульона, откуда только недавно удалось высунуть макушку с намечающейся лысиной.
Точно! Мудак социолог напутал! Сознание бросило спасательный круг и волны удовольствия разошлись мелкой рябью в голове. Я изобразил облегчение на лице, растянул напряжённые мышцы рта в подобие улыбки, шумно выдохнул и потянулся в кресле.
Вскоре стало понятно, что мудак ничего не напутал. Две чайки уселись на подоконник и закудахтали друг с другом так пронзительно, что я, пролистывая папку раздражался всё сильнее. Анкеты телефонных разговоров с избирателями пестрели нехорошими словами, которыми меня крыли «земляки» и не допускали двусмысленных трактовок. Рекламный пост социологической конторы гласил: «Мы предоставляем только объективные данные: без накруток, подтасовок и мертвых душ!» Уже через полчаса я убедился, что это не является абсолютной неправдой.
Через час, когда окончательно стало понятно, что не все наёмные работники склонны к патологической лжи, раздался телефонный звонок по внутренней связи:
– Александр Николаевич, к вам посетитель! – звонко затараторила секретарь, – Приехал издалека, полярник, член профсоюза с 1972 года. Дрейфовал на льдине, отказали в выплате северных, представляете? Можем разобраться?
– Я сейчас очень занят, видеоконференция с Москвой, со Шмаковым, с Медведевым, пускай завтра придет! – рявкнул я. И снова погрузился в цифры. – На льдине, блядь… До выборов шесть месяцев…
Мой рейтинг в районе, где я пять лет назад победоносно набрал 60%, сейчас не дотягивал и до 10%. Баллотироваться во второй раз с такими показателями не имеет смысла. Меня обскакали сразу четыре местных деятеля. Я, не мигая уставился на угол покрытого лаком стола, где отражался яркий мартовский луч и представил, как они, вооружившись гарпунами и двадцатилетним Чивасом, задорно гребут на своих баркасах в сторону Заксобрания, а я, озябший и голодный, прыгая на малюсеньком кусочке тающего льда что-то кричу им вслед.
Зачем я сунулся в этот чужой для меня район, где никогда не смог бы стать своим? Зачем даже не пытался завладеть сердцами «земляков» используя проверенные веками схемы товарно-денежных отношений?
Почему я там не появлялся все эти годы?!
Очередная авантюра заканчивалась провалом. Приплыли, Шурик, сдавай билет, срезай лампасы и маузер клади на стол. Не дожидаясь желания подобно Октавиану стукнуться головой о косяк, восклицая: «Квинтилий Вар, верни мне легионы!» я поспешил домой, комкая листы статистики и запихивая в портфель.
А на кой хрен мне вообще сдалось это депутатство? Уже пять лет сверкаю значком заксобрания на лацкане, доказывая членам всевозможных молодёжных организаций, что, обладая длинной волей, отвагой и удачливостью, войти в когорту избранных большой политики в столь юном возрасте всё ж можно. Но ничего, кроме чуть более сияющей ауры и большого геморроя от обилия чужих нерешаемых проблем мне это не принесло. Ни тебе баснословных барышей, ни безграничной власти, даже неприкосновенность ни разу не пригодилась. Пять «хороших» римских императоров, с обложки книги на моём рабочем столе, смотрели с разной степенью разочарования, когда я вёл приём посетителей, не имея возможности их казнить, ничего не разъясняя про социальные гарантии.
Сейчас я – председатель Федерации профсоюзов Архангельской области. Огромная организация хоть и сдала позиции со времён последнего съезда КПСС, но до сих пор наделяет руководителя весомым статусом, чтоб открывать дверь с ноги в кабинеты министров. Это моя основная работа. Работа беспокойная, суетливая, требующая мощных усилий в области человеколюбия, но она приносит удовлетворение и приятные мечтания, что в будущем, оценив мой путь подвижничества, патриарх примет решение причислить блистательного председателя к лику святых.
Оказалось, посетитель дожидается меня в приемной.
– Александр Николаевич, примите меня? Мне очень надо! Наша экспедиция… – он подскочил с кожаного дивана и уже готов был броситься и перегородить мне дверь.
– Не сейчас, уезжаю на срочное совещание к губернатору, пожарным зарплаты хотят урезать, надо биться, вся область летом сгорит! – и не глядя на пожилого мужичка с бумагами в руках, я выскочил из приемной и бегом сбежал вниз по лестнице.
«Поддержка» как обычно ждала меня дома. Жена в позе дикой кошки, готовящейся к броску (мне кажется она умудрялась даже выгибать спину и раскачиваться) выпучив глаза, то ли от презрения, то ли от удивления моей наглости, высказала все, что как ей казалось точно знала по вопросу баллотировки по одномандатным округам. ЦИК не разбирался так хорошо в тонкостях этого процесса.
Во время ссор я едва уворачивался от железобетонных аргументов, которые она производила ниоткуда и столь стремительно, что мне не удавалось отвечать, сохраняя достоинство. Зато во время близости ей не было равных в близлежащих галактиках и одномандатных округах. Гибкая, тонкая, с длинными ногами она изображала такие кульбиты, что могли позавидовать акробатки Дю Солей в выходные подрабатывающие эдалт моделями. Сейчас я встретился с той её ипостасью, которую не слишком любил за напор, чрезмерность и неумение остановить лавину сознания до того, как она обрушится обвинениями, противоречащими друг другу по смыслу. Если записать число Пи, в виде десятичной дроби, оно никогда не повторяется и никогда не заканчивается. Претензии любимой были того же порядка.
Без возможности высказать всё, что женщина надумала за день, она теряет сумеречный кураж, отворачиваясь к стене со словами: «ничего не случилось, все нормально», а утром с грохотом ставит на стол тарелку с рисовой кашей. Кашу она мне обещала не готовить никогда. Я просил об этом сразу как вышел из ЗАГСа и получил в лицо несколько яростных горстей риса от маминой сестры из Великого Устюга, что в детстве часто жила с нами и готовила однообразные крупяные завтраки. Трапезничать утром я люблю спокойно, без суеты и желательно яичницей, поэтому каждый раз заставляю себя проявлять отеческую снисходительность и добросердечность, присущую мне от природы, но сильно потрёпанную постоянным общением с навязчивыми просителями по профсоюзной и депутатской линии.
– В смысле? В смысле не будешь выдвигаться? – богиня Геката повернулась, вперив мне в лоб свои глазища, медленно налила красного сухого в бокал и с явным вызовом безапелляционно заявила, что в ближайшие пять лет планирует спать с депутатом и ей в общем-то все равно как его фамилия. – А дальше посмотрим… – задумчиво произнесла она, постукивая по ножке бокала французским маникюром, – Не люблю загадывать, – давая моему воображению самому дорисовать как луна моей жизни, прихватив свои вуиттоны, уходит к другому солнцу, забирая детей и кошака Толю.
Страшно захотелось напиться. Почему напасти всегда идут рука об руку? Почему беда никогда не приходит одна? Следом является женщина и подбирая самые едкие выражения говорит все, что думает о бета-самцах и их месте в стае.
Я, поглаживая Гипоталамуса вышел на балкон и прикрыл дверь. «Толя, Толя, хороший котик. Тварина ты лысая, вырос-то как, иди ко мне!»
«Можешь говорить?» Номер записанный небрежно «Соцработа.зам» ответил мгновенно, как будто ждал, что часто сбивало меня с толку.
«Могу, одна дома».
– Похоже, конец моему депутатству. Цифры ужасающе плохие, за оставшиеся полгода их не исправить, – я выложил ей всё и приготовился выслушать слова утешения в стиле «не страшно, я люблю тебя, а не твой депутатский значок и всегда буду любить». Никаких особых причин надеяться на это, конечно, не было, это были мои личные иллюзии, и они рассыпались в прах.
– Печально, – последовал задумчивый ответ. Какой у нее был голос! Ей бы навязывать кредиты в банке или работать в сексе по телефону, она стала б звездой этого бизнеса. Я чувствовал напряжение в брюках при первых же её словах. Не любил с ней переписываться, мне нравились разговоры, я хотел слышать её вкрадчивый голос с растянутыми гласными. Говорят, есть люди, способные любой звук видеть в цвете, я такими талантами не обладал, но в разговоре представлял вибрацию пыльно-розового с серебристым, имеющую терапевтический эффект. Его звучание успокаивало и давало надежды на всевозможные жизненные приключения, обязательно счастливые, если она будет мурлыкать поблизости. Даже её «печально» возбуждало.
– Плохие новости, Алехандро, зачем ты расстраиваешь меня в пятницу вечером? Мне и так предстоят мучительные выходные в кругу дражайшего супруга и его друга, любящего длинные истории о том, как они в пубертатный период рыбачили на Соловках и кого не поймали.
Повисло молчание.
– Эй, ты тут? – пришлось даже позвать её.
– Знаешь, ведь я сейчас – депутатская любовница, и мне это нравится. Депутатской любовницей быть восхитительно. Это почти как есть эскимо в шоколаде на колесе обозрения, зная, что ещё и в кино поведут. А получается, что я стану просто любовницей. Да? Запасной женщиной. Той, на которой никогда не женятся и что обречена коротать праздники в ожидании смс от любимого. Так? Печально… Может, можно всё-таки это исправить?
Этого был пинок ниже пояса, а я не успел прикрыть причиндалы. Меня опрокинула первая любовь, которую я боготворил со второго курса! Они случайно не сговорились с моей женой? Я запаниковал, нет, не должно такого быть, они творят свою реальность в параллельных мирах – живут в разных городах, предпочитают разный сорт кофе и имеют полярные взгляды на идею трансгуманизма.
Какие же все-таки бабы продажные. Обе! Все! Что им вообще надо? Какое ещё колесо обозрения? Мой десятилетний сын однажды пришёл из школы с вопросом «Сколько стоят соболиные шубы и где их покупать?» Оказывается, Ангелина, соседка по парте и вице-чемпионка России по танцам живота мечтает. «Ты давай скажи ей, что против убийства животных и вообще собираешься вступить в партию зеленых, так что никакой шубы, только пуховик», – посоветовал я, вспоминая ее шикарную маму, визжавшую на родительском собрании, доказывая, что нужно срочно сдать еще денег, так как собранных на прошлой неделе не хватает для покупки интерактивной указки, без которой уроки физкультуры в современном мире невозможны.
В голове творился кавардак как в конце первых актов опер Россини. Толя спрыгнул с рук, начал тыкать мордой в стекло и скрестись, показывая, что без мандата в моем обществе невыносимо находиться даже ему. Я вернулся в комнату, достал виски и опрокинул рюмашку за бедных зверьков, обреченных быть пущенными на соболиные шушуны. Сегодня я точно не смогу ничего решить, надо всё отложить до завтра. Завтра разберусь со всеми проблемами. В крайнем случае послезавтра. Или в четверг.
Гребаная социология!
Глава 1. За пять лет до того
На дворе 2013, весна. Мне 33 года, я полон сил, энергии, неуёмной радости и благодарен жизни за разнообразные удовольствия, которые она с податливостью влюблённой женщины готова мне предоставить. Ношу очки в тонкой серебристой оправе, часы Longines и дорогие рубашки, иногда даже с запонками, ведь я депутат, депутат заксобрания Архангельской области от одного из глухих и депрессивных районов – Онежского.
Избрался в 2008-м и победить получилось на удивление легко, хотя на тот момент мне исполнилось лишь 28 лет. Подавал надежды в должности председателя областного профсоюза лесной промышленности, имел кристальную, как алвизовская водка, репутацию и отвагу нырнуть в самые тёмные глубины подлой политики.
Родился и проживал в областном центре, ничего общего с отдаленным Онежским районом меня не связывало. Ни одного дальнего родственника. Просто подумал как-то раз: «А не стать ли мне депутатом?» Честолюбивое стремление идти вперед, покорять и подчинять у меня было всегда. «Воля к власти – неистощимая, творящая воля к жизни» возбуждала мой пыл и толкала искать приключений при малейшем намеке на стабильность. В детском саду я дрался, отстаивая нужную мне справедливость. Уже во втором классе стоял на учёте в детской комнате милиции, а в середине девятого был выдворен за прегрешения не совместимые с воспитательными воззрениями завуча школы. Это событие, вкупе с отцовским ремнём сильно повлияло на меня и несколько угомонило. Изгнанным из ойкумены быть досадно и некомфортно, поэтому я пересмотрел свои взгляды на «войну всех против всех», заново вписался в коллектив и далее пошёл тропою гуманиста, раз уж бить из самопала по врагам, спрятавшись в лаборантской, сейчас не принято.
«Надо идти во власть, – думал я, – Но как идти?» Вернее, как осуществить эту идею, эту «попытку и дерзновение»? «Хочу быть депутатом» – просто вывеска, лозунг, но электрический ток этой мысли после возникновения не мог раствориться просто так, и привёл в движение все мускулы моего организма. Неисполненное желание чревато расстройствами невротического спектра, поэтому я решил действовать, не дожидаясь панических атак.
Партийные списки отметались сразу – ведь я не был членом какой-либо политической партии. Оставались одномандатные округа. В родном Архангельске их было восемь, но все они заняты сильными депутатами, которые неврозами тоже не страдали. К тому же, я обладал скудным финансовым ресурсом, и избирательная кампания в городе с населением в четыреста тысяч жителей обещала начисто истощить мой, и без того потрепанный счастливым браком, бюджет. Сосед Северодвинск с пятью округами и двумястами тысячами жителей не рассматривался по тем же причинам.
И я обратил взор на сельскую местность. Далеко? Да, но расстояния преодолеваются ногами и колесами. Молодость такими вещами не смутишь.
В итоге самое положительное сальдо нарисовалось у Онежского района. И главное – слабенький действующий депутат Поликарпов. Хотя то, что он слабенький я выяснил не сразу, это был настоящий тяжеловес. Подобно мамонту, пугавшему древних охотников бивнями, страшил он охотников за мандатами своим политическим влиянием. Еще в 90-е Поликарпов числился главой Онежского района, затем первым замом легендарного губернатора Ефремова.
Когда я определился с желанием баллотироваться, уже пожилой депутат стал вице-спикером заксобрания и председателем общественной приемной Президента. В общем, крайне весомая в регионе личность, что его и сгубило как популярного некогда одномандатника. Он давно положил болт на родную Онегу, переехал в Архангельск и на малую родину наведывался не часто, вконец отяжелев под грузом ответственности.
На следующий день я отправился в библиотеку. Взял подшивку газеты «Советская Онега» и изучал появления там конкурента, стараясь найти ежеквартальные отчёты о проделанной работе или что-то подобное. Подушечки пальцев покрылись пачковитой типографской краской, непросохшей за несколько лет, я, не переставая чихал он пыли, но выяснил – Поликарпов не показывался «районке» месяцами, с головой окунувшись в привилегии вице-спикера в центре области. Как любого нормального депутата завтрашний день его не беспокоил. Он победил за счет общего авторитета и узнаваемости, но целенаправленной кампании не вёл. При наличии других плюсов в этом округе, я понял, что именно здесь – земля обетованная и стоит попробовать силы.
«Нечего лезть туда, Александр Николаевич, – рассуждал я, поворачивая с центрального проспекта к дому, – Где всё заведомо проигрышно и действующим депутатом заняты все входы и выходы. Огребёшь от правотворцев так, что мало не покажется. Они ж защищают «свою территорию» как охрана бюст Нефертити в Берлинском музее, если что – пальнут по ногам не раздумывая. Надо делать ставку на сильную карту, точнее – на слабый округ на карте. Важно найти «бесхозный» и подобрать его, ведь он может просто-напросто валяться на дороге. Рассказывали же в школе – «именно так большевики в октябре 1917-го подобрали власть на одной шестой части суши»
Паркуясь в закрытом дворике, я ломал голову над тем, как пошатать редуты Поликарпова. Он был опытен, хитер, прилично богат, я – только хитёр и то не слишком. После пары дней размышлений на холодной даче у приятеля, от которой я взял ключ, чтоб побыть одному и всё обдумать, решил, что к понятию «предвыборная кампания», я присоединю куда более важное – «пред-предвыборная кампания», когда и проведу основную диверсионную работу. Заявлю о себе как о кандидате в депутаты лишь за несколько месяцев до дня голосования. А действовать начну уже сейчас, и к моменту официального выдвижения сделаю свою фигуру и свою фамилию не только узнаваемой, а максимально популярной. Чтобы избиратель, узнав о скорых выборах воспринял мою кандидатуру как единственно возможную. Бинго!
План вышел настолько прост, что не гениальным быть не мог. Ни у кого, даже в самых отдалённых деревнях, язык не повернётся упрекнуть меня, что я заявился к ним перед самыми выборами. За это время нужно исходить округ до стоптанных в пыль ботинок. Самых уважаемых людей знать назубок по имени и отчеству, проблемы и заботы округа – не понаслышке, а щупать их собственными руками, лично залезая в колодцы и на крыши годами не достроенных домов. И я начал завоевание выбранной территории. Задолго до выборов. За два года. Хорошо помню, что первый предвыборный визит в Онегу нанес в мае 2006-го.
Живописный Онежский район расположен на северо-западе Архангельской области. Граничит с Республикой Карелия. Омывается водами Белого моря. Население 40 тысяч человек, из них в районном центре, городе Онеге, удаленном от Архангельска на двести километров по убитой грунтовой дороге, проживает 25 тысяч.
Приезжая в Онегу впервые, понимаешь, что городок остался где-то в конце 80-х. Перестройка уже началась, но даже лихие 90-е еще не настали, не говоря о тучных 2000-х. Новостроек в городе не возвели, разве что несколько шикарных частных коттеджей, их владельцы – директора лесопильного комбината и гидролизного завода. Домов выше пяти этажей в Онеге нет, бизнес в зачаточном состоянии. Единственное приличное кафе под названием «Старый город» держит азербайджанец Расул, но не для прибыли, а для себя, друзей и дорогих гостей.
На другом берегу реки Онеги располагается левобережный район, Поньга, больше похожий на обычное село, мост с городом его не соединяет.
Молодежь массово эмигрирует из унылого города в Северодвинск, Архангельск и за пределы региона. Но для людей окрестных поселков Онега остаётся центром вселенной, они заменяют собою уехавших в большие города. Самое выдающееся в Онежском районе – неповторимые памятники северной деревянной архитектуры в Малошуйке, Нименьге, Ворзогорах, Турчасове, Пурнеме, Сырье. Но они не голосуют.
***
Для старта избирательной кампании мне был нужен статус. Ведь не будешь баллотироваться как «хороший человек Александр Савкин из Архангельска». Следовало быть кем-то значимым, а прикинуться директором местного завода или школы, как и известным предпринимателем-филантропом не получится.
Пост профсоюзного лидера лесной промышленности области делал реноме не самым лучшим, но не таким уж и плохим. Край у нас лесной и в Онежском районе леспром был представлен несколькими предприятиями. От этого можно оттолкнуться, но лишь оттолкнуться, я никак не был связан именно с Онегой. Я не родился там, мои бабка с дедом не прожили в нём всю жизнь, а родители не работали в юности. У меня не было ни одного родственника ни в районном центре, ни в окрестных деревнях.
«Если статуса нет вообще, его надо придумать», – решил я. «Никто не помешает мне создать и возглавить в округе общественное движение. На любой вкус и цвет. Хоть «За чистые дворы», хоть «За порядок в ЖКХ», хоть «За честную власть».
Надо выбрать самое актуальное, – продолжал я размышлять, расположившись в кофейне за столиком, который бариста Юля каждое утро придерживала для меня, – Глядишь, и бабки начнут шушукаться:
– А что это за типчик такой симпатишный, про него в газете пишут, народ по домам собирает?
– Это – Александр Николаич из движения «За чистые дворы», субботники проводит, порядок нам организует. Молодец!
– Нам бы его в депутаты!
Я мечтательно смотрел в окно, наслаждаясь бодрящим напитком без утренних криков домашних, а уже к обеду взял и создал ни много ни мало – «Молодежное движение Александра Савкина».
– Наша первая задача, – напутствовал я зама, тоже молодого парня, лёгкого на подъём, но рождённого исполнять решения, а не принимать их, – Хоть как-то проникнуть в среду ПТУшников и подросшего до восемнадцати лет, поколения. Вторая – показать старшим, что молодежью стали заниматься, ей уделяют повышенное внимание и уделяет, кто бы вы думали? Александр Савкин!
– Не слишком самонадеянно? «Молодёжное движение» … – робко спрашивал он, но я был непреклонен, – В самый раз! Время и наглость – всё, что нужно для успеха, если уж не свезло родиться членом датской королевской семьи.
Молодёжное движение проводило разные мероприятия – мы убрали мусор в Парке победы, организовали теннисный турнир и множество конкурсов. Я везде участвовал: махал граблями, дарил призы, фоткался с прыщавой молодежью и бурно воспевал свои подвиги на этом фронте в районной газете и по местному телевидению.
Делая вид, что забочусь о самом дорогом – о нашей смене, я был обречён стать уважаемой личностью в городе. Уже через пару месяцев такой «движухи» меня одолели звонки из школ и дворов – «Проведите у нас то или это». Тут и там появлялись юноши и девушки в футболках с логотипом «Молодежного движения Александра Савкина». Футболки были яркие, название резало слух, мне было неловко. Но эффект получился что надо. Денег на всё ушло не больше 50 тысяч. Ракетки и майки юным теннисистам закупались на местной оптушке, и я с воодушевлением тряс их хилые руки, вручая призы.
После выборов движение не распалось, оно нигде не было зарегистрировано, поэтому и распускать было нечего. Энтузиасты прекратили проводить какие бы то ни было мероприятия, а человек на телефоне ушёл в отпуск за свой счёт и перестал брать трубку.
Но вопрос увеличения узнаваемости в совершенно чужом для меня Онежском районе по-прежнему стоял остро. Поликарпова знали в каждой деревне, а меня никто не знал. Если в городе удалось засветиться, то в посёлках я оставался неизвестен. Захват драгоценной сельской местности стал промежуточной целью.
Но как? Под каким предлогом приехать в деревню, где помимо сотни жителей есть только почта да магазин, торгующий всеми видами товаров – от детского питания до погребальных венков? Ещё есть таксофон на автобусной остановке посреди деревни и коровы, вокруг которых снуют вечно суетящиеся неопрятные деревенские бабы с пустыми вёдрами.
– Здрасьте, моя фамилия Савкин. Интересуюсь вашим посёлком, хочу избираться депутатом. Запомните меня, человек я порядочный, не забудьте прийти голосовать и фамилию мою запишите! – такую самопрезентацию на местах не оценят, решат, что охамел, и наваляют горожанину.
Думай Александр Николаевич, думай!
Я смекнул, что ехать надо с поводом. Приезд городского дяди должен быть заметен. О нем должны говорить, как о пуске нового ракетоносителя с космодрома Плесецк.
«Из всех искусств важнейшим для нас является кино». Хоть эту фразу в произведениях Ленина найти так и не удалось, но каждый советский школьник помнит, что вождь завещал продвигать здоровое кино в массы в городе, а более того – в деревне. После размышлений о том, как замутить что-то масштабное и при этом бюджетное, родилась идея выступить в роли организатора съемок фильма «о нашем прекрасном Онежском районе и его замечательных людях». Мы-то знаем, что не смотря на нефть и газ наше главное богатство – люди! А охотник за бюллетенями с галочками напротив своей фамилии, мыслит ещё конкретнее – люди, но только обладающие правом голоса. Съемки фильма – веская причина приехать в гости к односельчанам и поведать, что я на самом деле им земляк, а не абы кто. В конце концов, не на Бетельгейзе же баллотируюсь.
Человек с камерой нашелся быстро, а с ним и говорун, чья задача – элегантно презентовать достойного гражданина, то есть меня. Оба были из местной рекламной конторы, которая за весь эпохальный проект взяла какие-то смешные деньги. Компания занималась организацией праздников и владела кабельным телевидением, опутавшим центр города. По вечерам там выходили новости о незатейливых местных происшествиях и в штате имелись корреспондент и оператор. Они оказались не прочь подхалтурить и легально отлучиться из семейного очага.
Мы приезжали, шли в клуб или на почту. Так мол и так, Поонежье наше прекрасно, да рассказать о нем некому. Важно было не накосячить с названиями населенных пунктов, а они как назло были каверзные.
«Деревни побольше – Хачела и Пияла. Хачела и Пияла, – зубрил я, пока мы тряслись по просёлочным дорогам. – А между ними Хаяла. Хаяла, Хаяла, Хаяла, потом, блять, Пияла. Сука!»
И вот как тут не сбиться? В этих местах и без того тьма древних финно-угорских названий, но тут они стоят совсем рядом. Я с предельной концентрацией внимания изучал специфику тяжёлых геополитических противоречий хачельцев, пияльцев и хаяльцев. Население хоть и поредело, но дедки помнят, как хачельские давали тумаков хаяльским, но терпели в свою очередь побои от пияльских. Перепутать их означало нарушить хрупкое равновесие в горячей точке. Гегемоном в 2006-м была Хачела и мы поехали в первую очередь туда.
– Эх деревня ваша – красота то какая! Просторы! Река, дрова… А люди! Мать честная! Где же тот человек, кто поведает всему миру о таком величии? – вздыхал оператор, окидывая куцые, подгнившие постройки с заколоченными ставнями и жухлую, некошеную траву полным восхищения взором.
– Да вот же он, вот! – поддерживал разговор корреспондент-говорун – Совсем рядом с вами! Александр Николаевич, идите сюда, прошу, прошу, в центр!
Недоумевающие селяне, всю жизнь ждавшие пришествие того, кто разнообразит их быт, таращили глаза, и спрашивали кто я, откуда, как величать. Приходилось объяснять, что самобытность Онежского района меня буквально травмировала своей неповторимостью и не влюбиться в здешние места я не мог. Намекая, что при всей сентиментальной тонкости устройства души, я человек серьезный и страшно занятой.
– А ну, подавайте-ка сюда лучших людей в Хачеле! – со всей страстью восклицал я, и корреспондент брал интервью у фермера, директора школы, ветерана войны…
А в Пияле нашу съемочную группу ждала невиданная удача – показали местную достопримечательность – делегата XXII съезда КПСС. В те времена делегатов принято было разбавлять рабочим классом. Находившийся, как и большинство достопримечательностей России в дряхлом состоянии, он в сьёмках участвовать не мог, но посмотреть на себя разрешил. На аудиенцию меня вели всем селом. Дедушка оказался весёлым, ясно припомнил все подробности банкета в кремлёвской столовой, и женщин-делегатов в одинаковых платьях, среди которых он имел успех.
Взяв интервью у достойнейших селян, я отправлял оператора снимать красивые виды села, природы, речушки, часовенки и еще чего-нибудь, а сам общался с земляками. В этот момент важно было завести своего представителя в поселке. Про выборы не заикался, рано, а вот о том, как хочу приехать на день деревни, поприветствовать, отдать дань уважения – об этом рассказывал очень эмоционально!
– Многострадальная наша глубинка, край забытых стариков из которого и сбежать то некуда… глухая, непролазная, безработная…
Бабы выражали тихий восторг, округляя глаза, мужики сморкались в усы, выражая полное согласие с озвученными тезисами. За время пред-предвыборной кампании постоянно пополнялся и рос список моих сторонников. Сторонники не догадывались, что они к таковым относятся, и что, высказав малейшую симпатию к происходящему, попадали в черную книжечку, где были рассортированы по степени лояльности и внушаемости.
За полгода до выборов я делился с ними планами. Не в лоб, а как и полагается в деревне, подъехав на кривой козе.
– Марьванна, скоро выборы. Мне уже несколько серьезных людей предложили от нашего района идти в депутаты. Из вашей деревни тоже звонили. Говорят, сможешь, да и район знаешь хорошо. Хочу с вами посоветоваться. Стоит ли? А если решусь, поддержите?
Марья Ивановна на мгновение прекращала хлопотать и замерев с тряпкой в руках, смотрела повыше переносицы испытующим взглядом:
– Наши-то вас подержат, – кивала она, – Вы у нас столько раз бывали! Но вам-то нужна эта ноша?
«Ноша» – думал я, «В словаре Ожегова – «тяжёлый груз», а в словаре Ушакова «улов, добыча», а вслух отвечал:
– Воз приличный! – и вздыхал, изображая сомнения перед принятием тяжелого, но неотвратимого решения, – Но у меня есть силы, есть знания, есть желание. Смогу!
Вот только сами понимаете, чтобы спросить такое и получить нужный ответ поселки и деревни пришлось исходить вдоль и поперёк. Выборы в сельской местности делаются именно ногами.
***
В мою первую кампанию 2008 года мне повезло, в Онеге ещё оставалось телевидение, оно создавало телепрограммы о районе и новости. Правда, вещание охватывало только центр города, но это обширная аудитория – жители пятиэтажек, к которым вот так запросто, как в деревне руки жать не пойдёшь.
В местных новостях стали выходить сюжеты о съемках фильма об Онежском районе. Навязчиво подчеркивалось, что вдохновитель и двигатель сего прекрасного начинания Александр Савкин. Конечно, все материалы были платные, но их стоимость на «Онега-ТВ» оказалась смехотворной. За те деньги, что были уплачены местным энтузиастам, я не купил бы и нескольких минут на областном ТВ. Новости попадали в эфир после каждой поездки в очередное село. Люди быстро привыкли к ним и ожидали следующих выпусков. Многие жители райцентра были выходцами из села и им нравилось смотреть передачи о родной деревне и видеть знакомые лица. Такого эффекта в большом городе не достичь. Получилось добиться главного – растопить лед низкой узнаваемости своей персоны, и попутно сформировать образ руководителя, знающего лично самые отдаленные уголки.
Уже позже, в период собственно предвыборной кампании мне иногда тыкали тем, что я не местный.
– А вы были в Пурнеме, Унежме, Лямце? – с лёгкой обидой в голосе восклицал я в ответ, – Или в какой другой богом забытой деревеньке?
