Сборник статей
Профилактика экстремизма в системе образования. Выпуск 2
Обратная сторона медали: при этом из виду упускаются реальные распространители идеологии терроризма. Так, терминологическая насыщенность, присущая религиозному контенту, которая чаще всего незнакома человеку, не вовлеченному в религиозную деятельность, становится препятствием выявления вербовки и склонения к террористической идеологии. Религиозные термины выступают как некий тайный язык для среднестатистического сотрудника правоохранительных органов, идет шифровка коммуникации, что приводит к упущению социально опасных деструктивных явлений.
Исламский дискурс современной русскоязычной коммуникации представляет собой сложное многоуровневое явление, сложившееся в результате интеграции религиозных, этнических и общенациональных характеристик участников коммуникации.
Лингвист как один из основных участников подобных исследований сталкивается с задачей интерпретации значений слов, относящихся к религиозному дискурсу, в частности к исламскому дискурсу.
Установление значений и подробное исследование исламизмов в судебных экспертизах по делам о религиозном экстремизме является точкой отсчета в деятельности эксперта. Данное положение обусловлено, во-первых, необходимостью «дешифровки» исламского кода в русскоязычных текстах, во-вторых, – необходимостью установления конкретных значений используемых исламизмов в анализируемом контексте.
Сложность подобной работы заключается в сущности самих исламизмов как части религиозного дискурса [3, с. 162–167], рассматриваемого многими исследователями (Ф.Х Тарасова, Э.Р. Мухамеджанова, М. Кемпер, А. Бустанов) как отдельного социолекта русского языка [2, с. 65–74, 211–221; 4]. Исламский религиозный дискурс обладает рядом характеристик, которые делают их дискурсивно маркированные элементы сложными для исследования:
1) вторичность по отношению к лингвокультурному коду самого русского языка, сформировавшегося в том числе и под воздействием христианской религиозной традиции;
2) этническая детерминированность исламского религиозного дискурса в русскоязычной коммуникации в зависимости от этнической принадлежности коммуникантов (татары, ингуши, аварцы и т.д.);
3) интерферированность речи (вкрапление иноязычных элементов, фраз, изречений), обусловленная самой религиозной традицией (например, использование конкретных речевых формул на арабском языке после упоминания Аллаха, Пророка Мухаммада и др.).
Специфичны также сами дискурсивно маркированные элементы – исламизмы, обусловленные рядом характеристик:
1) заимствованным характером исламизмов (в основном из арабского языка);
2) абстрактностью значения основной части исламизмов;
3) использованием терминологии, обладающей нехарактерными для понятия «термин» особенностями: многозначностью, вариативностью, контекстуальной обусловленностью.
Еще одна сложность для распознавания пропаганды экстремизма в религиозном контенте прослеживается в Интернет-опосредованной коммуникации. Сложность обусловлена такой возможностью Интернет-дискурса, как изменчивость контента, реализуемая посредством удаления или восстановления той или иной информации.
Многие правоохранители, обращая внимание лишь на перманентные признаки, упускают важную составляющую – скрытую пропаганду, которая активно ведется в социальной сети путем жонглирования информацией. При этом осуществляется данная пропаганда на высоком профессиональном уровне со всеми признаками кодирования сообщений, манипулятивной ее подачи и использованием психолингвистических приемов вовлечения. Так, лишь с учетом указанных выше аспектов стало возможным привлечение к ответственности администраторов и блокирование сообщества в социальной сети, охватывающего более 16 000 пользователей в возрасте от 15 до 25 лет. Группа функционировала несколько лет, на первый взгляд не содержала никаких признаков деструктивной деятельности (размещение цитат из Корана, фото пейзажей, животных, детей и т.д.), но при этом периодически давала «нейтральную» или отрицательную информацию о событиях, связанных с ИГИШ, чередуемую временным размещением сообщений о необходимости восприятия подаваемой информации с противоположной оценкой. При этом подобная маскировка мотивировались администраторами необходимостью соблюдения безопасности участников сообщества в социальной сети. Была разработана система шифровки информации, установлены правила переосмысления подаваемой информации и т.д., которые были доступны лишь постоянным подписчикам группы.
Таков основной, но не полный список проблем мониторинга и дальнейшей экспертной оценки материалов по делам о религиозном экстремизме, которые имеют место быть в современной действительности. Лишь глубокое понимание экспертами сущности религиозного контента может предотвратить ошибки, повысить эффективность экспертной деятельности. Особого внимания и дальнейшего развития заслуживают исследования в области исламского религиозного дискурса, исламизмов, как основных дискурсивно маркированных элементов и новых тенденций Интернет-опосредованной коммуникации.
Литература
1. Кемпер М. Русский язык ислама: феномен переключения кода // Ислам в современном мире: внутригосударственный и международно-политический аспекты. 2015. № 1(11). С. 65–74.
2. Кемпер М., Бустанов А. Ислам и русский язык: социолингвистические аспекты становления общероссийского исламского дискурса // Казанское исламоведение. Kazan Islamic Review, 2015. № 1. С. 211–221.
3. Новокрещенных Е.В. Проблема религиозного дискурса: дискурс религии или дискурс о религии? // Вестник Томского государственного университета. 2013. № 10. С. 162–167.
4. Тарасова Ф. Х., Мухамеджанова Э.Р. Изучение исламского (русского) социолекта в социолингвистике // Современный мусульманский мир. 2017. № 2. URL: https://cyberleninka. ru/article/n/izuchenie-islamskogo-russkogo-sotsiolekta-v-sotsiolingvistike (дата обращения: 08.02.2018).