Сборник
Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1
№ 1.8
Автобиография бывшего члена Еврейской коммунистической партии «Поалей Цион» Льва Исаевича Кравчука
1 декабря 1924 г.
Автобиография
Родился я в г. Тобольске 13 сентября 1893 г. в бедной семье портного. Через 1И года родители мои в поисках работы и не имевшие «права жительства» (при царизме евреи вообще не имели права жить) переехали в Омск, затем в Новониколаевск, где мы жили 5 лет.
Семья, в которой я вырос, состоявшая из 7 человек, существовала на заработках родителей, работавших по найму и на дому исключительно своим трудом: отец занимался портняжеством и починкой часов, мать изредка занималась химической чисткой и крашением одежды. В 1900 г. мы вновь переехали в Омск, а в 1902 г. я поступил в еврейскую 4-х-классную начальную школу, по окончании которой, через 4 года, меня определили в мастерскую в качестве ученика для обучения ювелирному ремеслу.
Но имея непреодолимое желание учиться общеобразовательным знаниям, я в 1906 г., 13 лет от роду, самовольно оставил ювелирную мастерскую, где хозяин изрядно эксплоатировал меня, и поступил в омское 5-классное городское училище. Хотя с 1904 г., после смерти отца, материальное положение нашей семьи еще больше ухудшилось, но все же благодаря поддержке старшей сестры и брата, работавших своим трудом, и некоторым грошам, которые я получал за уроки, мне удалось окончить курс городского училища в 1910 г., т. е. на 17 году моей жизни.
С этого времени у меня начались поиски какой-нибудь работы, кончившиеся моим вступлением в число сотрудников газеты сначала «Омский телеграф», а затем «Омский вестник», где я продолжал работать с 1911 до 1915 года в качестве репортера[154].
В 1913-14 гг. я участвую в инициативной группе по организации в Омске Общества самообразования и физического развития, затем работаю в нем в качестве секретаря совета общества, ведя в нем борьбу против вредного влияния дипломированной интеллигенции, носившей настроение либеральной буржуазии.
В 1915 году во время империалистической войны я мобилизован как работник ополчения и переброшен с 6[-м] сибирским стрелковым полком на Западный фронт. Еще в начале империалистической войны во время моего пребывания на фронте мои настроения выливались в отдельных стихотворениях, к которым я имел слабость и с которыми я делился в ограниченном кругу товарищей. В февральскую революцию 1917 г. я находился на фронте в гарнизоне посада Лунинец[155], где вместе с группой интернационалистов, не входя в нее формально, во главе с т. Тагановым[156] вел агитацию против империалистической войны и принимал активное участие в революционной деятельности среди воинских частей гарнизона в качестве рядового солдата. Будучи избранным в военный комитет депутатом, принял активное участие в качестве члена комиссии по организации совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и по поручению солдатского комитета вел борьбу по очистке частей гарнизона от реакционного офицерского состава. Вместе с тем в самом местечке Лунинец я вел работу по организации еврейских рабочих и трудящихся, состоя членом комитета еврейской социалистической группы «Цеире Цион»[157]. В июле 1917 г. я был демобилизован и возвратился в Омск, где возобновил свою работу в редакции газеты «Омский вестник» и принял участие в еврейском культурно-просветительском кружке молодежи «Геховер»[158], в котором вел борьбу против буржуазных настроений сионистской молодежи, будучи сам под влиянием социалистических настроений в сионизме. Но вскоре же я вышел из этого кружка.
В момент Октябрьской революции состоял сотрудником газеты «Омский вестник» и по убеждению был всецело сторонником большевиков-интернационалистов, возглавляемых в Омске К. А. Поповым[159].
После Октябрьской революции 1917 г. состоял сотрудником газеты «Известия Омского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов», издававшейся под редакцией тов. Молотова[160]. В то же время я принимал активное участие в работе среди еврейской бедноты, преимущественно беженцев и военнопленных, и в начале 1918 года мы вместе с тов. Полонским[161], Фефером[162] и др. товарищами из среды беженцев и военнопленных образовали еврейскую социалистическую группу Цеире Цион, которая повела революционизирующую в массе работу и вела активную борьбу с еврейской буржуазией и религией. Вскоре же к нашей группе примкнули тт. Кац С., Пинхасик Г., Сморгонский И. и др. товарищи. Группа «Цеире Цион» усилила свою работу, образовав фракцию в Еврейском общинном совете (вааде), который был использован нами главным образом в целях агитации. Во время выборной кампании в Омскую городскую думу группа Ц.Ц. голосовала за список интернационалистов. Еще при первой советской власти, в начале 1918 г., группа Ц.Ц. начала работу по организации омского кооператива «Земля и труд» для объединения еврейской бедноты, и при колчаковщине под флагом кооператива группа Ц.Ц. продолжала уже нелегально свою революционную работу среди беженцев и военнопленных. Я был проведен группой в состав членов правления. Вся работа кооператива находилась под политическим руководством группы «Цеире Цион».
Период колчаковщины произвел глубокий прорыв в моем сознании. Предо мной яснее определилась классовая сущность борьбы рабочего класса с буржуазией. Ясно также определилась мелкобуржуазная сущность социалистической теории Цеире Цион, и не случайно группа эта в 1919 г. покончила самоубийством[163]. В соответствии с этим через призму классовой борьбы в области национальных моментов предо мной стояла проблема пролетариата не только всех стран, но и всех наций, и в частности еврейского пролетариата во всех странах, проблема еврейского коммунистического общества в общей семье коммунистических о [бщест] в других наций. Но такое неправильное смешение коммунизма с национальным моментом, впоследствии окончательно мною изжитое, нисколько не затемняло во мне сознания необходимости диктатуры рабочего класса, необходимости той стальной большевистской тактики, которая применялась РКП под руководством В. И. Ленина.
С возвращением в Сибирь советской власти в 1919 г. я работал в редакции газеты «Советская Сибирь» – [в] органе Сиббюро ЦК РКП(б) и Сибревкома в качестве постоянного и ответственного сотрудника редакции под руководством тт. Хотимского[164], Е. Ярославского[165], Устинова[166] и Гойхбарга[167] – членов редакционной коллегии.
24 ноября 1919 г. вступил кандидатом в ряды РКП(б) в Омске и продолжаю принимать активное участие в работе среди еврейских беженцев и военнопленных, пытаясь с другими товарищами создать еврейскую секцию при омской организации РКП. Но, ввиду недопущения в то время Омским губбюро РКП образования еврейской секции, я подал через тов. Скрябинского[168] соответствующее заявление с возвращением партийных документов в Омгорком РКП о своем формальном выходе из РКП (в декабре 1919 г.) и вошел в инициативную группу по образованию в Омске на большевистской платформе еврейской организации «Поалей Цион», ставшей затем омской организацией Еврейской коммунистической партии (Поалей Цион) – ЕКП. Свою работу в ЕКП вел в полном контакте с омской организацией РКП, принимая активное участие во всей политической работе г. Омска как председатель и представитель омского комитета ЕКП, объединявшей главным образом еврейских рабочих и военнопленных.
В 1920 г. в феврале месяце командирован комитетом ЕКП в Омский губнаробраз для работы в отделе национальных меньшинств в качестве заведующего еврейской секцией с совмещением работы в редакции «Советская Сибирь». В качестве заведыв[ающего] еврейской секцией по поручению омского комитета ЕКП провел работу через Сибнаробраз и Сибревком по ликвидации в сибирском масштабе еврейских общинных советов, являвшихся гнездом еврейской буржуазии и духовенства[169]. В конце года вновь откомандирован партией в редакцию «Советская Сибирь».
В 1921 г. до августа работал в редакции «Советская Сибирь» (уже переведенной в Ново-Николаевск) в качестве заместителя секретаря редакции, затем был делегирован в Киев на всероссийский съезд Еврейской коммунистической партии (П.Ц.), а по возвращении был командирован временно в совхоз № 25 в Омском уезде на хозяйственную и политпросветительную работу, где работал до марта 1922 г.
По возвращении со съезда мною были составлены тезисы о необходимости слияния ЕКП с РКП(б), о совершенной ненужности и беспочвенности самостоятельной национальной партии (ЕКП). Обсуждение этих тезисов было моментом окончательного изживания омской организацией екапистской теории. Тезисы эти были приняты и направлены нами в ЦК ЕКП в Москву. После этого началась полоса только формального состояния в ЕКП в ожидании организованного слияния ЕКП с РКП(б).
В 1922 г. в марте месяце командирован партией (ЕКП) на кооперативную работу в Омский губсоюз [губернский союз потребительских обществ] и по распоряжению правления губ-союза откомандирован в Москву на 8-месячные высшие инструкторско-кооперативные курсы Центросоюза. Как член ЕКП я принимал активное участие в ячейках РКП как при губ-союзе, так и при курсах в Москве, выполняя все обязанности, возлагавшиеся на коммунистов. Во время отпуска с курсов (июль-август 1922), будучи в Омске, в одном из заседаний омского комитета ЕКП, делая информацию об оппортунистической линии ЦК ЕКП, я предложил, не ожидая дальнейшего, выйти всей омской организацией из ЕКП и вступить в РКП(б). Это предложение было принято единогласно.
В сентябре 1922 г. в Москве я вновь вступаю в РКП(б). В октябре Краснопресненским райкомом утвержден кандидатом в члены РКП(б). Это постановление было направлено в Московский губком РКП для санкционирования. Вызванный губ-союзом в Омск для работы в конце курсов, я по возвращении в Омск постановлением Омского губкома РКП(б), согласно циркуляру ЦК РКП о слиянии ЕКП с РКП(б), был зачислен кандидатом омской организации РКП с декабря 1922 года. Вскоре же последовало извещение Московского губкома об утверждении постановления Краснопресненского райкома о принятии меня в партию[170].
Весь 1923 год и до августа 1924 г. работал в Омском губсоюзе, сначала в должности инструктора-консультанта, а затем в должности заведывающего инструкторским п[од]о[тделом] и замзав-торготделом губсоюза, принимая участие в журнале «Кооперативная жизнь» и в газетах «Рабочий путь» и «Новая деревня», а в июне-августе 1924 г. по постановлению губкома посещал курсы агитпропа. При губсоюзе принимал активное участие в ячейке и руководил кружком политграмоты.
В августе 1924 г. командирован в губком для работы в агитпропе, где в настоящее время выполняю работу по отделу печати, нацмен и по поручению агитпропа губкома провожу курс истории РКП в омской совпартшколе. С 20 января откомандирован губкомом в совпартшколу для постоянной работы в качестве преподавателя.
Лев (Анатолий) Кравчук[171]
ГИАОО. Ф. Р-318. Оп. 2. Д. 889. Л. 3–4 об. Автограф.
№ 1.9
Заявление в отдел административного надзора Омска
21 августа 1932 г.
Инспектору адмнадзора
Шертман Абрам Борисович[172]
Заявление
20-го августа 1932 г. при Старом еврейском молитвенном дом[е] религиозной общины, приблизительно [в] 1РЛ час. утра председатель религиозной общины Черняк[173] взошел на трибуну и говорил речь, что средств содержать молитв, дом нет, и все падает, деньги сборов не собираются, я и Перцель[174], мы ходили по сбору, ничего не собрали. Прошу прихожан собраться на собрание в среду 24-ro/VIII в 7 час. вечера.
Все вышеизложенное ставлю вам в известность, что разрешения на общее собрание нет, и вообще здесь творится самоуправство, распоряжается, кто желает, Гонтов исполняет фиктивно председателя, и т. д. Не мешало бы обратить на это внимание, и покончить [с] этой лавочкой, принять меры и сделать распоряжение по усмотрению Вашему. Еще ставлю в известность, что я не состою ни председателем правления и ни шамесом, т. е. сторожем, потому что с 15/VIII они меня сняли с должности и зарплату не платят. Вообще, ходят не молиться, а ругаться и кричать, и поговорить. Полное безобразие.
Шертман
ГИАОО. Ф. Р-1545. Оп. 1. Д. 10. Л. 38. Автограф.
№ 1.10
Жалоба в неизвестную инстанцию Омска
[1932–1933][175]
Ставлю Вас в известность, что при религиозной общине старого еврейского молитвенного дома, Лагерная 57, творится что-то особенное. Председатель избран некто ЧЕРНЯК, старик 85 лет. Члены правления избраны казначеем Ледерман Борух Гершевич, безграмотный совсем, и член правления МАСХ[176]. Все правление фиктивные, а работают в правлении старый бывший председатель ЯЩИН Давид Абрамович и ПИНТУС Рувим Ильич[177], книги ведутся неправильно, деньги собирает ЯЩИН и выдает фиктивные квитанции, которые находятся у него в кармане. Книжка ревизионной комиссии вот уже год как не проверялась. Следовало бы привлечь это все гнездо к ответственности, притом инвентарь много не хватает, здание всю зиму не топили, хотя собираются масса денег – обратить нужно внимание; печи плохие в маленькой комнат [е]. Как зайдешь в коридор налево, там есть подполье и балки сгнили, нужен капитальный ремонт. Вообще нужно бы ликвидировать эту лавочку и взять дом, т. е. для нужд города, а это гнездо, как Ящина и Пинтуса и прочих, привлечь к ответственности. В пасху сделало сбор более 1000 руб., куда деваются денежки неизвестно, а потому прошу Вашего распоряжения и накрыть эту банду. Ящина обыскать на месте и сейчас отобрать книги, что находятся в шкафу, и во всем убедиться. Приходят посещать молельню старики, и до молитвы разговор про собственные дела.
ГИАОО. Ф. Р-1545. Оп. 1. Д. 10. Л. 45. Машинопись.
№ 1.11
Протокол совещания нацотдела [Сибирского] крайкома [ВКП(б)] по вопросу ОЗЕТ[178]
13 января 1930 г.
Присутствуют: Папардэ[179], Буксман[180], Бек-Булатов, Пельдема[181], Эльснер[182], Эйсуль[183], Балод, Брезис, Найдич, Нарумов, Кацель[184], Харламов[185], Майзель, Трацевицкий[186], Оболина и Жмиевский[187].
СЛУШАЛИ:
Тов. ЭЛЬСНЕР. Общество не имеет краевого центра, и новосибирской организации ОЗЕТ приходится выполнять функции краевого центра[188]. Новосибирский ОК [окружной комитет ВКП(б)] заслушал доклад фракции общества[189] и вынес ряд практических предложений, которые не проводятся в жизнь, и никто за [их] выполнением не следит. ОЗЕТ существует для устройства евреев на земле, но существующий комзет [комиссия по земельному устройству трудящихся евреев] ничего за последний год не сделал.
За последний год организовано ряд с.-х. артелей. По линии окрфо [окружного финансового отдела] был снят с колхозов налог, но без разбора – кого нужно освободить, а кого нет. Колхозы продали государству 40 000 пудов.
В настоящее время было возбуждено судебное дело против колхоза «Равенство»[190], за что некоторые люди из колхоза сидят в ИТД [исправительно-трудовом доме], в результате этого дела в колхозе вырезали молочный скот и овечье стадо. В колхозе имеется ряд темных личностей, Коновалов и Лейбович, которые разлагают колхоз.
Матус[191] наметила список в городе и приехала в колхоз с готовым списком и с лозунгом – «кто не с Матус, тот против нее», приступила к чистке, а как следствие этого лозунга ряд трудящихся членов коллектива, не подлежащих чистке, добровольно выходят из колхоза.
В Омске имеется настроение, что идея заселения евреев на земле скомпрометировалась.
Омский окрфо не понимает, кто может быть из евреев в колхозе, и вычищают без разбора, не учитывают особенностей евреев.
Тов. МАЙЗЕЛЬ. Рассказывает, как организовывалось коллективное хозяйство из евреев в Омском округе, с начала создания организации Коновалов ведет подрывную работу по разложению колхоза «Равенство». Принято 3 торгаша, которые внесли большие деньги с тем, чтобы потом их вычистить с колхоза.
Тов. НАРУТОВИЧ[192]. Указывает, что все это происходит потому, что Матус, не согласовав вопроса ни с одной организацией, взялась проводить чистку коллектива «Равенство». К нему явилось 15 вычищенных с жалобой на проведенную чистку. Матус ходила на заседание фракции, хотя сама беспартийная. Сам сообщил деревенскому отделу ОК [окружного комитета ВКП(б)] и просил прекратить проводимую чистку как явно антисемитское дело.
Бюро горрайкома поддержало Матус и Лейбович [а], а Нурутовичу [и] другим членам партии райком не поверил, фракция в составе Нароновича…[193] была обвинена в правом уклоне за допущение кулаков в колхоз.
ХАРЛАМОВ. Комзет за РЛ года собирался 2 раза по выявлению земли для коллективизации евреев, была установлена связь с центральным Комзетом. Комзет поддерживал тесную связь с работниками окрзета [окружного отделения ОЗЕТа], но организации краевого ОЗЕТ не создано.
Нападки омской парторганизации на еврейские коллективы неосновательны, так как нельзя с одинаковой формальной рамкой подходить к еврейским колхозам. Предлагает послать комиссию для проверки и чистки колхозов.
Тов. БРЕЗИС указывает, что ОЗЕТ споткнулся на том, что допустил торговцев в колхоз, подошел по-делячески и упустил политическую сущность.
Тов. КАЦЕЛЬ. Коммунисты евреи не желают соприкасаться с еврейскими массами, торгашами, и это есть неправильное отношение к евреям, нам нужно переселить евреев на землю, а их приходится брать с барахолки. Финотдел описал скот, что привело к поголовной вырезке молочного скота, и такое дело иначе нельзя назвать, как вредительством. Нужно идти по линии перевоспитания, а не по линии выжидания, когда они вымрут.
Тов. БУКСМАН. Указывает, что есть декрет Совнаркома о том, что евреям лотошникам, мелким торговцам нужно предоставить землю и право голоса[194], нужно евреям предоставить землю не под городом, а в тайге.
Тов. ПЕЛЬДЕМА. Теперешнее положение в колхозах вызвано тем, что мы плохо руководим колхозом и классовой борьбой, в чем обвиняют еврейских коммунистов за плохую работу.
Тов. БАЛОД. Указывает, что когда организовали колхоз, то допустили ошибку, принимая всех евреев, которые только желают войти. Нужно в обязательном порядке послать в колхозы на руководящую работу коммунистов] евреев.
Тов. Трацевицкий. Новосибирский ОК [окружной комитет ВКП(б)] не знает, что делать с бывшими лишенцами. ОК считает, что ежели не пускаем кулаков в общий колхоз, то нельзя пускать и еврейских лишенцев, а еврейского пролетариата почти не было.
БЕК-БУЛАТОВ. Если покопаться, то среди каждой отдельной национальности можно найти много безобразия. Указывает, что в Каинске евреи составляют большинство населения и теперь не знают, что им делать, земли не дают, торговать тоже и на работу не берут.
ПАПАРДЭ. Отношение к евреям при царском правительстве было самое отвратительное. Если мы делаем некоторое снисхождение к Бурятии и Хакассии, то евреев нельзя даже сравнивать с этими национальностями. Евреи находятся в значительно худшем положении.
Свергнуть эксплуататорские элементы среди отсталых нацмен сразу нельзя, нужно раньше провести дифференциацию среди них. Трудно нам сейчас заняться и установить, кого считать [за] нужного торговца, а кого считать чужим. Классовая линия при организации еврейских колхозов не выпячена. Варфоломеевская ночь для скота в колхозе – нельзя иначе назвать, как вредительством. Сигнализирует о неблагополучии в колхозе.
1. Учесть опыт работы еврейских колхозов.
2. Мобилизовать некоторое количество работников для укрепления колхозов.
3. Провести ряд собраний среди евреев по вопросу вербовки в колхоз.
4. Оживить работу ОЗЕТ и КОМЗЕТ, увязавшись с массами.
5. Через профорганизации провести освещение этого вопроса на рабочих собраниях.
ПОСТАНОВИЛИ: Создать комиссию в составе: 1) ХАРЛАМОВА, 2) ЭЛЬСНЕР[А], 3) КАЦЕЛЬ.
Пред, совещания
Секретарь Жмиевский
ГАНО. Ф. П-2. Оп. 1. Д. 3955. Л. 102–102 об. Машинопись с рукописной правкой. Подпись секретаря – автограф.
Глава 2
Как был уничтожен «венец еврейской культуры». Еврейские ученые Киева накануне и во время Большого террора[195]
Ефим Меламед
Закрытие института еврейской пролетарской культуры
В 1930-е годы киевский Институт еврейской пролетарской культуры (ИЕПК) при Всеукраинской академии наук (ВУАН) являлся одним из двух существовавших в Советском Союзе научно-исследовательских учреждений, специализировавшихся на изучении истории, языка, фольклора, литературы, демографии, экономического положения еврейского народа, причем – более крупным по сравнению со своим минским аналогом. Бывший аспирант ИЕПК, американец Александр Померанц (1901–1965), впоследствии утверждал:
Киевский институт… был учебным заведением наивысшего уровня во всей тысячелетней истории языка идиш. Институт был наивысшим достижением на научной ниве в «империи идиша», венцом еврейской культуры в Советской России[196].
Характеристика выглядит чересчур восторженной, но она дает представление о том, как воспринимали институт некоторые современники (знавшие его, что важно, изнутри).
Закрыли ИЕПК в мае 1936 года – в период, когда национальная политика советской власти претерпела коренные изменения и осуществлялось постепенное свертывание национально-культурного строительства среди нацменьшинств[197]. Вскоре был упразднен и Институт национальных меньшинств в Минске вместе с его еврейским подразделением[198]. Не исключено, что та же политическая линия повлияла и на закрытие в Москве основной кузницы кадров для Коминтерна – Коммунистического университета национальных меньшинств Запада им. Ю. Ю. Мархлевского, в составе которого функционировал и еврейский сектор[199].
Сходные процессы протекали и в центре, и на местах. На Украине, помимо сворачивания коренизации, они привели также к ликвидации научных и иных учреждений, занимавшихся изучением историко-культурного наследия различных национальных групп, которые проживали на территории республики. Помимо ИЕПК, это произошло, в частности, с Институтом польской пролетарской культуры. Хотя в соответствии с постановлением Политбюро ЦК КП(б)У от 20 сентября 1935 года его должны были реорганизовать в Кабинет по изучению польской литературы, искусства и революционного движения Польши, на деле вместо этого упраздненного учреждения так ничего и не возникло[200]. В том же году закрыли Польский пединститут в Киеве, польские секторы газетного техникума и педагогического института в Харькове, ряд других польских учебных заведений[201].
Закрывались или реорганизовывались в то время также национальные театры, музеи, газеты. В феврале 1935 года ЦК КП(б)У принял постановление «Об издательстве „Укргоснацмениздат“», в котором утверждалось, что Государственное издательство национальных меньшинств УССР «слишком засорено антисоветскими элементами» (при их перечислении упоминались «немецкие фашисты» и «еврейские националисты»). В результате своих должностей и партийных билетов лишились директор «Укргоснацмениздата» В. Радлов, редактор его еврейского подразделения Исаак Сударский и секретарь парткома (он же редактор газеты «Dershtern») Самуил Гулько[202].
В апреле 1936-го некая высокопоставленная комиссия, скорее всего из ЦК КП(б)У, рекомендовала расформировать еврейский и польский отделы Киевского областного исторического архива, а кроме того, просить ВУЦИК (Всеукраинский центральный исполнительный комитет) отменить решение своего секретариата от 28 июля 1929-го об организации в архивах секций нацменьшинств[203]. Затем последовали «ликвидационные» постановления ЦК КП(б)У 1938 года «О реорганизации национальных школ на Украине» (10 апреля) и «О реорганизации особых национальных школ, техникумов, Одесского немецкого педагогического института и особых национальных отделов и классов в школах, техникумах и ВУЗах УССР» (29 июня)[204].
Формально закрытие ИЕПК было оформлено в виде протокольного постановления Политбюро ЦК КП(б)У от 16 мая 1936 года и решения Президиума Академии наук УССР (так отныне называлась высшая научная организация республики) от 29 мая[205]. Оба документа не содержали каких-либо подробностей и мотивировок, но предписывали, как и в случае с Институтом польской пролетарской культуры, создать взамен солидного научного учреждения куда более скромную структуру, подчиненную непосредственно президиуму академии[206]. В первом документе структура именовалась Кабинетом еврейской культуры, а во втором более узко – Кабинетом по изучению еврейской советской литературы, языка и фольклора.
Этномузыковед Моисей Береговский (1892–1961), перешедший в «кабинет» на должность заведующего фольклорной секцией, в одном из писем саркастически описывал произошедшее так:
Лейбович (сотрудник ИЕПК. – Е. М.) вам, конечно, рассказал о нашем замечательном финале (в отношении института). Предполагается, что я останусь в этом новом ублюдке, который будет создан вместо института. Однако зав этим кабинетом ни с кем переговоров не ведет, помещения не имеет и т. д.[207]
Коллектив ИЕПК в пору его расцвета насчитывал более 100 человек[208]. Штат пришедшего ему на смену «нового ублюдка» первоначально предполагалось укомплектовать «в составе трех научных работников языковедов, одного по литературе и одного по фольклору»[209]. Уже не было у Кабинета еврейской культуры ни аспирантуры, ни собственного вместительного трехэтажного здания – взамен оставшимся сотрудникам выделили лишь несколько комнатушек в другом помещении…
Ликвидация ИЕПК для непосвященных явилась неожиданностью, тем более что у властей, не обходивших учреждение своим вниманием, оно находилось на хорошем счету. Еще в мае 1930-го в постановлении ЦИК УССР «Об обследовании работы среди национальных меньшинств на Украине» создание и функционирование ИЕПК представлялось одним из наиболее важных факторов национально-культурного строительства[210]. В последующие годы заметно улучшилось финансирование института, он получил разрешение на издание двух периодических изданий – лингвистического сборника «Afn shprakhfront» («На языковом фронте») и ежеквартального общенаучного журнала «Visnshaft ип revolutsye» («Наука и революция»)[211]. А в 1934 году к существовавшим ранее семи секциям – исторической, филологической, этнографической, литературной (литературоведческой, литературы и критики), социально-экономической, педагогической и библиологической (книговедческой) – добавилась и восьмая: Биробиджана (биробиджановедения)[212]. В мае того же года директор ИЕПК Иосиф Либерберг стал членом-корреспондентом ВУАН[213]. В те же дни он председательствовал на весьма представительной конференции, посвященной функционированию и дальнейшим путям развития идиша, которая прошла в Киеве при участии представителей партии и правительства Украины[214]. Как знак признания заслуг Либерберга и руководимого им учреждения следует расценивать и появившуюся летом специальную подборку материалов о достижениях ИЕПК в главной киевской газете «Пролетарська правда», органе обкома КП(б)У, облисполкома и облпрофсовета. Всю третью полосу одного из номеров и даже часть четвертой занимали заметки ведущих сотрудников института в сопровождении их портретов. Присутствовала там и большая «подвальная» статья самого директора под заголовком «В борьбе за большевистскую науку»[215]. А осенью Либерберг – в преддверии торжественных проводов в Биробиджан, где ему предстояло возглавить исполком новообразованной Еврейской автономной области, – получил от украинской академии денежную премию и благодарность за искоренение в ее стенах «националистических элементов» (читай: активное участие в чистках)[216].
Рис. 2.1. Материалы об Институте еврейской пролетарской культуры в газете «Пролетарська правда» (Киев, 1934. 9 июня)
Рис. 2.2. Ушер Маргулис, Авром Абчук, Иегуда Квитный, Залман Скудицкий, Менахем Кадышевич (слева направо)
Фото из газеты «Пролетарська правда» (Киев, 1934. 9 июня)
Однако 3 ноября 1934 года вышло постановление ЦК КП(б)У «О контрреволюционной работе остатков националистов и троцкистов и пособничестве им со стороны гнилых и либеральствующих элементов», в котором среди прочего указывались и места, где эти «остатки» занимаются своей вредительской работой: «особенно в отдельных научных и учебных учреждениях»[217]. Постановление было воспринято как сигнал для чисток в самом ИЕПК[218]. Стало ясно, что повеяли совсем другие ветры. Это
подтвердила и комиссия, работавшая в институте год спустя и обнаружившая именно то, что соответствовало спущенным сверху установкам. В докладной записке, составленной заведующим отделом науки ЦК КП(б)У Григорием Кровицким по результатам проведенной комиссией проверки, отмечалось:
Институт еврейской пролетарской культуры с первого дня своего существования установил связь с контрреволюционными организациями и элементами, находящимися в Польше. <…> В институт проникли террористические элементы. <…> Институт является центром сосредоточения многочисленных представителей бывших буржуазных еврейских партий. <…> В работах института пропагандируются националистические бундовские идеи и явно игнорируется и извращается ленинская национальная политика. За все время существования института не издана ни одна книга, вскрывающая контрреволюционную националистическую сущность Бунда и сионизма[219].
Закрытие ИЕПК, естественно, привело к увольнению (с 1 июня 1936 года) всего коллектива, который, судя по сохранившимся бухгалтерским ведомостям, насчитывал годом ранее 76–78 человек[220]. Типичная формулировка об их судьбе в постсоветских научных публикациях, посвященных истории института, звучит так: «Почти все они были арестованы»[221].
Как будет показано ниже, это существенно упрощает и искажает реальную картину. Скорее, такая формулировка отражает произошедшее в уже упомянутом Институте польской пролетарской культуры, где действительно, как заявил в 1933 году на ноябрьском объединенном пленуме ЦК и ЦКК (Центральной контрольной комиссии) КП(б)У нарком просвещения УССР Владимир Затонский, «остался неарестованным только один коммунист», причем все сотрудники «от директора до посудомойки» оказались «членами контрреволюционной организации»[222]. Ситуация с ИЕПК была куда более сложной.