Сборник
Тайная история отечественной внешней разведки
В июле 1922 г. резидентуре ГПО в Харбине удалось получить копию переписки МИД Японии со своими дипломатическими представителями, которая была направлена в МИД ДВР17. Таким образом, в преддверии конференции советская сторона была в достаточной мере информирована о положении в Японии и ее приоритетах во внешней политике.
В августе 1922 г. были перехвачены письма посланника Японии в Польше Каваками, в которых он констатировал, что правительство ДВР обладает необходимыми документальными материалами о зверствах японских войск на российской земле, размере нанесенного России огромного материального ущерба, чтобы противопоставить претензиям Японии по «николаевскому инциденту» свои аргументы. Поэтому японскому правительству предпочтительнее отсрочить обсуждение этого «инцидента» до заключения договора, касавшегося вывода войск и возобновления торговых отношений. Политика Японии по отношению к России, как указывал Каваками, была непродуманной, что и привело к сложившемуся положению18.
В самой Японии политическая обстановка летом 1922 г. складывалась неблагоприятно для милитаристских кругов и иных сторонников интервенции. Экономический кризис, огромные, но безрезультатные затраты на интервенцию, достигшие полутора миллиардов иен, большие потери солдат, бесславно погибших в Дальневосточном крае, – все это возбуждало недовольство продолжавшейся интервенцией не только со стороны трудящихся, но и со стороны мелкой буржуазии Японии.
Попытки правящих кругов переложить бремя кризиса и военных расходов на плечи трудящихся лишь стимулировали рост революционного движения в Японии.
Особенно сильное влияние на пересмотр политики японских империалистов в отношении русского Дальнего Востока оказывало укрепление советского государства в результате окончания Гражданской войны в европейской части страны и все более увеличивающееся значение РСФСР на мировой арене. 1922 г. ознаменовался переломом в отношениях целого ряда капиталистических стран с Советской Россией. Началась полоса дипломатических и экономических переговоров19.
Летом 1922 г. ушло в отставку правительство Такахаси. Высший тайный совет и Высший совет при императоре предпочли уступить общественному мнению и сменить кабинет, связанный с интервенцией в Сибири. 23 июня 1922 г. новое правительство решило вывести войска из ДВР, за исключением северного Сахалина, до конца октября 1922 г20.
Маньчжурская резидентура ГПО установила, что главным козырем в руках партии, настаивавшей на эвакуации японских войск, было возобновление торговых отношений с Советской Россией и ДВР. По этой же причине японскую сторону удалось склонить к проведению конференции в Чанчуне с участием не только представителей ДВР, но и РСФСР.
В то же время милитаристские круги Японии продолжали препятствовать выводу японских войск с российской территории. Они с тревогой отнеслись к ликвидации военно-политического союза Японии и Англии, заключенного в 1911 г., и сближению последней с США, которое проявилось на Вашингтонской конференции.
Как установила советская разведка, в августе 1922 г. в Мукдене представители японского генштаба заключили соглашение с китайским маршалом Чжан Цзолином. Главной целью соглашения являлась реализация японской экспансии менее затратным способом. Чжан Цзолину было передано оружие, а в сентябре японское правительство выплатило ему 11 млн. долларов на перевооружение и реорганизацию армии, а также направило японских военных советников. Кроме того, поддерживая Чжан Цзолина в борьбе с У Пейфу, японцы получили некоторое преимущество в сношениях с Пекинским правительством, в том числе для защиты своих экономических интересов в Маньчжурии. Помимо прочего, таким образом предполагалось сделать международный имидж Японии более позитивным21.
В августе 1922 г. были получены данные о том, что военное командование рассматривало предстоящие переговоры Японии с ДВР как исключительно торговые. Предполагалось, что японские представители во время переговоров будут получать инструкции только от МИД Японии. В отличие от Дайренской конференции военное командование не планировало принимать участие в переговорах.
В сентябре 1922 г. советская разведка получила информацию о том, что на заседании в военном министерстве по вопросу установления отношений с РСФСР Като сформулировал условия, на которых это было бы возможно. В частности предусматривалось объявить Владивосток международным торговым портом и образовать японский сеттльмент, эксплуатировать Уссурийскую железную дорогу только русскими и японскими компаниями, для установления связи проложить между Владивостоком и Токио кабель особого назначения. Кроме того, военное министерство предлагало в целях борьбы с влиянием Америки в Китае возобновить в какой-либо форме ранее расторгнутый по требованию США тайный англо-японский договор.
Советская разведка также установила, что в преддверии конференции японская военная миссия направила в Чанчунь секретных сотрудников, причем предпочтение было отдано агентам русской национальности22.
Располагая информацией по ключевым проблемам советско-японских отношений, объединенная советская делегация заняла на конференции достаточно выверенную и твердую позицию. Однако вследствие осложнения внутриполитической обстановки позиция Японии на переговорах в Чанчуне была противоречивой, что в конечном итоге привело к их безрезультатному завершению.
В сентябре 1922 г. после прекращения переговоров советской разведкой была перехвачена телеграмма начальника японского генерального штаба Уехара главнокомандующему японским экспедиционным корпусом в Приморье генералу Тачибана. Уехара информировал Тачибана о том, что МИД Японии совершенно потерял возможность самостоятельно решать дипломатические вопросы. Все проблемы внешней политики обсуждались на заседании кабинета и согласовывались с военным ведомством.
Провал Чанчуньской конференции произвел удручающее впечатление на торгово-промышленные круги Японии. Для выяснения вопроса о торговле с ДВР японские промышленники и владельцы концессий в Приморье буквально осаждали особоуполномоченного ДВР в Особом районе Восточных провинций Китая Э.К. Озарнина. Кроме того, стала поступать информация о том, что в Японии активно дискутировалась возможность частичной эвакуации войск, ряд воинских частей предполагалось оставить для охраны японских резидентов. Данный вопрос также обсуждался в ходе консультаций японского консульства с японскими предпринимателями, за чей счет предполагалось содержать эти части23.
Однако, несмотря на противодействие «военной партии», Япония вывела военный контингент с российского Дальнего Востока, за исключением Сахалина. 21 октября 1922 г. Э.К. Озарнина посетил японский консул Яманучи. Консул отметил, что теперь Япония осознала цену белогвардейских правительств и эвакуация Приморья является отрадным для японцев событием. Он также отметил, что очевидно в ближайшем будущем могут состояться очередные переговоры с ДВР и РСФСР. По мнению Э.К. Озарнина, японцев очень беспокоила возможность бойкота японских товаров, а также затруднения для въезда японцев на советский Дальний Восток.
По данным советской разведки, уже в ноябре 1922 г. позиции «военной партии» в Японии существенно ослабли, в политических и промышленных кругах крепла идея установления нормальных торговых отношений. Япония даже была готова вложить в советский Дальний Восток до 50 млрд. иен, но под серьезные гарантии24.
Полученная разведывательная информация военно-политического и экономического характера в последующем активно использовалась НКИД для формирования позиции СССР в ходе советско-китайских и советско-японских переговоров.
Пристальное внимание резидентуры в Китае уделяли сбору информации о деятельности белоэмигрантских групп, выявлению и пресечению их подрывной работы против Советской России и ДВР, а также на выяснении военных планов Японии и характера сотрудничества японцев с военно-политическими группировками Китая.
Так, 2 апреля 1920 г. начальник разведывательного отделения штаба сухопутных и морских сил Временного Приморского правительства К.А. Харнский обобщил всю собранную разведывательную информацию о планах японских милитаристских кругов на русском Дальнем Востоке в Ежедневной сводке разведывательного отделения. Из полученных данных следовало, что Япония стремилась стать хозяйкой всей территории от океана до Байкала. При этом в газете «Кокумин» речь шла «о создании буферного государства в этих пределах, как о средстве соблюсти международное приличие». В это же время в газете «Дзи-Дзи» появилось интервью с атаманом Г.М. Семеновым, в котором он говорил «о своем намерении создать независимое государство к востоку от Байкала» (в воинских частях Семенова и уцелевших частях Каппеля насчитывалось до 20 тыс. штыков и сабель). В этой же сводке говорилось о стремлении Японии распространить свое влияние на Монголию и прочно закрепиться во всей Маньчжурии. Причем подчеркивалось, что основным сторонником этой точки зрения являлся начальник японской разведки и контрразведки во Владивостоке генерал Такаянаги. Таким образом, стратегические планы Японии стали известны советской разведке еще задолго до «меморандума Танаки», принятого 7 июля 1927 г25.
В агентурных сводках ГПО о военно-политическом положении на Дальнем Востоке за июль – август 1920 г. приводятся сведения о военной технике семеновских частей, положении на монгольской границе и об угрозе вторжения из-за рубежа русских белогвардейских отрядов. О качестве работы внешней разведки ДВР красноречиво свидетельствуют показания генерал-лейтенанта А.С. Бакича и генерал-майора Смольника в представительстве ГПУ по Сибири 5 мая 1922 г. о планах вторжения с китайской территории в августе – сентябре 1920 г. и об их связях с японцами, относившихся к августу – декабрю.
В середине 1921 г. на территории ДВР начались бои с отрядами выступившего из Монголии барона Р.Ф. Унгерна. Советская разведка разработала и реализовала план по его захвату. Разведчики среди бела дня на марше в монгольской степи «вынули» барона из белогвардейской колонны. Унгерн не мог и предполагать, что фон Зоммер, которому он доверял, на самом деле был сотрудником ЧК Б.Н. Алтайским. Операцию по внедрению Алтайского в окружение Унгерна проводил И.П. Павлуновсний, полпред ВЧК по Сибири26.
Осуществляя мероприятия по борьбе с подрывной деятельностью белогвардейских эмиссаров в Маньчжурии против ДВР, разведывательные органы снабжали внешнеполитическое ведомство ДВР необходимой информацией для вынесения официальных протестов китайским властям.
Так, в июле 1922 г. резидент советской разведки на ст. Маньчжурия получил копию белогвардейского воззвания о свержении власти в ДВР и ряд других документов. Указанные материалы были использованы уполномоченным ДВР Б.А. Похвалинским для предъявления китайским властям требования о запрещении деятельности белогвардейских представителей.
Иногда протесты официальных лиц ДВР были результативными. Например, в октябре 1922 г. китайский командующий округа Чжу информировал заместителя уполномоченного ДВР в Харбине В.В. Гагельстрома о задержании белогвардейского генерала Шильникова вместе с некоторыми соратниками, которые планировали партизанские выступления в Забайкалье, о чем неоднократно представитель ДВР ставил в известность китайские власти27.
В последующем МИД и ГПО ДВР попытались извлечь максимум выгоды из данной ситуации. В соответствии с указаниями директора ГПО Л.Н. Бельского заместитель уполномоченного правительства ДВР на ст. Маньчжурия провел встречу с представителем китайского комиссара по иностранным делам на ст. Маньчжурия Ци Джаоюй. В ходе встречи заместитель уполномоченного предложил выдать подлинные документы, изъятые китайцами у Шильникова. За это он предложил освободить арестованного в Чите в связи с этим делом китайского гражданина Лан Шинбы, а также снять арест с ряда китайских магазинов. Несмотря на то, что с Ци Джаоюй договориться не удалось, заместитель уполномоченного получил доступ к этим документам. Он смог скопировать документы об агентуре организации Шильникова на территории ДВР, о финансировании организации японской военной миссией, а также инструкции японского МИД (без реквизитов) генералу Тачибана о разжигании вражды между различными российскими политическими организациями и использовании столкновения между ними как повода для оккупации Приморья28.
В сентябре 1922 г. советская разведка получила информацию о состоявшемся во Владивостоке совещании, на котором в соответствие с санкцией японского правительства было принято решение после ликвидации белого режима в Приморье перебросить белые части в Маньчжурию, где при участии Чжан Цзолина подготовить военную экспедицию против Красной армии на Дальнем Востоке и в Монголии.
При этом монгольская операция планировалась Чжан Цзолином при участии белых частей на средства купечества Хейлунцзянской провинции (10 процентов), монгольских князей (40 процентов), отчислений от соляных пошлин (15 процентов), особого военного налога на торговцев и промышленников трех восточных провинций Китая (5 процентов) и налога с населения Монголии по пути следования экспедиции (30 процентов).
Резидентуры разведывательного управления Народно-революционной армии и ГПО ДВР решали в числе других задачи обеспечения безопасности представителей ДВР и РСФСР в Китае. Так, в августе 1922 г. разведупр получил информацию о том, что в связи с приездом в Китай для участия в российско-японской конференции А.А. Иоффе, белогвардейцы планировали его убийство в случае его появления в Харбине.
В сентябре 1922 г. резидентура ГПО перехватила рапорт помощника начальника милиции Петрова в штаб китайских войск, в котором он сообщал, что коммунистическую работу на ст. Маньчжурия организует уполномоченный ДВР Б.А. Похвалинский. Кроме того, Петров указывал, что в доме, занимаемом представительством ДВР, имелось значительное количество огнестрельного оружия, включая гранаты. Петров предлагал провести обыски в представительстве, в конторах профсоюзов и других местах29.
В тесной взаимосвязи с чекистами работал Дальневосточный секретариат Коминтерна, который направлял интернационалистов из разных стран в местные органы безопасности для работы, способствовал созданию иностранных коммунистических секций и партийных организаций от Верхнеудинска до Владивостока, командировал агентов в Японию, Китай, Корею, Монголию, помогал распропагандированию белогвардейских частей. Так, благодаря агитации засланных через Синьцзян коммунистов казахов и татар в августе 1920 г. на сторону Народно-революционной армии ДВР перешел 1-й Татарский конный полк Конно-азиатской дивизии Р.Ф. Унгерна в количестве около 200 человек30.
В Китае в 1920–1922 гг. работало значительно число представителей всевозможных ведомств Советской России и ДВР, решавших разнообразные вопросы торговли двух стран. Регулярно резиденты ГПО и разведупра НРА сообщали о полнейшей несогласованности деятельности указанных представителей, а также о фактах злоупотребления ими своими полномочиями31.
Так, в 1920 г. контора Центросоюза при заготовительной цене сукна 4 рубля 50 копеек продавала его армии ДВР по 9 рублей. Весной 1921 г. на частном совещании во время съезда кооператоров во Владивостоке было признано необходимым провести тщательную ревизию всех операций Харбинской конторы Центросоюза. После проведенной инспекции управляющий Трофимов был уволен.
Имели также место случаи, когда торговые агенты, направленные в Маньчжурию для закупок товаров, отказывались возвращаться. Так, в апреле 1921 г. Дальбюро ЦК направило в Госполитохрану записку о том, что некто Шиловский, командированный в Харбин для организации поставок товаров и имевший при себе 50 тыс. рублей золотом, положил эту сумму в Русско-Азиатский банк на свое имя и отказался возвращаться в ДВР32.
Кроме того, в указанные годы отмечались случаи, когда представители некоторых организаций ДВР, которые вели секретную работу в Маньчжурии, при вербовке агентов заявляли, что они будут состоять на службе у представителя правительства ДВР и от него же получать жалованье. Подобные действия создавали потенциальную угрозу компрометации официальных представительств ДВР в Китае. Поэтому такие факты решительно пресекались совместными усилиями МИД и ГПО ДВР.
Однако, как свидетельствуют архивные документы, представители правительства ДВР самостоятельно приобретали конфиденциальных источников информации. Например, особоуполномоченный ДВР Э.К. Озарнин на регулярной основе направлял в ГПО сводки материалов, полученные от своих конфидентов.
В частности, в июне 1922 г. Э.К. Озарнин направил Директору ГПО Л.Н. Бельскому полученные его источниками во Владивостоке материалы переписки МИД Японии с официальными представителями и внешнеполитическими ведомствами Франции, Великобритании и США по поводу проекта «Предварительного протокола реформ, подлежащих введению на территории бывшей Российской империи, ныне именуемой Дальневосточная Республика», подготовленного на основе меморандума послов Японии и Франции в Вашингтоне, протокола Вашингтонской конференции по дальневосточному вопросу и заявлений политических групп и иностранных подданных, проживавших на указанной территории. Данный проект планировалось вынести на обсуждение международной конференции в Генуе33.
Оценивая работу внешней разведки Дальневосточной республики, следует отметить, что она довольно широко развернула свою деятельность на территории ряда иностранных государств и добилась некоторых положительных результатов. Резидентуры сумели приобрести немало ценных агентов, через которых получали интересовавшую партийно‑государственное руководство политическую и военную информацию, сведения о подрывной деятельности разведывательных и контрразведывательных органов Японии, Китая и других государств, осуществили ряд активных мероприятий по пресечению подрывных акций противника. Достаточно значимых успехов внешняя разведка добилась в деле выявления организации, структуры, укомплектованности и планов белогвардейских вооруженных формирований, вскрытия кадрового состава, агентуры и конкретных разведывательных акций белогвардейских спецслужб. Немалая заслуга в этом принадлежит органам военной разведки НРА ДВР, а также Дальневосточным структурам Коминтерна, осуществлявшим взаимодействие с резидентурами внешней разведки при решении оперативных задач.
Кроме этого, можно констатировать, что советская разведка внесла существенный вклад в реализацию внешней политики РСФСР и ДВР на Дальнем Востоке, по крайней мере, с помощью разведки молодой советской дипломатии при выстраивании отношений с Японией и Китаем удалось избежать ряда серьезных ошибок.
Трое из многих. Агенты советских спецслужб Александр Севрюк, Александр Хомутов и Кондрат Полуведько
Кочик В. Я.,
историк отечественных спецслужб
Многие годы они работали в «поле» без провалов, хотя подозрения в отношении них возникали, время от времени. В чем же тут дело. Во-первых, за агентурой, как отмечал один из чекистов в повести Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого…», стоит государство, спецслужбы которого обеспечивают их подготовку и безопасность. Во-вторых, значительную роль играют личные качества агентов и сопутствующее им везение. В-третьих, обвинения в сотрудничестве с разведками СССР или других стран, звучали тогда довольно часто в эмигрантской среде, это оружие использовалось в политической и иной борьбе, да и просто при выяснения личных отношений. И тут вспоминается хорошо известная всем старинная притча о пастухе, который из баловства кричал: «Волки», когда же они появились, его крикам никто не поверил. Некоторые документы Российского государственного военного архива, а также и другие источники дают возможность уточнить некоторые детали биографий этих людей.
Человек, подписавший Брест-Литовское мирное соглашение
Польская военная разведка («офензива» – 2-й отдел Главного штаба), пристально следившая за деятельностью украинской эмиграции, неоднократно обращала внимание на Александра Севрюка, тем более что источники «офензивы» сообщали, что его подозревают в связях с большевиками. В 1937 году он числился у поляков как «крупный законспирированный большевистский агент».
Александр Александрович Севрюк родился в 1893 году в г. Бердичеве Киевской губернии в мещанской украинской семье. Высшее образование получил в Петрограде, где в 1917-м окончил Технологический институт. Этот год, да и последующие несколько лет, были насыщены событиями не только для всей страны, но и для него лично. Будучи членом Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР), еще во время учебы он активно участвовал в работе Украинской студенческой громады и Информационного бюро украинских студенческих организаций Петрограда. Студенческие организации и делегировали его в апреле 1917‑го в Украинскую Центральную Раду (УЦР), орган государственной власти созданный на Украине за месяц до этого события. Ему удалось, как отмечала польская разведка, завоевать доверие главы УЦР профессора (и будущего академика) М. С. Грушевского и все это благодаря «необыкновенной общительности и незаурядной интеллигентности» Севрюка. Кроме того, на родине Александра Александровича избрали членом Учредительного собрания по Киевскому округу от украинских социалистов-революционеров, социал-демократов и сельской спилки.
В ноябре того же года Центральная Рада провозгласила образование Украинской Народной Республики (УНР) в составе России. Однако 1-й Всеукраинский съезд Советов, собравшийся в Харькове в декабре объявил УЦР вне закона и провозгласил в свою очередь Украинскую социалистическую советскую республику. К январю 1918 года, когда большевики смогли установить советскую власть в некоторых районах Украины, Центральная Рада заявила о независимости Республики от России.
Между тем Севрюк стал одним из ведущих деятелей партии социалистов-революционеров, членом ЦК УПСР, представителем партии в исполнительном комитете УЦР – Малой Раде. Когда формировалась делегация УНР на мирные переговоры в Брест-Литовске, он был назначен заместителем руководителя делегации В.А. Голубовича (декабрь 1917 – январь 1918 гг.) и возглавил её после назначения Голубовича председателем Совета народных министров УНР (январь – март 1918 г.). Севрюк от имени УНР 27 января (9 февраля) первым подписал Брест-Литовское мирное соглашение с Четверным союзом (Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Турция). Вена и Берлин взяли на себя обязательство помогать Раде в борьбе против Советов. УЦР в свою очередь должна была снабжать Центральные державы продовольствием и стратегическим сырьем. «Австрийская пресса в то время с энтузиазмом расписывала его выступление в Бресте Литовском, позднее в Вене его считали persona gratissima [самое желательное лицо. – Авт.]», сообщал источник польской разведки «Приятель» в 1932 году.
С февраля по апрель 1918 он исполнял обязанности посла Республики в Германии, а в апреле 1918‑го побывал с дипломатической миссией в Бухаресте, где уполномочен был подписать мирный договор с Румынией. Будучи дипломатом, как сообщала агентура 2‑го отдела Главного штаба Польши, он завязал довольно широкие связи, которые использовал и в последующие годы. Среди них, в частности, будущий литовский премьер А. Вольдемарас, который тогда был всего лишь одним из подчиненных Севрюка в берлинском посольстве.
В феврале-апреле германо-австрийские войска выступили в поддержку Рады и оккупировали почти всю территорию Украины, но уже вскоре (29 апреля) разогнали её и передали власть гетману П. П. Скоропадскому единолично возглавившему Украинскую державу. Ноябрьская революция в Германии способствовала выводу немецких войск и образованию Директории УНР С. В. Петлюры.
После падения УЦР Севрюк выехал в Швейцарию, там его и разыскали представители Директории, которые поручили ему возглавить украинскую военно-санитарную миссию в Италии. Он должен был заниматься отправкой военнопленных украинцев, бывших солдат австро-венгерской армии, морем в Одессу. На этой должности Александр Александрович прослужил с февраля по июль 1919‑го. Согласно официальным документам, с этой задачей он не справился и был уволен. В составе украинской делегации участвовал в работе Парижской мирной конференции (январь 1919 – январь 1920 гг.), созванной державами победительницами в 1-й мировой войне для заключения мирных договоров с побежденными государствами. На её заседаниях присутствовали представители 27 стран, из которых непосредственное участие в войне принимали 10. Делегация УНР прибыла с намерением добиваться признания независимости Республики и вывода с её территории войск Антанты, польских и румынских частей. Но при этом они хотели получить помощь от Антанты в борьбе с Советской Россией и Добровольческой армией.
Последующие годы (1920-1922-й) отставной дипломат жил в Швейцарии в Лозанне. Сотрудничал в украинском пресс-бюро, которое возглавлял его друг и свойственник Владимир Степанкивский, они были женаты на сестрах – француженках. Вместе с М. С. Грушевским входил в состав Всеукраинской народной рады, образованной в Вене в 1920 году.
Перебравшись в 1922-м во Францию, Севрюк попробовал себя в бизнесе, но фортуна ему не улыбнулась. В те годы начинается переход его «на советскую платформу». После нескольких встреч с советским полпредом Х. Г. Раковским, он побывал на Украине. По возвращении редактировал в Париже просоветскую газету «Украинские вести», в которой опубликована серия его статей о мирных переговорах в Бресте. Впоследствии эти статьи вышли отдельной книгой под названием «Брестский мир». Состоял в Союзе украинских граждан вместе с известным художником и сотрудником ИНО ОГПУ с 1926 года Николаем Петровичем Глущенко («Ярема»).
Вновь выезжал на родину в конце двадцатых, а по возвращении был выслан из Франции, гражданином которой он уже был к тому времени. На сей раз из СССР (по данным поляков) он вернулся «якобы разочарованным и внешне отстал от большевиков». Видимо тогда он и стал советским разведчиком. Жил Александр Александрович в Германии и Австрии, бывал наездами во Франции и других странах Европы. Вместе со своим помощником доктором Железняком он развернул активную деятельность. Польский «Приятель» доносил: «В Вене он был несколько месяцев и выехал в Прагу, откуда возвратился сюда и в конце 1930 г. выехал в Берлин. В это время Железняк был в Польше, а потом в Румынии возможно по договоренности с Севрюком. Последний, будучи в Праге, часто писал Железняку письма на его постоянное место жительства. В них он все время повторял вопросы: «как обстоят дела в Польше и Румынии» и «когда он [т. е. Железняк – К. В.] сможет поехать в Рим». Агент отметил, что «в Румынию Железняк выезжал как представитель венской фирмы, на вывеске которой значится Hahn u. Goldmann, Opernring, директор фирмы Кенде, его личный друг, он бывший книготорговец и возможно сторонник коммунистов».
В это время агентура 2‑го отдела польского Главштаба установила, «что Севрюк поддерживает близкие отношения с советским военным атташе в Берлине Яковенко…, которому поручены, между прочим, и украинские дела». Речь шла о военном атташе при полпредстве СССР в Германии (в 1931–1932 гг.) Якове Ивановиче Зюзь-Яковенко, участнике Гражданской войны, затем находившегося на командной и штабной работе в РККА.
Хорошие связи у Александра Севрюка появились в Литве. Давняя знакомая бывшего дипломата – Ходаковская, руководившая в свое время литовским пресс-бюро в Германии (Берлин) и Швейцарии (Берн), вышла замуж за премьер-министра Литвы Ю. Тубелиса и познакомила его с Севрюком. Через него он вышел и на президента страны А. Сметону. Такие высокие знакомства позволили ему часто бывать в тогдашней столице государства Ковно и приобрести немало полезных контактов в литовском МИДе.
В августе 1931 года Севрюк «известный в украинских кругах как коммунист и агент Советов» появился в Вене, куда прибыл из Парижа вместе с графом Ларыш-Ларышенко. Через посредников он связался с представителями чехословацкой военной разведки (в частности, с военным атташе в Австрии полковником Сандером и капитаном Шландрой), которым после недолгих переговоров продал за 2 тысячи долларов подробные планы железнодорожных узловых станций Венгрии. Чехословацкую сторону заверили, что Севрюк может предоставить ЧСР и другие материалы, которые могут их заинтересовать. Чехи попытались выведать происхождение этих документов, однако получили от Севрюка категорический отказ назвать свои источники. Сотрудник 2‑го отдела польского Главштаба «Альберт» полагал: «Военные документы могут происходить от французского агента, который дружит с Севрюком, они были предназначены для Парижа». И продолжал: «Этот украинский сановник намеревается предпринять в Вене серьезные политические шаги, так, например, он, по его словам, имеет возможность раздобыть секретные польские и румынские документы». Наблюдение за бывшим дипломатом в Вене приводит поляков к «чрезвычайно интересной» мысли: «Севрюк принадлежит к одной из международных шпионских организаций, что не мешает ему выполнять задания и для Советов». Вполне возможно, что именно такой репутации он и добивался: если уж разведывательную работу нельзя скрыть, то лучше придать ей такой характер. Тот же сотрудник «офензивы» отметил интерес Севрюка к военной промышленности, в частности, к чехословацким заводам Шкода. И сообщил в Варшаву такую любопытную, по его мнению, деталь: иногда Севрюк в Вене появлялся на людях с какой-то пожилой, элегантно одетой женщиной, личность которой польской разведке установить не удалось.
Корреспонденцию в Вене, согласно тем же источникам, Александр Александрович получал до востребования на имя «Богуш», а в Германии использовал имя «Билый».
Тогда Севрюк был уже на связи у Игнатия Порецкого (Рейсс, «Людвиг»). Рейсс к тому времени был уже опытным разведчиком с более чем десятилетним стажем работы, главным образом за рубежом. В 1928 был награжден высшим тогда советским орденом Красного Знамени. Ранее он работал в военной разведке, а с 1931 года в ИНО ОГПУ-НКВД. Жена Порецкого Елизавета писала много лет спустя в своих воспоминаниях «Наши люди»: «Сотрудничество Людвига с Севрюком стало особенно важным после 1933 года. Севрюк остался в Германии и быстро занял очень высокий пост в немецком министерстве авиации. Он стал агентом Людвига. Один раз в месяц они конспиративно встречались в Швейцарии».