Семен Венгеров
Провозвестники гусситского движения
Пришедши на место казни, он пал, на колени, помолился и затем сам разделся. Нижнюю часть тела его закутали в белый платок, затем мокрыми веревками и цепью привязали к столбу и почти до самого горла обложили дровами и соломою. Из сострадания палач хотел зажечь костер сзади, так чтоб Иероним не видел, но тот крикнул: «Вперед ступай, пред моими глазами зажги! Если б я боялся смерти, я бы вовсе не явился в Констанц, куда меня никто не звал». Когда костер загорелся, он громко воскликнул по-латыни: «Тебе, о Господи, поручаю я дух свой», а затем, когда огненные языки достигли его лица, по-чешски: «Помилуй мя, Боже, и прости прегрешения мои, ибо Ты знаешь, что я искренно любил правду». Больше ничего нельзя было разобрать, хотя губы ересиарха продолжали еще шевелиться.
«Таким-то образом этот превосходный человек (если только отбросить его религиозные идеи) окончил свою жизнь. Я присутствовал при его смерти, я точно наблюдал все подробности. Если он даже действовал под влиянием заблуждения иди из упорства, то во всяком случае умер он как мудрец. Не так стойко допустил Муций сгореть своей руке, как этот всему телу своему. Не так покорно выпил Сократ кубок с адом, как этот дал огню спалить себя»[50].
Смерть Иеронима поразила современников больше смерти Гусса. Самые ревностные католики были огорчены. «О гибели его плакали многие ученые люди, – говорит Ульрих фон-Рихенталь в своей „Хронике“, – ибо он был еще ученее Гусса»[51]. В рисунках, иллюстрирующих один из списков Рихентальской «Хроники», фигура Иеронима представлена гораздо величественнее фигуры Гусса[52]. Спокойное величие последнего, лишенное внешнего блеска, производило на конкретные умы католиков меньшее впечатление, чем бурное самоотвержение Иеронима, увлекавшее просто силой своей страстности.
Но зачем, впрочем, проводить параллели: и Гусс, и Иероним принадлежат к грандиознейшим личностям человечества. И только близорукая нравственная тупость католического духовенства могла предполагать, что смерть Гусса, которая, по совершенно верному замечанию г. Пыпина, может быть названа «одним из бесчестнейших действий во всемирной истории и одним из высочайших свидетельств силы убеждения и человеческого достоинства»[53], – что последовавшая за ней геройская смерть Иеронима, даже на врагов его произведшая неотразимое впечатление, – только полное игнорирование нравственных стимулов человеческой природы, говорим мы, могло предполагать, что эти мученические смерти устрашат, остановят чешское реформационное движение. 6 июля 1415 года был приведен в исполнение приговор Констанцского собора над Гуссом, 30 кая 1416 года над Иеронимом, а уже пять лет спустя пылали по Чехии католические монастыри и народ далеко шагнул за скромные требования своих первоучителей.
